Социологическая трактовка власти

Гл 1 Теоретические подходы в тендерных исследованиях

Здравомыслова Е., Темкина А. Патриархат и «женская власть» // Российский гендерный порядок: социологический подход. Коллективная монография / Под ред. Здравомысловой Е., Темкиной А. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2007. - 306 с. С.68-95.

Патриархат и «женская власть»¹¹

(Е. Здравомыслова, А. Темкина]

11 Авторы благодарят за комментарии О.Воронину, А.Золотову, Т.Клименкову, А.Магуна, Е.Мещеркину, Н.Нартову, Л.Попкову, И.Тартаковскую, Ж.Чернову, Л.Шпаковскую, С. Ушакина.

«Теперь же женщина лишена того права, кото­рое имеет мужчина. И вот, чтоб возместить это право, она действует на чувственность мужчины, через чувственность покоряет его так, что он толь­ко формально выбирает, а в действительности выбирает она. А раз овладев этим средством, она уже злоупотребляет им и приобретает страшную власть над людьми».

Л. Толстой. Крейцерова соната

И я была заносчивой, как вы, Строптивою и разумом и сердцем. И отвечала резкостью на резкость, На слово — словом; но теперь я вижу, Что не копьем — соломинкой мы бьемся, И только слабостью своей сильны.

У. Шекспир. Укрощение строптивой

68 В статье представлена трактовка отношений власти в патриархатном обществе. Авторы утверждают, что диалектика власти, типичная для современного российского патриархата, приводит к выработке своеобразной «женской власти», которая оказывается реакцией на господство и угнетение, испытываемое женщинами. Само признание «женской власти», равно как и ее критика, есть свидетельство культурного патриархата.

Постановка проблемы

69 В современном российском публичном дискурсе распрост­ранены представления об особой власти, позволяющей жен­щинам достичь желаемых целей.

69 Эту власть часто называют «женской властью».

69 Смысловым ядром этой дискурсивной фи­гурации являются репрезентации «женщины-стервы», осуще­ствляющей специфические властные стратегии, далеко не всег­да одобряемые обществом. В современных книжных магазинах среди научно-популярной литературы по менеджменту и пси­хологии общения появился новый раздел. У него есть своя тер­минология, категориальный аппарат, своя система доказа­тельств, свои адепты и читатели. Российская феминистка Л.Попкова не без иронии назвала эту «отрасль» «стервологией». Многочисленные книги в разных сериях (а их число превышает несколько десятков) призывают «стерву» (т. е. женщину, ориентированную на достижения и успех) освоить искусство манипулирования мужчинами и окружающим миром, опреде­ляют цели и дают рецепты их достижения.

69 Образ «стервы» в публичном дискурсе явно двойствен. С одной стороны, задача «стервы» — подчинить себе мужчи­ну, заставить его реализовывать ее интересы, «обведя вокруг пальца»; способы достижения цели — «игра без правил», «ма­нипулирование», «обольщение» и т. п. С другой стороны, в качестве «стервы» представлена карьерно ориентированная женщина, умело управляющая трудовым коллективом, обла­дающая высоким уровнем квалификации в сфере межличност­ного профессионального взаимодействия.

69 Приведем примеры некоторых названий книг, заголовков и разделов «стервологии»: «Основы дрессировки, или Как изменить мужчину без его ведома», «Записки мудрой стервы», «Стерва в пучине страстей. Мужчина в сердце и под каблуком», «Стерва высшей пробы. Игра по правилам и без», «Стерва выходит сухой из воды», «Стерва на капитанском мостике. Преимущества и издержки власти», «Искусство обольщения», «Женщина, играющая и выигрывающая», «Поймайте на крючок мужчину», «Об обла­дании и управлении мужчиной», «Как говорить, чтобы муж­чины слушали» и т. д.

69 Эта дискурсивная фигурация как феномен гендерного сим­волического порядка требует социологического осмысления. Перед социологом возникают следующие вопросы.

69 Что зако-

Глава 1. Теоретические подходы в гендерных исследованиях

дироваио в термине «стерва»? Каковы представления о «жен­ской власти» как особой стратегии достижения женщинами поставленных целей? В чем заключается специфика этой вла­сти? Почему субъекты, которым приписываются такие страте­гии, представлены негативно или иронически?

Чтобы ответить на эти вопросы, нам прежде всего необхо­димо разобраться, как трактуется власть в гендерных исследо­ваниях, а затем выяснить, какова феминистская интерпретация той власти, которая в повседневности называется «женской». Каким образом мы сами интерпретируем «женскую власть»? Признаем ли мы ее существование, или же, напротив, считаем представления об особой «женской власти» издержками куль-турального (культурного) патриархата, характерного для современного российского общества? Для этого нам потребу­ется более подробно рассмотреть положение женщины в пат-риархатном обществе и доступные ей возможности дости­жения целей. Затем мы перейдем к анализу советского и постсоветского общества, символический порядок которого воспроизводит типический образ «стервы» — женщины «вла­стной», «хищной», «хитрой», «беспринципной», «двуличной», ориентированной на достижения и способной подчинить себе окружающих.

Категория власти является ключевой для понимания гендерного порядка. Обсуждение неравенства, контроля, дискри­минации, асимметрии возможностей представляет собой обсуждение властных отношений. Власть имеет также и сим­волическое измерение. В соответствии с определением Дж. Скотт, гендер — это конститутивный элемент социальных отношений, основанных на различении полов, и первичный способ означивания отношений власти (Скотт 2000). В феми­нистских исследованиях второй волны проблематика гендер­ной власти озвучивается в терминах патриархата, под которым понимается господство мужчин над женщинами, т. е. система гендерных отношений, в которой мужчина является субъектом власти, а женщина — объектом угнетения (Айвазова 2002:169). Позднее гендерная власть рассматривается как многомерная иерархия различных типов мужественности и женственности, возникающая в результате пересечения нескольких типов гос­подства — по критериям класса, расы, сексуальности и катего­рии принадлежности к полу.

Патриархат и «женская власть»

Однако утверждения о безусловном мужском господстве противоречат дискурсивной реальности современной России. В публичной коммуникации постоянно артикулируются обра­зы сильной матери, супруги и сексуально привлекательной дамы, наличие у женщин, выполняющих традиционные роли, особой власти, выходящей за пределы приватной сферы, по уко­рененной в ней. Эти репрезентации сочетаются с проблемати-зацией безусловного авторитета мужчины, основанного на его половой принадлежности¹², и с тоской по мужскому авторите­ту, которому мешают осуществиться структурные барьеры.

С нашей точки зрения для того, чтобы прояснить отноше­ния власти в гендерном измерении, нужно решить две анали­тические задачи. К первой задаче относится концептуализация диалектики власти «сильных» и «слабых» в патриархатных обществах разного типа, ко второй — осмысление особого ха­рактера власти, приписываемой именно «слабому полу», клю­чевой для организации гендерных отношений и связанной со сферой заботы, а также с эмоциональной и сексуальной сфе­рой¹³. В данной статье мы сосредоточиваемся на решении пер­вой задачи и намечаем подходы к решению второй, которая предполагает реконструкцию правил катексиса, релевантных для современного российского общества.

¹² Обсуждение тематики «кризиса мужественности» см.: Здраво-мыслова, Темкина 20026.

'•'' Т. е. с тем измерением гендерного порядка, которое Р. Коннелл называет структурой катексиса. Катексис — неологизм, введенный английскими переводчиками 3. Фрейда при переводе термина «besetzung», которым был обозначен «заряд психической энергии». Фрейд использовал термин как существительное — эго катексис (ego cathesis), как глагол — эмоционально заряжать объект (to cathect an object), как прилагательное — катектическая верность (cathectic fidelity). Термин обозначает проявления заряда физиологической или психической энергии, импульс, аффективную установку на объект и используется в психоанализе для определения количества энергии, сцепленного с представлением об объекте или психической структу­рой (Райнкрофт 1995: 69—70). В дальнейшем этот термин использу­ет Т. Парсонс для обозначения объектно-ориентированного состоя­ния аффекта, предполагающего притягательную значимость объекта. По Коннеллу, катексис — это конфигурация эмоционально заряжен­ных социальных отношений с другими людьми (Connell 1987).

Глава 1. Теоретические подходы в гендерных исследованиях

Социологическая трактовка власти

В самом общем виде власть означает право и возможность одних повелевать, распоряжаться н управлять другими, способ­ность осуществлять свою волю по отношению к другим, ока­лывать влияние на их поведение, используя авторитет, право, насилие и т. д. Со времен М. Вебера в политической филосо­фии и социальной теории проводится различие между катего­риями «власть» и «авторитет». Авторитет — это легитимная, т. е. признанная, власть, имеющая устойчивый характер, опи­рающаяся в основном на механизмы контроля, не связанные с насилием, но обладающая правом па легитимное насилие. Гос­подство — это устойчивая, воспроизводящаяся власть автори­тета. Власть — это способность осуществлять свою волю неза­висимо от воли других людей. Таким образом, авторитет — это одна из разновидностей власти. Отношения власти могут ос­мысливаться в категориях господства и подчинения (легитим­ная власть авторитета), эксплуатации и угнетения. В последних двух случаях речь идет о нелегитпмной власти, которая рас­сматривается как нарушение справедливого порядка, основан­ного на либеральных идеалах равенства.

Экономическая эксплуатация рассматривается в марксист­ской парадигме как несправедливое изъятие классом собствен­ников части продукта (прибавочной стоимости), произведен­ного наемным работником; как обогащение одних за счет обеднения других. Политическое, идеологическое, культурное угнетение суть институциональные механизмы контроля и воспроизводства системы эксплуатации.

Иначе подходит к изучению власти М. Фуко, чьи взгляды оказали существенное влияние на феминистский дискурс. Он делает акцент на микрофизике власти, интерпретируя ее как бессубъектный капиллярный механизм контроля, проникаю­щий во все ткани социального целого. Как движение является атрибутом материи, так и власть атрибутивна человеческому действию. Рассматриваемая на уровне микрофизики социаль­ного, власть не является собственностью, достоянием или мо­нопольным правом на ресурсы; она не тождественна способно­сти субъекта к покорению другого. Власть диффузна и редко выражается в связном систематическом дискурсе. Она являет себя в многообразных приспособлениях, однако не может быть сведена к локусу конкретного социального института, даже

Патриархат и «женская власть»

государственного аппарата. Последний лишь обращается к ней, использует или насаждает некоторые ее методы. «Власть про­изводит знание», которое ее оправдывает и делает обществен­но признаваемой. Фуко утверждает, что «нет ни отношений власти без соответствующего образования области знания, ни знания, которое не предполагает и вместе с тем не образует отношений власти» (Фуко 1999: 42). Другое дело — исполне­ние власти. Власть исполняется в виде стратегии действия.

В структурно-конструктивистской парадигме (П. Бурдье, Э. Гидденс), получившей широкое распространение в совре­менной социологии гендерных отношений, ключевым для one-рационализации категории «власть» является понятие «диа­лектика социального контроля», описываемое в терминологии «правил» и «ресурсов». В данной парадигме власть понимает­ся двояко. Э. Гидденс развивает понимание власти, предложен­ное Вебером, ассимилируя трактовку Фуко (Гидденс 2003). Суть отправления легитимной власти (или авторитета) — со­циальный контроль. Авторитет предполагает ответственность субъекта за последствия исполнения властных решений, в том числе и за осуществление принуждения. По Гидденсу, легитим­ная власть выражает себя в установленных правилах взаимо­действия, которым следует социально интегрированный ин­дивид. Исследователь выделяет два аспекта правил: семантический и моральный.

Семантические правила структурируют повседневный дис­курс и делают возможным взаимодействие людей на основа­нии общей для них смысловой рамки. Моральные правила порождают интерсубъективную оценку действий в категориях добра и зла. Правила регулируют практики социального взаимо­действия и реализацию власти в форме социального контро­ля. Семантические правила определяют, что является ресурсом в данном обществе, т. е. за счет каких активов возможно дос­тижение поставленных целей. Так, например, психологическое удовлетворение, которое мы испытываем, обнаруживая общих знакомых с людьми, впервые входящими в круг нашего взаи­модействия, демонстрирует значимость социального капита­ла в определении социальной позиции индивидов в нашем обществе. Еще один пример: в традиционных обществах сокро­вища недр — запасы угля, нефти — могут не считаться ресур­сами, в то время как в индустриальных обществах они являют-

Глава 1. Теоретические подходы в гендерных исследованиях

ся мощными источниками обогащения. Семантические прави­ла организуют символический порядок общества.

Моральные правила устанавливают степень легитимности целей и также отвечают на вопрос, какие средства допустимо использовать для достижения индивидуальных и групповых целей, а какие неприемлемы в данном обществе с нравствен­ной точки зрения. Так, например, распространенность практик домашнего насилия в обществе и отношение к ним являются индикаторами морального порядка.

Основное понятие, с помощью которого Гидденс операцио-нализирует категорию «власть», — это «ресурсы», т. е. средства или «активы», которые действующие лица могут использовать для достижения своих целей в социальном взаимодействии, стремясь улучшить или сохранить свою позицию в социальном пространстве. Гидденс различает материальные возможности или управление объектами (аллокативныс ресурсы) и управ­ление людьми (авторитативные ресурсы). Ресурсы — это сред­ства накопления и использования власти. Власть, таким обра­зом, представлена как способность осуществлять контроль над социальными действиями и взаимодействиями или как способ­ность реализовывать решения в рамках заданных правил с ис­пользованием имеющихся ресурсов. Власть как возможность социального контроля, осуществляемого по правилам, может реализовывать любое действующее лицо. Отправляемая власть может быть понята как стратегия действия. Однако ресурсно слабые и ресурсно сильные индивиды и группы различаются по объему и типу проявляемой власти и могут находиться в отношениях субординации, т. е. соответственно господства и подчинения.

Различия во властных позициях сказываются в различиях стратегий, используемых для достижения целей. Стратегии господствующих и стратегии угнетенных принципиально раз­личны, хотя и те и другие представляют собой стратегии ограж­дения, т. е. цепочки целенаправленных действий, способству­ющих сохранению имеющихся ресурсов и связанных с ними привилегий и препятствующих допуску к этим ресурсам дру­гих индивидов или групп. Стратегия ограждения, использу­емая господствующими классами, называется социальным исключением. Она предполагает выработку социальных меха­низмов, предотвращающих доступ к ресурсам господства со

Патриархат и «женская власть»

стороны представителей низших классов. Стратегия солида-ризма, напротив, направлена на сопротивление угнетателям и ориентирована на перераспределение доступа к ресурсам. Иногда ее называют стратегией захвата, или узурпации. Если стратегии господствующих групп являются устойчивыми и институционализированными, то стратегии угнетенных, на­против, подвижны, краткосрочны и далеко не всегда носят объективированный коллективный характер. Только споради­чески в периоды циклов протеста эти стратегии приобретают наступательный характер (см.: Parkin 1974).

Данный подход, на наш взгляд, релевантен для анализа гендерного порядка, причем он ни в коем случае не исключает нз рассмотрения отношений гендерно специфическое угнетение и подчинение. В данном случае предполагается, что подчине­ние и угнетение описывают два принципиально различных типа властных отношений. Подчинение предполагает легитим­ное господство; угнетение, наоборот, — кризис легитимности власти. Подчинение предполагает устойчивую культуру адап­тации, которую с натяжкой можно назвать молчаливым или скрытым сопротивлением, а угнетение — потенциал роста со­знания угнетаемых групп, активные солидарные формы борь­бы за переустройство социального порядка. В целом, однако, и подчиненные, и угнетенные социальные группы могут моби­лизовать имеющиеся у них ресурсы, для того чтобы сопротив­ляться ухудшению своего положения или добиваться его улуч­шения. Однако власть подчиненных имеет свои особенности.

«Власть сильных» и «власть слабых»

В социальной реальности, которая видится нам как конф-ликтогенное поле социальных взаимодействий, всегда суще­ствует неравное распределение возможностей, т. е. присутству­ет некоторый дифференциал власти. Слабый и сильный, подчиненный и господствующий равно являются действующи­ми лицами, но их ресурсы, а значит и потенциал контроля вза­имодействий, различны. Для них характерна также разная сте­пень ответственности за результаты действий. Власть как способность действовать — это не только принуждение и доми­нирование сильного, но и влияние исподволь, манипулирова­ние и скрытые способы достижения целей.

Глава 1. Теоретические подходы в гендерных исследованиях

В чем же заключается «власть слабых»? Каковы стратегии «безвластных» агентов, т. е. тех, для которых типична нехватка ресурсов и к которым по определению относятся группы жен­щин в патриархатных обществах? Ответ на эти вопросы может быть получен с использованием моделей, которые предлагают исследователи, работающие с понятием «моральная экономика» (Фицпатрик 2001а, 20016; De Certeau 1984; Scott 1985). Они рассматривают дифференциал сил, действующих в поле власт­ных отношений. При таком подходе основная идея заключает­ся в том, что властью наделены все действующие в социальном пространстве лица, но способы ее исполнения, ее объем и каче­ство различны. Есть власть колониального правительства и есть власть крестьян, находящихся под его гнетом; есть власть выст­раивания стратегии и есть власть тактик, с помощью которых люди приспосабливаются к стратегиям власть имущих, видоиз­меняют их и сопротивляются им. Аналогично в патриархатном обществе есть власть мужского общества, осуществляющего гос­подство, и власть женщин, которые являются вторым, или сла­бым, полом. Предполагается, что можно выделить некоторые значимые характеристики, различающие эти два типа власти. Господствующая власть проявляется в способности выстраивать и осуществлять стратегию, т. е. макроплан, нацеленный на про­ект будущего. Такая власть может прибегнуть к легитимному принуждению; это власть номинации, опирающаяся на научный дискурс, власть, способная формировать и поддерживать семан­тические и моральные правила социальных взаимодействий. Это власть-авторитет, сопряженная с ответственностью за по­следствия действий и за подчиненных, понуждаемых к действи­ям в рамках стратегического проекта.

Иной представляется власть подчиненных. Она имеет не стратегический, а тактический характер и осуществляется в ре­активных практиках адаптации к стратегиям^н; эти практики диффузно распылены, их формы изменчивы во времени и про­странстве, изобретательны. Однако все они обладают сходной

^1/1 В дальнейшем мы избегаем различения тактик подчиненных и стратегий господствующих исключительно из стилистических сооб­ражений. Вместо этого мы выделяем два типа стратегий — стратегии господствующих и стратегии подчиненных.

Патриархат и «женская власть»

формой; тактики подчиненных реализуются через механизм манипулирования, т. е. непрямого и часто индивидуализиро­ванного влияния на власть имущих. Подобно неуловимому Протею носители (или исполнители) этого типа власти могут менять свою идентичность в зависимости от ситуации. Они являются то инвалидом, нуждающимся в защите, то раболеп­ным воплощением верности, то символом коварной измены. Субъекты власти-подчинения используют разнообразные ре­активные, тактические, непрямые способы достижения целей, для которых подходящим названием является «скрытое влия­ние», в отличие от открытого господства и легитимного при­нуждения, осуществляемого сильными. Легитимность этих тактик встроена в порядок господства. Это практики подчинен­ных, но не угнетенных. В данном случае различие, которое мы проводим между «подчинением» и «угнетением», существен­но. Подчинение предполагает признание полномочий власть имущих, признание справедливости неравенства в доступе к ресурсам и благам со стороны общества в целом и со стороны самих негативно привилегированных групп. Угнетение и экс­плуатация — это термины, которые указывают на несправед­ливость в распределении власти и на возможность выработки наступательных коллективных стратегий переопределения социального порядка (стратегий солидаризма и узурпации). Подчиненные — субъекты скрытого влияния — могут укло­няться от ответственности за осуществляемые действия или не признавать такую ответственность. Поэтому степень легитим­ности такого типа власти гораздо ниже. Подчиненные, осознав­шие свое угнетенное положение, стараются изменить страте­гии достижения целей. На смену манипулированию приходят действия протеста.

Этот подход подробно разработан английским социальным историком Дж. Скоттом. Он рассматривает проекты государ­ственной власти и ее воздействие на жизнь обычных людей (Scott 1998). Он показывает, что период «высокого модерниз­ма» характеризуется макропроектами авторитарного государ­ственного планирования и картографирования социального пространства, прописывания его до мелочей, вплоть до созда­ния категорий для классификации индивидов и групп, подвер­гающихся учету и контролю. Грандиозные проекты конструи­рования социального мира (Ле Корбюзье, Мак-Намара,

Глава 1. Теоретические подходы в гендерных исследованиях

Сталин) предполагают особую познавательную перспективу, особое знание — типа techne. В отличие от государственного локальное практическое знание простых людей Скотт опреде­ляет как metis. Этот древнегреческий термин отсылает нас к мифологической богине мудрости (хитроумия) Метис, первой супруге Зевса, которую проглотил царь богов, поскольку, со­гласно пророчеству, она должна была произвести на свет по­томство, угрожающее власти олимпийца. Метис-Мудрость опасна для авторитета Громовержца, поскольку она может по­родить нечто, обладающее возможностью уничтожить его власть. Практическое знание, олицетворяемое в образе Метис, пластично, конкретно, подвижно и реактивно, импровизацион­но и способно к постоянному обновлению в зависимости от ситуации.

Мифологическим воплощением знания типа метис был хитроумный Одиссей, обманувший и ослепивший циклопа Полифема, буквально проскользнувший между пальцами ве­ликана, — он привязал себя и своих спутников к животам овец. Метис как локальное знание, укорененное в контексте своего воспроизводства, может утрачиваться вместе с изменением макростратегии господствующих групп. Однако можно пред­положить, что воспроизводство контекста может заново со­здать условия воспроизводства метиса как «хорошо забытого» старого опыта, когда такое воспоминание рассматривается как возрождение традиции. Метис — это локальное знание, став­шее культурой угнетенных, не признающих своего угнетения. Метис — это хабитус угнетенных, который является воплоще­нием их классового места. Па наш взгляд существенными чер­тами этого практического знания, реализуемого в действиях, являются рутипизированность и устойчивость. Далее когда стратегии господствующих классов меняются и возникают новые возможности для исключенных прежде групп, метис, или хабитус, продолжает сохраняться.

Эффект запаздывания (гестерезиса), характеризующий вос­производство рутинных практик в условиях изменившихся институциональных условий, распространяется и на устойчи­вые стратегии подчиненных, ставшие частью культуры (см.: Бурдье 2001). П. Бурдье пишет: «Очевидно, что эту специфи­ческую форму доминирования можно адекватно понять, лишь преодолев наивную оппозицию между насилием и подчинени-

Патриархат и «женская власть»

ем или принуждением и согласием. В действительности при­нуждение, производимое символическим насилием, реализу­ется посредством вынужденного признания, которое домини­руемые не могут не даровать доминирующим. Поскольку, чтобы мыслить самих себя и доминирующих, они располага­ют лишь теми мыслительными инструментами, что являются общими как для доминирующих, так и для доминируемых» (Там же: 15). Иными словами, подчиненные принимают свое подчинение. И хотя Бурдье скептичен по отношению к эффек­тивности стратегий подчиненных, в символическом порядке он признает особые женские практики (практики подчинен­ных) — интриганство, коварство, сексуальное манипулирова­ние и т. д.

Мы предполагаем, что женскую власть-манипулирование («власть слабого пола») можно рассматривать как метис, как практическое локальное знание подчиненных, выросшее в кон­тексте классического патриархата и воспроизводящееся в со­временных условиях нео- и постпатриархатных ситуаций¹⁵. Итак, мы утверждаем, что в патриархатном обществе «власть женщин» является «властью слабых» и обладает следующими чертами.

Во-первых, она может быть осмыслена как манипулирова­ние или непрямое влияние на тех, кто доминирует открыто.

Во-вторых, границы ее легитимности неопределенны и под­вижны, а зачастую она представляется нарушением правил (это и отображено в негативных смыслах термина «стерва»).

В-третьих, носители такой власти могут ускользнуть от ответственности за результаты действия, что связано с дефи­цитом легитимности.

В-четвертых, специфическая «власть слабого пола» укоре­нена в сфере катексиса (семейных и интимных эмоциональных отношениях) с присущими ей отношениями власти и автори­тета.

^1Л В таком же русле рассуждает о патриархате Гидденс. Анализи­руя институт семьи и брака, он пишет, что «очень часто власть в се­мьях принадлежит женщинам, но осуществлять свое влияние они могут преимущественно косвенным путем. Женщина стремится за­маскировать всякую власть, потому что это выглядело бы как нечто незаконное» (Гидденс 1999: 374).

Глава 1. Теоретические подходы в гендерных исследованиях

В-пятых, данная власть погружена в повседневность; она индивидуализирована, рути визирована и потому трудно рас­познаваема, ее трудно разрушить как таковую.

В-шестых, «женская власть» как проявление патриархата может разрушиться только вместе с ним.

В-седьмых, феминистская политическая стратегия должна заключаться в переосмыслении подчинения в категориях угне­тения и разработке прямых солидарных стратегий построения эгалитарного гендерного порядка.