Глава I. Путешествие между мирами

Талмуд и интернет

Путешествие между мирами

Роберту и Норме Розен, моим родителям и учителям

Эта книга начинается как элегическое повествование, посвященное памяти моей бабушки, которая скончалась три года назад и которую не интересовали ни Талмуд, ни Интернет. Тем не менее ее жизнь и смерть разбудили во мне нечто заставившее меня обратить свой взор и на темное талмудическое прошлое, и на смутное будущее современных технологий. Работая над этой книгой, я отдавал себе отчет в том, что движет мною именно интерес к сочетанию противоположностей: древней традиции и современного хаоса, сомнения и веры, живого и мертвого, трагедии и надежды. По природе я больше тяготею к литературе, нежели к технике, поэтому моя книга — это, скорее, поэтика Интернета, а не научное исследование. На беседы о Талмуде у меня уходит больше времени, чем на работу в Интернете, но, несмотря на то что мои знания и того и другого, весьма неглубоки, я считаю себя их общим ребенком и в качестве такового записал несколько историй — древних и современных, частных и коллективных, — которые позволяют мне лучше понять унаследованные мною миры.

Глава I

Листайте его, листайте, ибов нем есть все…

Вавилонский Талмуд

Прошло немного времени после смерти моей бабушки, и у меня сломался компьютер, из-за чего я лишился дневника, в котором записывал, как проходили ее последние дни. Я успел переписать на дискеты все остальное — черновики романа, бесчисленные рецензии и эссе, сотни статей, — но дневника у меня не осталось ни в распечатке, ни в виде резервных копий. В этом дневнике, несомненно, отразилась моя неуверенность в том, зачем я его пишу: я фиксировал в нем не только свои ощущения, но и конкретные подробности ее смерти. Я писал, например, как розовел ее указательный палец с приклеенным к нему крохотным датчиком, как через ее волосы с шипением выходил туман из кислородного воротника, как набухало ее лицо, оставаясь морщинистым, словно печеное яблоко, а кожа при этом сохраняла удивительную мягкость. Как мы напевали ей ее любимые песни Гершвина, хотя она уже не могла их слышать. Как появились перебои с дыханием, как ее не стало и как появились медсестры и подвязали ее челюсть кусочком бинта.

Мне было стыдно доверять словам интимную сторону смерти, поэтому я находил утешение в том, что мой дневник как бы существовал и одновременно не существовал. Он находился где-то в пограничной области, подобно моей бабушке, долго лежавшей без сознания. Дневник превратился в то, что в Талмуде называется госес: тело между жизнью и смертью, которое уже не на земле, но еще не на небесах. Но вот мой компьютер сломался, и мне захотелось вернуть свои слова. Теперь я стал скорбеть и по своему дневнику, и по покойной бабушке. Повторная — кибернетическая — потеря напомнила мне о первой и сделала ее окончательной в моем сознании. Подробности ее умирания перестали существовать и в тихой виртуальной реальности — моих слов не стало.

Но так ли это? Друзья, которые разбираются в компьютерах, сказали мне, что в них ничего не исчезает бесследно. Если мне очень нужно вернуть мой дневник, то я могу передать неисправный компьютер специалистам и те восстановят все, что я когда-либо в нем писал. Это осуществимо, хотя и обойдется в немалую сумму.

Мысль о том, что в компьютерах ничто не исчезает бесследно, повторяется довольно часто. Например, мой справочник по Интернету гласит: «Все операции, осуществляемые с помощью цифровых технологий, автоматически документируются, чтобы другие люди или компьютерные системы могли это отыскать». В таком заявлении есть нечто зловещее, но и успокаивающее одновременно.

«Все человечество создано одним автором и составляет один том, — написал однажды Джон Донн в одном из своих самых замечательных произведений. — Когда умирает человек, одна из глав не вырывается из этой книги, а переводится на более совершенный язык. И такая судьба ожидает все главы». Когда моя бабушка умерла, я вспомнил об этих словах и попытался найти их в своем старом, университетских времен, издании Донна, но не смог. Поэтому мне пришлось довольствоваться словами утешения из Псалма 120 —более суровыми, но и более уместными для случая моей бабушки. Однако я не прекращал поиски цитаты из Донна, и она не обманула моих ожиданий:

Господь использует несколько переводчиков: какие-то части книги переводит возраст, какие-то — болезнь, иные — война и даже правосудие. Но в каждомпереводе присутствует рука Господа, и Его же рукавновь переплетет наши рассеянные листы для тойбиблиотеки, где каждый том будет открыт для всех.

В тот момент у меня были только смутные воспоминания о словах Донна, и я решил, что при первой возможности найду этот отрывок в Интернете. До этого я редко пользовался Интернетом, если не считать электронной почты, но я уже знал, что университеты имеют целые коллекции книг на электронных носителях и что любой человек, у которого есть модем, может «скачать» нужный ему текст. Хотя я нередко высказывался о Всемирной паутине довольно цинично, во мне все же жила тайная надежда, что однажды она превратится в виртуальный аналог рая, описанного Джоном Донном.

Был еще один отрывок, который я хотел отыскать, — но не в Интернете, а в Талмуде, который, как и Интернет, представлялся мне земным вариантом божественной библиотеки Джона Донна, тем местом, где можно найти все, если только знаешь, как и где именно искать. Я многократно вспоминал цитату из Талмуда, на которую уже ссылался ранее, — где встречается слово госес — душа, которая ни жива, ни мертва. Мне не давало покоя решение отключить мою бабушку от дыхательного аппарата, несмотря на ее «завещание о жизни»[1]и безнадежность ситуации, поэтому я старался вспомнить беседу законоучителей эпохи Талмуда о том, какими путями дозволено (или не дозволено) идти к смерти обреченному человеку.

В Талмуде есть рассказ о великом рабби, который умирал и превратился в госес, но не мог умереть, потому что вокруг собрались ученики, возносившие молитвы за его здравие, и это отвлекало его душу. Его служанка забралась на крышу дома, в котором умирал рабби, и сбросила на землю глиняный сосуд. Звук разбившегося сосуда отвлек учеников, они на какое-то мгновение перестали молиться, рабби умер, и его душа отправилась в рай. Талмуд утверждает, что и служанке было уготовано хорошее место после смерти.

Мораль этой истории, говорящей о том, что дать человеку спокойно умереть — это благое дело, была для меня утешительной, хотя я знал, что Талмуд не высказывает окончательных суждений касательно завершения жизненного пути, приводя, как обычно, аргументы и контраргументы, а также истории с противоположными выводами. Не говоря уже о том, что Талмуд окончательно сложился в начале шестого века, то есть задолго до того, как появились технические новшества, значительно усложнившие вопросы жизни и смерти. Кроме того, я не был уверен в том, что правильно воспроизводил по памяти эту историю. Не исключено, что я вспоминал ее в том виде, который давал мне утешение, а вовсе не такой, как она была записана в Талмуде. Я не считаю себя знатоком Талмуда и к тому же не доверяю своей памяти, но даже то обстоятельство, что рабби обсуждали этот вопрос, оказалось для меня весьма утешительным.

«Листай его и листай, ибо в нем есть все» — так заявлял мудрец в Талмуде. Мудрец с невероятным именем Бен Баг-Баг цитируется только раз во всем Талмуде, но его слова обрели мифическое звучание. Как древнегреческий змей Уробор заглатывает свой собственный хвост, так и слова Бена Баг-Бага появляются в Талмуде и ссылаются на Талмуд — своего рода самопоглощающееся наблюдение, которое подтверждает истину слов этого талмудического мудреца. Талмуд — это и книга, и не книга, и фраза этого рабби нашла дорогу в Талмуд, поскольку Талмуд в его письменной и устной традициях стремится вобрать в себя окружающий мир, даже объявляя себя неизменным словом Божьим.

Как бы святотатственно это ни звучало, но я не могу отделаться от чувства, что в некоторых отношениях Интернет имеет много общего с Талмудом. Рабби считают, что Талмуд — это ям, то есть море, и, хотя такое «море» не предназначено для поиска в сетевом значении этого слова, нечто большее, чем подобная водная метафора, сближает две эти вербальные вселенные, для которых определяющими факторами являются необъятность и невозможность классификации. Когда великий кодификатор и философ Средневековья Маймонид решил выделить из Талмуда различные истории, фольклор, вопросы права, антропологические рассуждения, толкования Библии и многовековые раввинистические споры по основным религиозным и юридическим проблемам, то тут же прослыл еретиком за то, что посягнул на хаос, который, в определенном смысле, стал символом изобилия, свойственного божественному творению. Со временем Маймонида простили, а его труд Мишне Тора используется как справочное издание для цитирования Талмуда. Получилось так, что Талмуд вобрал в себя то, что призвано было его заменить.

Мишна, или правовое ядро Талмуда, состоит из шести больших «порядков», соответствующих шести широким категориям еврейской жизни. Эти шесть категорий, в свою очередь, разделены на несколько подкатегорий, которые называются трактатами. Трактаты охватывают огромное количество тем, которые порой трудно угадать из названия самого «порядка». Трактаты на иврите обозначаются словом масехет (мн. масехтот), которое буквально означает «то, что соткано». Как и во Всемирной паутине, лишь эта древняя и всеобъемлющая метафора ткацкого станка позволяет отразить обилие, случайность и бесконечные взаимосвязи слов.

Склонившись над страницей Талмуда, я часто думал, что она напоминает мне домашнюю страницу в Интернете, где ничего не дается в законченном виде, но на которой пиктограммы и квадраты с текстами открывают доступ к бесконечному числу взаимосвязанных перекрестными ссылками текстов и диалогов. Представим теперь страницу Талмуда. На ней несколько строк из Мишны, беседа рабби (за века до того, как она была кодифицирована примерно воII веке н. э.) по широкому спектру правовых положений, возникающих в связи с Библией, но касающихся одновременно и множества других вопросов. Ниже начинается Гемара, в которой жившие позднее рабби обсуждают беседы живших ранее рабби, зафиксированные в Мишне. И Мишна, и Гемара развивались в рамках устной традиции в течение многих столетий, поэтому даже в пределах нескольких строк текста могла возникнуть иллюзия, что рабби, жившие в разные эпохи, сидят и непосредственно беседуют друг с другом. Текст содержит не только правовые вопросы, но и мифические сюжеты, исторические фрагменты, рассуждения антропологического характера и библейские толкования. На узкой полоске внутри той же страницы можно найти комментарий Раши, средневекового толкователя Талмуда и Библии, к Мишне и Гемаре, а также библейские отрывки (со ссылками по всей странице), которые, собственно, и породили изначальную беседу. Поднимаясь от уровня Мишны и Гемары, обнаруживаем тосефистов[2]из числа потомков и учеников Раши, которые комментировали работы Раши и все его комментарии. На странице есть и отсылки к другим местам Талмуда, к средневековым кодексам, посвященным еврейскому законодательству (например, к Маймониду), а также к Шулъхан арух (кодификации еврейского законодательства, выполненной выдающимся ученым XVI века Йосефом Каро). К этому следует еще добавить самого ученика, который участвует в беседе, начавшейся более двух тысяч лет назад.

Конечно, это нельзя сравнивать с лавиной кулинарных рецептов, последних новостей, прогнозов погоды, чатов, текстов университетских библиотек, порнографических картинок, репродукций Рембрандта и бесконечных пустопорожних рекламных объявлений, заполняющих киберпространство. Талмуд был порожден нравственным императивом еврейского закона, свободной игрой великих умов, реакцией на изгнание, осознанным стремлением сохранить свою цивилизацию от распада, непреодолимым желанием понять раскрывающийся в божественном слове замысел и следовать ему. Никто не пытался с помощью Талмуда приобрести авиабилет или познакомиться с девушкой. Просуществовав столетия в виде устной традиции, Талмуд наконец-то был записан, сформирован (в основном) безымянными редакторами, мастерами своего дела с широкими познаниями, которые свободно ориентируются в своих областях, ставят вопросы, предлагают ответы и опровергают таковые, постоянно демонстрируя, несмотря на свою многочисленность, работу коллективного организующего разума.

Тем не менее, когда я смотрю на страницу Талмуда и вижу все эти тексты, расположенные в одном месте, вплотную друг к другу, словно дети иммигрантов, спящие в одной постели, я не могу отделаться от мысли, что все это напоминает мне культуру Интернета. В течение сотен лет ответы и вопросы, касающиеся практически каждого аспекта еврейской жизни, постоянно перемещались в пространстве между рассеянными по миру евреями и различными центрами изучения Талмуда. Вот и Интернет является неким миром, удовлетворяющим безграничное любопытство, миром дискуссий, доводов, сведений, в котором любой человек на время перестает ощущать себя одиноким странником и может задавать вопросы и получать ответы. Мне приятно думать, что некая современная технологическая среда оказывается в чем-то сродни древней.

Для меня Интернет — это призыв к бессистемному чтению. Такой подход я уже давно практиковал в отношении к книгам, да и к миру в целом. Особенно последовательно этот принцип проявился, когда я стал разыскивать цитату из Джона Донна, которая утешила меня после смерти бабушки. Я попытался найти эту цитату в томике Донна «Вся поэзия и избранная проза», вышедшем в серии «Современная библиотека», но потерпел неудачу. Должен признаться, что я знал эти строки не из университетского курса, а из фильма «Чаринг-Кросс роуд, 84», в котором играли Энтони Хопкинс и Анна Банкрофт. Книга, по которой был поставлен фильм, бестселлер 1970 года, представляет собой некое собрание писем, написанных американкой, обожавшей английскую литературу, и продавцом книжного магазина, который продавал ей томики в кожаных переплетах таких авторов, как Хэзлит, Лэм и Донн, предварительно скупая их за бесценок у знатных семей, разорившихся после войны. Эта книга — своего рода комментарий к исчезающей культуре печатной книги. Американка не только любит литературу, но и сама пишет для телевидения, а как-то раз она приобрела книгу Уолтера Сэвиджа Лэндора «Воображаемые беседы» и решила адаптировать ее для радио.

Как бы там ни было, я взял в библиотеке «Чаринг-Кросс роуд, 84» в надежде найти эту цитату из Донна, но ее в книге не оказалось. Правда, на эту цитату имелась ссылка в сценарии, который был написан на основе этой книги (я и его отыскал), но сам текст не воспроизводился. Там лишь упоминалась «Проповедь XV» Донна (американка жаловалась, что ей прислали лишь сокращенный вариант этой проповеди, а она хотела бы иметь всю проповедь целиком). Я снова взял фильм напрокат и прослушал эту часть проповеди в прекрасном закадровом исполнении Энтони Хопкинса, но без ссылки, поэтому дальше искать было бесполезно. К сожалению, цитата оказалась неполной, и когда я, наконец, решил обратиться к помощи Интернета, то в строке поиска вместо «Все человечество создано одним автором и составляет один том» я написал: «Все человечество составляет один том».

Розыски в Сети поначалу были не более успешными, чем поиск в библиотеке. Мне казалось, что стоит нажать несколько клавиш на клавиатуре, и книга будет извлечена из бездонных недр Интернета, но когда я посетил сайт библиотеки Йельского университета, то понял, что ее основной фонд еще не переведен в цифровой формат. А я-то был уверен, что мир уже в основном «оцифровали». И хотя эта мысль меня давно пугала, а я ее упорно высмеивал, но тот факт, что реальность оказалась иной, принес мне разочарование. Как последнее средство я ввел в поисковую строку слова: «Господь использует много переводчиков». И — нашел!

Отрывок, который я искал, наконец-то нашелся, но не в коллекции книг научной библиотеки, а на домашней странице одного любителя Джона Донна. (В конце страницы была милая приписка: «Эту тонкую нить спрял…» — дальше следовали фамилия и электронный адрес владельца страницы.) На какое-то мгновение в этом безразмерном, леденящем кибер-пространстве я почувствовал себя рядом с бабушкой, рядом с Джоном Донном и рядом с каким-то незнакомцем, который, как это бывает, зарабатывал тем, что создавал компьютерные программы.

Строки, которые я искал, оказались в «Медитации XVII», являющейся частью труда «Моления и требы по неотлагательным случаям», самой знаменитой вещи из всех творений Донна, в основном благодаря строчке: «Никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол: он звонит и по тебе». Итак, мой поиск направил меня от фильма к книге, от книги к сценарию, от сценария к компьютеру и снова к книге (оказалось, что эта цитата есть в моей «Современной библиотеке», только я не догадался, что ее нужно искать по словам: «Нет человека, что был бы сам по себе, как остров»). Я проделал весь этот путь, чтобы найти то, что образованный человек, живший лет тридцать назад, процитировал бы на память. Не исключено также, что эти слова стали такими знаменитыми потому, что Хемингуэй выбрал их для названия своего романа.

Тем не менее будь все книги преобразованы в компьютерный текст, и окажись Донн, Хемингуэй и «Чаринг-Кросс роуд, 84» в одном месте, и появись они одновременно на моем экране — я вряд ли стал бы возражать. Возможно, в книгах есть дух, который позволяет им жить за пределами их физических границ.

Это не значит, будто я не боюсь, что книга потеряется как объект, как некое тело. Донн представлял людей, которых смерть превращает в подобие книги, но что происходит, когда умирают книги? Возрождаются ли они в другой, бестелесной, форме? Не растет ли Интернет из разрушающегося тела книги? Если это так, то между Интернетом и Талмудом есть еще одно сходство, поскольку Талмуд отчасти тоже возник из утраты.

Талмуд предлагает виртуальный дом для культуры гонимой, лишенной корней, он вырастает из потребности евреев упаковать свою цивилизацию в слова и странствовать с ними по свету. Талмуд стал насущной необходимостью для выживания еврейского народа, поскольку Храм — дом Господа во времена, предшествовавшие Талмуду, — был разрушен, а храмовые службы — эти телесные обряды, включающие кровь, огонь и физическое искупление, — не могли более осуществляться. Когда еврейский народ потерял свой дом (Землю Израиля), а Господь потерял свой (Храм), возникла новая форма существования, и евреи превратились из народа Храма или своей страны в народ книги. Это случилось потому, что им негде было жить. Телесная утрата часто не учитывается, но я считаю, что она лежит в центре Талмуда. Интернет, который, как мы часто слышим, призван нас объединять, тем не менее порождает во мне такое же чувство диаспоры, чувство одновременного присутствия везде и нигде. Где еще, если не в диаспоре, вам так нужна своя домашняя станица?

В Талмуде есть повествование о таинстве превращения одной культуры в другую. Это история великого мудреца первого века по имени Йоханан бен Заккай, который жил в осажденном Иерусалиме перед самым его разрушением Римом. Йоханан бен Заккай понимал, что Иерусалим и Храм обречены, поэтому он решился обратиться к римлянам за разрешением учить и продолжать свои занятия за пределами Иерусалима. Чтобы он оказался вне Иерусалима, ученики положили его в гроб и вынесли за городские стены. Они пошли на это для того, чтобы провести не римлян, а зелотов — еврейских радикалов, охранявших Иерусалим, которые убивали любого, кто не был готов погибнуть вместе с городом.

Бен Заккай не был готов погибнуть вместе с городом. Оказавшись за его пределами, он отправился к римскому военачальнику Веспасиану и испросил разрешения обосноваться в Ямнии. Разрешение было дано, и вскоре там расцвело изучение устного закона; там же сформировалась Мишна, поэтому можно сказать, что в Ямнии была спасена талмудическая культура, в то время как храмовая культура погибла. В каком-то смысле путешествие Йоханана бен Заккая в гробу — это символическое воспроизведение трансформации иудаизма, который из вещной религии превратился в религию разума и книги. Евреи умерли как люди вещного, как люди земли, люди храмового ритуала огня и крови, чтобы в результате самого великого перевода в человеческой истории они возродились как люди книги.

Я вспоминаю о путешествии Йоханана бен Заккая в гробу, когда думаю о том, что и нас (и книги, и людей) проносят чрез врата компьютерной эпохи, чтобы мы стали своего рода глобальной диаспорой, которая пребудет всюду, кроме собственного дома. Мне кажется, что в написанном (и форма тут не имеет значения) есть некая нематериальность, некая неудовлетворенность, некое отрешение от тела, и было бы несправедливо винить компьютеры или Интернет в том, что они усиливают изначальное, заведомое несовершенство слов. Неужели найдется такой человек, который захочет стать книгой в небесной библиотеке Джона Донна?

Через несколько недель после того, как сломался мой компьютер, я сдался и отправил его в одно странное место в штате Виргиния, где за сумму, значительно превышающую изначальную стоимость этого устройства, специалисты сумели извлечь из моего поломанного твердого диска туманные образы всего того, что я напечатал на компьютере за семь лет его использования. Вся информация была направлена мне на отдельных дискетах и компакт-диске, содержащем все данные. Я тут же нашел дискету со своим дневником и, используя компьютер своей жены, приступил к ее распечатке.

Оказалось, что за два месяца, пока моя бабушка болела, я сделал всего шесть или семь записей. Мне же представлялось, что я сумел запечатлеть ее страдания до мельчайших подробностей. Скудость записей поразила меня. Куда делись те долгие часы, во время которых я держал ее за руку? Куда делись произнесенные мной монологи? Куда пропали неспешные, сонные вечера, когда остальные члены моей семьи ели и переговаривались в коридоре? Где, наконец, моя бабушка? Я был рад получить назад свой дневник и конечно же нисколько не жалел о потраченных деньгах. Но лишь когда моим глазам открылось то немногое, что я записал, я ощутил всю безмерность своей потери.