Эпизод 11

Утром оказалось, что водоканал отключил подачу воды. Они, конечно, предупреждали заранее, но работы по замене труб выполняли ровно на сутки позже. Ни умыться, ни зубы почистить, ни чайник вскипятить. И, что самое обидное, вечером Юся предполагал что‑то подобное, но запастись водой впрок поленился.

Юся сделал гимнастику, пописал в клумбу перед бойлерной, поскольку воды в смывном бачке всё равно не было, и приступил к работе.

Подмести двор, рассортировать мусор по фракциям, влажная уборка подъездов, полить клумбы… Нет, воды нет, значит, клумбы останутся не политыми, и в подъездах только сухая уборка. Ничего, вечером можно наверстать.

Во дворе его поймала Модестовна. Она строго спросила за то, что Юся, вместо того, чтобы заниматься прямыми своими обязанностями – поддерживать порядок во дворе – сидит в своей каморке и шабашит. Юся пробовал возражать, но с Модестовной такой номер не прокатывал.

– Я что, по‑твоему, врать, что ли, буду? И не смей отворачиваться, когда с тобой начальник говорит! Кто организовал мастерскую по ремонту игрушек? Генерал Лизюков? Да плевать я хотела, что бесплатно! Этот твой агрегат уже половину бойлерной занимает! Что? Не слышу! Говори как мужчина, не мямли! Если начальник говорит – половина – значит, половина, даже если это не так. Чтобы разобрал и унёс обратно на свалку. Медь, так и быть, можешь сдать за деньги. Стоять, я ещё не всё сказала. Горемыка опять по твою душу приходил. Я настаиваю… ты меня слушаешь? Повторяю – я настаиваю, чтобы ты перестал с этим ментом поганым якшаться. Ему дела раскрытые, а тебя потом найдут пришпокнутым в мусорном баке, кого я на твоё место поставлю? Чтобы в последний раз!

Модестовна была хорошей бабой, и вместе с участковым Горемыкой справила Юсе какие‑никакие документы, хоть и на чужое имя, но за это драла с дворника три шкуры. Юся Модестовну если не боготворил, то относился с трепетом, наезды начальницы, даже если они не по делу, сносил стоически, но сегодня после разноса стало ему как‑то муторно и тоскливо, он даже сам не понимал, с чего именно.

Начальница при Юсе позвонила в водоканал, всех отматюкала как следует, потребовала к полудню включить воду, а Юсе велела набрать емкостные бойлеры и нагреть воду – должны же люди мыться хоть иногда. Этим напутствием она завершила разнос и побежала в баню, где находился офис ЖЭУ.

Осадок остался. Рутинная работа, которая была Юсе, в общем, совсем не в тягость, вдруг показалась неимоверно тяжёлой. Кое‑как разобравшись с делами во дворе, он совсем раскис, а предстояло ещё убирать чётную сторону улицы.

Юся абсолютно не помнил, что было с ним до того момента, когда он рухнул буквально с неба под окна банно‑прачечного комбината, в котором располагалось ЖЭУ‑17.

Эмма Модестовна рассказывала, что среди бела дня под окнами что‑то бухнуло, она выглянула из окна кабинета – а там этот лежит без памяти, ничком. Сначала, конечно, она подумала – кто‑то из мужиков в женский день пришёл, в бабское отделение, вот его и проводили в окошко. Но ни звона стекла, ни женского визга слышно не было. Будто с неба рухнул.

Притащили его мужики в котельную, а он лыка не вяжет. Оставили до утра, одежонку, какую‑никакую дали. А он наутро и спрашивает:

– Где я?

Ему объясняют – в Воронеже, милый. А он не верит:

– На улице Лизюкова, что ли?

Совсем плохой. Стали расспрашивать, кто такой, как зовут, а он не помнит ничего. Только как зовут – Юся. И картавит, как маленький. Думали сначала – придуривается, хотели даже отлупить, но как‑то уж слишком серьёзно он картавил, будто не понимал, что «р» у него неправильная.

Модестовна милицию вызывать запретила. У парня явно с мозгами непорядок был, может, из дурдома сбежал, а может, от падения сбрендил. Совершенно не помнит, кто такой и откуда, хотя словарный запас большой, не шпана какая‑то. И ни шрамов, ни следов от прививок, вообще никаких особых примет.

Запретить, конечно, запретила, однако участковому, однокласснику бывшему и ухажёру юности, Семёну Горемыке, Эмма Модестовна позвонила. Так, по старой памяти. Модестовна рассудила, что пронырливый Семён Петрович всё равно разнюхает про Юсю, поэтому и решила попросить помощи.

Горемыка одноклассницу и бывшую зазнобу свою обругал и спросил, какого ляда она сразу не заявила о потеряшке.

– А что бы ты сделал? – спросила Модестовна. – Вот что? Блаженный он, как пить дать – блаженный. Ты знаешь, чем он занимается?

Занимался Юся вещами и впрямь странными, не будет обычный бомж такими делами заниматься. Например, очень хорошо владел Юся английским. Всю импортную документацию на стиральные машины, на гладильные установки и прочее в комбинате перевёл. И, надо сказать, аппаратура лучше работать начала. Наши‑то мужики только по картинкам и разбирались, как устанавливать, как налаживать. Юся, посмотрев, как мучаются коммунальщики с иностранной техникой, за один вечер все инструкции на русский, от руки переписал и на каждый агрегат приклеил, чтобы всё понятно было.

А уж как здорово он с электроникой разбирается – и говорить нечего. Сейчас же вся техника со встроенными компьютерами. Настраивает сам, мужикам объясняет, что куда. Не гордый ни капли. И безотказный: скажешь двор подметать – подметает, скажешь у мусорных баков прибрать – приберёт. Никакой работы не боится. И работает только за еду.

Вот инсинуаций не надо, никто его не эксплуатирует. На цепи никто не держит, может проваливать на все четыре стороны. Но куда он без документов‑то?

И в самом деле – куда? Горемыка договорился пробить пальчики потеряшки через ПАПИЛОН, но особо на систему не надеялся: ладно, если паренёк где‑то засветился ранее, а если чистенький? В передачу «Жди меня» писать, что ли? В отделении с таким возиться тоже не будут: кому нужна эта бумажная волокита? Придёт ориентировка – отреагируют, а лишний хомут себе на шею вешать никому не хочется. Словом, Модестовна поступила разумно, не заявив в милицию.