В.Высоцкий 3 page

...В тесной комнатке уже было совсем светло, когда он растормошил самых больших любителей поспать: Парфения в дальнем углу и Таньчу, оставленную Микой досыпать на общем для них лежбище из кусков поролона. За собственную сонливость и девка, и парнишка были наказаны спешным проглатыванием едва ли не на ходу не разогретой тушенки и запиванием ее соком из своих фляг. Уже успевшие неторопливо, по‑человечески, перекусить Мика и Маха ожидали подельников у дверного проема, снаружи, молчаливо присев на корточки и покуривая одну сигарету на двоих, передавая её друг другу после двух затяжек на третьей. Через четверть часа после побудки и завтрака, из протяжного и монотонного, чуть ленивого городского ритуала превратившегося в быстрый рейдовый перекус, Хромой вывел подельников на разбитую, развороченную когда‑то давно гусеницами тяжелой бронетехники дорогу к Мосту.

Шли недолго, но тяжело, хуже, чем по развалинам; будто вспаханная асфальтовая мостовая заставляла все время сбиваться с ноги, перешагивать трещины и вывороченные комья застывшего битума, да при этом еще и внимательно смотреть под ноги, поэтому тот миг, когда из‑за угла дома открылся вид на Мост Маха позорно прозевала и поняла, что они пришли, только подняв голову и оглядевшись.

Маха никогда еще в своей городской жизни не видела таких грандиозных сооружений, да и саму Реку, угрюмо стоящую в бетонно‑гранитных берегах она увидела первый раз в этой жизни. Мост походил на огромный двухъярусный дом, поставленный поперек реки на могучие бетонные опоры причудливой фантазией какого‑то сверхъестественного существа. Может быть, именно про него, существо это, и говорили старики "бог" или "господь", вспоминая остатки забытых с годами ритуалов древней религии?

Добытчики расположились в нескольких сотнях метров от Моста, оглядывая смутно освещенный зев главного входа, в котором исчезали ржавые рельсы метро, выныривающие из тоннеля, расположенного как раз неподалеку от остановившихся добытчиков. Повыше этого входа открывался второй, для проезда обычных автомобилей, но добраться до него было сложнее: специальная эстакада, ведущая от наземных дорог ко второму ярусу моста, рухнула много лет назад, и сейчас только бетонные, массивные, но изрядно раскрошившиеся основания‑колонны указывали на то место, где она когда‑то находилась.

Едва остановившись, Маха привычно уже подставила плечо, на которое оперся Хромой, наблюдая за входом на мост и тихонько, будто бы про себя, похмыкивая. Оглянувшийся на них Мика хотел что‑то спросить, но, видимо, передумал и тоже пристально стал вглядываться в слабо освещенный зев входного тоннеля. И, как всегда, заторопился в ненужное время только Парфений.

‑ И чего встали‑то? ‑ заворчал он. ‑ Пошли бы, что ли, уже... а то так и до вечера простоим, на одном месте...

‑ Не суетись, ‑ посоветовал ему Хромой, то ли ленясь рассказывать о своих планах и наблюдениях, но, скорее, что‑то высмотрев на мосту из того, чего не увидели остальные подельники. ‑ Вот сунешься туда не во время, тогда и совсем спешить никуда не надо будет.

‑ А чего это не надо будет? ‑ не понял простого намека Парфений.

‑ А покойникам спешить некуда, ‑ засмеялся Мика, поддержав шутку старшего подельника.

‑ Хромой, ‑ негромко позвала из‑под его руки Маха. ‑ А ты разве тут не ходил?

‑ Ходил, ‑ ответил Хромой. ‑ И не так давно. Вот только Мост всегда проходишь, как первый раз. Характер у него такой... вздорный, что хочет, то и творит.

Маха только привычно передернула худенькими плечами. Про характер пустых районов, уцелевших домов, подземных переходов Хромой и Мика говорили часто и обсуждать их могли часами, но она не всегда понимала пока еще, каким таким характером могут обладать неодушевленные, давным‑давно покинутые людьми вещи?

Что бы чем‑то полезным занять себя, Маха решила рассмотреть повнимательнее закованную в набережную поверхность Реки. Угрюмые, темно‑серые воды, казалось, не текли, а замерли на месте, отражая на своей поверхности изнанку Моста, верхушки черных деревьев, подступивших к воде с противоположной стороны, каменный парапет набережной. Там же, на другой стороне Реки, к маленькой пристани, притулившейся у парапета, жался прогулочный пароходик, похожий больше на черно‑белую картинку из книжки, чем на настоящий водный транспорт. Махе показалось, что над пароходиком вьется невнятный сизый дым. Она присмотрелась внимательнее. Дым исчез, но стоило чуть отвести в сторону глаза, прихватывая пароходик боковым зрением, и дымок появлялся снова и тихонечко, никому не мешая, вился и вился себе над трубой.

А чуть дальше, по эту сторону Реки, на дороге вдоль парапета, Маха разглядела проржавевшие остатки автомобилей, брошенные здесь, наверное, еще в первые годы странного катаклизма, накрывшего серой пеленой город. Их было много, десятки и сотни, они перегораживали дорогу плотными рядами, и не хватало фантазии, что бы понять, куда и зачем ехали они в тот последний день своей автомобильной жизни, да и вообще, откуда взялось в городе столько автомобилей.

Маха, наглядевшись на оба берега, саму Реку и автомашины, застывшие на дороге, собиралась уже перенести внимание на спустившийся к набережной черный лес противоположной стороны, как Хромой, видимо, что‑то разглядев, или, наоборот, не увидев ничего опасного, скомандовал:

‑ Пошли вперед, прежним порядком. Парфений, ты первый, и ‑ не спеша, не увлекайся и слушай меня.

Парфений, проворчав что‑то себе под нос по дурной привычке оговаривать любое распоряжение от подельников, даже самое элементарное и понятное, поправил на плече лямку вещмешка и шагнул на бетонные шпалы, проложенные между двумя рыжими от ржавчины рельсами. Следом за ним ‑ Таньча, Мика... Маха, как и все эти дни, пошла следом за Микой, внимательно глядя под ноги, но успевая при этом и прихватывать краем глаза окружающее пространство слева, справа и перед собой.

А впереди был вход на Мост, освещенный сильными лампами, расположенными по верху арки тоннеля так высоко, что свет их днем слабел и казался совсем не нужным. Сразу за аркой было чуть сумрачно, но дальше легко можно было разглядеть огни, не менее яркие, чем при входе.

Едва маленькая колонна втянулась в мрачноватый, пусть и хорошо освещенный зев тоннеля, как бригадир скомандовал:

‑ Парфений, давай‑ка влево, там лесенка должна быть маленькая, и ‑ осторожно, не наступай на эти рельсы от греха...

Послушно свернувший влево Парфений принялся забавно подымать ноги, перешагивая через рельсы и выбираясь на узкую, мощеную бетонной плиткой тропку, идущую вдоль обветшалой, замшелой стены. Тропинка упиралась в железную, хорошо сохранившуюся лесенку в полдесятка ступенек, ведущую на неплохо освещенную, абсолютно пустую, зачем‑то заасфальтированную просторную платформу, расположенную под высоким, сводчатым потолком Моста.

Взобравшийся на платформу Парфений отошел чуть в сторонку, поджидая остальных подельников. Шедшая в арьергарде Маха, прогрохотав по металлическим ступенькам сапогами, удивленно застыла, поднявшись следом за Микой. Огромные, высотой в двухэтажный дом, не меньше, стены тоннеля слева и справа оказались прозрачными, и неожиданно яркий, не городской свет вливался в тоннель через разделенное металлическими рамами на большие квадраты толстое мутноватое от времени и отсутствия должного ухода стекло.

За стеклом шла давно забытая в городе, кажущаяся чужой и странной, жизнь. Легкий ветерок шевелил кроны зеленых деревьев на противоположном берегу Реки, вздымал белесые барашки волн на зеленовато‑бурой воде, гнал легкие облака по синему ‑ синему! ‑ небу.

Почему‑то едва не до дрожи в руках напуганная невероятным видением, Маха схватила за руку, чуть выше локтя, Хромого, и только тут заметила, как вся их группа встала в маленький круг, упираясь спинами друг в друга, плотно прижимаясь к стоящему рядом подельнику.

‑ Это... чего... ‑ произнес едва слышно Парфений, судорожно вцепившийся в рукоятку своего пистолета, но не имеющий ни сил, ни ловкости, чтобы быстро достать его из‑за пояса брюк.

‑ Говорят, ‑ хрипло, чуть прокашлявшись, сказал Хромой. ‑ Говорят, что это стекло помнит последний день, что так всё и было в городе до Катастрофы...

За стеклом, на длинных, с трудом различимых простым глазом тросах покачивались человеческие фигурки, в руках у которых изредка вспыхивали сиреневые огоньки электросварки.

‑ Наваждение такое, ‑ дрогнувшим голосом сказал Мика, переводя дыхание. ‑ Третий раз здесь прохожу, всегда пугаюсь, наверное, привыкнуть невозможно...

Немного успокоившаяся Маха незаметно оглядела обалдевшего, застывшего с чумовыми глазами навыкате Парфения, поеживающегося от открывшегося за стеклами стен пейзажа Мика, угрюмого, чувствующего себя не в своей, командирской тарелке Хромого и застывшую в непонятном, блаженном оцепенении Таньчу с приоткрытым ртом, из которого потянулась вниз тоненькая струйка слюны. Сознание малахольной девки отказывалось воспринимать светлый мир за стеклом, как что‑то давным‑давно и навсегда ушедшее из жизни города. Но вот, казалось, протяни руку, ударь по стеклу и выйди туда, где веет ветерок, где вода живо течет по бетонно‑гранитному руслу, где деревья не черные, а зеленые, и небо наполнено непонятной, но такой естественной синевой. И в тоже время, сама Маха отлично помнила, как всего несколько минут назад смотрела на бурую неподвижную воду, черный лес, серое небо и безжизненную громаду Моста, подпираемую огромным скоплением, настоящим кладбищем, мертвых автомобилей.

‑ Давай‑давай... Пошли... ‑ судорожно каркнул Хромой. ‑ Здесь всю жизнь стоять и смотреть можно...

Плотной группой, старательно выпихнув чуть вперед упирающегося Парфения, подельники двинулись по платформе, удаляясь от входа. Маха, идущая ближе всех к краю, с любопытством смертницы глянула туда, вниз, и увидела гладкие, блестящие, без единого намека на ржавчину рельсы, расположившиеся в глубокой выемке между платформой и стеклянной стеной. Заворожено переведя глаза с узких полос металла вверх, она с удивлением приметила горящие в полную силу гирлянды ламп под потолком, странные, белые балки, идущие через весь тоннель, какие‑то надписи на знакомом, но совершенно не понятном языке...

‑ Говорят, сюда еще заезжают поезда метро, ‑ сказал мрачно Хромой, и сам старательно прижимаясь к Махе, едва не сталкивая её этим старанием вниз с края платформы. ‑ И вот если увидишь поезд, пока стоишь тут, на перроне, то это уже полный конец тебе...

Странно, перепугано хрюкнув, услыхавший его слова Парфений едва ли не со всех ног бросился по платформе к затененному узкому выходу, обозначившемуся возле уходящего в непросветную темноту продолжения тоннеля. Прозевавшие его неожиданный рывок Мика и Таньча сбились с ноги, растерявшись: то ли догонять парнишку, то ли еще плотнее прижаться к прикрывающим им спину Хромому и Махе. А сам вожак, подавив в себе такое же паническое желание броситься, не оглядываясь, вслед за Парфением, деловито, но слегка дрожащим голосом констатировал:

‑ Ну и ссыкло же наш малой, сказано же ‑ если увидишь, пока тут стоишь...

Он не успел закончить фразу... со стороны выходящего на поверхность тоннеля, с улицы, откуда подельники и появились на станции, подошла тугая, сильная и свежая струя воздуха, настоящий тоннельный ветер. И вслед за ним ‑ неизвестно, чем вызванный и где‑то далеко зародившийся, начал приближаться странный звук ‑ шипящий, гремящий, наполненный запахом горячего железа и машинного масла.

Не однажды побывавший на железнодорожной станции города в те моменты, когда туда прибывал очередной эшелон с грузами извне, Хромой сразу узнал в приближающемся невнятном грохоте перестук колес и лязг межвагонных сцепок тормозящего поезда...

И тут же, перекрывая все звуки, стелящиеся по‑над платформой, в уши ударило рваное тяжелое дыхание и стук каблуков о старый, выщербленный и затертый миллионами ног асфальт...

...Маха содрогнулась всем телом, возвращаясь в привычный мир из сказки двоичного счисления и цифрового отображения памяти, открыла глаза и с неподдельным вниманием оглядела уютный, тихий дворик, будто только что, несколько часов назад, оставленный людьми. Здесь все дышало покоем, миром и прежней, безмятежной жизнью, и иллюзию эту портило только свинцово‑серое небо над головой и мертвая, будто выжженная земля под ногами. Странная нелюдь не чувствовала себя здесь чужой, как, наверное, не чувствовала в любом другом месте, где ей довелось побывать. Внедрение было главным, принципиальным условием её существования где бы то ни было.

Красиво очерченные, хоть и бледные, с сероватым отливом губы Махи растянулись в удовлетворенной улыбке. Пусть никто не видел её, но сдерживаться, гасить в себе на корню эмоции она не стала, ей нравилось быть, чувствовать себя настоящим человеком. Особенно в тот момент, когда заканчивался вынужденный процесс расчетов ситуации и планирования дальнейших действий. Теперь наступало время работы, воплощения в жизнь просчитанного и задуманного. Все, что требовалось для этого было проверено, проанализировано и взвешено настолько точно, насколько позволяли исходные данные, и будет корректироваться уже в процессе, при изменении обстоятельств или выявлении неточностей в первичных сведениях.

Несмотря на свою любовь и тягу к визуальному анализу прошлого, Маха нисколечко не пожалела, что воспоминания её оборвались едва ли не на самом интересном месте, вызвать их вновь к жизни не составляло труда, но смотреть теперь стоило только ради того заоконного пейзажа, увиденного на мертвой, заброшенной станции метромоста. Маха поняла, что ей очень надо побывать в том месте, где пейзаж этот жив, а не является лишь забытым отражением в стекле. И шанс такой совершенно неожиданно появился вместе новыми знакомцами Дяди. Возможность эту дополнял загадочный даже для такого человека, как Вечный, "Черный дом", некое место сосредоточения странных сил, способных рвать тонкую, но необычайно прочную ткань мироздания...

Теперь Махе оставалось только подать понятный сигнал, ожидающему его Дяде, этому вечному созданию странного серого города и его невольным гостям.

...подсев за столик к Бражелине, Дядя выждал, пока отойдет, исполняя заказ обласканная той девка‑официантка, и чуток хвастливо, но не обидно, как умел только он в городе, сказал:

‑ Подарочек от меня, Желька... вояки наши надоедать своим вниманием тебе не будут с полгода, а то и побольше...

‑ Вот дела! ‑ искренне обрадовалась женщина. ‑ И когда ты все успеваешь? Да, кажись, и дел особых с ними у тебя никаких не было?

‑ Да зачем мне с ними дела иметь? ‑ весело подмигнул Дядя. ‑ Просто переключил их с тебя на себя, вот и все. Давно не разминал старые косточки, пришла пора, значит...

‑ Помочь чем‑то надо? ‑ деловито уточнила Желька.

‑ По этому делу я и сам справлюсь... ‑ ответил Дядя. ‑ Пособить мне в другом надо.

Он оглянулся на столик, за которым тесно устроились Голицын, рыжая репортерша Нина, унтер‑офицер Воронцов, Кассандра‑Сова и Жанетка.

‑ Пришлым, что ли, помочь? ‑ уточнила Желька.

‑ Помочь уйти из города, ‑ кивнул Дядя.

‑ А как попали ‑ так же обратно не получается? ‑ полюбопытствовала женщина. ‑ Помнится, Антон со своей‑то... также и уходили...

Она едва заметно, чтобы не привлекать внимания, кивнула в сторону столика известного скандального романиста. Тот, о чем‑то тихо переговариваясь со своей подругой, которую Желька поостереглась назвать похабным прозвищем, прихлебывал из большого граненого стакана коньяк. Закуской Антону в этот вечер служили сигареты и мармелад, на который, впрочем, больше налегала его подруга, тоже не отказывающая себе в темно‑янтарном напитке.

‑ Там была другая история, ‑ улыбнулся Дядя, вспоминая с какими приключениями впервые смог попасть в город романист. ‑ А этим уходить надо через станцию... Но, вообще‑то, думаю, что мы сейчас с тобой спустимся вниз, в сауну, возьмем с собой девок, я вон Жанетку прихвачу, попаримся, отдохнем, как следует... ты ведь за этим сюда и пришла, верно, Желька? Там я тебе подробности и обрисую...

‑ С девчонками попариться я всегда только "за", ‑ засмеялась женщина. ‑ Не боишься, что негритянку твою отобью? Очень она мне нравится, да и, кажись, сама тоже не против побаловаться...

‑ Балуйтесь, балуйтесь, ‑ поддержал шутку Дядя. ‑ От нее не убудет, а уж от меня‑то ‑ тем более... Кстати, о прибылях и убытках... ты, кажись, как‑то говорила, что Баллонщик твой стал из доверия выпадать?

Бражелина мгновенно сосредоточилась, вспоминая, в самом деле она говорила такое Дяде, или он узнал о её затруднениях с один из ближайших помощников по каким‑то своим каналам.

‑...так вот, завтра твоему управляющему от меня деньги передадут, тысячу в золоте, вроде, как за мною съеденное и выпитое, ну, и аванс на будущее, сама знаешь, не люблю халявничать и быть в долгу по монетам, ‑ продолжил Дядя. ‑ Так ты проследи, как он перед тобой по этим деньгам отчитается... думаю, тут сразу все видно будет...

‑ У тебя сегодня день благотворительности? ‑ спросила подозрительно Желька.

‑ Нет уж, ‑ засмеялся Дядя. ‑ Ты же знаешь, я за "просто так" ничего не делаю... Завтра ведь эшелон приходит? Так вот, экспедиторы в городе надолго не задержатся, тут же обратно рванут...

‑ Тоже ‑ твоих рук дело? ‑ уточнила Бражелина еще более подозрительно.

‑ Неважно, ‑ отмахнулся Вечный. ‑ А важно то, что экспедиторам срочно связь нужна будет, вот и стартуют обратно тут же после разгрузки. На городские телефоны, сама понимаешь, надежды очень мало, можно и дозвониться, куда надо, а можно и сгореть за минуты, только трубку взяв. Значит, надо будет им вырваться из города и по рации доложить свежую новость. За которую кому‑то могут и орденок навесить...

‑ Вот даже как... ‑ будто бы про себя, вполголоса протянула Желька.

‑ Этих вот парней и девок, ‑ Дядя легонько кивнул в сторону их столика, ‑ надо в эшелон подсадить... тихо‑мирно, незаметно... да и проедут‑то они всего верст двадцать, не больше...

Бражелина еще раз внимательно оглядела странную компанию чужаков за столиком. Офицерская выправка подполковника Голицына и солдатские манеры Воронцова бросались в глаза даже не особо просвещенной в армейских тонкостях городской хозяйке. Видимо, это её "прочтение" внешности гостей Дяди отразилось на лице Бражелины, и абориген поспешил замять возникшую неловкость:

‑ Всё узнаешь внизу, ‑ сказал Вечный. ‑ Там будет детальный разговор...

‑ Хорошо, ‑ согласилась Желька. ‑ Сделаю, как ты просишь, это не трудно, тем более, говоришь, эшелон обратно тут же погонят.

‑ Ну, значит, это дело принципиально порешали, ‑ удовлетворенно подвел некий промежуточный итог Дядя. ‑ Пора и отдохнуть... собой, так сказать, заняться...

Резко развернувшись всем телом к столику, занятому пришельцами, Дядя жестом подозвал к себе Жанетку, и та очень быстро, торопливо, почти подбежала к нему. Впрочем, в её торопливости не было нелепой собачьей преданности, мол, хозяин зовет, девка просто спешила туда, куда ей хотелось спешить по собственному желанию, совпадающему с желанием её мужчины.

‑ Слушай‑ка, нас тут Желька в сауну приглашает, ‑ оповестил мулатку Дядя. ‑ Ты же не против? Не боишься, что тебя она там соблазнит?

‑ Не боюсь, ‑ засмеялась Жанетка. ‑ Я и сама, кого хочешь, соблазню... А ты?

‑ Я‑то в обязательном порядке присутствую, ‑ успокоил мулатку Дядя. ‑ Только для начала, подымись ты на второй этаж, глянь, чтобы для наших гостей комнаты приготовили. Ладно?

Жанетка послушно кивнула, тут же выискивая глазами ближайшую официанточку, чтобы вместе с ней отправиться наверх, в комнаты для гостей этого заведения.

‑ Не хмурься, ‑ попросил Дядя Жельку. ‑ Тебе я, конечно, полностью доверяю, но вот твоим девкам ‑ не очень. Да и не столько в доверии тут дело... Знаешь ведь фразу: "Мы в ответе за тех, кого приручаем"? Вот и не хочу я о себе плохую память оставить... Считай пока, что каприз это мой... вот так.

Жанетка ушла наверх в сопровождении одной из девок, кажется, как раз той, что и понравилась Бражелине, коротко попросив компанию пришлых: "Дождитесь тут меня, я скоро..." Дядя продолжил о чем‑то беседовать с Желькой, но теперь их разговор носил совершенно не деловой характер, похоже, что они, подобно большинству старинных знакомцев в таких случаях, просто вспоминали памятные события общего прошлого.

Воспользовавшись моментом, Голицын и Ворон накоротке пересказали друг другу, как добирались до места встречи. Впрочем, больше говорил, естественно, подполковник, ведь по сути Алексею рассказывать было нечего, их с Совой переход из бункера Дяди до этого заведения прошел абсолютно без приключений.

‑ Никак понять не могу, ‑ вмешалась в мужской разговор рыжая репортерша. ‑ Зачем это Дядя при нас такое устроил? Напугать что ли хотел? Так мы и так послушные, как овечки. Деваться‑то некуда, никто другой нас из города до "Черного дома" не выведет так скоро...

‑ Пугать ему нас незачем, ‑ чуть подумав, ответил Голицын. ‑ Наверное, сперва просто не хотел нас от себя отпускать, чтобы потом не искать по всему городу, тут ведь всякое может произойти, вспомни его рассказы... Ну, а потом...

‑ Потом ему не до вас было, ‑ неожиданно сказала Сова. ‑ Он свое дело делал, а вы просто присутствовали, как бы, для мебели...

‑ У тебя опять пробудились способности? ‑ иронично удивился Голицын.

‑ Ну, не то, чтобы пробудились... ‑ слегка смешалась Сова. ‑ Просто это же очевидно...

‑ Жаль, ‑ искренне констатировал подполковник. ‑ Иначе ты бы очень нам всем помогла. А у тебя, Ворон, какие предчувствия?

Алексей пожал плечами. Никаких вызывающих опасения предчувствий он не испытывал уже давно, едва ли не со времени последнего своего рейда, после которого и попал вот в эту передрягу сначала в "Черном доме", а потом и тут, в чужом городе.

‑ Тогда остается только надеяться на лучшее, ‑ подвел черту под разговором подполковник.

К этому моменту в зальчик вернулась Жанетка и тут же, не присаживаясь к столу, заявила:

‑ Для вас всё готово... любая девка тут вам комнаты покажет, мужская ‑ отдельно, женская ‑ отдельно... можете хоть сейчас идти, отдыхать. А завтра уже, к вечеру, на станцию.

‑ А здесь еще посидеть не возбраняется? ‑ вежливо уточнил на всякий случай Голицын.

‑ Да все заведение в вашем распоряжении, ‑ весело подмигнула мулатка. ‑ А если еще чего, по мужской или по женской части, понадобится, вы только девкам намекните, все будет, как захотите...

Она, похоже, очень гордилась тем, как здесь принимают и уважают её мужчину и его гостей.

‑ Сама‑то сейчас куда? ‑ будто бы для поддержания разговора спросил Ворон, посчитав, что совместный поход по городу дает ему право на маленькое любопытство.

‑ Да мы с Дядей и Бражелиной в сауну, ‑ пояснила мулатка. ‑ Они же старые знакомцы, есть о чем поговорить‑вспомнить, не только ж по делам толковать, отдыхать тоже надо...

‑ Ну, а с людьми‑то пообщаться можно? ‑ спросила Нина, видимо, по репортерской привычке. ‑ Вон, с писателем, например...

‑ Отчего нельзя? ‑ удивилась Жанетка. ‑ Общайтесь, если хочется, вот только...

Она чуток замялась, обдумывая, как выразить свою мысль, но Голицын опередил девку:

‑ Но только без особых откровений, в пределах разумного. Я правильно понимаю?

‑ Ну, да, ‑ согласилась мулатка. ‑ Зачем всем знать, как вы сюда попали? Да и вообще, сами знаете, на иногородних у нас без особой симпатии смотрят...

...Дядя и Бражелина уже поднялись из‑за столика, собираясь пройти в подвальное помещение, в сауну, как к ним немного робко, но решительно подошла одна из официанток с маленьким подносиком в руках.

‑ Вот, просили передать, ‑ набравшись решимости, сказала девка, заглядывая в глаза Дяди.

‑ Мне просили? ‑ усмехнулся он.

‑ Сказали: "Сама знаешь кому"...

‑ И кто же так сказал?

‑ Да пузырь совсем, ‑ официантка показала ладонью расстояние от пола чуть больше полуметра. ‑ Подскочил к дверям, сунул вот посылочку, а сам ‑ бежать, такого разве догонишь, чтоб расспросить? На ходу только и крикнул, сама, мол, знаешь, кому это.... Я вот подумала ‑ а кому ж еще?

‑ Тут все такие сообразительные? ‑ риторически поинтересовался Дядя у приостановившейся рядом с ним Бражелины и снова обратился к девке: ‑ И чего ты с таким умом‑то тут в официантках крутишься...

‑ Да я ж не только на стол подаю, ‑ серьезно пояснила девка. ‑ Когда надо, то и по‑всякому могу, только скажите...

‑ И нравится так‑то? ‑ спросил Дядя довольно глубокомысленно, хотя в глазах его уже забегали веселые, озорные искорки.

‑ Если человек хороший, то и приятно бывает, ‑ откровенно ответила девка. ‑ А если что, то и потерпеть можно... только тут, у нас, редко какие придурки бывают, это ж не на улице, когда в подворотне всем конгломератом пользуют...

‑ Далеко пойдешь, девка, ой, далеко... ‑ высказал, будто самому себе, Дядя, подхватывая с подноса небольшую пластиковую фигурку Буратино.

Кукла, видимо, долго пролежала на улице, и краска с коротеньких штанишек, курточки и колпачка слезла совсем, превратив фигурку в этакого голыша, правда, с четко обозначенной одеждой. И длинный нос игрушки затупился, стал больше похожим на сигаретный окурок, тем более, что был измазан чем‑то тускло‑серым.

‑ Ну, и что это такое? ‑ с брезгливой осторожностью потыкала пальцев в лежащую на ладони Дяди куклу Бражелина, когда тот легким, игривым шлепком отправил официантку исполнять её не только официантские обязанности.

‑ Это, Желька, талисман... хотя, нет, талисман ‑ это то, что при себе носят, вроде бы, на счастье, а это, наверное, просто знак, ‑ чуть задумчиво сказал Вечный. ‑ Знак согласия... значит, есть кому моих гостей до "Черного дома" проводить... нам‑то с тобой не с руки как‑то за городом шляться... понимаешь?

‑ Вот ведь правду, получается, говорят, что ты очередную нечисть приручил, ‑ с укоризной сказала Бражелина. ‑ И охота тебе со всякой нежитью якшаться, будто людей в городе мало...

‑ Эх, Желька, с такой вот нежитью пообщаться ‑ только на пользу себе, да и кому другому выходит...

Дядя по‑дружески прихватил женщину за талию и слегка подтолкнул по направлению на выход из зальчика...

В этот последний в городе вечер Ворону в очередной раз, примерно так же, как в вертепе, показалось, что он присутствует при театральной, ну, или кинематографической постановке. После почти суточного безделья в заведении, принадлежащем то ли Бражелине, то ли самому Дяде на паях с Бражелиной, то ли вообще третьему лицу с первыми двумя крепко‑накрепко связанному, четверка невольно попавших в этот странный город взрослых людей в шумной компании подростков, которую здесь почему‑то именовали заумным словом "конгломерат", прошла на территорию железнодорожной станции. Миниатюрные Нина и Сова, да и некрупный габаритами Алексей Воронцов прекрасно маскировались этой группой, выпадал из общей массы, пожалуй, один лишь подполковник, но он всю дорогу старательно сутулился, шел, чаще всего склонив голову, и тоже не очень‑то бросался в глаза возможным случайным наблюдателям.

Остановившись на углу одного из мрачноватого вида пакгаузов, совсем рядом с прибывшим и теперь интенсивно разгружаемым эшелоном, конгломерат вел себя шумно, бесцеремонно, задорно и весело. Мальчишки хватали своих подруг, которых, на удивление, было едва ли не вдвое меньше, за недозрелые еще грудки, с откровенной наглостью лапали между ног, изображали малопристойные телодвижения, имитируя спаривание чуть ли не на ходу. Кто‑то хлебал из горлышка захваченной с собой бутылки неестественно бордовое и пахучее вино, практически все курили одна за другой сигаретки, явно выданные им из запасов главного режиссера этого спектакля. И, конечно же, буйство и шум конгломерата, вместо привлечения к себе внимания, оставался совершенно незаметным для грузчиков и других станционных тружеников. Ведь такая картинка была привычной для них, подростки частенько наведывались на станцию просто от скуки и вели себя сегодня так же, как всегда. Самым главным для станционных работяг было то, что пришедший конгломерат не мешал работать, не лез нахально в вагоны, не суетился под ногами во время переноски грузов, не выклянчивал сигаретки у занятых учетом бухгалтеров.