Три круга Дантова ада 5 page

лей наших душ ее содер­жание не могло больше "подпитывать надежды враждебных элемен­тов", быть источником "нежелательных" слухов.

Но понадобилась еще одна, решающая победа на Курской дуге, чтобы маятник качнулся, наконец, и в наших "трудармейских" лаге­рях к добру. Наступило время, хоть и частичных, но жизненно важных перемен, самой главной из которых была остановка конвейера смерти. В бесконечном темном тоннеле мелькнул впереди еле различимый, слабый, но обнаде-живающий свет!

- Боже мой! Теперь нас, может быть, оставят в покое и даруют жизнь! –

с тайной радостью говорили при встрече доходяги, желая если не себе, то хотя бы другим людям выжить.

Это было в июле 1943 года - года крутого перелома в истории страны

и в нашей "трудармейской" жизни. Нам великодушно позволили жить,

чтобы трудиться, увеличив нормы питания.

Оставшиеся в живых сработали первую очередь объектов Челябме-таллургстроя НКВД СССР, как теперь стал называться Бакалстрой. Будто

в память погибшим в высоту поднялись и дали продукцию доменные и электросталеплавильные печи, прокатные станы, коксо­химические батареи, бакальский железный рудник. Выплавленный металл превращался в танковую броню, пушки и автоматы, "катюши" и солдатские каски - во все то, что помогло очистить советскую землю от фашистской нечисти.

Но знает ли кто-нибудь в нашей стране о трудовом вкладе совет­ских немцев в возведение Челябинского металлургического комбина­та? Никто не знает. Не найдете вы никаких следов ни в Челябинске, ни в Нижнем Тагиле, ни в Краснотурьинске, ни в других местах и весях, где трудились и умирали в войну советские немцы. А почему?

Почему до сих пор нам, немцам старшего поколения, приходится отвечать на подозрительный вопрос: "А чем занимались вы во время войны?" И не ответишь, ибо никаких письменных следов, никаких наград, никаких льгот! И ни одного слова в официальных документах и прессе на протяжении полувека! Да и теперь говорится об этом нехотя, сквозь зубы... Замалчивание на уровне государственной пол­итики - это тоже способ борьбы с неугодны-ми. Убийственный способ!

Тогда же мы верили, что справедливость восторжествует. Не может не восторжествовать! Надо только, чтобы быстрее кончилась война, и все образуется, все снова станет на свое место... Ведь сколько горя пережито, сколько жизней положено, сколько свершено! Не может не быть зачтено!

Подспудное, неосознанное стремление приобщиться к общенарод­ному делу борьбы с фашистскими захватчиками нашло у нас, в Челябметаллург-строе своеобразное проявление в таких новообразованиях, как "трудовой фронт" и "трудовая армия". В официальных докумен­тах таких терминов вы не найдете. Это плод немецкого "народного творчества". Как и выражение - "курская дуга", которым обозначали цепь важнейших объектов Челябметал-лургстроя - ТЭЦ, доменных печей и проката. А "Боевые листки" и воспри-нимались как оператив­ные сообщения с передовой.

Ласковым фронтовым словом "ястребок" называли шоферы свои юркие полуторки, стремительно, насколько это позволяла газогенера­торная уста-новка, носившиеся по стройке.

- Ястрепок сахлёх, котелёк - под сиденьем! - такой диалог, ставший нарицательным, будто бы состоялся по телефону между шоферами-смен-щиками.

- Ну как, не сахлёх твой ястрепок? - незлобно подшучивали после того над шоферами газогенераторных автомашин.

Строительная многотиражка в унисон со сводками Совинформбюро сообщала о новых промышленных объектах, сданных в 1944 году: еще одна доменная печь, еще один прокатный стан, еще одна очередь коксохимиического завода и еще один котел теплоэлектроцентрали. "В труде, - как в бою!" - таков был рефрен этих победных сообщений.

К нему хотелось добавить: вдвое быстрее, чем раньше, и вдвое меньшим числом. Вот что значит сносно кормить людей! Почему это нельзя было сделать с самого начала?..

Утверждают, что сознание людей и их земные дела есть частичка и плод космопланетарной связи. Если это так, то небу было угодно, чтобы именно весной были повергнуты в прах два жесточайших тира­на Земли. В лучший из весенних месяцев - в мае суд праведный отправил в бензиновый костер кровавого Гитлера, открыв перед людь­ми всего света новые надежды на жизнь, на будущее.

У советских немцев отняли все: малую родину, автономию, иму­щество, кров, семью, личную свободу, честь. Взамен наградили нена­вистным клей-мом пособника врага, изменника Родины, фашиста, виновника всех бед народных. Так мог ли быть еще народ, который жаждал победы над винов-ником всех бед - германским фашизмом - сильнее, чем они, советские немцы?

И вот пришла она, долгожданная, кровью и слезами омытая, вели­кая Победа! Прогремела, засияла разноцветьем столичных салютов. Помню я тот день: вывесил на лагерных воротах полотнище с собст­венноручно выведен-ным словом "Победа!!!" Но никто почему-то не орал от радости, не обнимал-ся и не плясал, как потом мы видели в киножурналах. Встретили тихо, будто усталые путники, присевшие после долгого, утомительного пути. Чуяло сердце: нескоро нашим невзгодам наступит конец. Это только радость кончается враз, а горе потому и держится, что никому ничего не стоит - ни денег, ни хлопот. Да и сколько разрушений принесла война. Гитлером раз-вязанная, сколько работы впереди! Видно, нам расхлебывать - немцы же, хоть и советские.

Предчувствия не обманули нас, все осталось, как было, без изме­нений. На вахте по-прежнему восседал вооруженный вохровец, отве­чавший за на-личие "немецкого поголовья". Сохранялся "смягченный" временем, но тем

не менее лагерный режим. Возвращение отнятых свободы и доброго имени, права на личную жизнь, семью и даже проявление чувств, на политическое доверие, равенство в обществе, на справедливость были по-прежнему недо-сягаемы, а положение - неопределенным. Будто невесомость, подвешенное состояние какое-то, когда человек гребет руками и ногами, а сдвинуться с места не может: нет опоры.

Мир застыл вокруг нас, будто в ледниковую эпоху вернулся. Мы оста-вались "трудмобилизованными" с барачной вонючей неустроен­ностью и клопами, неизменным котелком и вечным ворчанием желуд­ка на нехватку еды.

Прошел победный 1945-й, медленно, по-черепашьи прополз 1946, а о нашем "деле" никто не вспоминал. Потерялось оно в бесконечных кремлев-ских лабиринтах. Никто персонально за него не брался. Все ждали, куда отнесет ветер дымок от трубки Самого, туда и повернет Берия нашу судьбу.

Не вписывались мы в советское общество, еще не отошедшее от эйфории победы над фашистами. Заигрывая с поверженным врагом на Западе, режим продолжал мстить советским немцам на Востоке. К тому же, начиная с 1943 года, в местах, куда депортировали немцев, интенсивно накапливался новый "враждебный материал". С Кавказа и Закавказья, из Крыма и Прибалтийских республик, из Калмыкии по проторенной советскими немцами дорожке по-тянулись эшелоны "те­лячьих" вагонов, увозивших в ссылку новых изгоев общества, подо­бранных по национальной принадлежности. Вопрос "немец-кий" утратил свою исключительность и мог рассматриваться только в ком­плексе с другими.

Как промежуточное решение в начале 1947 года была "отменена" "трудармия". Наше освобождение состояло в том, что вокруг бараков срыли опоры проволочного ограждения, а "личный состав" лагеря за­числили в штат Челябметаллургстроя МВД СССР и передали под власть коменданта. Теперь не у начальника лагеря или колонны, а у коменданта вчерашние"трудмобили-зованные", ныне "спецпоселен­цы" должны были испрашивать разрешение на каждый свой шаг.

Нам великодушно разрешили иметь семью. Не смешанную, прав­да. Русских девушек, отважившихся на "связь с немцем", "прорабаты­вали" на комсомольских собраниях, "несоюзную молодежь" вместе с родителями вызывали "на ковер", в том числе и к оперуполномочен­ному МВД. Уговаривали, убеждали, угрожали. Иногда безуспешно: реальная жизнь не вписывалась в придуманные политические схемы. Ничего не сдерживало людей одинаково обездоленных, не имевших ни жилья, ни документов, ни имущества, ни средств на его приобретение. Условные супруги - не только молодые - продолжали жить в прежних своих бараках, лишь иногда разделяя случайный ночлег. Не был иск­лючением и я, принесший в семью Вальдбау-еров главное свое богат­ство - котелок.

Помог бедолагам бывший начальник лагеря Сиухин, отмерив сво­ими коротконогими шагами по десять соток земли на каждого для строительства времянок. Он же дал шуточное название новому поселку - "Фрицбург". До сих пор стоит он у въезда в совхоз "50 лет СССР", застроенный добротными домами.

Точка опоры - твердая, сталинская - появилась в конце 1948 года. В один из дней заведующая начальной школой, в которой я уже два года работал учителем, сказала:

- Приехал из района человек с плохими вестями.

- Что, опять нас выселять будут?

- Нет, наоборот...

На следующее утро в набитом до отказа клубе нам прочитали Указ Президиума Верховного Совета СССР о том, что мы, немцы, как и некоторые другие народы, выселены из своих родных мест навечно и выезд с места поселения без особого разрешения органов МВД карает­ся каторжными работами до 20 лет.

И попросили расписаться, что с Указом ознакомлены.

Теперь все стало на свои места. Затянувшаяся на три с половиной года неопределенность закончилась. Нас возвели в ранг спецпоселен­цев - узаконенных изгоев социалистического общества. Всех - и ста­рых и малых. И тех, кто только родился, и тех, кому еще предстояло появиться на свет. Образовался особый вид наследственности - от спецпоселенцев мог родить-ся только спецпоселенец с несмываемым клеймом государственного прес-тупника. Весь народ, меченый тавром презрения, неприкасаемости, навечно, а не на век одного "виновного" поколения или одной "преступной" жизни поставленным. Даже те, кто за немцев замуж выйти осмелился, - мечеными стали, будто проказой заразились. Освобождались лишь немки, вышедшие замуж за пред­ставителя "правильной" нации.

Начался новый, послевоенный этап в антинемецкой, во внутрисо­юзном исполнении, политики Сталина - жизнь под сапогом комендан­та, чаще всего очумевшего от власти самодура из всесильного НКВД-МВД. Суть этой политики заключалась в том, что прикованные к новым местам обитания в иноязычной среде, без своих школ и учите­лей, подгоняемые вездесущим "образом врага", немцы должны будут стремиться к освобождению от своего национального клейма, к слия­нию с окружающей русской языковой и культурной средой. Это было развитие старого лозунга: "Советские немцы должны исчезнуть с лица земли!". Геноцид физический сменился геноцидом духовным.

Это был третий этап в цепи антинемецких репрессивных акций, сравни-мых лишь с энциклопедическим Дантовым адом.

Первым этапом - первым кругом Дантова ада - была депортация обобранных до нитки, лишенных родины и государственности, окле­ветанных ложным обвинением, униженных людей.

За ним последовали заточение в концентрационные лагеря муж­чин и "мобилизация" в "трудармию" женщин, каторжный труд, смертельные условия существования оставшихся "на воле". В результате этих мер немецкое население в стране сократилось с 1,5 миллиона человек в 1939 году до 1,1 миллиона в 1949 году. А если учесть, что на послевоенные 1947-1949 годы приходится наиболее высокая рождае­мость в немецких семьях, соединившихся и вновь образовавшихся после "трудармии", то можно утверждать, что число умышленных жертв было значительно больше, чем 400 тысяч человек.

Спецпоселение - это рожденная эпохой социалистического строи­тельства форма ограничения свободы граждан СССР - "врагов нового общественного строя". С ее помощью был ликвидирован "последний эксплуататорский класс" в нашей стране - кулачество (числом в 990 470 человек), большая часть которого сгноена в сибирской глухомани и на Севере. На вечное поселение в Казахстан и Сибирь ссылали тех предста-вителей интеллигенции, которых не расстреляли и не обрекли на смерть в колымских лагерях. К вечному поселению были присуж­дены чудом не расстрелянные и не погибшие в лагерях "враги народа" после отбытия двойного или даже тройного срока.

Теперь на этот испытанный десятилетиями режим переводились наказанные Сталиным народы: 1 124 931 немцев, 316 717 чеченцев, 165 259 крымских татар, 83 118 ингушей, 81 475 калмыков, 63 327 карачаевцев, 47 284 турков-месхетинцев, 42 112 греков, 40 162 балкарцев, 12 465 болгар, 8843 курдов...

Декларативной целью тотального переселения народов, учрежде­ния над ними надзора МВД было наказание за несуществующую вину. Действительной - устрашение для еще не задетых репрессиями наро­дов Советского Союза. Конечная цель акции - устранение "наказан­ных" наро- дов путем принудительной ассимиляции, главным образом, руссификации. Реализация этой "тихой", "бескровной" сталинской формы геноцида возлагалась на органы надзора - МВД с его системой спецкомендатур. "Мудрая" сталинская национальная политика вела к запланированному полному слиянию всех по отдельности и в целом - этносов страны.

Не допуская изменения места жительства и возможности собраться в национально компактные группы, спецкомендатуры должны были остановить развитие национальной культуры, образования, рост ин­тел-лигенции, социальной и политической роли отдельных народов. Вездесущие органы МВД - МГБ использовали свои механизмы для социальной изоляции спецпоселенцев, оставив за последними только одну, рабскую роль - занятие неквалифицированным физическим трудом.

Как и представители других депортированных народов, немцы бы­ли лишены права занимать посты, связанные с подписью документов, быть награжденными орденами, медалями и грамотами, избираться в Советы, партийные, профсоюзные органы и даже в президиум собрания. Спецпоселенцев не принимали в партию и комсомол. Их фами­лии запрещалось упоминать в печати. Названия этих народов были изъяты из статистических сборников, учебников, справочников, эн­циклопедий - из самой истории.

Одним росчерком золотого пера из реестра "братских народов СССР" было вычеркнуто двенадцать "провинившихся" национально­стей. Над ними, как над утопленниками, замкнулась болотная гладь немоты, оставив лишь расходящиеся круги страха.

Советские немцы из "зоны" за колючей проволокой переводились в "зону", безмолвие которой оберегал теперь спецкомендант, опираясь на доклады старших по "десятидворкам" и добровольных доносчиков. В отличие от проволочной, эта "зона" была уготована навечно, пока существуют немцы как народ. Им, отверженным, давали понять: хо­тите, чтобы исчезла "зона", - быстрее русифицируйтесь!

Как все это выглядело в жизненной повседневности, я помню сам.

Но интересны воспоминания людей из разных мест. Вот что поведала мне Елизавета Степановна Шиц из села Люксембург. Их село возник­ло в Киргизии задолго до войны, но в 1946 году всех его жителей объявили спецпоселенцами и поставили над ними коменданта, кото­рый был главнее, чем председатели колхоза и сельсовета вместе взя­тые.

- Спецпоселенцы... Никто нас специально сюда не поселял, мы сами в 1928 году приехали, - до сих пор не может успокоиться Елиза­вета Степановна. - Дальше переезда по улице ходить нельзя, там Кант начинается. Кто-нибудь увидит, доложит коменданту, - пять суток ареста! На колхозное поле и то по разрешению районного МВД ездили. А во Фрунзе - это 15 километров от нас - уже разрешение из респуб­лики иметь надо было! И русские и киргизы на нас, как волки, смот­реть стали. Помню, идем мы с мамой за переезд, она шепчет мне: "не говори по-немецки, обругают фашистами и камнями забросают!" Де­сятилетки у нас не было, в Кант учиться ходили, так наших ребят до самого 1970 года по дороге в школу и домой русские мальчишки били. За что? Почему? Разве немцы - не люди?

Представление о реальном положении наших, советских немцев и "правах" под властью спецкомендатуры даёт рассказ Егора Егоровича Штумфа. Он возвращает нас в 1946 год, когда формуляры многих "трудмо-билизованных" - без их согласия, конечно, - перекочевывали из второго отдела Челябметаллургстроя в сейфы новой, сверхсекрет­ной стройки МВД, зашифрованной под стройуправление № 859, или так называемый "Челябинск-40".

Теперь ни для кого уже не является секретом, что рядом с ураль­ским городком Киштымом в глубокой тайне тогда началось сооружение первого в нашей стране завода по обогащению урана и получению исходных материалов для изготовления атомной бомбы.

Понаслышке мы в Челябметаллургстрое, конечно, знали, что "Киштым-Бултым" связан с "атомом". Это и интриговало, и настора­живало. Дело было неизведанным, опасным, поэтому не случайно самой подходящей рабочей силой были признаны "трудмобилизованные" немцы. По мысли Берии, это был бросовый человеческий мате­риал, которым можно было рисковать. Вроде подопытных кроликов... Эти предположения подтвердились, когда вскоре там произошел взрыв, и вдоль берущей начало из-под Киштыма реки Течь на много километров вниз по течению отселили все население.

На первых урановых рудниках тоже использовалась немецкая раб­сила. О том, как из-под Киштыма перевозили людей на эти рудники и рассказывал Егор Егорович.

- Вначале я работал на строительстве подземного завода, а потом как-то само собой получилось, что попал на оцепление, в Тюбук, на лесозаготовки.

И осенью 1951 года, нас, теперь уже спецпоселенцев - людей семейных, с маленькими детьми, без каких-либо церемоний посадили в товарные вагоны, оборудованные строже, чем для заклю­ченных, и повезли на юг. Имущества тогда ни у кого не было, и в вагоны наталкивали по 40 - 50 человек. Сопровождающие конвоиры своеобразно позаботились о нашем питании: в дверях вагона оставили щель - ровно такую, чтобы не могла пройти голова человека, но можно было просунуть булку хлеба и другую нехитрую еду. Ее покупал в вагоне-магазине на собранные деньги доверенный человек. Никто не имел права общаться с посторонними. Для этого поезд сопровождало 79 конвоиров с 20 собаками. Я их специально считал, когда нас на перегоне выпускали на прогулку. Особенно впечатляющее зрелище представлял собой наш поезд ночью, когда он змеей изгибался на поворотах. Мы видели, как вдоль всех вагонов, будто праздничная иллюминация, горели гирлянды электрических лампочек. Сомнева­юсь, чтобы с такими предосторожностями перевозили даже особо опасных преступников. На двенадцатые сутки мы прибыли в Ленинабадскую область, в неведомую горную щель, где в толще камня добывался уран и еще более опасная для здоровья человека ртуть. Для человека, но не для нас. Ведь мы для властей сначала были "выселен­цами", потом лагерниками, "трудармейцами", а теперь - спецпоселен­цами. Все равно - пятый сорт...

Признаюсь, меня, пережившего и перевидевшего немало в лаге­рях, рассказ этот просто-таки ошеломил. Неужели даже в 1951 году, когда давно кончилась война, которой пытались объяснить принятые по отношению к нам чрезвычайные меры, людей - семейных, с детьми - можно везти, как скот, в товарных вагонах, просовывая в щель скудную еду? А ночное освещение, а конвой?

Небольшое это воспоминание я привел здесь для того, чтобы чита­тель понял: не кончилась для советских немцев "зона" ни в 1945-ом, ни в 1951 году. Как были они изгоями, лишенными права свободно распорядиться собственной жизнью, такими и остались. Будто про­клятье опустилось над их головами!..

...Весна 1953 года очистила Землю от второго кровавого тирана, за которым тянется едва ли не больше невинных жертв, чем их принесла четырехлетняя, невиданная по жестокости Великая Отечественная война. Подобно зверю, поедающему собственных детей, учинил он геноцид против более десяти народов СССР. Советские немцы - только одна из сталинских жертв, пропущенная через мясорубку трех после­довательных этапов геноцида: депортацию, советские концлагеря и спецпоселение.

За 15 лет, прошедших с 28 августа 1941 года по 13 декабря 1955 года, когда вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР "О снятии ограничения в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении", советские немцы понесли неисчис­лимые людские и моральные потери. Неисчислимые - поскольку на учет был поставлен запрет. Само наше существование окружено было молчанием, строгой секретностью - стране не положено было знать о том, что есть мы, российские немцы.

Как уже говорилось, немецкий народ СССР после войны недосчи­тался почти полумиллиона человеческих жизней - мужчин, женщин, детей. Это каждый третий от их общего числа. Особенно много было загублено мужчин, и немало вдов и несостоявшихся жен первыми проторили дорогу к асси-миляции, породив инонациональных детей и тем освободившись от режима.

Невосполнимыми были утраты нравственные. За колючей прово­локой и вышками лагерей, за цепью конвоиров с овчарками на повод­ке, за стеной недоверия, клеветы и унижений остались вера в политическую справедли-вость, социалистическую законность и пра­вопорядок, в гуманность совет-ского общества. Место отличавшего на­ших немцев патриотизма, веры в советскую власть и даже мировую революцию заняли равнодушие, песси-мизм, а еще больше - всесиль­ный Великий Страх.

15 лет жизни в изоляции от общества безвозвратно поглотили ве­ками хранившиеся ценности материальной и духовной культуры, на­следственные от предшествующих поколений европейские традиции, народные обычаи. Невосполним урон, который нанес сталинско-бериевский режим немецкому литературному и народному языку. Факти­чески полностью была уничтожена национальная интеллигенция.

Трагичней всего, однако, является то, что приведенные в действие в черное время механизмы геноцида, ассимиляции и руссификации, про-должают действовать и сегодня. Часы, отсчитывающие время су­ществова-ния советских немцев, продолжают исправно идти. Несмот­ря на происхо-дящие в обществе изменения, на перестройку.

Доказательство тому - реальный индикатор состояния народа – его язык.

Так, если в 1939 году в СССР немецкий язык в качестве родного назвали 95 процентов населения, а в 1959, вскоре после снятия режима спецпосе-ления - 75, то в 1979 году - только 57,7 процента (по одному проценту ежегодно). Реально же этот процесс идет намного быстрее, поскольку насле-дование языка и других элементов культуры происхо­дит непосредственно

от одного поколения к другому. С уходом из жизни поколения довоенных лет рождения, представители которого еще владеют разговорным языком, немецкий язык практически исчез­нет вообще.

Те же процессы происходят и в сфере национальной культуры, народных обычаев и традиций. Например, по данным социологиче­ских исследований, немецкие народные песни из 70-летних граждан знают 90 процентов, из 50-летних - 45 процентов, а их дети - не знают совсем. Такое же положение – со знанием и соблюдением народных обычаев и традиций.

Как уже говорилось, драконовские меры сталинизма губительно отразились прежде всего на немецкой интеллигенции. В Киргизии, на-пример, из занятых в производстве немцев только 14 процентов состав- ляют служащие. Если условно относить к интеллигенции людей с высшим образованием, то по данным переписи 1979 года на 1000 человек немецкого населения их было только 30 (для сравнения: из числа уйгуров - 40 человек, узбеков - 48, киргизов - 90, русских - 114). Особенно мизерна доля твор-ческой и научной немецкой интеллиген­ции. Причем, ежегодно в Киргизии идет на убыль число студентов немецкой национальности: 1,36 процента от всех студентов в 1974 году и 0,82 процента - в 1985 году при 2,5 процента немцев относи­тельно всего населения Киргизской ССР.

О том, с какими усилиями пробивались через комендатуры наши немцы, чтобы получить высшее образование, приведу один лишь ти­пичный рассказ Якова Даниловича Мергеля, персонального пенсионе­ра, бывшего работника Госплана Киргизской ССР.

В 1946 году он вернулся с Бакалстроя домой, к себе, в Кант. До войны успел закончить 10 классов и теперь задался целью поступить в какой-нибудь технический вуз. Первым долгом его поставили на спецучет и "замарали", как он говорит, его паспорт, внеся туда запись: "Разрешается проживать только в ПГТ Кант Киргизской ССР". Предупредили, что за пределы респуб-лики выезд для учебы разрешаться не будет.

Значит, запланированная Москва отпала. Выбора не было, и при­шлось Якову Менгелю поступать на вечернее отделение филиала Мо­сковского финансово-экономического института. Был тогда такой во Фрунзе. Для поездки на вечерние занятия ему выдавали разрешение, которое надо было через коменданта ежемесячно оформлять в МВД республики. Нередко оно запаздывало на несколько дней или неделю. И тогда приходилось пропускать занятия.

Так произошло и в сентябре 1947 года. В тот раз он заявил комен­данту, что пропускать занятия не может и вынужден поехать без разрешения. Через день его повесткой вызвал начальник райотдела МВД. Встретил криком:

- Ты почему нарушил режим и уехал в город без разрешения?

- Комендант затянул оформление пропуска, хотя я каждый день к нему приходил... - пытался оправдаться Яков Данилович. - Имею же я право на образование, как в Конституции записано!

- А, ты еще смеешь на Конституцию ссылаться! Не для вас она писана! - побагровел он от злости. - Снять ремень! Семь суток ареста! Конвой! Увести арестованного!

Вышел он из КПЗ совершенно опустошенный, раздавленный мо­рально, готовый покончить с собой от нанесенной обиды. Потом поду­мал: не может такое беззаконие продолжаться вечно, наступит иное время, все изменится.

Однако на этом его злоключения не закончились. В 1951 году надо было ехать в Москву сдавать государственные экзамены. Разрешение ему, конечно, не дали. Спецпоселенца - в Москву? Нельзя! Только в 1954 году

ему удалось сдать госэкзамены, и то в Алма-Ате. В Москву даже после смерти Лучшего Друга советских студентов он поехать не смог.

Не меньшей помехой спецучет и немецкая национальность были и при устройстве на работу. В Минфин, Госплан не брали даже на пус­тячную службу.

- Работники Вашего профиля не требуются, - неизменно отвечали
мне в отделах кадров, предварительно взглянув в диплом и обнаружив
там немецкую фамилию. Хотя я точно знал, что это неправда.

Как знакома эта ситуация тем из наших немцев, кто пытался устроиться хоть на мало-мальски приличную работу! Даже после 1953 года! Вплоть до самого последнего времени. Железобетонной стеной стояли отделы кадров, оберегая свои учреждения от советских немцев!

- Только после снятия спецучета Яков Данилович смог поступить на работу по специальности. А до этого работал в колхозе. И оказался отличным работником. Начиная с 1971 года работал в Госплане ре­спублики, и вышел на пенсию в должности заведующего отделом.

"Типичная история!" скажут те из "счастливчиков", которые до войны успели закончить среднюю школу, пережили "трудармию" и после нее пытались получить высшее образование. Совершенно верно! Трудности были неимоверные: на дневное отделение их или не прини­мали, или заваливали на экзаменах, разрешение на выезд не давала спецкомендатура. А многие не поступали сами, потому что надо было зарабатывать на жизнь. Ведь тем, кому в 1941 году было восемнадцать, в 1946-ом стукнуло уже по двадцать три, а пережитое делало их гораздо старше своих лет - и физически и духовно.

В связи с этим поделюсь таким небезынтересным наблюдением: из 54 моих собеседников - бывших "трудармейцев" - высшее образование имеют только трое. И то полученное после войны. Главным образом, заочно. На вопрос, знали ли они кого-либо из тех, кто имел высшее образование и пережил "трудармию", утвердительно ответило двое. Но почти все назвали фамилии "интеллигентных" людей, которые погибли в "трудармии" от голода.

Результаты этого простого подсчета не расходятся с официальными данными. Они дают основание утверждать, что органы НКВД – МВД в целом успешно справились с одной из поставленных перед ними задач по немецкому геноциду. "Вырубив" интеллигенцию в "трудовой армии" и задушив ее ростки в годы спецпоселения, они начисто обез­главили немецкую нацию.

Этот небольшой анализ подтверждает вывод о быстро нарастаю­щем кризисе немецкого этноса в России, начало которому положили сталинские репрессии. История свидетельствует: с гибелью национальной интеллигенции, языка, культуры, обычаев, традиций наступает кол­лапс, гибель нации. Поэтому можно с уверенностью сказать: если в самое ближайшее время не будут предприняты действенные меры государственного масштаба, то советские немцы, один из крупнейших народов СССР, исчезнут еще до конца этого века. А то, что не успела с ними сделать депортация, трудовая армия, спецкомендатура, завер­шит их массовая эмиграция в немецкоязычные страны.

И тогда поставленная в 1941 году сталинско-бериевским режимом цель будет успешно достигнута. В том числе и усилиями современного, "демократического" партийно-государственного аппарата. Социали­стическое общество сможет записать в свой актив еще одно злодеяние: в какие-нибудь полвека был перемолот двухмиллионный на­род!

Осенью 1989 года Верховный Совет СССР принял "Декларацию о признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав".