Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Вступление от героя. Разговор с самим собой – 1 5 page– Не в самое доброе время нас с вами забросило, – сказал Легат, а память‑стерва ему подсказывала, что болтать не след, что их сейчас наверняка пишут, и разговор с вежливым полковником тоже писали, а то! И тему перевел: – А у Полковника на погонах и петлицах – герб: земной шарик, оплетенный колосьями. Помните такой, старики?.. Легат сидел напротив своих напарников и молчал. И они помалкивали. То ли сказать было нечего, то ли, надеялся Легат, дошло до них. И проняло. Легат многажды читал всякую фантастику о перемещениях во времени, фильмов о том же смотрел немерено, сам фантастике отдал весомую лепту – в одной из его давних повестей взвод фашистских карателей невесть почему переместился в… а, кстати, в семидесятые и переместился. Неподалеку от махонького райцентра, если Легат верно вспомнил. Или еще где‑то в глубинке. Не суть. Победили их, ясный пень… Но тут‑то – не фантастика, в смысле – не литературный жанр, а чистой воды реальность: вот они жили‑были в начале двадцать первого века, вот они – раз! – и оказались во второй половине двадцатого. И фантастический прием какой‑то банальный до примитивности: открыли дверь в двадцать первом, вошли в двадцатый. И, кстати, дверь‑то они не закрыли, и теперь все желающие… диггеры в первую очередь… станут беззаботно являться сюда. А их тут – р‑раз! – и в застенок. Или привыкнут к пришельцам, перестанут обращать внимание, просто станут приглядывать, как обычно – за иностранными туристами. А они, Легат&Co, первопроходцы, могут, к примеру, тайно наладить эмиграцию диссидентов в двадцать первый век, причем возраст оных при перемещении во времени не изменится. А в двадцать первом бывшим диссидентам – раздолье; все, сумевшие как раз в семидесятые эмигрировать, давно вернулись на историческую Родину. Старыми и никому особо не интересными: поезд ушел давно. Так что скольким писателям, например, можно продлить творческую молодость – особенно тем, кто уехал! Правда, о чем они станут писать в сравнительно вольном двадцать первом? Фигу в кармане показывать зряшно – некому. Клеймить здешний, вскормивший их режим – так он давно дал дуба. Обличать новый, принявший их – непорядочно, во‑первых, и все‑таки по‑прежнему стремно – во‑вторых. Новый – куда демократичней и гуманней, а ведь тоже обличителей не сильно уважает, чтоб не сказать сильнее. И прав! Демократия, как и добро, должна быть с кулаками. Тут Легат сам себя спросил: о чем он думает, олигофрен? Как пристроить к делу переход из века в век? Да как бы ни сочинил – кто им даст? О возвращении надо думать. О том, как изъять ключ из кабинета Полковника, как незаметно слинять из Конторы и, опередив серых конторщиков, дав по башке Харону, успеть уйти по ту сторону ворот, закрыть их на фиг, а ключ выбросить в Реку, когда выйдут на свет Божий. У него, у Легата, сегодня – отгул, в смысле – отгул в Будущем, и завтра Командир ему позвонит, а Легата и нет. Найти Тяпкина‑Ляпкина немедленно! А негде. Жена рыдает; сын… ну, этот не из рыдающих, но тоже разволнуется на денек‑другой; коллеги по работе в большинстве своем тоже как минимум сильно удивятся, хотя кое‑кто возликует. Ну, в розыск объявят, это ежу ясно: Командир же знает, куда Легат подался. Позвонит Министру Случайных Бедствий, тот пошлет десяток бригад спасателей, прошерстят они, как смогут, столичные подземелья. Вероятность варианта, что какая‑то бригада нечаянно выйдет к заветным воротам – величина, стремящаяся к нулю. Если только в Министерстве не знают о Правительственном Метро. Могут знать. Теоретически… Да все – из ряда теорий! А доказательств – ноль! Есть три варианта, подвел итог малопродуктивным раздумьям Легат. Первый вариант. Тянуть кота за хвост, то есть время тянуть, требовать выхода на более высокий переговорный уровень, пробовать убеждать возможных собеседников в правдивости идеи перехода из их времени в конкретное будущее. Фантастика, повторимся, в самом расцвете, она еще не свалилась до уровня многотонной сериальной макулатуры века двадцать первого, в коем, кроме сумасшедших фанатов, никто ее не читает. Но, может, попадется какой‑то высокопоставленный ее любитель, даст возможность проверить фантастическую гипотезу… Предполагаемые выходы из первого варианта. Раз – попадется любитель, поверит и пошлет проверяющих. Минус: никаких гарантий, что Легата и его спутников отпустят с ними. Два – любитель не попадется. Продолжение смотри во втором и третьем вариантах… Второй вариант. Безысходно согласиться с поговоркой «сила солому ломит», не рыпаться, ходить на допросы к Полковнику, очень постепенно убеждать его в их абсолютной лояльности и еще более абсолютной безопасности для строя. Выходы из варианта. Раз – поверят, простят, отпустят; тогда остаться жить в семидесятом, притупить бдительность Конторы, уйти в тоннель через… ну, скажем, через месяц, полгода, год, на худой конец. Конец, похоже, очень худой… Два – просто остаться жить в семидесятых и дожить до двадцать первого века старыми и бессильными или вообще помереть раньше его наступления. Печально… Третий вариант. Никто им не поверит, посадят в психушку, в худшем случае – дадут срок. За что? За то! Был бы человек, как говорится, а дело на него завести приятно. Вывод? Все‑таки тянуть кота за хвост, пока он, кот, каким‑то образом не отреагирует. Понятно, что профессия Легата – составлять слова во фразы, как письменно, так и устно. Понятно, что профессия полковника и его начальников – срать с высокой горы на любые слова и людей, их несущих. Но кот в данном случае – это время. И только оно – ничего больше! – на стороне Легата, Диггера и Бура. Другое дело, что коротким и непрочным хвост может оказаться. Но это – уже из иных историй… А тут как раз обед принесли. Двери распахнулись – обе их половинки, – два серых «конторщика» катили впереди себя славные общепитовские тележки на колесиках, приделанных к хромированным ножкам, до боли знакомые тележки, кое‑где дожившие, кстати, и до двадцать первого века. Серые, как заправские официанты, споро расставили стаканы, тарелки – глубокая на мелкой, разложили вилки‑ложки‑ножи, водрузили посреди стола супницу, из которой шел слабый парок, а также крытый никелированной крышкой противень, под которым тоже что‑то имелось. Второе блюдо, например. И два графина морса добавили. Приятного аппетита не пожелали, ушли молча, по‑английски. – А жизнь‑то налаживается! – воскликнул Диггер, потирая руки. И Легат в первый раз за весь срок их знакомства подумал: а может, он – дурак? И сам себя одернул: ну, защитная реакция у человека хорошая, ну, не грузит он себя, пока время не пришло, нервную систему бережет. И ведь прав! В отличие от Легата, которому все неймется, выходы он ищет, варианты считает. Чего искать‑то? Что когда будет, то тогда и посчитаем. Такая спокойная логика! Не исключено – Диггер прав. Но правота его – не для Легата, нет. – О’кей, – сказал он, наливая себе морсу в стакан, – потом посчитаем. Поели славно. Не три звезды по знаменитому ресторанному гиду, но и не казенная столовка, запахи которой помнились Легату доселе. В такой – институтской – столовке он в свое время гастрит словил, на третьем курсе это случилось, то есть, коли учесть реалии, года через два и схватит. А пока ему – по местному счету – всего семнадцать… За обедом Диггер и Бур поначалу пытались расспрашивать Легата о том, что происходило за стенами полковничьего кабинета. Легат расспросы пресек мимически: закатив глаза, прижав указательный палец к губам, обведя им же верхние и нижние углы гостиной: мол, слухачи на связи, мол, когда я ем, я глух и нем. Поняли сразу. Потому что человек – существо занятное, отличающееся высокой степенью адаптации к предлагаемым обстоятельствам. Вспомните: фронты, лагеря, Великие Стройки, освоение непахотных земель и пр. Попадали туда люди из родных насиженных мест и – привыкали. А что делать‑то? Воля к жизни у homo sapiens велика есть… Пересади слона, к примеру, в тайгу. Сдохнет. Легат был рад, что в этом кошмарном приключении у него оказались толковые и немногословные спутники, которые легко признали его лидером. В принципе он изначально лидировал, когда ни с того ни с сего вырвал их из привычных условий. В тоже, конечно, привычные, но если вам лично не надо, скажем, идти на работу, на дворе, скажем, выходной, а вас выдергивают – даже не на ЧП, а кому‑то праздному что‑то праздно потребовалось, – то вы вряд ли полетите туда на крыльях любви. Разве не так?.. А Диггер с Буром – из тех, кому говорят «Надо!», и они идут, не спрашивая: на кой хрен им это вздорное и вообще чужое «надо». Солдаты! Герои! Смертники!.. Хотя последнее – рановато и – лишнее… – А если нас тоже вызовут на допрос? – молчаливый Бур абсолютно обыденно употребил неупотребляемое в их обиходе понятие. – Вызовут, естественно. Мне, что ли, за всех отдуваться, – начал объяснение Лидер. Он хотел коротко, максимально иносказательно и непонятно для слухачей наставить подельников на правильную стезю: что, как и когда говорить, а что никогда и никак. И при этом максимально понятно для Диггера и Бура. – Я ничего не скрывал, мне скрывать нечего. Сказал, что про спецметро в Столице теоретически знают едва ли не все, а кое‑кто и лично мимо проходил или там проползал… Кто знает точно?.. Ну, скорее всего Контора. Но там сведениями не делятся, там сведения добывают и сами используют. Специфика. Мне о метро сказал мой Прямой Начальник. Просто так. Он, кстати, знавал Гумбольдта. Я заинтересовался, попросил денек отгула, он разрешил, я связался с тобой, Диггер, ты – с Буром, и вот мы – здесь, блин. Приплыли. Я, пока говорил с полковником, искренне думал, что Контора – это наша Контора, что можно позвонить моему Командиру, и он подтвердит. Я не понимал, почему полкаш не въезжает: сними трубку первой связи, спроси – ответят. И только в самом конце, я говорил вам, увидел на его погонах не наши гербы… – Почему не наши? – спросил Диггер. – Все равно наши. Ты что, не был пионером, комсомольцем? – Был, был. Оговорка по Фрейду. Привык к орлуше… Короче, хотелось бы убедить полковника… – В чем? – это уж Бур вставил. – В том, что мы не врем. – А на хрена ему этот ход? – настаивал Бур, которого прорвало на слова. – Какой ход? – не понял Легат. – В прямом смысле. Отсюда туда. Или наоборот. – Не знаю, – честно сказал Легат. – Подходя тактически там или стратегически, может, и нужен. А может, и не нужен. Тем более, что они о нем что‑то знают, иначе не караулили бы так… Говорилось больше, чем хотел Легат. Но, здраво подумав, решил, что это спонтанное обсуждение может разъяснить вольным слушателям, а то и убедить их, что ход Легат с друзьями и вправду обнаружил неожиданно и без умысла, что никакие они не разведчики, не враги, не супостаты. Так, случайные туристы… – Сдается мне, – сказал он медленно и раздумчиво: пусть слушают, пусть услышат, наконец, что они не врут. Они же, фигурально выражаясь, не знают о прослушке, они же думают, что одни… – Сдается мне, – повторил через паузу, – что была какая‑то бяка с этим ходом, кто‑то через него прорвался сюда, был заловлен и с тех пор ход охраняют. – Это лодочник, что ли, охраняет? – усмехнулся Диггер. – Он же приплыл. У него там какой‑то звонок… – Какой, в жопу, звонок, Легат? Ну, зазвенел, ну, зажглось что‑то, ну, телефонировал он в Контору о тревоге… или, уверен, в Конторе свое оповещение есть, здесь фраера никогда не работали. Ну, догадываюсь, что звонок этот… или что в этой самой Конторе есть?.. оповещает службистов раз в… не знаю… раз в десять лет! Если мои сведения точны, то последним к этим воротам приходил Гумбольдт. А это было давно. Он заржаветь должен был, звонок этот!.. И Харон мне чего‑то не по душе. Никакой он не лодочник, а, например, спецназовец на пенсии. А спецназовцев на пенсии не бывает… Разговор шел в принципе допустимо, но Легат чуял некий перебор. И, видно, не зря чуял. Дверь открылась, появился давешний серый «старшой», спросил: – Пообедали? Претензии есть? – Претензий нет, – браво сообщил Бур. – Отлично. Товарищ Легат, вас просит товарищ Полковник. – К его услугам, – сказал Легат и наказал товарищам: – Ждите. И до вас дело дойдет. Не так ли, товарищ капитан? – Не могу знать, – ответил «старшой». – А кофе здесь дают? – спросил наглый Бур. – Дают, – подтвердил «старшой». – Я распоряжусь. И пошли они по великому коридорному пути.
Полковник ждал Легата в полном параде. Говоря проще, в кителе при погонах с гербом. – Пообедали? – поинтересовался. – Спасибо, – ответил. – Присаживайтесь… Ох, это суеверное «присаживайтесь»! Здесь сказать «садитесь» значит заранее приговорить допрашиваемого. Великий, могучий, дву‑, трех‑, десятисмысленный русский язык! – У меня к вам всего лишь пара вопросов, – сказал Полковник все так же вежливо и, кстати, на вполне достойном русском, что не норма для нынешнего (время Легата) и давешнего (время полковника и когда‑то Легата тоже) офицерства. – Внимательно слушаю, – подчеркнул Легат. Ему было вольготно, теплые куртку и штаны он оставил в гостевой, сидел перед Полковником в водолазке и легких спортивных штанах, в коих ходил и в тренажерный зал – качать мышцу. – Первый. Смогли бы вы привести более убедительные доказательства того, что вы действительно работаете в не коем органе власти на достаточно высокой должности? Второй… – Простите, – хамски перебил его Легат. – Я так понимаю, что вы приняли за отправную точку дальнейшей беседы то, что мы с вами живем в разное время, разделенное четырьмя десятилетиями, верно? – Вы правы, – подтвердил Полковник. – Именно принял за отправную точку. – Представьте себя на моем месте. Как бы вы доказывали? Начертили схему структуры Службы Верховного? Перечислили фамилии, имена и отчества руководителей всех мало мальски заметных рангов? Описали бы структуру Правительства, тоже с именами? Но кто подтвердит, что вы… то есть я, представив вам эти данные, не сочинил их тут же на ходу? Или меня не накачали умной дезинформацией те, кто заслал нашу группу в Столицу? Как проверить‑то? А вдруг я агент вражеской державы, коих у Страны в данное время было немало? Странно, но Полковник засмеялся. Казенным таким смешком, сухим, как дощечка о дощечку стукнула. – Я же не идиот, за которого вы, не исключаю, меня принимаете. Я плохо представляю себе вражеского агента, который выдает себя за пришельца из будущего. Поверьте, в истории разведки прецедентов не было. Я говорю сейчас с вами предельно откровенно, потому что… – Он на миг умолк, будто колебался: сказать – не сказать. Но закончил фразу: – Я не верю, а знаю, из какого времени вы появились здесь. – Откуда?! – Легат искренне сорвался на вопль, ибо оторопел от услышанного. – Об этом позже. Мне повторить вопрос? – Не надо. Я готов написать и начертить все, что перечислил. Я даже не изменю ни Родине, ни долгу, ибо информация эта не секретна. Но что это вам даст? Вы сможете проверить? – Смогу, – ответил Полковник. – И сколько вам на все про все времени понадобится? – Нисколько. – То есть? – То и есть… – Он достал из тумбы стола тонкую пачку бумаги… хотелось бы сказать, для принтера, но надо учитывать время: для пишмашинки. Еще – коробку с цветными, остро отточенными карандашами достал. – Рисуйте. Пишите. Если можно – не очень долго. – А что, вы куда‑то торопитесь? – Возможно. Только не я, а мы, товарищ Легат. Ничего, что я назвал вас товарищем? – Нормально, – не принял издевки Легат. – Я это слово не забыл, товарищ Полковник, оно мне по‑прежнему дороже всех красивых слов. Как в песне… Полагаю, получаса мне хватит. Если вчерне. Вы не против, что вчерне? – Нет, – качнул головой Полковник. И начал рисовать схему Службы, как ее знал. А Полковник достал какую‑то папку с тесемочками, раскрыл ее и начал читать некий документ. Постранично. Было тихо. Идиллия… Легат успел за тридцать семь минут: отметил время на своем «Брегете» скромного белого золота. – Извините за то, что задержался, но хотелось ничего не забыть… – передал пачку исписанных и исчерченных листов через стол. Как и у каждого, кто хоть и умел быстро писать от руки, но чаще пользовался клавиатурой компьютеров, почерк у Легата был тот еще! Он и запоздал, потому что писал медленно, стараясь, чтобы буквы были худо‑бедно различимы. Полковник принял переданное, бросил взгляд, усмехнулся: – Да уж… – Уж как умею, – огрызнулся Легат. Но Полковник уже работал. Читал Легатовы каракули, довольно споро читал, вопросов типа: «А что это за слово?» не задавал. Пожалуй, он, скорее, просматривал написанное – бегло и достаточно уверенно, и быстро откладывал просмотренные листы. Если честно, Легат был в некоторой оторопи. Или его просто‑напросто развели, заставив париться над списком – немалым! – фамилий‑имен‑отчеств, должностей и проч., или полковник был своего рода гений и мог, к примеру, легко прочитать письмена… кого?.. ну, допустим, майя или ацтеков. Первое казалось правдоподобней. Да, еще! Он не считал себя изменником Родины, продавшим ее тайны за банку варенья и коробку печенья. При чем здесь страшное слово «измена», если все эти тайны есть на соответственных и вполне доступных сайтах?.. Но вот Полковник перевернул последний лист, посмотрел на Легата, опять улыбнулся (что‑то он после обеда помягчел, не от борща ли?..) и подбил бабки: – Похоже, вы ничего не забыли. Ну, кроме малости… А так – все верно. – Откуда вы знаете, что все верно? – искренне прибалдел Легат. Или его так странно разводят? – Знаю, – сказал Полковник. Поднял трубку телефона слоновой кости без диска (ну, ничего в верхах не поменялось со сменой режима, порядки те же, субординация та же, даже телефоны те же! Экспортируют они их в будущее, что ли?). – Гость готов, товарищ Председатель, – сказал полковник в трубку. – Так точно. Идем! Он положил трубку и скептически посмотрел на Легата. – Да‑а, видок у вас… Но не переодевать же. Сойдет… – поднялся, надел китель, застегнул на все пуговицы, галстук поправил. – Следуйте за мной, товарищ. Они вышли из кабинета. Полковник бросил на ходу помощнику: – Я у Первого. И пропустил Легата вперед, дверь перед ним открыл. Эвона как! А Первый – это, надо понимать, Очкарик, здраво подумал Легат. Ну, ни хрена ж себе! Это ж какой переполох в родном не забытом Отечестве их появление вызвало, если прямо с колес, то есть с лодки Харона, к самому всесильному Председателю – знал о нем Легат, слышал в юности‑молодости и читал в зрелые годы! – его ведут, невзирая на непротокольный вид. Приемная у Председателя была довольно аскетичной. Помощник – или кто он по должности? – в звании всего‑то майора встал, шагнул из‑за своего заваленного не забытыми Легатом картонными папками с тесемочками, в коих, судя по всему, – документы и все, ясен пень, секретные, протянул руку бомжеватому (а ведь не родилось еще слово!) Легату, пожал крепко, спросил Полковника: – Вы надолго? – Не знаю, – честно ответил тот, – не мы здесь время определяем. – Эт‑то точно! – засмеялся помощник. Шагнул обратно, снял трубку с одного из множества телефонов. – К вам – Полковник с гостем… – послушал ответ, аккуратно уложил трубку на место, повел рукой: – Проходите. Ждут… Их и верно – ждали. Далеко‑далеко в конце длинного кабинета из‑за огромного и абсолютно чистого от папок там или просто бумаг стола встал и вышел навстречу Легату довольно высокий человек в черном костюме, белой рубашке и почему‑то темно‑зеленом галстуке, в тяжелых прямоугольных очках, практически седой, с большими залысинами (хотя можно сказать и так: с высоким открытым лбом!), сделал два‑три шага навстречу идущим по традиционно бордовой ковровой дорожке, вполне открыто и легко улыбнулся. Очкарик! – Рад видеть, – сказал он, протягивая руку Легату. Рукопожатие было мягким, не очень мужским. – Поскольку уже наслышан. И надеюсь на совместную плодотворную работу. Казенно сказал что положено. Хотя о какой совместной работе речь? Легат не умел бороться с инакомыслящими, не видел ни одного шпиона и никогда не держал в руках документы с грифом «Совершенно секретно». Да и карьера Штирлица его не вдохновляла вовсе. Однако тоже улыбнулся встречь и ответил вежливо: – Чем могу, товарищ Председатель. Хотя плохо себе представляю – чем могу… – Мы вам объясним, – обнадежил Очкарик, первым пошел к длинному столу для совещаний, заседаний и пр., сел, естественно, во главе, а Легату показал рукой на правый от себя стул. Легат тоже сел, Полковник напротив устроился, то есть – по леву руку от шефа, уложил перед собой казенную папку, изготовился, значит, докладывать о проделанной работе, ждал сигнала. Но сигнала не получил. – Наш гость все рассказал? – спросил у Полковника Очкарик. – Все, товарищ Председатель, – ответил Полковник. – Есть кое‑какие изменения, но, сами понимаете, жизнь идет. – Разумеется, – согласился с очевидным – про идущую жизнь – Очкарик. – Выходит, неплановый прорыв? – Выходит. – А что ж на той стороне ушами хлопали? – Не могу знать, товарищ Председатель! Гумбольдт исчез. Не исключаю, что на той стороне могли снять наблюдение. – Там что, прибавилось идиотов? – Идиотов никогда и нигде мало не бывает. – Жаль, коли так… – закручинился Очкарик. А Легат поинтересовался: – Я вам не очень мешаю? Полковник волком на него глянул, а Председатель – наоборот! – улыбнулся Легату: – Уж извините, работа такая! Я, собственно, о чем? Я, собственно, вот о чем. Вы и ваши друзья – абсолютно свободны. Что хотите, то и делайте. Он смотрел на Легата, по‑прежнему улыбался, но глаза его были жесткими и неподвижными. Легату даже помстилось: они не моргали. – Мы домой хотим, – сказал он и тоже улыбнулся. – Жены в панике, дети плачут, на службе обыскались… Можно нас отвезти к лодочнику, чтобы тот добросил по каналу до ворот, а там уж мы сами, можно, а? И получил ответ, который подсознательно и с нестыдным опасением ожидал: – Увы! – Очкарик развел руками, не снимая улыбки. – Самостоятельно на ту сторону, – голосом слово подчеркнул, – мы никого отправлять не можем. Как и они – на эту, – сплошные подчеркивания! – Таковы условия Договора! А вы – здесь. Значит, Договор нарушен. Так и прозвучало – с большой буквы. – Какой Договор? – стараясь не заводиться (все‑таки они – вроде бы пленники, понятно, но и еще понятно: не вроде – тоже пленники), спросил Легат. – Ни о каком Договоре и речи не было! – Просто не могло быть. Поначалу. А сейчас – можно. И даже можно рассказать вам о нем, поскольку вы – у нас, вы нарушили важный пункт Договора, вы проникли сюда без предварительного извещения нашей стороны вашей стороной, что прописано в Договоре как обязательное условие сотрудничества. Более того, в Договоре черным по белому написано, что любая из сторон имеет безакцептное право поступать с нарушителями по своему усмотрению, не ставя другую сторону в известность о принятом решении… Вот – новый поворот. Кстати, фраза из песни хорошей старой группы с очень подходящим к случаю именем. И еще кстати: группа эта здесь уже достаточно популярна, как Легат помнит, а песня еще не сочинена… – И что теперь с нами будет? Застенки Конторы? Пытки? Лагерь на Северах? Очкарик даже не улыбнулся. – Это вы уж слишком! Время не то. Впрочем, вы ведь уже существуете в нем, не так ли? – А вы проверили? Очкарик взглянул на Полковника. Тот быстро ответил: – Разумеется, проверили. Адрес, состав семьи, род занятий – сказать? – Не надо. Я помню, – засмеялся Легат. – Ну, согласен, погорячились. Преступление по незнанию все равно – преступление. А что у вас за него дают? Десять лет без права переписки? Он абсолютно не страшился ситуации. Ежу ясно, что ни в каком времени государственных преступников полковники к Председателям Конторы не водили и не водят. Председатели скорее всего если каких преступников и лицезреют, то лишь на фотографиях. И то нечасто. А Очкарик позволил себе улыбнуться. Чуть‑чуть. Краешками губ. – Мы обойдемся предложением, от которого трудно отказаться. Тем более вам и в вашей ситуации. – Весь внимание, – сказал Легат. И все‑таки напрягся. Мало ли что… – В том же Договоре есть раздел об осуществлении обеими Сторонами постоянной связи между ними на уровне посредников. Или полномочных послов. Термин не оговаривается… До недавних пор таким посредником с нашей стороны был некто Гумбольдт. Он осуществлял передачу информации отсюда к вам и наоборот. – Простите, – не очень вежливо перебил его Легат, – о какой информации идет речь? – О полезной, – очень аккуратно ответил Очкарик. И все‑таки добавил: – О той, которую одна сторона считает полезной для другой. – Без предварительных запросов? Что считаем полезным, то и посылаем? – Примерно так. Хотя имели место и запросы. – Вероятно, с вашей стороны? – В основном с нашей. – Что будет, если… Примерно так? – Не столь прямо. – С нашей стороны шла только информация или были какие‑то рекомендации? – По‑разному. – А вы пользовались рекомендациями, если они имели место? – Нечасто. – Но все же пользовались? – С некой интерпретацией. Большое видится на расстоянии, это верно, но вблизи куда лучше видно малое. А оно, согласитесь, частенько меняет большое. Не так ли? – Пожалуй, так, – согласился Легат. – А с кем Гумбольдт контактировал в нашей Конторе? – Мы не интересовались контактами персонально. Зачем? Мы этих людей не знаем, их фамилии нам ничего не скажут. Мы получали информацию, наши специалисты с ней работали. Гумбольдт иногда в такой работе участвовал… Полагаю, вам стоит, вернувшись, просто поговорить с Директором, рассказать ему о нашей встрече. А он познакомит вас с тем из своих подчиненных, кто курировал эту работу. Все‑таки казенный он человек, Очкарик! Или жизнь его таким сделала? Или это роль? Роль – по жизни или роль для него, Легата? Скорее, первое. Вряд ли нужно Очкарику входить в иную роль только для Легата… – Отказаться я не могу, верно? – Мы же не шантажируем вас, Легат. Мы же просто предлагаем. – А если я откажусь? Очкарик опять улыбнулся. И опять чуть‑чуть. – Что ж, будем ждать возвращения Гумбольдта. Он же все равно вернется, куда ему деваться. Здесь у него близкий человек… А вы его дождетесь и уговорите его продолжить работу. Хорошее предложение, от которого, судя по всему, тоже не откажешься… Выходов, как Легат понимал, у него было всего два: согласиться на сотрудничество с местной Конторой и поспеть в свою Службу практически вовремя или не согласиться и остаться жить сорок лет назад и даже поискать себя самого – семнадцатилетнего. И то и то – фантастика. Изъеденный молью сюжет про путешественника во времени. Впрочем, он уже знал свой ответ… – Вы замечательный переговорщик, товарищ Председатель, – сказал он проникновенно и страстно. Может, даже чересчур. – У меня есть выбор? – Я назвал его. Все начальники – суки, злобно подумал Легат. Они всегда правы по определению. Или ты делаешь или идешь вон. В данном случае – в некий столичный дом, где, как выяснилось, постоянно проживает господин… нет, здесь – товарищ Гумбольдт, с каким‑то близким ему человеком. С бабой, что ли?.. – Ваша взяла. – А наша всегда брала и брать будет, – опять улыбнулся Очкарик. – Я рад. Тогда – к делу. Вы сейчас бегло просмотрите историю… э‑э… скажем так, историю вопроса. Вас ознакомят с вашими новыми обязанностями. Вы же, так я понимаю, сегодня возвращаетесь?.. А для начала будет конкретное задание. Вы вернетесь в свое время и доложите о происшедшем руководству вашей Конторы. Вы – один! Наш полномочный посланник. А уж начальство в вашей Конторе будет обязано принять решение, которое не противоречило бы Договору. Может, они не согласятся с вашей кандидатурой и предложат нам другую. Тогда вы – совсем свободны. – А мои товарищи? – Пока им придется побыть у нас. – Зачем? Они вообще ни при чем! – А их никто ни в чем не обвиняет. Они просто побудут у нас, отдохнут от мирской суеты… Он еще издевается, садюга! – Камера общая или на двоих? Очкарик впервые и наконец‑то засмеялся. Негромко, но искренне. Да и не похож он был на тех, кто умеет неискренне смеяться. – На двоих, – ответил, – но квартира. – Но у них тоже – жены, дети, работа!.. – За любопытство надо платить. – Очкарик мгновенно превратился в жесткого и холодного чиновника. – Они могли бы работать со мной… – все еще не сдавался Легат. – Пока не могли бы, – отрезал Очкарик. – Контора берет заложников? – Хотите – пусть так. Мне вообще‑то плевать на формулировки. Тем более что Контора – во все времена и во всех видах ее существования – никогда не брезговала заложниками. В разных, скажем так, формах… Просто время на дворе – мирное и незлое. Ничего с вашими друзьями не станется. Вернетесь сюда со щитом – они будут доставлены в их время в целости и сохранности.
|