Часть вторая 2 page. И я поплыла. Четыре гребка – вдох, четыре гребка – вдох – как учили в секции по плаванию

И я поплыла. Четыре гребка – вдох, четыре гребка – вдох – как учили в секции по плаванию. Видишь, мамочка, ты была права, когда говорила, что все в жизни пригодится. Не зря, оказывается, я наматывала километры в хлорированной воде занюханного ежовского бассейна. Теперь я плыву в Тихом океане, и моего умения и сил хватит, чтобы уплыть далеко‑далеко, чтобы уплыть навсегда от моих многочисленных врагов. Четыре гребка – вдох, четыре гребка – вдох.

«Главное – чувство воды! – кричал мне тренер с бортика. – Чувствуешь воду?»

Ничего я тогда не чувствовала, кроме хлорки.

«Нет! – кричала я в ответ. И тренер сердился, топал ногами по потрескавшемуся белому кафелю. – Бездарь, бестолочь. Вода – это стихия, ее надо любить, ей надо отдаться!»

Ах, Иван Петрович, Иван Петрович! Жаль, что вы не видите вот этого заплыва. Вы гордились бы своей ученицей. Четыре гребка – вдох… Стоп машина, немного подустала, дыхание стало сбиваться. Надо отдохнуть. Я перевернулась на спину и легла звездочкой – отдышаться… Солнце припекало здорово, но ничего, обгореть не успею, а если и обгорю, то невелика беда, напоследок‑то. Я лежала, распластавшись в теплой воде под солнцем в зените, и была абсолютно счастлива, мыслей не осталось никаких. Я закрыла глаза и, кажется, даже стала засыпать. Волны покачивали меня, словно баюкали, и в голове в такт ритму волн плескались два слова: «Я счастлива, я счастлива…» И вдруг меня пронзил страх, мгновенный и острый. «Акула», – подсказало испуганное тело, и я закричала истошно, как будто кто‑нибудь мог мне помочь. Я орала и бессмысленно колотила руками и ногами по воде, способность соображать пропала совсем, и я бы, наверное, утонула, окончательно выбившись из сил, утонула бы позорно и бесславно, а не как романтическая героиня, если бы Джонни не надоела моя истерика и он не ткнул бы меня в бок своим скользким носом. От боли и неожиданности я скрючилась, захлебнулась и погрузилась в воду. Еще ничего не соображая, я рефлекторно ухватилась за плавник, и Джонни вынес меня на поверхность. Он плыл не быстро, пока я отплевывалась и откашливалась, а когда, по его мнению, я пришла в себя, начал набирать скорость. И мы неслись с ним, разрезая изумрудную воду океана, и я опять была счастлива.

Джонни был огромным дельфином, и у нас с ним был роман. Платонический, естественно, но полюбили мы друг друга с первого взгляда. Дело было так.

Началось все в день нашей высадки на остров. Но высадка была не объявленной. Наоборот, организаторы затуманили все до предела. Это же суперигра, и им надо было придумать что‑то экстраординарное. Они и придумали. Объявили всем участникам, что мы едем на спецприем к губернатору Корунда‑сити в его загородную резиденцию. Нарядили всех девчонок в вечерние платья, а парней в смокинги и посадили на огромную красивую океанскую яхту. Два часа мы на ней плыли, а они нас снимали. Такая вот роскошная буржуазная жизнь. Оркестрик в национальных костюмах наяривает латиноамериканские песенки, официанты из местных предлагают дамам и господам шампанское и омаров, а эти самые дамы и господа кривляются изо всех сил перед камерами, изображая радость бытия и еще что‑то, им одним ведомое. Я‑то в сторонке от праздника жизни прохлаждаюсь, меня камеры не донимают. Как‑то не очень я вписывалась в их сногсшибательную картинку. Ну, во‑первых, я одна была не в платье. Так как к тому времени уже давно в эфире не появлялась и зрители меня практически забыли; решено было напомнить телеаудитории, кто я, собственно говоря, такая. А я кто?

Выпускница Академии успеха‑5, имидж – плохая девчонка, кликуха – Пеппи. Покрасили мне опять волосы в зеленый цвет и обрядили в длинные шорты. Получилось, честно говоря, не очень. За время моей полудобровольной ссылки в Ежовск я порядочно растолстела и в таком наряде выглядела как взбесившаяся свиноматка из уголка Натальи Дуровой. Творцы почесали в затылках, расстроились, а потом плюнули, велели мне срочно худеть и в кадр не лезть, а камерам держаться от меня подальше. Вот я и лежала послушно в тенечке и наблюдала, как рушится великая задумка режиссуры Спецпроекта. Потому что партисипанты (это участники Суперигры) поизображали леди и джентльменов, да и стали напиваться. Тут режиссеры сообразили, что сценарий их под угрозой, и запретили винишко детишкам подавать, но было уже поздно. Джин из бутылки был выпущен и начал творить свои безобразные дела на палубе роскошной губернаторской яхты.

Сначала завязалась драка между партисипантами и нежелавшими больше подавать вино и ром официантами. Конечно же ее начал Илька, он же не привык к отказам. Сначала Илька вроде как всем доволен был, посматривал на все хозяйским глазом да кивал милостиво и показывал большой палец, мол, «круто». Потом начал раздражаться: все плывем да плывем, скучно, херня какая‑то. Пошел к капитану разбираться, где, мол, эта самая резиденция губернаторская. Капитан ему карту развернул, пальцем куда‑то тычет и по‑английски лопочет, далеко еще, мол. Илька решил сам порулить и приказал капитану скорость яхты увеличить, а седой капитан попросил сеньора покинуть рубку. Сеньор Ильдар стал орать, что он и капитана, и яхту, да и губернатора этой самой Корунды сраной может купить с потрохами, что у него самого три яхты и что «всякая голожопая обезьяна не смеет ему приказывать».

Капитан про обезьяну‑то вряд ли понял – Илька по‑русски орал, но матросов позвал, и те доставили орущего сеньора Ильдара на палубу. Все это было снято, но лица у операторов были растерянными и испуганными. Стали они прозревать, что за клиент им достался. Поэтому снимать‑то они снимали, но на режиссеров вопросительно поглядывали, а те тоже с лица спали, настроение у них испортилось. Попробовал один партисипанта Калганова урезонить, но услышал в ответ: «Отвали от меня, педераст, пока я тебя не изувечил». Он и отвалил; режиссура срочно заперлась в одной из кают для мозгового штурма, а в пока они думали, на палубе, как пожар в джунглях, разгорался скандал. Официанты в ответ на Илькины приказы принести выпивки только улыбались и качали головами: «Ноу». Я‑то знала, что это они зря – и улыбались, и отказывали. Пусть бы пил, сколько влезет, глядишь, напился бы и уснул, уложили бы его проспаться – все бы и обошлось. А тут «Ноу» и «Ноу». Ну и в ответ на очередное «Ноу» Илька врезал по улыбающейся физиономии официанта со всей дури. Тот аж упал от неожиданности, а Илька накинулся на него, лежащего и начал дубасить ногами куда попало. Другие официанты‑корундосы побросали свои подносы и бросились выручать своего амиго. Корундия – страна малоразвитая, дикая, жители ничего не знают про Большого Папика и его сыночка, вот и повели себя как непуганные идиоты.

А на выручку Ильке бросилась вся банда, шестерки его, дружбаны типа. И началась потеха. Куча‑мала на палубе губернаторской яхты из официантов, ледей и джентльменов. Где кто не поймешь, официанты‑то тоже при смокингах и бабочках, все орут, визжат, а обалдевшие операторы это великолепие снимают. Пока режиссеры не прибежали и не заорали: «Стоп кадр!»

Кто‑то помчался к капитану, тот выслал матросов и всю эту кучу‑малу растащили по каютам. Про меня в суматохе окончательно забыли, и я имела удовольствие наблюдать продолжение происшествия.

Пока партисипанты бесились в запертых каютах, все съемочники собрались в кают‑компании и решали, что делать. Седой капитан что‑то орал и активно размахивал руками. Слышно‑то мне было не очень – окна кают‑компании закрыты, а шезлонг мой достаточно далеко от тех окон находился. Я, конечно, могла бы и поближе подобраться, но решила на рожон не лезть и издалека наслаждалась истерикой всесильных творцов Главного канала. Что‑то они гундели в ответ красавцу капитану и в свои ручные часы пальцами тыкали. Я так поняла: потерпи, мол, старичок, немного осталось. Долго они так препирались, пока капитан, махнув рукой, не убрался к себе в рубку. Яхта резко набрала ход, и вскоре на горизонте появился остров. Я его и разглядеть‑то толком не успела, когда завыли сирены и наш звукорежиссер заорал: «Внимание, внимание! Тревога! Досрочная высадка, всем немедленно покинуть яхту! В борту пробоина, яхта под угрозой затопления, срочная эвакуация! Всем участникам надеть спасжилеты и прыгать с правого борта, плыть по направлению к острову. Без паники, все под контролем!»

Но паника началась. В небе откуда ни возьмись появились два вертолета и стали кружить над яхтой. Мне было видно, как операторы чуть не падали с них, стремясь запечатлеть сверху все, что творилось внизу, на воде заревели моторные лодки, тоже набитые операторами. Яхта не собиралась тонуть, но партисипантам с пьяных глаз и после драки это было невдомек, и они заметались, как крысы, по палубе. Девки плакали и выли, потеряв от страха остатки разума, нацепили поверх вечерних платьев оранжевые спасжилеты из пенопласта и полезли в спасательные шлюпки, закрепленные на палубе, девок оттуда стали вынимать и тащить к правому борту, куда уже успели примчаться лодки с операторами, готовыми запечатлеть грандиозную высадку грандиозного проекта. Мужики, надо отдать им должное, успокоились пораньше, уже толпились тоже в спасжилетах и только матерились для мужественности.

– Заткнитесь, бляди! Мы не тонем! Высадка!

Вот тут‑то и появились дельфины. Первыми их заметил один из операторов и заорал:

– Дельфины!

И все сразу увидели стаю, она неслась в нашу сторону, словно спешила насладиться зрелищем и принять участие в человеческой забаве. Дельфины выпрыгивали из воды и переворачивались в воздухе, их летящие тела сверкали на солнце, и картина была просто сказочная.

Сначала я решила, что стая дрессированная, уж очень вовремя они появились и уж слишком картинно себя вели, как на заказ. Но потом поняла, что для режиссеров и операторов появление стаи дельфинов – такая же ошеломляющая неожиданность, как и для участников. Режиссеры орали:

– Снимайте дельфинов! Снимайте!

И все камеры развернулись в сторону этих красавцев. Они подплыли совсем близко к нашей яхте, продолжали развлекаться прыжками и ныряли, кружа практически на одном месте, словно приглашали людей повеселиться вместе. Но люди вели себя как истуканы, одни застыли за камерами, а другие – просто так, открыв рот.

Дельфины попрыгали, попрыгали и заскучали. Я просто кожей почувствовала их разочарование. Они, как маленькие дети, примчались с середины океана, думая, что их ждет что‑то замечательно интересное и веселое, а тут обыкновенные зануды.

Они уже собрались уплывать, и мне показалось, даже развернули в сторону открытого океана свои острые носы, когда я сиганула к ним с правого борта губернаторской яхты без спасательного жилета.

Дельфины обрадовались и закружили вокруг меня затейливым хороводом.

– Привет! – кричала я им и трогала их серые бока. – Привет, меня зовут Света! Привет!

И они тоже здоровались со мной, честное слово, я видела их хитрые веселые глаза, они разглядывали меня, а я их, и друг другом мы остались довольны. Но они, конечно, были стократ красивее меня. Они были совершенны. Сколько я с дельфинами хороводилась, не знаю, время остановилось, пока Джонни не поднырнул под меня несколько раз. Он словно говорил: «Аллё! Подруга! Кончай сюсюкать, пора плыть».

А когда я, наконец, поняла, то ухватилась за благородно подставленный плавник, и мы понеслись к острову. Я ощущала себя Фрэзи Грант, я бежала по волнам и была всесильной.

На яхте же началась суматоха. Когда мы с дельфином порядочно удалились, режиссеры сообразили, что снимать больше нечего: либо на лодках надо гнать за нами, либо заняться оставшимися. Решили заняться оставшимися. Потому что Света с дельфином – это круто, конечно, но потенциальный герой – Ильдар Калганов – на борту, и надо бы осветить его высадку, а то там, в Москве, могут не понять.

Слава богу, к тому времени все уже поуспокоились, ну и посигали в воду с мужественными лицами. Все пошло по сценарию: вертолеты сверху гудят, в воде между ног подводный оператор крутится, ну и с лодок камермены стараются ни малейшей подробности не упустить. Поснимали, поснимали, потом всех из воды вытащили и в лодки усадили. Так в лодках к острову и повезли. Это я уже с берега наблюдала, с береговой съемочной бригадой. Мое‑то прибытие на остров Чалунгва было просто сногсшибательным. Они там чуть камеры свои дорогие не пороняли. Стоят себе на бережку, покуривают, ждут, когда двадцатку уродов‑партисипантов к острову доставят, знают, что заварушка там какая‑то, на яхте, видать, расслабились, дело долгое. И вдруг, нате вам пожалуйста, Афродита с зелеными лохмами верхом на дельфине. Еле камеры успели включить. Так что запечатлели с трех точек, как я дельфинами была доставлена на мелководье, как дельфины еще покружили вокруг меня, как я с ними прощалась, а самого здорового целовала в скользкую спину и орала:

– Я люблю тебя, Джонни!

Почему Джонни – не знаю, но он не возражал. По его глазкам видела, что доволен. Даже что‑то повизгивал мне в ответ. Долго мы с ним миловались, уже вся стая отплыла, а он все не мог со мной расстаться. Но пришлось. Отплыл подальше и вдруг «свечку» сделал – проехал вертикально на своем здоровом хвосте. Съемочники аж захлопали от восторга – ясное дело, не каждый день такое поснимаешь. Я долго махала рукой своим неожиданным приятелям, стоя по пояс в воде, пока они совсем не скрылись из виду, и вдруг враз обессилела – еле выбралась на берег и рухнула на песок под камеры. Вот тут Славка и подскочил ко мне. Он был главным по береговой съемке.

– Что это было? – спросил ошалело.

Но я ничего ответить не смогла, только тяжело дышала.

– Воды, воды ей! – заорал Славка.

Мне принесли пластиковую бутылочку, я попила, и Славка снова дал камерам знак снимать.

– Что это было, Светлана? – опять ласково спросил он.

– Это был заколдованный принц, он увидел и полюбил меня с первого взгляда, а я его. И скоро он заберет меня в свое морское царство. Вот как‑то так.

– Стоп камеры! Она не в себе!

Славка обиделся и оставил меня в покое. Смешной! Что я могла ему ответить, особенно тогда? Потом‑то версия у меня появилась. Скорее всего Джонни был когда‑то военным дельфином в какой‑нибудь хорошо вооруженной стране, уж больно он к людям снисходительно относился. А потом ему служить надоело, и он дезертировал. А почему ко мне любовью воспылал – кто его знает. Может, я на его тренершу из прошлой жизни смахивала, а может, мои зеленые волосы ввели его в заблуждение, и он решил, что я русалка, а своим помогать надо. Но факт остается фактом. Он полюбил меня, а я его, и любовь наша документально запечатлена в видеоматериалах Главного канала TV.

Там еще много чего запечатлено. Прибытие остальных партисипантов на остров Чалунгва, конечно, тоже есть. После моего триумфального появления они смотрелись, прямо скажем, слабовато. Ну довезли их на лодках до нужного места, дальше они сами в воду попрыгали и уже последние метры плыли. Вышли на берег и давай обниматься и целоваться. Встреча на Эльбе практически. А камеры вокруг бегают, режиссеры суетятся. Полный кайф для бывших «успешников». Они, мои коллеги бывшие, вообще питают не очень здоровую любовь к камере. Патологическое желание все время перед ней кривляться, на все пойдут ради этого, и на подлость любую, и на подвиг любой. Вот чего девок академических на остров Чалунгва занесло? Они же все раскрученные, известные, богатые да избалованные, сидели бы в Москве да наряды меняли. Нет. Лучше голодать да москитов кормить, только чтобы снимали день и ночь. Я поражалась им до глубины души и даже восхищалась: им на все трудности плевать было, если камера рядом болталась.

Ну и понятно, мой экзотический роман с Джонни им как спица в печень, все внимание нам, понимаешь, а им фиг с маслом. Они пытались как‑то пристроиться, «Джонни, Джонни!» – кричали, как только дельфин приплывал, хотели моего дружка сделать общественным достоянием, рыбкой прикармливали, особенно Илька старался. Но Джонни всю рыбу сожрет, а близко к себе никого не подпускает, только меня. Ну все и злятся. И партисипанты, и съемочники, которым особой радости не было каждый день зеленоволосую дегенератку снимать, а куда денешься? Стали они ко мне подкатывать, повлияй, мол, на своего‑то. Пусть хотя бы Калганова покатает на спине. Вот тут у меня крыша и поехала от своего величия. Так‑то я ничего, вменяемая, самокритично к себе отношусь, знаю, что ничего особенного собой не представляю. А тут первый раз в жизни такая кодла людей, которые и богаче меня в миллион раз и знаменитее, передо мной унижается и подлизывается. Стала я практически королевишной на острове Чалунгва. Даже Илька решил со мной резко задружиться.

– Светочка, Светочка, пойдем рыбки для Джонни наловим! Светочка, Светочка, давай я помогу тебе костер разжечь!

И Светочка такая первая по красоте и таланту по острову разрезает да милые улыбки в камеры посылает. Это же ужас, как даже маленькая власть человека меняет. Оглупляет очень. Почему я тогда решила, что от меня действительно что‑то зависит? Сбрендила, видать. Я же женщина взрослая и не совсем глупая, ситуацию просекала. Спросит Большой Папик у продюсеров Главного канала в Москве: «Что за дела? Почему какая‑то засратая Пеппи на дельфине катается, а не мой сынок? Я вам за что, падлам, деньги плачу?» Что продюсерам отвечать? Действительно, неувязочка. Илька должен быть первым, лучшим и самым ярким везде и во всем, заказ ясный и определенный. А тут такая засада – история с дельфином. Можно, конечно, эту историю долбаную вымарать на фиг, но рука не поднимается, больно интересная история‑то. Приплыл дельфин ни с того ни с сего из середины океана и такие чудеса перед камерами творит, что только держись. Да такое даже в самых смелых мечтах не привидится. А продюсеры, они хоть и продажные, но все же творцы. И шлют они депешу в Корунду: «Действовать через Хохрякову кровь из носу – снять Калганова с дельфином».

Стали режиссеры меня на свои заседания на Большую Землю вывозить.

– Светлана, ты должна нам помочь, весь проект застопорился: пока проблему с дельфином не решим – не можем двигаться дальше.

Ну а Светлана пальцы веером:

– Ну не знаю, не знаю…

Стали они меня покупать тогда:

– Сделаем тебя второй. Ильдар, естественно, первый. Победитель Суперигры, ну а ты будешь вторая. Его, так сказать, верная подруга. Годится?

Ну и головка моя закружилась. Представила себе триумфальное возвращение на родину и продалась.

Стали мы с Илькой не разлей вода. Даже спали рядышком, это кому‑то в дурную голову пришло, что он должен моими запахами пропитаться. Да и Илька, сволочь, очеловечился. На острове совсем другим стал. Я же говорю – он чистый псих, а психи, когда им надо, могут быть очень обаятельными и привлекательными. Вот и он стал белым и пушистым. Лицо доброе, глаза лучистые, улыбка открытая. Загляденье, подарок съемочной группе. После яхты‑то они здорово напряглись, снимальщики наши. Деньги деньгами, но как из этого чмо супергероя делать – вопрос каверзный. А тут – снимай не хочу.

Калганов строит дом, Калганов ловит рыбу, Калганов обследует джунгли, Калганов находит источник. Из источника этого воду пить категорически запретили, привозили нам на остров покупную в больших бутылках, а потом переливали в глиняные кувшины, так что «неформат» в кадр не попадал. В общем, в Москве продюсура писала от восторга. Все шло отлично, «только бы эту историю с дельфином добить – и мы в шоколаде». А добивать «историю с дельфином» должна была я – Пеппи, она же Светлана Хохрякова. Ненавижу себя ту, просто ненавижу. Так мне вдруг понравилась вся эта бодяга – в первачах ходить, что просто сил нет. Каждый мой поступок и даже движение фиксировались камерами, и меня прямо раздувало от собственной знаменитости. Пеппи нашла банановое дерево, а это не сняли. Как же так! Подлость! Чего вы снимаете, придурки, самое главное остается за кадром! Устроила целую истерику.

Они, правда, все равно не пошли запечатлевать это самое дерево. Потом‑то до меня доперло, что деревце не совсем форматное. Они его специально подсадили еще до игры, бананы‑то на острове не растут, и это дерево тоже не прижилось, листья пожелтели, а плоды зеленючие. Но это я потом дотумкала, а тогда чувствовала себя кормилицей всего нашего племени.

Правильно я в школе учила, что бытие определяет сознание. То мое бытие лишило меня сознания совсем. Стала я такой же, как и все академистки – чванливой и самовлюбленной дурой. Но «час икс» приближался. Лирика лирикой, в смысле – быт на острове, а оседлать дельфина Калганов должен, так что давай Пепита, отрабатывай свою звездность. Стала я Джонни потихоньку к Ильке приучать. Он приплывет, красавец мой, я к нему в воду, а за мной Илька осторожненько.

Джонни вокруг меня кружит, играется, а я ему на Ильку показываю и приговариваю:

– Это Ильдар. Ильдар хороший, хороший.

Лучше б я себе тогда язык откусила. Дельфин‑то умнее меня был, не очень моим словам верил – я по глазам его видела, но стал Ильку потихоньку к себе подпускать. Играть с ним не играл, но пару раз дотронуться до себя позволил. Вот счастья‑то у съемочников было – чуть с лодки не попадали. Но катать Ильку – ни в какую. Перетерпит его прикосновение и быстро отплывет, и смотрит на меня оттуда – «Кончай, мол, дурака валять!».

Долго тянулась моя дрессура. Джонни ведь не каждый день приплывал, у него и свои дела были, мне неведомые. Ну а у нас свои, людские, партисипантские – выживать на острове необитаемом. Остров действительно необитаемым был, типа заповедника. Но снимали там часто. Корунда сдавала свой островок для всяких проектов телевизионных. Многие страны там свои реалити‑шоу производили. Удовольствие это, прямо скажем, не дешевое и раньше Главный канал сюда не совался даже – слишком накладно выходило. Ну а тут Большой Папик раскошелился. «Где снимают?» – «В Корунде». – «Вот и мы там снимать будем».

Сказано, оплачено, сделано – Российский флаг гордо развевается над заповедным островом маленькой нищей латиноамериканской страны. А мы под этим российским триколором варганим свое реалити‑шоу.

«Реалити» оно было очень относительно, скорее, просто телешоу с элементами «реалити». Ну, например, начали дом строить. Дом – громко сказано, большой навес, чтобы укрыться в случае дождя. А из чего строить‑то? Рубить деревья нельзя – заповедник. Приволокли с Большой земли огромные бревна. Надо было выкопать ямы, укрепить там эти самые бревна, а потом на них сооружать навес. Ну все партисипанты с энтузиазмом схватились за лопаты и давай землю ковырять. Вырыли две ямы и охладели к физическому труду.

– Пошли лучше загорать!

И пошли. Улеглись на золотом песочке рядком, солнцезащитным кремом намазались и лежат. Режиссеры им:

– Надо строить!

А те в ответ:

– Это не наша обязанность!

– А в чем же ваша обязанность?

– Людям радость приносить своими песнями.

Это Руслан Зайкин ляпнул. Он всегда самый простодушный был. Хвать свою гитару и давай гнусавить прямо в камеру: «Твои губы словно розы без шипов». У операторов аж лица перекосились. Выключили камеры и бежать от него куда глаза глядят. Не удалось Руслану пропиарить свой единственный хит. Других песен он просто не знал.

Одна я со столбами возилась. Не потому что сознательная, а как‑то мне в охотку пошла вся эта жизнь на острове. Я ожила, встрепенулась. Мне все нравилось. Даже мои соплеменники иногда симпатичными стали казаться. И Илька. Иногда я лежала рядом с ним ночью, смотрела на его профиль и думала: «Как правильная жизнь меняет человека. Ведь он почти красавец здесь, на острове, а там, дома, мне казалось, что он воплощение всего самого ужасного, и все это отражается на лице. И лицо его казалось мне там безобразным, и я не понимала совершенно искренне, как миллионы девчонок‑фанаток влюбляются в Ильдара Калганова – этого урода из уродов. И как могла в него влюбиться Маняша. А теперь смотрю на это юное беззащитное лицо и вижу, что черты его почти правильные. Губы слишком пухловаты, но это даже трогательно. Может, он не такой ужасный, как я думаю. Просто условия жизни и люди, его окружавшие, заставляли быть исчадием ада, а здесь экваторские ветры вымели из него всю гадость, и вот лежит – нормальный пацан». С этими мыслями я и засыпала. Луна там очень большая, в Корунде. Это она на меня так действовала.

Так что строительством дома одна я занималась, ну иногда Илька подойдет поможет. А много я одна настрою‑то? Режиссура поняла, что новоселья ждать до скончания века придется и нагнали корундосов. Те за полчаса возвели нам хоромы. А уже партисипанты последние пальмовые ветки на крыше уложили для камер. Илька руководил. Будущий политик должен уметь руководить людьми. Это и была главная фишка проекта. Как Илька руководит людьми и как благодаря ему двадцать отчаянных смельчаков выживают на острове, полном опасностей. Опасности, естественно, были запланированы и хорошо организованы. Пять лучших спасателей страны из МЧС всегда были под боком, у них даже палатка своя стояла в дальнем конце острова, чтобы ни в коем случае в кадр не попасть. Командировку эту спасатели воспринимали как отпуск‑награду за свои предыдущие заслуги и с нами особо в отношения не вступали, да и запрещено это было правилами игры.

Ну вот, с первой задачей Ильдар справился на ура – организовал людей и выстроил дом‑красавец для защиты соплеменников от стихии. За это получил десять баллов – на совете племени решили. Собирается совет племени в красивейшей пещере, освещенной факелами, и решают тайно, кто сколько баллов получил за участие в жизни племени на данном этапе островного обитания. Так вот, Илька – 10 баллов, я – 8, остальные по 7. После третьего Совета начинается выбывание, т. е. набравший меньше всех баллов отправляется домой. Домой отправляться никто не хотел. Все хотели пиариться. Продюсеры велели своим подопечным певцам и певичкам «сидеть до последнего». Мне одной никто ничего не велел. Наоборот, в Москве меня ждали, но ждали неприятности. Правда, я про них даже не вспоминала. Они были на другом конце света. А здесь – лазоревые небеса, ослепительное солнце, бесконечный теплый океан, дельфины и киты. Всегда бы здесь жила. Да и умерла бы здесь, под этими кокосовыми пальмами. Вот чего‑чего, а кокосов было навалом. Они и являлись нашей основной пищей, палочкой‑выручалочкой. Накормить народ – это был второй подвиг Геракла – Ильдара Калганова. Сначала на первые дни нам сухой паек выдали – немного консервов, соков. Мы это быстро схомячили, а дальше должны были пропитание добывать самостоятельно. Тут все партисипанты подрастерялись. Как это «добывать»? Им, конечно, было сие неведомо, все они или из богатеньких, или из подзабывших бедность семей. А мне ведомо. Я ежовские леса и озера не забыла. И пошла у меня пищедобыча на ура. Сначала я нашла всю растительность, которую для нас организаторы насадили. Найти ее легче легкого было, она подвялая была – не прижилась на острове, но в пищу пригодная. Например, те же бананы зеленые, так их в рот не возьмешь – гадость гадостью, а если запечь в углях – как сладковатая картошка «пионеров идеал». Потом их местная картоха – хлебное дерево, лимоны дикие, тростник сахарный. Здорово! Естественно, главным кормильцем все же Илька считался, ну а я уж при нем. Так что на следующем Совете племени у него опять десятка – высший балл, а у меня – 9. Все остальные далеко отстали, мы, так сказать, в лидерах безусловных пребывали, все чин чинарем. Ну и насели на меня со всех сторон: «Давай, Света, с дельфином ситуацию разруливай». Илька мне практически дружбаном стал, а для дружбана – чего не сделаешь. Вот я и стала разруливать.

Сидим мы как‑то с Илькой, костерок наш раздуть пытаемся, а дело это непростое в условиях 100 %‑ной влажности. Вдруг со всех сторон как заорут:

– Света! Света! Дельфин!

Это, значит, Джонни объявился, до этого он два дня пропадал, и все дико нервничали. А я сижу на карачках да дую на угольки, вроде как и не собираюсь на свиданку. Илька меня за руку схватил и говорит:

– Света, пожалуйста, прошу тебя!

И аж дрожит весь, так ему хочется верхом на дельфине прокатиться. Я взглянула на него – ребенок ребенком, лицо жалобное, беззащитное. В тот момент все ему простила, такое на меня великодушие накатило!

– Пошли, – говорю. Взяла его за руку и повела как ребенка к берегу.

А на берегу уже полная боевая готовность, камеры как пулеметы – одна на нас, вторая на Джонни, а третья в лодке. Джонни меня увидел и давай выкаблучиваться. Выпрыгнет высоко, несколько раз перевернется в воздухе, нырнет, морду свою высунет вертикально, пропищит что‑то, опять нырнет, только теперь хвост свой огромный над водой выставит и помахивает им, приветствует меня. Зрелище сногсшибательное.

А я Илькину ладонь из своей не выпускаю.

– Привет, Джонни! – кричу. – Привет, красавец!

Илька от волнения слова произнести не может, идет за мной послушно в воду. Как по пояс зашли, Джонни к нам подплыл осторожно, я дельфина одной рукой глажу, а второй крепко Илькину ладошку держу, а тот стоит как вкопанный в воде, во всем на меня полагается. Мне Ильку совсем жалко стало, как старшей сестре младшего братика. Почувствовала ответственность за этого человечка и сейчас, и в будущем. И решила, что все для него сделаю и от всех врагов защищу. Странные существа женщины, честное слово. Иногда такое учудят, что только диву даешься. Это я про себя в данном случае.

У Джонни тоже настроение изменилось, видно, почувствовал мой эмоциональный благородный порыв и присмирел из уважения, прямо‑таки застыл в воде. Я наши нерасцепленные ладони ему на плавник положила и говорю тихонько: