Annotation 4 page. — Смотри, Петрушка, как красиво

— Смотри, Петрушка, как красиво! — И Саша поставила на стол готовую декорацию. Это был густой зелёный лес, с большими дубами. В дупле самого большого дуба сидела игрушечная деревянная сова. Раз! — дёрнула её за верёвочку Саша, и сова захлопала крыльями и страшно выпучила на Петрушку свои круглые глаза. Петрушка чуть со стула не свалился: — Ой! Страшно! — Ах ты, трусишка! — укорила его Саша. — А ведь тебе придётся в этом лесу играть. Ты встретишь там серого волка и скажешь ему… Что должен будет сказать Петрушка страшному волку, осталось неизвестным, потому что в этот момент открылась дверь и вошла Клавдия Григорьевна, которую оба они боялись не меньше, чем серого волка. Саша примолкла, а Петрушка сунул голову ей под руку и притаился. — Сейчас я заходила в школу, — сказала Клавдия Григорьевна, снимая свой гремящий негнущийся плащ. — Тебя, конечно, записали. Класс будет сильный, — тебе надо усердно готовиться, чтобы не осрамить меня. Ведь я знаю, ты в прошлом году много пропустила. А там будут учиться дети приезжих инженеров и… Постой, постой, что это у тебя такое? Клавдия Григорьевна быстрыми шагами подошла к столу и взяла в руки декорацию леса. Она нечаянно дёрнула за верёвочку, и сова сейчас же страшно захлопала крыльями и завертела головой, но Клавдия Григорьевна не испугалась — она была не из трусливых. Она перевернула раскрашенную декорацию, так что страшная сова повисла вниз головой, и рассматривала изнанку леса. — Да ты что, Александра, с ума сошла, что ли? — вдруг закричала она. — Ты изрезала мой отчёт, понимаешь это? Действительно, Сашин лес с изнанки был весь испещрён мелкими-мелкими и ровными-ровными цифирками. — Тётя, я не знала! — взмолилась Саша. — Я думала, это ненужные бумаги, — вы на них масло ставили… и всё… — Да, ставила! — отрезала тётя. — Потому что это черновик, а беловик я уже сдала. Но как ты посмела взять без разрешения мои бумаги, хотя бы и черновые? Вот так черновые! Они были белей и чище самых лучших Сашиных классных работ. Саша была просто подавлена: она действительно провинилась, и Петрушка, несмотря на весь свой страх, решил её защитить. Он высунул голову из-под Сашиной руки и больно ткнул своим острым носом руку Клавдии Григорьевны. — Да ты ещё дерёшься! — ахнула та. — Я вижу, ты совсем распустилась! И всё этот дурацкий театр и глупые детские забавы! Нет, нужно всерьёз взяться за твоё воспитание. И Клавдия Григорьевна принялась ожесточённо разрывать на мелкие кусочки Сашину декорацию. Аккуратно собрав затем все клочки, она открыла дверцу холодной печки и бросила их туда. Вслед за обрывками декорации туда же полетела сова, и тёткина рука ухватила Петрушку… — Ой, тётечка, не надо, прошу вас! — взмолилась Саша. — Я больше не буду устраивать театр, я буду учиться целый день!.. — Ты говоришь правду? — строго спросила тётка. — Да, пожалуй, правду, — подумав, сказала она. — Я хорошо знаю детей и вижу, что ты не умеешь лгать. Но всё же ты очень запущена, твоим воспитанием надо всерьёз заняться! Клавдия Григорьевна величественно удалилась на кухню — разогревать обед, а Саша обняла Петрушку и прошептала ему на ухо: — Потерпим, Петрушка, хорошо? Петрушка потёрся об её щёку головой. Для Саши он готов был ещё не то вытерпеть. Глава двадцать пятая
ПОЯВЛЯЕТСЯ ВИКА. ПЕТРУШКЕ ОБЕЩАН НОВЫЙ КОСТЮМ

Петрушка готов был ещё и ещё защищать Сашу, но его защита больше не была нужна. Саша действительно никогда не лгала и, пообещав тётке оставить театр и приняться за учебники, так и сделала. Целыми днями Петрушка видел только её спину и склонённую над тетрадками и учебниками голову. Скучно ему было до колик. Хоть с Крикуном разговаривай! Но и тот что-то стал неразговорчив — видно, и на него подействовала приближающаяся осень. Словом, Петрушке не с кем было и слово молвить. А осень надвигалась. Всё чаще и чаще шли дожди, всё темней и холодней становились туманные утра… Петрушке часто даже и просыпаться не хотелось. В один такой холодный предосенний день Саша разбудила его (он, как всегда, дремал в своём углу) и сказала: — Проснись, Петрушка! Сейчас мы пойдём с тобой в гости. Тётя велела. К нам в посёлок приехал инженер из города. И с ним его дочка. Её зовут Вика. И они отправились в гости. Инженера Петрушка тотчас узнал: это был тот самый басовитый Леонид Леонидович, который ехал с ними в поезде и рассказывал Сашиной тётке о разных материальных условиях. А вот девочка была незнакомая. В первый момент она Петрушке очень понравилась. На ней было синее шёлковое платье, такое яркое, как декорация неба в кукольном театре. И глаза у неё были такие же ярко-синие. А волосы чёрные-пречёрные. Что и говорить — красивая девочка. У Саши не было ни одного такого яркого платья, и глаза у неё были светлые, и волосы светлые, мягкие и пушистые, как одуванчики. «Не волосы, а пух какой-то!» — недовольно говорила Клавдия Григорьевна, пробуя заплести Сашины волосы в косу. Да уж какая там коса! А у Вики были две твёрдые чёрные косы ниже пояса и ослепительное платье. Мне тяжело признаваться в этом, но Петрушка на минутку пожалел, что его Саша не так красива и что у неё нет таких тяжёлых чёрных кос, и яркого платья, и блестящих лакированных туфель. Вика и Саша сначала молча поглядывали друг на друга. Саша — робко и с надеждой: ей, видно, хотелось подружиться с новой девочкой, а Вика — немного свысока. Она и вправду была выше Саши, хотя и не старше её. А потом они заговорили. Вернее, Вика заговорила. Вот голос её Петрушке не очень понравился — он был слишком низкий для такой красивой девочки и, может быть, даже немного резковатый. — Твоё полное имя Александра? — спросила Вика, почему-то прищуривая глаза. Похоже было, что она кому-то подражает. — А меня зовут Виктория. Это значит «победа», «победительница». И она засмеялась. Смех её тоже не очень понравился Петрушке. Нет, его Саша смеялась лучше. Но Саша, видно, не разделяла его мнения: она не сводила глаз со своей новой подруги. И вот они принялись без умолку болтать, не обращая на него никакого внимания. Из их разговора (а говорила всё больше Вика-Виктория) Петрушка узнал, что Вика приехала в их посёлок не навсегда, а только на один день. Что её взял с собой папа-инженер, чтобы развлечься и познакомиться с Сашей, о которой папа ей сказал, что она очень хорошая девочка. (После этих слов Вика снова понравилась Петрушке.) Что особенно её папа хвалил Сашину тётю (Петрушка весь вздрогнул от возмущения), но Вике она ничуть не понравилась — такая злюка! — Нет, тётя очень справедливая, — тихо сказала Саша, изумив этими словами Петрушку. Потом Вика с гордостью рассказала о том, что её мама ещё лучше папы, Леонида Леонидовича, что её мама самая знаменитая в городе портниха. — Ты понимаешь, она и не портниха даже, а художница. Самая лучшая модельерша города! — говорила Вика, с удовольствием произнося странное слово «модельерша». — Не понимаешь? Она придумывает модели платьев и на булавках — понимаешь, на одних булавках! — накалывает их на знакомых дамах. — А потом шьёт? — спросила Саша, вспоминая с удовольствием, как она когда-то обшивала своих кукол. — Ну что ты! Конечно, нет. Шьёт её помощница Машенька — из ателье. Она по вечерам помогает маме. — Значит, твоя мама тоже работает в ателье? — Ах, нет же! Какая ты бестолковая! Моя мама — частная портниха, и очень дорогая. Она берёт в три раза больше, чем в ателье, но все лучшие дамы добиваются того, чтоб она им шила. Ведь она шьёт в тысячу раз лучше! — Но ведь ты же сказала, что не она шьёт, а эта… Машенька… — Ой, да ты совсем ничего не понимаешь! Ведь это только так говорится — «шьёт», а на самом деле она только фантазирует, — понимаешь, на булавках!.. Нет, Саша всё-таки чего-то не понимала и решила переменить тему. — У твоей мамы остаются, наверно, лоскутки? — с интересом спросила она. — О да! И какие замечательные! — тоже оживилась Вика. — И крепжоржетовые, и панбархатные, и арганди… — И ты шьёшь из них своим куклам? — Вот глупышка! Каким куклам? Я давно уже в них не играю. Это у тебя вот этот смешной — Пётр… — И она кинула снисходительный взгляд на Петрушку. — А мама мне и не даёт эти лоскутки — они нужны ей для отделки. Понимаешь, одна дама шьёт себе панбархатное платье, а для другой обрезки идут на шерстяное. Они очень это ценят… — протянула Вика. И опять похоже было, что она кому-то подражает. — И тебе совсем-совсем не даёт? — разочарованно спросила Саша. — Нет, почему же… Если на воротничок или платочек, я всегда могу взять у Машеньки. — Знаешь что, Вика! А ты не смогла бы сшить моему Петрушке новый театральный костюм вот из таких нарядных лоскутков? Мне очень хочется сделать ему подарок — он так скучает… Вика с минуту молча смотрела на Сашу, а потом расхохоталась так, что у неё слёзы выступили на глазах. — Скучает? Твоя кукла?.. Да ты ещё совсем глупая! И я — я буду ему шить! — Да не ты, — смутилась Саша. — Попроси маму помочь… — Ой, маму! Мама будет шить твоему Петрушке! Ой, уморила! И она снова расхохоталась — да так, что с ней вместе засмеялась и Саша, хотя в Викином смехе было для неё что-то обидное. — Я вижу, вам тут очень весело, — сказал, солидно входя и снисходительно улыбаясь, важный Леонид Леонидович. — Я очень рад. А чему вы так смеётесь? — Ой, папа, ты подумай, она просит, чтобы мама — наша мама! — сшила её Петрушке костюм! — Да, забавно, — снисходительно улыбнулся инженер. — Но ведь ты можешь попросить об этом Машеньку. — Да, правда, — согласилась Вика. — Машенька сделает. А как же с примеркой? Она ни за что не будет шить без примерки. — А ты возьми куклу с собой, — посоветовал Леонид Леонидович. — Ну, вот ещё… — недовольно протянула Вика. Но Леонид Леонидович нахмурился. — Вика! Так надо! — подчёркнуто сказал он. — Я бы очень хотел услужить Сашиной тёте — это чрезвычайно достойный и полезный человек. — Хорошо, — сейчас же согласилась Вика. — Давай, Саша, твоего Петрушку. Я его привезу тебе в таком костюме, что все девочки позавидуют! — Спасибо, — неуверенно ответила Саша. Ей уже не хотелось расставаться с Петрушкой и поручать его Вике. Но и отказываться было неудобно. Глава двадцать шестая
ВИКИНА МАМА И ЕЁ ЗАКАЗЧИЦЫ

— А, Теодора Ивановна! Пожалуйста, входите. Я попрошу вас посидеть немного — кое-что ещё не готово. И Викина мама принялась разворачивать кусок фиолетового бархата. Похоже было, что она и не прикасалась ещё к этой материи. Но заказчица — толстая дама с коротко стриженными волосами под маленькой шляпкой — благоговейно глядела на руки Викиной мамы, на её довольно простенький халатик, на стол, заваленный заграничными журналами мод и обрезками материи. — Садитесь, пожалуйста. Сейчас придёт Машенька, и мы начнём примерку. — Я в головном уборе — ничего? — спросила Теодора Ивановна, усаживаясь на диван, тоже заваленный журналами. — Ах, что это у вас тут? Кукла? И какая смешная! Это сейчас модно? Да-да, конечно, у моей приятельницы — знаете, у Раисы Адамовны, вы ещё ей шили вечернее апельсиновое — на диване всегда сидит кукла. Знаете, такая подушка, кукла-подушка: глаза стеклянные и настоящие волосы, а платье всё в оборках и набито ватой!.. — Так это же кукла на чайник! — насмешливо сказала Вика. Она стояла перед зеркальным шкафом и заплетала свои блестящие косы. — Вика! — строго остановила её мать. — Иди, пожалуйста, к себе. И забери свою куклу. — Купишь мне такое зеркало — буду у себя причёсываться, — хладнокровно ответила Вика. — А Петрушку не возьму. Ему Машенька костюм будет шить. — Больше Машеньке делать нечего! — Папа сказал — так надо. И Вика, гордо вскинув голову, вышла из комнаты. — Какая красавица ваша дочь! — восхищённо пропела Теодора Ивановна. — Ах, Машенька, здравствуйте! — Здравствуйте! — весело ответила молоденькая румяная девушка, быстро подходя к столу. — Дайте, дайте я сейчас всё сделаю! — И она быстро принялась прикидывать и кроить материю. — А я так спешила! Сегодня у нас собрание было, и в библиотеку ещё надо было забежать. — Уж в библиотеку-то можно было бы и завтра, — сухо сказала Викина мама. — Ой, нет, повесть такая интересная! В этом номере продолжение. Вы читали? — И она кивнула на толстый журнал, который принесла с собой. Викина мама сделала вид, что не расслышала вопроса. — Поторопись, Маша, Теодора Ивановна ждёт уже полчаса. — Что вы, что вы! — защебетала толстая дама. — Мне сидеть у вас просто наслаждение! Машенька весело засмеялась: — Ну, тогда посидите. Скоро примерим… А это и есть Викин Петрушка? Славный какой! Петрушка, которого толстая заказчица затиснула в самый угол дивана, так что и вздохнуть ему было трудно, очень обрадовался, услышав, как Машенька похвалила его. Машенька была немножко похожа на Розу, только веселей и живее, чем Роза, и голос у неё был звонкий-звонкий. Петрушка даже немножко повеселел, услышав этот голос, потому что беспорядок в комнате у Викиной мамы был ужасно скучный. Это был совсем не такой интересный беспорядок, как у Олега и Муси перед спектаклем. Вика Петрушкой совсем не занималась. Вообще было скучно и хотелось домой. «И на что этот новый костюм! Глупости!» — сердито думал Петрушка. А Теодора Ивановна между тем сняла с себя цветастое платье, её обернули в фиолетовый бархат, и Викина мама стала закалывать этот бархат булавками — то здесь, то там. Толстая дама стала похожа на ширму роскошного театра. Можно было подумать, что сейчас начнётся представление. Но толстая дама только поахала и повертелась перед зеркалом, и бархат с неё сняли. Она стала просить, чтобы платье сшили поскорей, «ей очень, очень нужно». Викина мама посмотрела на Машеньку, а Машенька подумала и сказала, что раньше чем через неделю вторую примерку назначать нельзя, так как у неё учёба и ещё что-то. Когда Теодора Ивановна ушла, Викина мама сказала очень недовольно: — Не понимаю, почему надо посвящать заказчиц во все твои дела! — Ой, простите, совсем забыла! — смутилась Машенька. — Ну, я побегу. Бархат беру с собой. А шёлковое принесу послезавтра. Да, Вика просила Петрушку обшить. Какой славный! — снова сказала она, беря Петрушку на руки. — И какой смешной! Прямо как живой. — Да ну его! — сказала Вика, входя в комнату. — Какой-то глупый у него вид. Всё время ухмыляется. — Ну что ты, Вика, он такой славный, — ласково повторила Машенька. — А из чего же ты хочешь шить ему костюм? — Да вот из этого панбархата. — Вика, не выдумывай! — недовольно проговорила её мама. — Эта материя мне пригодится на отделку. — А тут довольно много останется, — сказала Машенька. — Но только, Вика, знаешь, у твоего Петрушки старый костюм лучше. Из этого бархата будет грубо. — Во-первых, он вовсе не мой, этот Петрушка, — протянула Вика. — А во-вторых, пусть будет пошикарней. Папа так сказал. — Ну что ж, сделаем пошикарней!.. Ладно, Петрушка? И Машенька, весело улыбнувшись Петрушке, завернула его в яркую материю. Глава двадцать седьмая
У МАШЕНЬКИ

Комната у Машеньки была очень маленькая — ну, чуть побольше стенного шкафа у Розы, в котором Петрушка пролежал столько лет. Но в стенном шкафу было тесно, темно и скучно. А в комнате у Машеньки — весело, светло и свободно, потому что мебели у неё почти не было, и всё блестело — так было чисто. На окне висели пёстрые ситцевые занавески, на подоконнике были расставлены горшки с цветами, — это Петрушке очень понравилось. Понравилась и полочка, на которой стояли книжки и красно-синий глиняный петух. Он напомнил Петрушке Крикуна, и у него немножко защемило сердце. А Машенька вдруг подошла к глиняному петуху, сняла с него голову и вынула из его туловища блестящий напёрсток и катушку ниток. — Ну, Петрушка, — весело сказала она, — толстуха Теодора может и подождать, а тебе костюм я сошью сегодня. Ведь это для меня настоящее удовольствие! И она быстро сняла с него мерку блестящим длинным сантиметром, потом повертела в руках фиолетовый бархат и отложила в сторону. — Нет, Петрушка, это тебе не пойдёт, — сказала она. — Твой старый костюм гораздо лучше, только он потёрся немного. И где ты его так сносил? Машенька не знала, что актёры кукольного театра очень быстро снашивают своё платье — ещё быстрей, чем дети. Не знала она и того, что её маленький заказчик был актёром. Но когда-то, в детстве, она видела представления Петрушки, и ей на всю жизнь запомнился яркий, весёлый и в то же время простой русский костюм маленького народного любимца. Она достала с полки большую коробку и вынула из неё разноцветные лоскутки — ситцевые, сатиновые, атласные. — Этот жёлтый пойдёт тебе на рубашку, — говорила она, показывая Петрушке лоскуток ярко-жёлтого гладкого сатина. — Она будет длинная, с высоким косым воротом, — понимаешь? И я разошью её по вороту красными крестиками. Вот этот синий сатин пойдёт тебе на штаны, — хорошо? А из этого красного шёлка — посмотри, Петрушка, до чего ж он хорош! — я сделаю тебе колпачок с кисточкой. А вот этот красный шёлковый шнурок будет твоим пояском. Согласен? Ещё бы не согласиться! Петрушка готов был плясать от радости. Но он боялся помешать Машеньке. А Машенька уже кроила звонкими ножницами ярко-жёлтый весёлый лоскут. Тук-тук! — застучала через несколько минут швейная машинка. И через час Петрушка уже был наряжен в новый костюм. Машенька весело оглядела его и подбросила кверху так, что у него дух захватило. Потом она посадила Петрушку на стул и, усевшись рядом с ним за маленьким столом, раскрыла книжку: — А теперь почитаю! И она погрузилась в чтение вся целиком, забыв обо всём на свете. Но Петрушке не было скучно. Машенька читала, и на лице её всё время отражалось то, о чём она читала: то она сжимала губы и сердилась, то удивлённо поднимала брови, то смеялась, а один раз смахнула слезу, навернувшуюся на её глаза, и тихонько сидела, опершись головой на руку. Потом вдруг взглянула на Петрушку и очень ему обрадовалась: — Петрушка! А я и забыла про тебя… Знаешь, тебе очень идёт твой новый костюм! Или, может, тебе больше нравился старый? Ну ничего, не горюй, — и этот хорош. А Петрушка и не думал горевать. Ему очень нравилось у Машеньки. И новый костюм ему нравился. Он представлял себе, как в этом новом костюме появится на ширме, как Саша и другие зрители будут хлопать ему и как Саше понравится его костюм и его игра. — А теперь спать, — сказала Машенька и погасила свет. — Завтра отнесу тебя к Вике. Ох, к Вике! Петрушка даже испугался. Он почему-то уже забыл о Вике с её красивыми блестящими косами и недобрыми словами, о её маме, о толстой заказчице, о беспорядке в их комнатах. Дело в том, что неприятные вещи мы всегда стараемся поскорей забыть. Но, к сожалению, они сами о себе напоминают. Глава двадцать восьмая
ВСЕ ГОТОВЯТСЯ К СИТЦЕВОМУ БАЛУ

Беспорядок в комнате Викиной мамы, казалось, ещё увеличился. Новым было то, что вместо панбархата и шёлка на спинках стульев, на диване, на столе лежали хрустящие дешёвенькие ситцы — пёстрые и гладкие, в горошек и в клеточку. Но больше всего было пёстрых — таких ярких, что рябило в глазах. Дело в том, что в городе Сомске, в городском клубе, готовился ситцевый бал. Бал этот устраивали в подражание столичному, а кому подражали в столице — нам неизвестно. Во всяком случае, все модницы города посходили с ума. Самым роскошным считалось сшить ситцевое платье у самой дорогой портнихи — то есть у Викиной мамы. Поэтому с раннего утра уже приходили заказчицы. Бедная Теодора Ивановна в отчаянии умоляла, чтобы Викина мама, взамен её панбархатного, только что заказанного платья, срочно сделала ей «самое простенькое ситцевенькое». Но как могла ей это обещать Викина мама? Ведь Машенька и так сбилась с ног. У неё даже покраснели глаза, и вот уже прошла неделя, как она не прочитала ни одной книжки, ни одной страницы. А что делал в это время Петрушка? Подождите, нам не до него. Ведь это очень интересно: ситцевый бал и подготовка к нему. Надо же обо всём хорошенько узнать! Не могу сказать, что Машенька и её подружки из городского ателье не интересовались балом. Нет, они очень хотели попасть на него и повеселиться вволю. Ведь наряд для этого бала мог стоить им так дёшево! И они сшили себе самые прелестные и милые ситцевые платья — с оборками и без оборок — и, как Золушка из старой сказки, мечтали о бале. Только Золушке её чудесный наряд подарила за трудолюбие и скромность фея, а наши милые девушки сделали свои наряды сами. И уверяю вас, что эти платья были ничуть не хуже феиных, тем более если вспомнить, что подарок феи был сделан из старых лохмотьев (путём прикосновения к ним волшебной палочки) и годился только до двенадцати часов ночи, а наряды наших Золушек были сшиты из прочнейших и красивейших ситцев Трёхгорной мануфактуры и в них можно было плясать всю ночь, до утра, ничем не рискуя. Одна только девушка, и притом самая милая, самая трудолюбивая и хорошенькая, не имела ещё бального платья. И это была, конечно, Машенька. Ей приходилось труднее, чем всем, — ведь она работала ещё по вечерам у Викиной мамы. Машенька не была жадной, и Викина мама платила ей совсем немного за её нелёгкий труд. Машенька была просто очень благодарная и добрая девушка и не могла забыть того, что, когда её мать умерла в эвакуации, а отец погиб на фронте, Викина мама, их соседка по квартире, о ней позаботилась: устроила в детский дом и иногда навещала её там и угощала конфетами. Машенька была тогда ещё такая маленькая, ей и в голову не приходило, что красивая чашка, подаренная ей Леонидом Леонидовичем и его женой в день её рождения, была уже когда-то подарена ей маминой подругой — в тот день, когда ей исполнилось три года. Но и эту вторичную подаренную ей чашку, и другие пустяковые знаки внимания Машенька помнила, была благодарна за них и старалась чем могла услужить Викиной маме. Так вот, у Машеньки ещё не было ситцевого бального платья. А бал должен был состояться через два дня. И Викину маму всё ещё одолевали заказчицы, и Машенька всё ещё работала и работала на них. А Петрушка? Да, теперь можно вспомнить и о Петрушке. Но куда же он девался? Дома у Машеньки его нет — она отнесла его Вике на следующий же день после того, как сшила ему новый костюм. Но и в Викиной комнате его нет. И в комнате её мамы тоже. Хотя, впрочем, погодите… Что это там виднеется, ярко-жёлтое и синее, под грудами накрахмаленного ситца? Вот и нога в большом красном башмаке, вот и острый колпачок… Бедный Петрушка, опять о нём забыли! Но он, кажется, не унывает. Вот он как-то извернулся, когда Викина мама потянула с дивана очередной ситцевый отрез, и, свалившись на пол, спрятался за хрустящей яркой юбкой, которая самостоятельно стоит на полу. Петрушке там нравится. Во-первых, оттуда ему не так слышны до смерти надоевшие разговоры о фасонах и бале; во-вторых, эта цветастая юбка напомнила ему ширму из театра Олега и Муси, и ему кажется, что сейчас придёт Муся и завернёт его вместе с ширмой и понесёт к ребятам… И вдруг — его мечта сбывается! Его завёртывают вместе с яркой гремящей юбкой, и голос Викиной мамы говорит: — Ну, Мурочка, поздравляю вас! Заранее поздравляю! Вы наверняка получите первый приз. Видно, Викина мама почему-то назвала Мусю Мурой. Петрушка ехал в пёстрой юбке-ширме и думал, как удивится и обрадуется Муся, когда увидит его внутри. Он уже приготовился к её радостному восклицанию и с самым довольным видом — ушки на макушке — выскочил из юбки-ширмы, как только юбку-ширму развернули и поставили на пол. И крик действительно раздался. Но какой! Это был вопль, крик ужаса. — Ай-яй! — визжал женский голос. — Тут какой-то чёртик! Ай-яй! Помогите! Глава двадцать девятая
МУРА ПУЗИКОВА

Мура Пузикова не просто собиралась на ситцевый бал. Мура хотела получить первую премию за лучший ситцевый наряд. Первую премию! И во что бы то ни стало! В самом деле — все прежние школьные Мурины подруги уже давно чем-то отличились, уже давно нашли своё жизненное призвание: одна вышла замуж и нянчила прелестных ребятишек-близнецов, фотография которых была даже помещена в журнале «Работница». Другая работала где-то на целине и — представьте! — тоже попала в газету и прославилась. Третья уже четвёртый год преподавала в самой лучшей районной школе, и ежегодно 1 сентября десятки мальчиков и девочек, нарядных, чистеньких, несли ей в школу букеты цветов. И — кто бы мог подумать — эта подружка тоже попала в газету как «лучшая учительница района». Одна только бедная Мура ещё не прославилась. — Конечно, — говорила она матери, — я не лезу вперёд, вот меня и не замечают! — Да-да, Мурочка, — поддакивала мать. — Но, может быть, ты зря отказалась пойти на курсы машинописи и стенографии при папином учреждении? Вот Лизочка окончила их и уже на городской конференции стенографировала… — Вот видишь! — кричала Мура. — А меня всегда оттирают!.. Нет, Мура должна была получить первый приз. Она хорошо обдумала свой наряд: юбка колоколом, как носили в старину, но из самого дешёвого ситца, на голове — чалма из того же ситчика, а на шее — мамин настоящий жемчуг, на руке — золотые часы, на ногах — серебряные туфли. Шикарно будет! Первый приз будет! Ведь платье шьётся не в каком-нибудь ателье, а у самой мадам Втридорога, то есть у Викиной мамы. И вот она привезла домой это призовое платье — и вдруг… — Мурочка, не кричи, не кричи! — успокаивала её мать, прибежавшая на Мурины вопли из кухни. — Какой же это чёрт — это просто кукла такая. Мы ещё таких в театре видели, когда ты была маленькая. Это Петрушка. — Никаких кукол я не видела! — вопила Мура. — Никаких Петрушек! Как он сюда попал? Зачем? — Успокойся, Мурочка, успокойся, — уговаривала мать. — Ведь это, наверно, тебе мадам на счастье положила — как украшение к твоему платью. Гляди, какой он забавный! И Мурина мать, надев Петрушку на руку, заставила его поклониться Муре, что тот исполнил с большой неохотой. — Фу, чёрт какой-то! — кривилась Мура. Она сердито глядела на Петрушку и вдруг хлопнула себя рукой по лбу: — Придумала! Будет шикарно! Я пойду на бал с этим — как его — Петрушкой, как будто это театр. И он будет со всеми раскланиваться! А? Здорово? И получу первый приз! — Вот видишь, как хорошо, Мурочка, а ты огорчалась! Конечно, получишь первый приз. И платье у тебя шикарное, и сама хороша, и Петрушка этот, смотри, как одет! Прямо под цвет твоего лица! — Как! — снова завизжала Мура. — Что ж у меня, лицо синее, что ли? — Да ну что ты, Мурочка, я оговорилась — я хотела сказать: под цвет твоих глаз. Глава тридцатая
ЗОЛУШКА И ПРИНЦ. МУРИНА НЕУДАЧА

Ах, как ярко горели люстры, как переливалось в их свете разноцветное конфетти, как весело гремела с подмостков музыка, когда Мура — в накрахмаленном ситцевом платье колоколом, с жемчугами на шее и золотыми часами на руке, в серебряных туфлях на ногах и с Петрушкой в руках — входила в зал. Ей казалось, что она в своём наряде похожа на принцессу на балу и её сразу же заметят. Как ни мало читала в своей жизни Мура, особенно после окончания школы, но сказку о Золушке и прекрасном принце она знала. И, оглядываясь вокруг, она ждала и принца и восторгов. Но вокруг было так много других и куда более привлекательных Золушек! Все они пришли вовремя, к самому началу бала, потому что не хотели упускать ни одной весёлой минутки. А Мура считала, что приходить вовремя — не по правилам хорошего тона. И она пришла на бал очень поздно и вошла в зал с таким видом, как будто всё это — и цветы, и наряды, и музыка — ей давно наскучило. Она считала, что такой поздний её приезд будет особенно эффектным. Но никакого эффекта не получилось. Вокруг, как мы уже сказали, было много других Золушек. Все Машенькины подруги, в славных, собственноручно сшитых ситцевых платьях, танцевали и веселились от души. Веселились или делали вид, что веселятся, и девушки, похожие на Муру (а таких было, по правде говоря, тоже немало). И все они танцевали, и ситцевые их платья развевались по залу, и зал был похож на большой цветник, когда по нему пробегает тёплый ветер. Но вот музыка замолчала, и Мура решила действовать: она пробралась поближе к эстраде и остановилась там, на виду у всех в самой красивой позе. И её сразу заметили! Вернее, заметили Петрушку, которого она держала в руках. На это и рассчитывала Мура. — Кукольный театр! Сейчас будет кукольный театр! — послышались голоса. Весёлые Золушки и танцевавшие с ними принцы густой толпой придвинулись к эстраде. Одни стали хлопать в ладоши, другие — останавливать их, и наконец наступила тишина: все ждали начала представления. А Мура, сначала очень обрадованная этим вниманием, совершенно растерялась: от неё ждали какого-то кукольного представления! Она неуверенно подняла Петрушку, и тот сейчас же, по своей давней театральной привычке, раскланялся с публикой. Раздался одобрительный смех и весёлые аплодисменты. Но что делать дальше, Мура решительно не знала. — Петрушечка, — сказала она своим неприятным голосом, — поклонись ещё раз публике! Но Петрушка больше не хотел кланяться. Он упирался и вертел головой. Снова раздался смех и послышались аплодисменты. Но впервые в его театральной жизни они были неприятны Петрушке. — Товарищи, пропустите, пожалуйста! — раздался вдруг из задних рядов чей-то звонкий голос. — Пропустите меня вперёд! Голос был такой звонкий и вместе с тем такой требовательный, что все стоявшие позади расступились, и прямо к Муре стала пробираться… кто бы вы думали? Машенька!

^{Наступила тишина: все ждали начала представления.} Оказывается, Машенька пришла на бал ещё позже Муры. Но сделала она это не по правилам Муриного «хорошего тона», а просто потому, что только что смогла закончить своё бальное платье. И какое же это было милое платье! Оно походило на самый скромный и застенчивый и поэтому самый милый лесной букет. Сшито оно было так просто, что фасон его совсем не был заметен, а заметна была только его скромная и весёлая расцветка. По светло-зелёному ситцевому полю, похожему на молодую весеннюю травку, рассыпались белоснежные головки ландышей и веточки первых синеватых фиалок. Сама молодость, свежесть, весна вместе с Машенькой вошли в зал, и все это сразу почувствовали. Все головы повернулись к Машеньке, и про Муру с Петрушкой все сразу забыли. Но Машенька пробиралась именно к ним. — Это Петрушка моей знакомой девочки — как он сюда попал? — звонко и горячо говорила она окружающим. — Это тот самый Петрушка. Я сама ему недавно сшила костюм! — И прекрасно сшили, — подхватил чей-то приятный мужской голос, и юноша в спортивной куртке с молниями, с фотоаппаратом через плечо появился возле Машеньки. — Вы, может быть, и своё платье шили сами? — Ну конечно, сама, — засмеялась Машенька. — В таком случае, я должен вас сфотографировать для нашей газеты. Извините, я прошу вас об этом! — поправился юноша, и нахмурившаяся было Машенька опять засмеялась и пошла за принцем… то есть, извините, за фотографом в спортивной куртке. — Ой, подождите, — вдруг вспомнила она. — Тут Петрушка! — Хорошо, снимем и Петрушку, но только сначала вас, — сказал юноша и увлёк Машеньку в другой конец зала. И все Золушки и принцы хлынули вслед за ними. Все надеялись, что, может быть, их тоже снимут. И Мура осталась одна. Она поспешила сначала за всеми, — ведь это была её самая страстная мечта — появиться на страницах газеты! Но ей и поворачиваться было трудно в стоявшем колоколом платье… А фотограф уже снимал Машеньку. И снимал её подружек. И опять Машеньку. — Всё, — сказал он, щёлкнув ещё несколько раз. — Теперь и я имею право потанцевать. Он склонил перед Машенькой голову, и она сейчас же положила ему на плечо руку… А с эстрады полились увлекательные мерные звуки вальса, и Золушка, то есть Машенька, умчалась с принцем в спортивной куртке, и вслед за ними закружились другие пары. И Мура опять осталась одна. Или, вернее, вдвоём с Петрушкой. И на него первого обрушился её гнев. — У, чёрт противный! — прошипела Мура и со злостью швырнула Петрушку в первый попавшийся угол, побежала вниз по лестнице, в раздевалку. Когда она бежала вниз, с её ноги упала серебряная туфля, и старые часы, висевшие в гардеробной, начали отбивать двенадцать часов. — Гражданочка, башмачок потеряли, — сказал старый клубный швейцар Непейвода. Он хотел подать Муре туфлю, но она сама схватила её, замахнулась ею на швейцара и, вырвав из его рук пальто, выбежала на улицу. Когда за ней с грохотом захлопнулась входная дверь, старый швейцар покачал головой и почесал в затылке. Вид у него был недоумевающий, — казалось, он силился что-то вспомнить или решить какую-то задачу. Может быть, и он читал в детстве сказку про Золушку и сейчас вспомнил её? Как ни трогательно подобное предположение, но надо сознаться, что старый швейцар размышлял о чём-то совершенно другом. И мы с вами должны без его помощи решить, какая девушка в этот вечер больше походила на Золушку из старой сказки: та ли, которой сшила платье добрая и весьма дорогая фея, — платье, в котором эта девушка убежала, уронив туфельку, около двенадцати часов ночи. Или та, которая сшила себе платье сама, без всякой помощи фей, и танцевала сейчас в зале с милым юношей из местной газеты, очень мало, в сущности, похожим на принца. Для меня-то этот вопрос уже решён, и поэтому, пока вы будете его обдумывать, я могу заняться иными героями этой книги: немного уже позабытой нами девочкой Сашей и окружающими её людьми. Глава тридцать первая
КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА НЕГОДУЕТ