Монтескье 5 page

Философия, занимающаяся исследованием возможности и границ познания, называется критическою или трансцендентальною; она исследует не то, что выходит за пределы нашего познания (трансцедентное), а то, что ему предшествует, как необходимо предполагаемое (трансцендентальное).

Если другие считали возможным сравнивать Канта с Сократом по постановке задачи, то сам он любил сопоставлять себя с Коперником. Как последний разрушил обманчивое движение солнца вокруг земли, вызванное земной точкой зрения, так и Кант устранил обманчивую объективность того, что на самом деле совершенно субъективно, т. е. что составляет лишь необходимое условие восприятия.

V. Первый вопрос, который ставится критическою философией - что такое познание?

Всякое познание предполагает соединение двух понятий в виде суждения. Суждения бывают аналитические и синтетические*(976). Аналитическое суждение только раскрывает в сказуемом то, что уже дано в подлежащем, напр. тела протяженны. Такое суждение может уяснить наше знание, но расширить его оно неспособно. Синтетическое суждение придает в сказуемом подлежащему нечто новое, в нем еще не содержавшееся, напр. все тела протяженны. Протяженность уже заключается в понятии о теле, но тяжесть нет. Нельзя иметь понятия о теле без представления о его протяженности, но можно иметь понятие о теле без представления о его тяжести. Синтетическое суждение расширяет наше познание.

Но не всякое синтетическое суждение дает такой результат. Чтобы получилось научное познание, необходимо убедиться, что соединение понятий не случайно, а необходимо. Познавательное суждение должно быть таким, чтобы оно имело силу всегда и для всех. Как бы много случаев ни давал опыт, он все же не может дать необходимой и всеобщей связи. Суждения, основанные исключительно на опыте, не в состоянии установить научного познания. Если необходимая и всеобщая связь не дана в опыте, ее следует искать в самом разуме. Поэтому истинное познание достигается только путем синтетических суждений а priori.

Как же возможны синтетические суждения а priori? Вопрос об условиях априорного познавания составляет суть критики чистого разума.

Познание возможно благодаря тому, что доставляемый нам чувственностью материал подвергается в нас переработке по априорным законам разума. Содержание приходит к нам извне, схватывание и обработка производится при помощи средств, заложенных в нас. Эти средства имеют три стадии: чувственность, рассудок, разум в тесном значении. Соответственно тому все исследование условий познания распадается на три части: трансцендентальная эстетика, трансцендентальная аналитика и трансцендентальная диалектика*(977).

Трансцендентальная эстетика имеет своею задачею исследовать условия чувственного восприятия*(978). Здесь Кант делает замечательное открытие. Пространство и время не даны в опыте, а составляют формы чувственного восприятия, пространство - внешнего, время - внутреннего. Пространство и время - это формы восприятия, потому что каждый отдельный опыт уже предполагает их. Пространство и время вне нас не существуют, они не могут быть восприняты опытом, потому что они составляют субъективные свойства человеческого духа. Свое положение Кант доказывает тем, что мысль способна отвлечься от всего, что заполняет пространство и время, но не от самого пространства или времени. Можно было бы предположить, что понятия о пространстве и времени образованы опытным путем, посредством обобщения. Однако всякое общее понятие неизбежно беднее признаками, чем те представления, из которых оно извлечено, напр. понятие о человеке наряду с представлениями об отдельных людях. Но кто же решится утверждать, что понятие о пространстве или о времени беднее содержанием, нежели отдельные представления о той или другой части пространства, о том или ином моменте времени?

Материал впечатлений, воспринимаемый чувственностью в формах пространства и времени, лишен всякой связности и единства. Множественность и разнообразие восприятий должны подвергнуться воздействию интеллектуального рода, благодаря которому будут достигнуты всеобщность и необходимость приобретенного знания. Исследование этой стороны познавательной деятельности составляет задачу трансцендентальной аналитики.

Превращение полученных восприятий в опытные суждения - есть дело рассудка, способности мыслящей, в отличие от чувственности, способности воспринимающей. Рассудок соединяет восприятия в суждения при посредстве понятий: без понятий восприятия слепы, но и понятия без восприятий пусты. Эти коренные понятия, предшествующие всякому опыту, называются категориями. Как пространство и время составляют формы чувственного восприятия, так категории составляют формы мышления или суждения. Эти чистые понятия необходимо отличать от родовых понятий, образуемых путем отвлечения от эмпирических представлений. То приобретенные рассудком понятия, тогда как категории - это данный а priori элемент рассудка.

По мнению Канта, категорий столько, сколько существует форм суждения. Основными категориями он признает: количество, качество, отношение, модальность (способы существования предметов). Каждая из них делится на три. В группировании категорий по четыре, по три, по шести обнаруживается чрезмерная склонность философа к симметрии, которая невольно возбуждает недоверие, а Шопенгауэра привела к обнаружению в строении фальшивых окон.

С точки зрения трансцендентальной аналитики получает объяснение закон причинности. По мнению скептицизма, представленного Д. Юмом, идея причины не дана в опыте. Разум замечает лишь отношение между двумя явлениями и, если это отношение в его представлении приобретает характер необходимости, то это только результат привычки, не более. Post hoc, часто повторяемое, превращается в propter hoc. Ум, привыкший видеть следование одного явления за другим, признает одно причиною другого: солнце светит, камень нагревается. Однако, всякая привычка может быть разрушена нарушением последовательности в явлениях - здесь корень скептицизма. Вопреки Д. Юму, Кант утверждает, что причинность не вытекает из опыта, а лежит в основе всякого опыта, как его необходимое условие. Причинность есть одна из категорий, т. е. составляет одну из форм суждения, которую рассудок сам налагает на воспринимаемый материал, а не извлекает из этого материала.

От способности соединять между собою по известным законам чувственные восприятия, которую Кант называет рассудком (Verstand), необходимо отличать способность приведения наших суждений к высшим точкам зрения, идеям, которую он называет разумом в тесном значении слова (Vernunft). Здесь мы вступаем в область трансцендентальной диалектики.

Установлено, что пространство и время не данные опыта, а формы чувственного восприятия, что количество, качество, отношение, модальность составляют не случайный результат опыта, а необходимое его условие. Но такое объяснение познания ставит ему определенные границы: оно не идет дальше явлений, которые составляют наши представления. Благодаря априорным условиям познания, мы достигаем всеобщего и необходимого познания явлений, но только явлений. То, что не составляет явления, не может быть предметом научного познания.

Однако перед нами факт существования метафизики, стремящейся к познанию сверхчувственного. Чтобы объяснить это стремление, Кант допускает, что нечувственное, если не может быть воспринимаемо, то все же мыслимо, умопостигаемо. Таким образом, надо различать явления (феномены) и вещи умопостигаемые (ноумены), вещи в себе. Поднимаясь от частного к общему, от обусловленного к условию, разум стремится к постижению того, что ни от чего не зависит, но от чего все зависит. Это безусловное разум никогда не в состоянии представить себе, как данное в опыте, как явление. И здесь крылась ошибка догматической метафизики, которая пыталась доказать объективное существование того, что существует лишь как понятие разума. Но разум, в противоположность рассудку, понятия которого направляются на данные в опыте явления, ставит себе безусловное как цель, а не как данное. Следуя терминологии Платона, Кант называет эти понятия разума о том, что должно быть, идеями. Таких идей Кант признает три: идея души, идея мира, идея Бога: должна быть душа, как безусловный принцип внутреннего опыта; должен быть мир, как безусловный принцип внешнего опыта; должен быть Бог, как безусловный принцип происхождения всего существующего. Поэтому Кант отвергает рациональные психологию, космологию и теологию, которые принимают безусловное не за идею, а за предмет возможного познания. Так как вещи в себе, мыслимые лишь в идее, не даны чувственно, то всякая попытка познания их при помощи понятий рассудка, неизбежно приводит к неразрешимым противоречиям, так называемым антиномиям. Можно с одинаковым успехом доказывать: 1) что мир ограничен в пространстве и во времени, или же что мир безграничен и бесконечен; 2) что материя состоит из атомов, или же что материя делима до бесконечности; 3) что все в мире совершается по законам природы, или же что рядом с причинностью допустима свобода; 4) что существует высшее существо, как абсолютная причина мира, или же что такого существа нет. Основание этих антиномий заключается в смешении вещи в себе с явлением. Мир, как целое, есть чистая идея разума, но в опыте мир нам не дан, - эмпирически не воспринимается ни бесконечность, ни ограниченность пустым пространством.

Посмотрим, как разрешает Кант третью антиномию с точки зрения критицизма. Человек принадлежит одновременно двум мирам. Как существо чувственного мира (явление) он подчиняется в своих побуждениях и действиях закону причинности; как существо разумное (вещь в себе) - он не обусловлен причиною, он свободен. С научной точки зрения все его действия составляют необходимое следствие предшествующих явлений. Человек действует так, как только он мог действовать при данных причинах. Но с точки зрения нравственной оценки, действия человека зависят только от его воли, и человек должен действовать только так, как он должен, а не так, как он эмпирически может. В одном случае перед нами эмпирический человек, в другом - умопостигаемый. Так пытается Кант разрешить трудную для догматизма антиномию необходимости и свободы.

Критическая философия Канта основывается на строгом отличии явления от вещи в себе. Только явления могут быть предметом научного познания. Что касается вещи в себе, то она скрыта для человека. Кант не отвергал их действительности, но доказывал их непознаваемость, потому что вещи в себе не могут представляться человеку иначе, как в явлениях. Вот почему философ относился отрицательно к метафизическим построениям, гордо несущимся к самым вещам в себе. Эти спекулятивные системы Кант уподоблял высокиш башням, вокруг которых обыкновенно так много ветра; себе же он отводил место в плодоносной низменности опыта.

Так говорит теоретический разум. Но практический разум влечет философа в запретную область.

VI. Рядом с вопросом, что можно знать, выдвигается вопрос, что должно делать, рядом с интересами к вопросам бытия становятся вопросы долженствования. Познание есть дело теоретического разума, деятельность есть дело практического разума или воли. Стремление привести все эти вопросы к согласованию привело Канта к дилемме: или найти теоретическое обоснование нравственного убеждения или установить полную независимость этого убеждения от теоретического обоснования. Кант стремился к первому решению, и потому его основные исследования, "Критика чистого разума" и "Критика практического разума", построены так симметрично, по философ был отброшен ко второму решению. В области этики Кант искал уже не столько истинного, сколько возвышающего, укрепляющего.

Если стать на точку зрения чистого разума, поведение людей подчиняется закону причинности, значит свободы воли нет, мысль подходит к детерминизму Спинозы. Но с этим не мирится нравственное сознание. Поэтому Кант переносит нравственность из мира эмпирического в мир умопостигаемый, где закон причинности не действует, где царит свобода. Для этики не то важно, что делает человек, а то, как он сознает, что должен делать.

Сказуемое "добрый" относится не к благам человеческой жизни, не к действиям человека, а к его воле, руководящей действиями. Добрая воля только та, которая возбуждается всецело уважением к нравственному закону, вне всяких интересов, расчетов, склонностей. Если купец продает доброкачественные товары, рассчитывая приобрести себе известность, если друг оказывает услугу побуждаемый любовью - доброй воли еще нет. Такое поведение, согласное с установленными правилами поведения, Кант признает легальными, но не моральными. Нравственным поведение человека становится только тогда, когда, преодолевая всякие склонности, низкие или высокие, он действует исключительно по обязанности, по чувству долга. Единственно нравственным побуждением является сознание долга, уважение к нравственному закону.

Этот нравственный закон диктует человеку свои веления в безусловной форме. Веления, императивы могут быть двоякого рода: гипотетический (условный) и категорический (безусловный). В первом случае соблюдение императива ставится в зависимость от желания достичь цели: если хочешь быть пастором, учи богословие; если хочешь дать своему предприятию известность, торгуй честно. Нравственный закон, наоборот, безусловен, потому что он не обусловлен какою-либо целью: так надо поступать, потому что таково требование нравственного закона. Поэтому нравственный закон выступает в качестве категорического императива.

В чем же заключается этот нравстванный закон? Кант формулирует его следующим образом: поступай так, чтобы правило (максима) твоей воли всегда могло быть вместе с тем и принципом общего законодательства*(979). Попробуем применить этот закон к поведению человека. Человек не должен лгать, потому что, если бы это стало общим поведением и все стали бы лгать, никто после того не верил бы словам и обещаниям и они стали бы излишними. Здесь, незаметно, контрабандным путем, в категорический императив прокрадывается начало гипотетическое: не лги, если не хочешь, чтобы распалось общество.

Нравственный закон повелевает смотреть на каждого человека только как на цель; и никогда как на средство. Хотя человек сам по себе достаточно не свят, но человечество в его лице должно быть для него святым. Во всем творении все, что угодно и для чего угодно, имеет значение только как средство; но человек, а с ним каждое разумное создание, есть цель в себе самом*(980). Признание человеческого достоинства абсолютною целью приводит Канта к установлению следующего принципа: "Поступай так, чтобы всегда иметь в виду человечество как в твоем лице, так и в лице всякого другого, как цель, и никогда не смотреть на него, как на средство".

С точки зрения Канта нравственная воля не заимствует откуда бы то ни было предписаний для себя, она создает их сама, она повинуется только самой себе, - она автономна. Воля сама дает себе законы, которым безусловно следует, и в этом - то и состоит ее нравственный характер, потому что она исполняет долг ради долга. Но автономность воли предполагает ее независимость от внешних причин, т. е. состояние свободы.

Но как же основать свободу воли, когда все, что дано в опыте, подчинено началу причинности? И здесь камень преткновения для автора "Критики чистого разума". Он благополучно пытается обойти его, перенося волю из мира феноменального, где все подчиняется закону причинности, в мир умопостигаемый, где причинность не действует. Хотя это область запретная для чистого разума, Кант растворяет в нее двери для практического разума: да подчинится чистый спекулятивный разум чистому практическому разуму - примат практического разума. Таково требование нравственного сознания, перед которым должен смолкнуть голос теоретического разума.

Получается раздвоение человека. Его характер, его воля рассматриваются то как феномен, то как нумен. С одной стороны человека во всех своих действиях подчиняется естественной необходимости, как явление (homo phaenomenon), но с другой стороны тот же человек сознает себя, как вещь в себе, не подчиняющуюся закону причинности (homo noumenon). Если характеры эмпирический и умопостигаемый не могут быть смешиваемы в одно, то как возможно их сосуществование? Допустимо ли воздействие умопостигаемого характера на эмпирический, когда закон причинности, как категория рассудка, неприменим вне пределов опыта. Где основание нравственной ответственности?

Полет из мира чувственного в мир сверхчувственный хотя и дал удовлетворение нравственному сознанию самого Канта и его многочисленных почитателей, но не приблизил к истине. Свое субъективное нравственное сознание Кант объективировал и выдал за общий закон. Однако, при всей несостоятельности, в качестве теоретического объяснения явлений нравственности, учение Канта могло произвести и действительно произвело огромное впечатление, как нравственная проповедь, как сильное побуждение для каждого обратиться к своему нравственному сознанию.

Передвижение в трансендентальную сферу заставило Канта поставить этику на чисто индивидуалистическую почву, с полным устранением социального элемента. Попытки же вывести нравственность из природы человека, а не из природы общества, никогда успехом не увенчаются.

VII. Устранив из этики внешнюю сторону поведения человека и сосредоточив этику на воле, побуждающей к поведению, независимо от каких либо целей, Кант создал большое затруднение для вопроса об отношении права к нравственности. Ему оставалось одно из двух: или решительно разъединить право и мораль, как области, лежащие в совершенно разных плоскостях, или же слить их в одно, объединив их на формальном начале и обосновав на категорическом императиве. Сам Кант не был далек от первого решения, а некоторые ученики поняли его именно в этом направлении, не смущаясь тем, что при такой постановке право ускользает от нравственного воздействия. Но Кант, по - видимому, был более склонен ко второму решению, несмотря на то, что нравственный закон опирается на автономию, которой не может быть у права.

Вот почему учение Канта о праве поражает своею темнотою, невыдержанностью начал и сбивчивостью терминологии.

Постановка вопроса имеет нередко предопределяющее значение для его решения. Посмотрим, как ставит Кант вопрос о сущности права. "Вопрос о том, что такое право, говорит философ, представляет для юриста такие же трудности, какие для логики представляет вопрос, что такое истина. Конечно, он может ответить, что согласуется с правом (quid sit juris), т. е. с тем, что предписывают или предписывали законы данного места и в данное время. Но когда ставится вопрос, справедливо ли то, что предписывают законы*(981), когда от него требуется общий критерий, по которому можно было бы распознать справедливое и несправедливое (justum et injustum), - с этим он никогда не справится, если только он не оставит на время в стороне эти эмпирические начала и не поищет источника суждений в одном лишь разуме". "Чисто эмпирическая наука права - это голова (как в басне Федра), которая может быть очень красивой, но, к сожалению, - без мозгов"*(982).

Задавшись целью открыть, что признается правом, Кант ищет, что должно признаваться правом. Поставив вопрос о праве, он смотрит на правду.

И вот Кант, стараясь обмозговать понятие о праве, выставляет, без всяких предварительных исследований, следующее определение: "право есть совокупность условий, при которых произвол одного может быть согласован с произволом другого по общему закону свободы"*(983). Такова объективная сторона права. С субъективной стороны это же понятие выражается в виде принципа поведения (максимы): "действуй внешним образом так, чтобы свободное проявление твоего произвола могло быть согласовано со свободой каждого, по общему закону"*(984). Нельзя конечно, не заметить, что принцип правового поведения построен по симметрии с принципом морального поведения.

Где же основа обязательности принципа? Почему я должен поступать по этому принципу? Первою мыслью Канта является искать эту основу в морали: таково требование нравственного закона. Следовательно, обязательность права основывается на категорическом императиве*(985) " Rechtslehre, введение, стр. XXXIV.". Сближение права и нравственности делается возможным. Однако Кант разрушил эту возможность сближения, признав за правом принудительность. "Устранение препятствия, ставшего на пути предположенного действия, вполне соответствует идее этого действия. Поэтому все, что есть не право, составляет препятствие для свободы по общему закону: принуждение есть препятствие или противодействие, оказываемое свободе. Следовательно: если известное пользование свободой препятствует свободе по общему закону (т. е. составляет не право), то принуждение, противопоставленное такому пользованию, как устранение препятствия для свободы, согласно с общим законом свободы; поэтому, соответственно закону противоречия, право соединяется с возможностью принуждения в отношении того, кто препятствует его осуществлению"*(986). Но, если нравственность основывается на автономии и свободе воли, а право основывается на внешнем воздействии - между ними нет моста, у них нет общего критерия.

Сам Кант несколько иначе подходит к скользкому вопросу об отношении права к морали. Когда воля исполняет закон, как внешнее дело, когда поведение человека согласно с законом с внешней стороны, независимо от мотивов, - воля легальна. Когда же воля исполняет закон ради внутреннего сознания долга, когда поведение человека обусловливается категорическим императивом - воля моральна. Это сопоставление легальности и моральности составляет любимую мысль Канта, которую он охотно повторяет*(987).

Однако Кант упускает из виду, что право не ограничивается одною внешнею стороною поведения. В уголовном праве учение о внутренней стороне преступного деяния представляет чуть ли не центральное место; в гражданском праве влияние мотивов на силу сделки, влияние добросовестности на объем ответственности, на возможность приобретения прав играет также не последнюю роль. Если бы точка зрения Канта была верна, то право и нравственность могли бы быть только противопоставлены. Но сам Кант сопоставляет их, как две части метафизики нравов: учение о праве и учение о добродетели.

В стремлении выяснить идею права Кант отграничивает право от справедливости с одной стороны, от состояния крайней необходимости с другой - и еще более затемняет вопрос. "Со всяким правом в тесном смысле соединяется возможность принуждения. Но можно мыслить еще право в широком смысле (jus Jatum), с которым ни по какому закону не соединена возможность принуждения. Такое право, истинное или мнимое, является в двух видах: справедливость (aequitas) и право крайней необходимости (Nothrecht), из которых первое есть право без принуждения, а второе есть принуждение без права"*(988). Погоня за симметрией доводит Канта до признания права без права! Интересно, что, противопоставляя справедливости право, Кант берет примеры исключительно из положительного права: из договора товарищества и договора личного найма.

Между тем к положительному праву Кант относится как к голове без мозгов. Этому праву, основывающемуся на воле законодателя, философ противополагает право естественное, которое всецело зиждется на принципах априорных. Таким образом, Кант под одним и тем же выражением "право" понимает: 1) право положительное, 2) право рационалистическое или естественное, 3) справедливость. Это обстоятельство не могло не повлиять на успех решения задачи.

Можно признать, конечно, несостоятельность попытки Канта определить сущность права. Но нельзя отрицать, что его формула права, построенная на основной идее ХVIIII в., на свободе, имела большое практическое влияние. Она ударяла по государственному строю, в котором не стеснялись вторгаться в сферу жизни гражданина далеко за пределы требований совмещения общей свободы. Кантовский принцип, резко противореча основам полицейского государства, вскрывал всю несостоятельность правительственной опеки, переносил на самое личность попечение о пределах допускаемой свободы действий, давал новое оружие в руки борцов за политическую свободу.

VIII. Кант разделяет естественное право на частное и публичное, но с этими терминами он соединяет особое значение. "Основное деление естественного права не то, которое до сих пор делалось: право естественное и право общественное. Оно должно быть таково: право естественное и право гражданское, из которых первое должно быть названо частным правом, а второе публичным. В самом деле, естественному состоянию должно противопоставлять не общественное, а гражданское, потому что и в естественном состоянии может быть общество, но не может быть гражданского общества (обеспечивающего публичными законами Мое и Твое). Вот почему первое из указанных прав называется правом частным"*(989). Трудно понять, зачем понадобилось Канту ломать уже успевшую твердо установиться терминологию, тем более, что содержание того, что он излагает под именем частного и публичного права, соответствует общепринятой классификации.

Сфера частного права - это внешнее Мое - и - Твое. "Моим по праву (meum. juris) признается то, с чем я так связан, что пользование им со стороны другого без моего позволения оскорбило бы меня. Субъективное условие возможности пользования составляет владение"*(990). Не трудно заметить, что владением Кант называет всякое вообще частное право в субъективном смысле. Кант старательно проводит различие между физическим владением и правовым владением. "Я не назову моим яблоко потому только, что я держу его в руке (владею физически); я могу назвать его моим только тогда, когда я в праве сказать: я владею им, хотя моя рука положила его неизвестно куда. Точно также я не могу говорить о владении землей, на которой расположился; она в моем владении лишь тогда, когда я могу сказать, что я ею владею, хотя я не нахожусь более на ней"*(991). Физическое владение Кант признает эмпирическим (possessio phaenomenon), правовое владение - умопостигаемым (possessio noumenon). Эта мысль кажется Канту очень важной и глубокой, и он неоднократно возвращается к ней.

В чем же состоит правовое владение и как оно возможно без физического владения? Владение становится правовым в силу того, что все другие люди признают для себя обязательным не нарушать моего владения. "В этом выражении: вещь моя, заключена идея всеобщего законодательства, потому что тем самым на всех налагается обязанность воздержаться от пользования ею, обязанность, которая иначе не предполагается"*(992). Таким образом, частное право держится не единичною волею, а соединенною волею всех. Если мое право основывается на отказе всех от пользования тою же вещью, то, очевидно, что до отказа они имели право пользования. Если же всем принадлежало право пользования одною и тою же вещью, то необходимо признать, что частное право предполагает предшествующий коммунизм. Поземельная частная собственность немыслима без предполагаемой общности (comnmnio possessionis originaria). Однако следует иметь в виду, что Кант принимает коммунизм не как историческую действительность, не как эмпирический факт, а как чистую идею разума: может быть, так и не было, но так должно было быть.

Со стороны материальной частное право может иметь своим объектом или вещь, или действие другого лица, или это другое лицо. Со стороны формальной (способа приобретения) Кант разделяет частное право на вещное, личное, и лично - вещное*(993).

"Обычное объяснение права на вещь, как права против всякого ее обладателя, есть хорошее словесное определение"*(994). Виндикация - это сущность вещного права. Без возможности потребовать от каждого обладателя, чтобы он прекратил пользование вещью, нет вещного права. Если бы человек был один на земле, то у него не было бы права на вещь, потому что не было бы соответствующих обязанностей, не было бы правового общения*(995). Основанием права собственности Кант признает захват - occupatio, потому что, по его мнению, приоритет во времени овладения вещью представляется единственным началом, которое согласуется с общим законом свободы*(996). Процесс оккупации состоит из трех моментов*(997): овладения (apprehensio), объявления вещи своею (declaratio) и присвоения (appropriatio).

"Личное право есть владение волею другого лица, как возможность направить ее указанием моей воли на известный результат в согласии с общим законом свободы"*(998). Акт соединения воли двух лиц, направленный к перенесению владения с одного лица на другое называется договором. В договоре Кант различает два момента подготовительных (предложение и одобрение) и два момента учредительных (обещание и принятие). Обязанность исполнить заключенный договор также мало поддается доказыванию, как и необходимость трех линий для построения трехугольника. Эта обязанность есть требование (постулат) чистого разума*(999). Кант тщательно выясняет, что договор дает только право на действие лица, но не на вещь, каковое право приобретается только передачею*(1000). Классификация договоров, предлагаемая Кантом, основывается на различии одностороннего и взаимного приобретения*(1001). Соответственно тому договоры различаются: благотворительные (напр. дарение, ссуда, поклажа), обременительные (напр. купля - продажа, наем, заем) и обеспечивающие, но не дающие приобретения (напр. залог, поручительство). Слабость такой классификации тем очевиднее, что Кант настаивает на догматическом ее значении.

Наконец, лично - вещное право есть владение внешним объектом, как вещью, и пользование им, как человеком*(1002). Это сфера семейной жизни. Здесь речь идет о власти мужа над женою, родителей над детьми, господина над слугами. Вещный элемент обнаруживается в том, что если один из супругов (жена?) уходит или вступает в сожительство с посторонним, то другой супруг (муж?) имеет бесспорное право требовать возращения его, как вещи*(1003).