Annotation 2 page

^{К концу второго дня они незаметно подружились.} — Вот ты какой! — удивлённо и немного недоверчиво сказала Саша. Она сказала это очень тихо, почти про себя, но Петрушка услышал! Он ткнулся носом в её щёку и потёрся головой об её ухо. — Какой смешной! — сказала Светлана. — Правда, Саша? — Правда, — сказала Саша, серьёзно, без улыбки глядя в лукавые Петрушкины глаза. — Очень хороший. Глава седьмая
НА НОВОМ МЕСТЕ

— Так вот что, Александра, давай условимся: ты уже девочка большая и можешь быть вполне самостоятельной. Я, как ты понимаешь, целые дни буду проводить на работе, и нянчиться с тобой тут совершенно некому. Через два месяца тебе идти в школу, а пока что готовься к занятиям и хозяйничай. Обедать будешь в столовой, — вот тебе деньги: на неделю. А вот на хлеб — тоже на неделю: будешь покупать в продуктовом магазине. Надеюсь, ты уже освоилась с местностью? Так говорила Саше Клавдия Григорьевна в первый же день после их приезда. Саша молча слушала её, перебирая, по привычке, бахрому скатерти. — Да, и отучись, пожалуйста, от этой дурной привычки!.. Кстати, почему ты накрыла стол скатертью? Это совершенно ни к чему. У нас есть отличная клеёнка — её только нужно ежедневно протирать чистой влажной тряпкой. Вероятно, всё, что говорила тётка, было справедливо. Мама тоже, бывало, журила Сашу за дурную привычку — перебирать бахрому скатерти и заплетать из неё косички. У них дома тоже была блестящая, чистая клеёнка, на которой они обедали, когда оставались одни. Ведь Саша была очень рассеянна и не раз проливала чай или кофе, торопясь передать матери чашку. Но после обеда они всегда покрывали стол весёлой, яркой скатертью, которую мама сама вышила, и в комнате сразу делалось красивей и уютней. А потом они садились на диван… — О чём ты так задумалась, Александра? Я тебя спрашиваю, Саша… В голосе тётки Саша неожиданно услышала мягкую ноту. Она с робкой надеждой взглянула на Клавдию Григорьевну, и ей показалось, что та смотрит на неё с каким-то новым, почти участливым выражением. И Саше захотелось подойти к ней, прижаться. Ведь это была её тётя, папина сестра, самый близкий сейчас для неё человек. Но Клавдия Григорьевна уже укладывала свой портфель. — Я ухожу, — сказала она спокойно. — Пока нет второго ключа, посиди дома. — Я хотела к Светлане Игнатьевне, — робко сказала Саша. Клавдия Григорьевна недовольно поморщилась: — Ну, какая это тебе подруга, подумай сама! И ведь она не гулять сюда приехала, а работать. Не надоедай ей, пожалуйста, и не навязывайся со своим знакомством. Каждый человек, даже ребёнок, должен всегда соблюдать чувство собственного достоинства. И Клавдия Григорьевна удалилась, оставив Сашу взаперти, — совершенно одну в новом и чужом для неё доме. Саша подошла к окну, посмотрела на широкую немощёную улицу посёлка. Ещё не все дома на этой улице были построены, и как раз напротив их окон стояли недавно сложенные стены нового дома. Сейчас там никто не работал — вероятно, потому, что было воскресенье, и оттого недостроенный дом, да и всё вокруг него показалось Саше очень грустным. Соседей по квартире, у которых, как знала Саша, был маленький ребёнок, дома не было — они уехали на несколько дней в город. Она была одна, совсем одна. Саша воткнула в штепсель вилку репродуктора. Передавали «легкую музыку», как её называли обычно в программе, — какую-то сценку из оперетты, и два голоса, мужской и женский, пели, перебивая и заглушая друг друга, что-то очень бурное — нельзя было разобрать почти ни одного слова. Но эта бурная музыка показалась Саше бестолковой и даже грустной. Она выключила репродуктор и молча посидела у стола, с которого Клавдия Григорьевна сняла, уходя, нарядную скатерть, — посидела просто так, без дела, подперев руками голову. Вероятно, тётка не похвалила бы её за такое занятие. Саша подумала об этом с невольным смущением и решила разобрать свои вещи. Вчера она вынула из чемодана лишь самое необходимое — ночную рабашку, полотенце, мыло. Она подняла крышку и вынула стопку книг. Надо их сейчас же расставить на полке, иначе Клавдия Григорьевна опять скажет про беспорядок… Но по руке, достававшей последнюю книгу, мягко скользнула шёлковая кисточка яркого колпачка… — Петрушка. Миленький, — шёпотом сказала Саша и стала на колени около чемодана. Дома никого не было, её никто не слышал, и она могла теперь говорить какие угодно ласковые слова этой так полюбившейся ей в дороге кукле. Ведь сейчас никто не назовёт их сентиментальными и наивными «в устах такой большой девочки». — Петрушка, хороший мой, — повторила она. И ясно, очень ясно услышала ответ: — Са-ша!.. Глава восьмая
У ПЕТРУШКИ ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ ПРИЯТЕЛЬ

Вы слыхали когда-нибудь таких ораторов, которым нечего сказать, а они всё-таки говорят? Например, на классном собрании. Слыхали, да? К таким ораторам принадлежал и петух Крикун. Уверяю вас, что ему действительно нечего было сказать, когда он среди дня взлетал на забор и начинал свою речь, обращённую к курам и другим обитателям маленького двора. В этот день Крикун начал свою речь так: — С точки зрения! Здоровой критики!.. Он посмотрел вокруг своими круглыми глазами — что бы ему такое сегодня покритиковать? — и начал с первого, что попалось в его петушиное поле зрения: — Я критикую ку-ур!.. Куры сейчас же сбежались, кудахча и сбивая с ног друг друга. Они восхищались петухом и готовы были часами слушать его. Но так как петуху совершенно нечего было сказать, кроме того, что он уже сказал, то он повторил полюбившуюся ему фразу ещё раз пять, и куры снова разбрелись по двору. Но был один слушатель, который никуда не ушёл, а продолжал внимательно слушать Крикуна и даже подбадривал его криками, вертелся, плясал от восторга и наконец звонко захлопал. Петух к таким овациям, по правде говоря, не привык и, косясь на благодарного слушателя круглым глазом, так оглушительно крикнул «кукареку», что даже сам удивился. И слушатель был поражён таким великолепным концом речи. Он всплеснул руками и вывалился бы от восторга из окна, в которое высовывалась его радостно улыбавшаяся физиономия, если бы Саша не удержала его за подол рубашонки. — Какой ты ещё глупенький, Петрушка! — сказала она. — Ну чем тебе понравился этот болтун? Только кричит без толку и крыльями хлопает. Но Петрушка не мог на этот раз согласиться с Сашей. Солнце так ярко светило в этот день, и так ослепительно сверкали петушиные зеленовато-синие перья! Это было как в театре, но, пожалуй, ещё лучше, потому что петух бродил по ярко-зелёной траве и вокруг так одуряюще-заманчиво пахло мёдом и мятой! Петрушка ужасно завидовал петуху и искренне им восхищался. — Хорошо, если он тебе так нравится, я познакомлю вас, — сказала Саша. — Ведь тебе тоже скучно здесь, я знаю. И она высыпала за окно горсточку хлебных крошек. Крикун сейчас же склонил набок голову и важно подошёл к окну. Он склюнул одну крошку и, став в нестерпимо прекрасную позу, оглушительно захлопал крыльями и снова закричал, призывая кур к этому неожиданному угощению. Петрушка был просто ослеплён: он бесповоротно влюбился в этого горластого красавца. В общем, знакомство состоялось, и Крикун, гордясь произведённым им впечатлением, по нескольку раз в день подходил к окну, на котором сидел немножко скучающий и в то же время очень всем заинтересованный Петрушка. Петуху, конечно, совершенно нечего было сказать Петрушке. Он, по правде говоря, ничего не понимал в окружающем и на все жадные Петрушкины расспросы болтал такую чепуху, что Саша сразу высмеяла бы его. Но Саше некогда было слушать разговоры новых приятелей — у неё теперь было много хлопот по дому. Ведь она была исполнительная и аккуратная девочка и к тому же побаивалась своей строгой и справедливой тёти. Да и не могла она так хорошо понимать болтовню петуха, как её понимал Петрушка. — Здр-равствуй! — орал Крикун, подходя к окну (он здоровался с Петрушкой не меньше десяти раз на день). — Драсьте, драсьте! — радовался Петрушка. — Где ты был? На улице? Там интересно? Что там делают? — Ничего интересного! — важничал петух. — Таскают зачем-то палки, меня чуть не зашибли и ещё обозвали! — Как, как тебя обозвали? — волновался Петрушка. Но Крикун не хотел повторять обидное слово. Рабочие, строившие дом, обозвали его дураком. Это была такая несправедливость! Ведь он-то был занят важным делом — искал за границей своего двора самые вкусные крошки, а эти глупцы таскали зачем-то брёвна и чуть не сшибли его с ног. Петрушка тоже негодовал — сочувствовал своему новому приятелю. Ему хотелось заступиться за друга, хотелось отплатить обидчикам, но, главное, очень хотелось побывать в этом большом, шумном мире, начинавшемся за дворовой калиткой. Саша всё обещала Петрушке взять его с собой на улицу, но под самыми разными предлогами не выполняла своего обещания. — Разве ты не видишь, Петрушка, у меня руки заняты. Я иду за молоком, — говорила она, размахивая бидоном и сумкой. Или: — Разве ты не видишь, Петрушка, я иду к Светлане Игнатьевне за книгами. Она такая хорошая и, пока не открылась клубная библиотека, даёт мне свои книжки… Петрушка обижался и сердился на Сашу и потом целыми часами не разговаривал с ней. Но молчать весь день было тоже очень скучно. Приходилось довольствоваться обществом одного Крикуна, а он уже порядком надоел Петрушке. Но вот однажды Саша сказала: — Ну, довольно кукситься! Собирайся скорей, Петрушка. Мы с тобой сейчас пойдём… ой, ты даже не догадываешься, куда мы сейчас пойдём! Глава девятая
ПРИКЛЮЧЕНИЕ В ЛОДКЕ

Лодка медленно плыла по реке, и Светлана внимательно смотрела вдаль, то и дело заглядывая в лежавшую на её коленях карту. Она была совсем ещё молодым инженером-гидрологом, Светлана, — она получила это звание всего лишь два месяца назад. И хотя и раньше она бывала на практике и часами ездила по маленьким, извилистым сибирским речкам, в сопровождении двух здоровых, беспрекословно подчинявшихся ей дядек, и брала пробы воды, и измеряла глубину и температуру воды, но то ведь была ещё практика. А это была её первая настоящая работа — и на таком большом строительстве! Да, очень большом, хотя и начиналось оно в этом маленьком, немного похожем на деревушку посёлке. Только бы ей сейчас не ошибиться, как это случилось вчера, когда она работала вместе с Клавдией Григорьевной в конторе и спуталась при вычислениях. Клавдия Григорьевна так кисло поморщилась тогда! Но ещё неприятнее было бы ошибиться перед самоуверенным Леонидом Леонидовичем, инженером из управления, тем самым, что ехал с ними в поезде. А может быть, ещё обиднее было бы ошибиться на глазах у Кости — вот этого славного, но довольно ехидного парня, который должен помогать ей, инженеру Светлане Коваленко, и гребёт сейчас, сильно взмахивая вёслами и мурлыкая какую-то песенку; и перед Сашей, которая тихонько сидит на скамейке, держась одной рукой за борт лодки, а другой придерживая своего любимца Петрушку. Даже Петрушка, как кажется Светлане, наблюдает за ней: «Ну-ка, как ты справишься со своим делом?» А кругом — ослепительно сверкающая под полуденным солнцем синь реки, и тёмная кромка леса на том берегу, и белеющие новые строения — на этом. — А не пора ли, Светлана Игнатьевна? — слышится как будто почтительный, но словно и насмешливый Костин голос. И Светлана вся вспыхивает: опять задумалась! Ну когда она избавится от этой детской привычки! — Нет-нет, ещё не доехали, — говорит она твёрдо. И Костя молча подчиняется. Но вот они остановились. Теперь в чуть покачивающейся лодке начинается научная работа: за борт опускается шест — всё глубже, глубже, глубже… Есть! Стоп!.. Все очень заинтересованы и глядят в глубь тёмной, колышущейся воды… И вдруг — шлёп! Что это молниеносно сверкнуло над самым бортом — красное, зелёное, голубое — и шлёпнулось в воду? Крик вырывается у всех одновременно, но Петрушка уже пойман — его поймали за ноги и втащили обратно в лодку. Ноги его почти сухи, но всё туловище и колпачок мокры так, что хоть выжимай! Его никто не бранит, все взволнованы случившимся, даже посмеивающийся Костя. Но Петрушке стыдно, ужасно стыдно. Ох, взяли с собой в научную экспедицию, а он так осрамился! Он молча сидит на руках у взволнованной Саши и сохнет, сохнет на солнце, так что пар идёт от его шёлкового колпачка и рубашки. Он пострадал из-за своей научной любознательности, — никто этого не понимает, все думают, что он просто неосторожный и любопытный дурачок. И никто никогда не узнает, что он увидел, когда свалился в воду: он увидел… нет, это невозможно рассказать! Оно было такое длинное, серое, зубастое, оно плыло под водой около самой лодки и шевелило хвостом… Оно чуть не утащило Петрушку под воду; оно могло бы испортить всю их научную работу, изгрызть шест, укусить Сашу, но он спугнул его своим падением, и никому об этом не скажет. Не надо зря беспокоить друзей. Глава десятая
САША И ПЕТРУШКА ЗНАКОМЯТСЯ С НАТАЛКОЙ. ПЕРВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

— Петрушка, слышишь? — сказала Саша. — Соседи приехали. Петрушка ещё крепко спал после вчерашнего приключения. Но когда Саша его разбудила, он тоже услышал, как в соседней комнате ходят, как разговаривают два молодых голоса — мужской и женский. И вдруг закричал детский звонкий голосок, потом что-то упало, разбилось. Потом послышался смех, потом шлепок, потом детский плач.

^{Петрушку поймали и, втащили в лодку.} Саша и Петрушка молча слушали всё это. Саша улыбалась, а Петрушка хлопал руками, показывал, как баюкают, потом засмеялся, а когда ребёнок заплакал — очень рассердился и стал дёргать Сашу за руку. Но в этот момент в дверь их комнаты постучали, и сейчас же в неё заглянула очень молодая женщина в платочке, с бидоном в руке. — Здравствуйте! — сказала она приветливо. — Вы наша новая соседка? Вас, кажется, зовут Саша? А меня Ирина. Саша, вы не посидите полчасика с моей Наталкой? Муж ушёл на работу, а мне бы только за молоком… — Ой, пожалуйста! — воскликнула Саша. — Конечно, посижу. Саша побежала за Ириной в соседнюю комнату, и на минуту там наступила тишина — вероятно, Наталка, примолкшая от удивления, разглядывала новое лицо. Но вот хлопнула входная дверь — Наталкина мама ушла, — и сейчас же раздался рёв. Да какой! Саша что-то быстро говорила, Саша пела песенку (оказывается, она умела петь, и голос у неё был нежный и чистый), но плач не умолкал. Петрушка ёрзал на месте. И вдруг Саша вбежала в комнату, схватила его и побежала с ним в комнату соседей. В кроватке с сеткой стояла маленькая девочка и размазывала по лицу слёзы. — Наталочка, смотри, смотри! — торопливо сказала Саша. — Смотри, какой Петрушка! И Петрушка сразу понял, что от него требовалось.

Как только Саша подняла его и показала Наталке, он пустился в пляс. Он и вертелся, и руками махал, и ногами притопывал! Наталка, вытаращив огромные синие глаза и открыв рот, с минуту молча смотрела на него. Неизвестно ещё было, что последует за этой минутой молчания. Но вот Наталка заулыбалась, потянулась к Петрушке и, схватив его за руку, залилась счастливым смехом. Так и застала их мама Ирина. Наталка не хотела сначала отпускать Петрушку, но у мамы Ирины в руках скоро появилась другая привлекательная вещь — тарелка с бело-кремовой горячей кашей, от которой шёл вкусный пар, — и Петрушку с Сашей отпустили. Но назавтра они сами пришли в гости к Наталке и скоро стали у неё своими людьми. А однажды, когда в отсутствие мамы Ирины Петрушка отчаянно плясал в Сашиных руках, за открытым окном послышался громкий смех. Саша и Петрушка разом обернулись к окну. И кого там только не было! Там стояли почти все ребята из соседних домов, там вилял хвостом, поднявшись на задние лапы, соседский пёс, а позади всех виднелся гордый за друга Крикун. Это были зрители. — Ещё! — кричали они. — Ещё! — Ну, Петрушка, давай! — шепнула Саша. Но Петрушку не надо было об этом просить. Он подпрыгнул в Сашиных руках, раскланялся — и заплясал ещё веселей, ещё быстрей. Зрители смеялись, хлопали в ладоши, а когда танец кончился, одна маленькая девочка сказала: — А что он ещё умеет, ваш Петрушка? Только плясать, да? И Саша услышала в её голосе лёгкое разочарование. — Приходите сюда завтра, в это же время, — решительно сказала она ребятам. — Будет настоящее представление. В этот день не узнать было прежнюю молчаливую, тихую Сашу. Энергичная, деловитая, она быстро закончила все хозяйственные дела и, как только Клавдия Григорьевна ушла, принялась репетировать с Петрушкой представление. Оно было совсем незатейливое. Ведь не было ни декораций, ни других актёров. Но Саша придумала! И, когда мама Ирина ушла, как всегда, в магазин, а Наталка, уже не плакавшая теперь при этом, весело кинулась навстречу Петрушке и Саше, она вдруг испугалась и отпрянула назад. На Саше были надеты очки и длинное тёткино платье, а в руке она держала толстую книгу.

^{Это были зрители.} Но Саша сняла на минутку очки, улыбнулась Наталке, и та сразу успокоилась. А под окошком уже собирались зрители. И начался спектакль. Саша была учительницей, Петрушка — учеником. Саша учила его читать, а он никак не мог научиться. Саша ему показывала большую букву «О», нарисованную на картонке, а Петрушка думал, что это бублик, и хотел его съесть. Саша учила его писать и давала ему в руку перо, а он тыкался носом в чернильницу! Зрители хохотали, хлопали в ладоши, Петрушка раскланивался, а в заключение опять сплясал им. Да как! Наверно, и в театре у Розы он так никогда не плясал. Ему, так же как и Саше, ужасно хотелось сыграть как можно лучше для этих ребят, у которых в посёлке ещё не было настоящего театра. Саша раскраснелась, сняла очки; глаза её блестели. — Приходите опять, ребята, — говорила она возбуждённо. — Через два дня приходите! Мы покажем вам новое представление. Но через два дня новое Сашино представление не состоялось. Потому что через два дня… Глава одиннадцатая
В ПОСЁЛКЕ ПОЯВИЛИСЬ ОЛЕГ И МУСЯ

Первой заметила их Саша. Она стояла у калитки, когда они появились в самом конце улицы: она — высокая, он — немного поменьше, с большим мешком за плечами и каким-то странным, треугольным ящиком в руках. Он немного прихрамывал, а лицо у него было круглое, загорелое и очень оживлённое: он, видно, был рад, что добрался наконец до места.

А она была худенькая и чем-то недовольная и несла свой маленький заплечный мешок как будто нехотя. Идя по улице, она не смотрела вперёд, как её спутник, а всё оглядывалась по сторонам, как будто оберегая себя и его от каких-то возможных опасностей. А любопытный и остренький её носик, немного похожий на Петрушкин, так и принюхивался к окружающему. И сразу же, как только Саша увидела этот нос и круглые, любопытные глаза худенькой женщины и весёлую физиономию её коренастого спутника, она почувствовала, что очень рада этим людям, что они ей почему-то очень нравятся и что они сразу же напомнили ей кого-то. Но кого? Спутники приближались к Саше. Они были одеты довольно пестро и как-то необычно для здешних мест: на мужчине была мягкая зелёная шляпа, коричневый бархатный костюм, и ярко-красный галстук, и ярко-жёлтые ботинки на толстых зубчатых подошвах. А на женщине — шляпка с лихо закрученным голубым перышком, и красная жакетка, и синие брюки вместо юбки, и башмаки чуть поменьше, чем у её спутника, но на таких же толстых подмётках. — Девочка, вы не знаете, где тут новый клуб? — весело и ещё издали закричал мужчина в зелёной шляпе. — Не кричи, Олег! — строго остановила его спутница. — Ну что за манера! — Ах, Мусенька, какая там манера, когда я так смертельно устал и так жажду отдыха!.. Но на жизнерадостном лице Олега было такое выражение, как будто он не отдыхать собирался после своей «смертельной усталости», а, сняв с плеч свой тяжёлый мешок, пуститься в пляс. — Вот новый клуб, он уже готов, но только там ещё нет никого, — робко сказала Саша, показывая на новый белый дом по другую сторону улицы. — Ура! — закричал Олег, подбрасывая вверх свою шляпу. — Ура, Мусенька, мы на месте! — И давно были бы на месте, если бы ты не вздумал зачем-то идти пешком, — ворчливо ответила Муся, останавливаясь и быстро, как птица, оглядываясь вокруг. — Как это — зачем? Мусенька! Для жизненных впечатлений! — И Олег так весело и громко захохотал, что Саша засмеялась вместе с ним, и нехотя улыбнулась Муся, заботливо глядевшая на своего спутника. И, услышав со своего подоконника этот смех, Петрушка понял, что начинается какая-то новая, удивительная жизнь. Глава двенадцатая
ГРАЖДАНИН МОСГОСЭСТРАДА И ЕГО РАБОТНИКИ

Петрушка уверяет, что он сразу догадался бы, кто такие Олег и Муся, если бы Саша взяла его с собой в клуб. Но Саша и не вспомнила о нём, когда приезжие позвали её с собой «помочь распаковаться, устроиться». — Нам всегда и везде помогают дети! — радостно сообщил Олег временному коменданту клуба тёте Паше, которая с некоторым опозданием прибыла к месту действия. И действительно, Саша с радостью помогала этим интересным людям распаковываться и устраиваться на новом месте. А как ей завидовали другие поселковые ребята! Их носы, прижатые к стёклам клубных окон, буквально расплющивались, а уши горели от любопытства и предвкушения чего-то необычного. Незнакомцы вынимали из своих мешков какие-то пёстрые ширмы, какие-то пищащие (честное слово, пищащие!) свёртки… Но разворачивать их они не стали. — Всё равно клуб ещё закрыт и сцена не готова, — сказал Олег, который быстро обошёл всё помещение. — Придётся отложить спектакли, — поддержала Муся. — Кстати, отдохнём и хорошенько подготовимся. — Что ты, Мусенька! — закричал Олег. — Как можно? Ты только посмотри! — И он показал Мусе на прижавшиеся к стёклам носы. — Подождут! — отрезала Муся. — Мусенька, не притворяйся такой жестокой! — завопил Олег, обнимая Мусю и подмигивая Саше. — Ты ведь горишь нетерпением начать спектакли! И он закружил Мусю среди разбросанных вещей. — Инвентарь! Олег, ты с ума сошёл! — кричала Муся. — Отпусти меня сейчас же!.. Неужели ты не понимаешь… — ворчливо начала она, когда Олег отпустил её и уселся на какой-то узел. — Олег, встань сейчас же с реквизита!.. Неужели ты не понимаешь, что играть в таком ответственном спектакле, у здешних строителей, надо хорошенько подготовившись!.. Ведь смотреть нас придут не только дети… — А хотя бы и дети! — весело откликнулся Олег. — Вот в этом ты абсолютно права, Мусенька. Я складываю оружие! Нам, работникам Мосгосэстрады, осрамиться в таком спектакле? Ну нет! Клянусь своей бородой!.. И Олег опять захохотал и подмигнул Саше, потирая свой бритый подбородок. И вдруг вытащил из мешка густую чёрную бороду, приложил её к подбородку, и — раз! — борода будто приросла к нему. Саша сначала растерялась, а потом захлопала в ладоши, как в настоящем театре. Но Олег тут же отцепил бороду, а Муся сказала: — Девочка, будь добра, проводи нас в столовую. А послезавтра приходи на первый спектакль нашего театра. — А какой у вас театр? — живо спросила Саша. (Хоть она и была вежливая и неназойливая девочка, но такая же любопытная, как и все девочки её возраста.) — Театр кукол Мосгосэстрады! — провозгласил Олег. — Запомни, девочка Саша, и передай всем: театр гражданина Мосгосэстрады! А мы его покорные слуги и верные работники. С двадцатилетним стажем, — учти это, Саша! Чему так радовался Олег, объявляя это, Саша не поняла, но ушла из неоткрытого ещё клуба очень заинтересованная: гражданин Мосгосэстрада — кто бы это мог быть такой? Саша читала уже исторические повести и подумала, что у человека с такой фамилией была, вероятно, бородка клинышком, по-старому эспаньолка, и был он, конечно, иностранцем — вероятно, испанцем. Но человек он был, видно, неплохой, если такие замечательные работники, как Олег и Муся, прослужили у него целых двадцать лет. Глава тринадцатая
ПЕТРУШКА ПОПАДАЕТ В НАСТОЯЩИЙ ТЕАТР

Первое представление кукольного театра должно было состояться в среду, 17 июля. Театр обещал показать «любимый спектакль нашей детворы — забытую и возобновлённую после длительного перерыва пьесу „Петрушка-иностранец“». Так было написано на пёстрой большой афише, висевшей на дверях клуба. Эту афишу Олег сам разрисовывал и расписывал красками накануне, и все поселковые ребята толпились у окна, а сбоку безуспешно старался протиснуться Крикун, но его всё время отгоняли. В самом низу афиши было приписано, что первое представление состоится в обеденный перерыв на строительной площадке. Вот это было здорово! На строительной площадке! Значит, для всех и совершенно бесплатно. Потому что трудно было себе представить, как можно огородить абсолютно открытую и вольную стройплощадку. Эта маленькая приписка в конце мигом облетела весь посёлок. Для всех! Без билетов! Даже Крикун собирался на первое представление. А Петрушка? Представьте себе, Петрушка ещё ничего не знал. Крикун болтал ему что-то такое невразумительное о новых соседях, что Петрушка его и слушать не стал, а Саша молчала. Почему — это был её секрет, и мы не можем его выдать. Может быть, она просто забыла о Петрушке? Может быть, хотела сделать ему сюрприз?

Во всяком случае, когда она в горячий полуденный час уселась с ним в самом первом ряду расставленных на стройплощадке скамеек — в большой шляпе из лопуха, чтобы защитить от солнца себя и Петрушку (это посоветовала всем зрителям задолго до начала представления Муся), — словом, когда она уселась с ним в первом ряду перед какой-то серой холстинной стенкой, Петрушка ещё ничего не подозревал. И вдруг ударили медные тарелки, зазвенела музыка. И какая знакомая музыка! Петрушка так и рванулся вперёд, но Саша крепко держала его. А серая холстинная стенка неожиданно раздвинулась, и за нею оказалась цветастая, как Сашин сарафан, ширма. Нет, она была ещё веселей, чем Сашин сарафан. Она была как трава, заросшая одуванчиками во дворе нового Петрушкиного дома, но только ещё ярче! И сразу же за ширмой зазвучал до невозможности знакомый голос. Чей? Да его же, его собственный — пронзительный, верещащий, стрекочущий голос, — и Петрушка, настоящий Петрушка, но не он, а его двойник, ослепительно прекрасный, выскочил на ширму. Ах, как он играл! Как он играл, этот превосходно обученный Петрушка! Сколько замечательных стихов он знал на память! Как искусно и ловко двигался по сцене! Сразу видно было, что он прошёл настоящую театральную школу, получил, без сомнения, не только среднее, но и самое высшее театрально-кукольное образование. Да, это был отлично обученный актёр. Но к середине спектакля он почему-то перестал нравиться Петрушке. Только, пожалуйста, не думайте, что наш Петрушка завидовал. Просто в середине спектакля ему стало казаться, что он сыграл бы по-другому. Веселее! Лучше! «Эх, ну что он тянет? — с досадой думал Петрушка, подпрыгивая на своём месте. — И чего он задаётся?» — сердито думал он, когда театральный Петрушка важно раскланивался после первого действия, снисходительными кивками отвечая на оглушительные восторги зрителей. Нет, он, Петрушка, вёл бы себя иначе. Он искоса поглядел на Сашу: ей нравилось! Петрушка очень огорчился и попытался даже повернуть её голову: не смотри! Но Саша его совершенно не поняла. — Что ты, Петрушка! — сказала она удивлённо. И потом прибавила с огорчением: — Нехорошо так завидовать! И Петрушке стало ещё обидней. Глава четырнадцатая
КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА СОСТАВЛЯЕТ РАСПИСАНИЕ

— Мне не нравится твоё поведение, Александра, — сухо сказала Клавдия Григорьевна. — Пора бы уже тебе начать заниматься, готовиться к учебному году. Для прогулок и всяких развлечений надо отвести определённое время. Надо распланировать свой день и расписание повесить над столом. Дай-ка лист бумаги. Саша поспешно подала тётке лист бумаги и сейчас же закусила губу. Ох, что же это она сделала! А Клавдия Григорьевна, высоко подняв брови, рассматривала то, что было нарисовано на листе. — Догадываюсь, кажется, — сказала она, откладывая лист и пристально глядя на Сашу. — Это приезжий театр тебе вскружил голову… Однако ты недурно рисуешь. В особенности сцена начерчена довольно верно. Но я прошу тебя, Саша, помнить, что всякие увлечения подобного рода могут помешать твоим занятиям. И давай договоримся: с сегодняшнего дня ты будешь заниматься и гулять по моему расписанию. И больше никаких театров! Дай-ка, пожалуйста, другой лист бумаги. Значит, так: в семь часов ты встаёшь… И тётка углубилась в планирование Сашиного дня.

А Саша с отчаянием смотрела в окно. Сегодня Олег и Муся ждали её к одиннадцати часам: надо было, как всегда, помочь им собрать кукол, немножко помочь и за сценой. Спектакль будет в поле, для трактористов. Олег и Муся приготовили новую сценку: «Петрушка-тракторист», — такую смешную! Саша была на репетиции — они теперь её всегда пускали, потому что Саша не мешала и даже помогала немного. В этой пьесе Петрушка сначала ничего не умел, а притворялся, что умеет. Что было! Над ним даже суслики смеялись. Сидят у своих норок, закрываются лапками и смеются… А потом Петрушка научился. И его все хвалили. А когда у него не хватило горючего, он подрался с кладовщиком-медведем! А как этот колос в конце пьески вырастал из-за ширмы — огромный, весь золотой! И Олег выходил в костюме комбайнера и пел песню про урожай. Саша всю эту сцену разыгрывала дома со своим Петрушкой. Ей очень хотелось увидеть сегодня, как настоящие, живые трактористы будут смотреть на маленького смешного Петрушку в синем комбинезоне. — О чём ты задумалась? — вдруг раздался над Сашиным ухом голос Клавдии Григорьевны. — Александра, очнись! Мне очень не нравится эта твоя привычка — задумываться! Вот твоё расписание. И, будь добра, следуй ему совершенно точно. Клавдия Григорьевна надела шляпу — она считала, что и в деревне надо быть подтянутой и не изменять своим городским привычкам, — и ушла. А Саша, пригорюнившись, продолжала сидеть у окна. Рядом с нею, над столиком, висело красиво вычерченное Клавдией Григорьевной расписание. Глава пятнадцатая
СЛУЧАЙ В ПОЛЕ