Я посещаю церковь

Не считая похорон, в церкви я не была с сочельника. Сперва у меня были веские причины для прогула – бега, Свобода, домашний арест – но даже став свободной, я обнаруживаю, что не хочу возвращаться туда. Наверное, заявить, что я потеряла веру слишком громко, но другого способа описать это я придумать не могу. Я долго была набожной, и к чему это привело? Лео умер, мудрость веры – тоже, а меня укачивало в грузовом суденышке в середине Атлантики.

(Итак, почему же я отправилась в церковь этим воскресеньем? Надеялась воспламенить тлеющие угольки моей веры? Вовсе нет, читатели.) Причина моего похода в церковь была решительно не связана с Господом. Я надеялась застигнуть Софию Биттер. Решила, что Чарльз Делакруа, враг мой, прав. Лучший способ решить вопрос об участии Софии – это задать его напрямую. Даже если она солжет, ложь эта расскажет мне многое. К тому же она не попытается убить меня среди церкви.

Нетти велела мне разбудить ее, чтобы пойти в церковь вместе, но мне там никто не был нужен. Я с утра пораньше прогулялась до церкви святого Патрика, не дожидаясь автобуса.

Я не распыляла внимание на службу, а разглядывала с балкона Софию Биттер. Она сидела в середине и на ней была надета красная шляпка с орнаментом-пауком. Микки на ее ряду не было.

Когда месса закончилась, я сбежала вниз, в галерею, поговорить с Софией Биттер.

– София, – позвала я.

Она неторопливо развернулась, словно танцевала вальс. С высоты своего роста я разглядела, что на шляпке был не паук, а два малиновых бантика друг над другом.

– Аня, – поприветствовала она. – Как я рада тебя видеть. Извини меня. Я собиралась сходить на исповедь. – София приблизилась ко мне и расцеловала в обе щеки. Губами теплыми и липкими от бальзама. Я спросила ее, куда делся Микки, и она ответила, что после смерти Юрия он ходит в церковь своего отца, когда вообще не пропускает воскресные мессы.

– Ну, – сказала она, – я побегу занимать очередь на исповедь.

Я спросила ее, что же такое тяжелое гнетет ее душу.

София склонила голову набок и слегка улыбнулась. Она остановилась заглянуть мне в глаза, позаботившись сохранить дружелюбие и непроницаемость.

– Это шутка, да?

Я сделала свой голос легким как перышко.

– Кузина София, происходят престраннейшие вещи. Я гуляла по Музейной миле, там мужчина торговал шоколадом. И, разумеется, я попросила у него «Особый Темный Баланчина». Он же мой любимый, ты знаешь. С тех пор, как бабушка умерла, а Джекса упекли в тюрьму, мне домой его никто не приносит. – Я прервалась, чтобы взглянуть на Софию. Выражение ее лица было пустым, как и мое собственное, но мне показалось, что зрачки ее чуть расширились. Что там доктор Лау говорила на этот счет? – Так вот, я купила плитку и забыла о ней, пока моему парню, Вину – помнишь его? – не захотелось шоколада. Ты ни за что не догадаешься, что я обнаружила под оберткой Баланчина. Это оказалась плитка шоколада Биттера. Точнее, я думаю, что Биттера. Семьи кузины Софии. Как странно, что плитка Биттера оканчивает путь под оберткой Баланчина.

София открыла рот, чтобы ответить, и на секунду я даже подумала, что у нее есть вполне логичное объяснение случившемуся. Мимо нас проходили другие прихожане. Она решительно захлопнула рот и улыбнулась шире, чем прежде.

– Это все мед, – фыркнула она.

– О чем ты говоришь?

– Это все мед. А он должен быть у пчелы. – София поправила нелепую шляпку и сощурившись, пристально уставилась на меня. – Итак, мы впервые смотрим друг на друга, – сказала она и сняла свои перчатки. – Какое облегчение. Конечно, я в курсе того, о чем ты говоришь. Так уж вышло. Рабочие должны снимать оба слоя с обертки, но они ленятся, Аня. Иногда забывают.

– Но зачем выдавать шоколад Биттера за Баланчина?

София на мой вопрос не ответила. Вместо этого она по-дурацки загремела, почти как змея хвостом.

– Ты подстроила нападения на нас с Нетти?

София ничего не ответила.

– Ты убила Лео?

– Лео убила бомба в машине. Так сказал Юджи Оно. Я тут ни при чем.

Я пыталась сдерживать свой голос.

– Ты подстроила нападения на нас с Нетти?

– А что, если я скажу, что это я подстроила нападение на тебя? Ущерб станет меньше? Ты глупая девчонка, Аня Баланчина. Юджи Оно отзывался о тебе хорошо, но я ничего не обнаружила в тебе, кроме разочарования.

– Я не собираюсь нравиться тебе. Мне нужно только узнать, ты подготовила убийство или нет.

Уголки нижней губы Софи опустились вниз, выражая поддельный ужас.

– Воскресенье, Аня. Мы же в церкви! – она прерывалась. – Никто помимо Лео не погиб; возможно, ты приняла случившееся за предупреждение.

– А что насчет твоего собственного кузена? Тео очень пострадал.

– Он не должен был вмешиваться. Я всегда ненавидела эту семейную ветвь, и они всегда ненавидели меня. – Это не может быть правдой. Почему тогда они были добры ко мне, заставившей верить, что я подруга Софии? – Но все это в прошлом, Аня. А что ты собираешься делать сейчас? Если убьешь меня, это будет пустая трата усилий. Мои родственники из Германии придут за тобой и Натальей, и мы, Биттеры, заставим Баланчиных выглядеть крольчатами.

Она обнимает меня и шепчет на ухо: – Я ничего не предпринимала насчет смерти Лео. Это мой муж. Он сентиментален и идиот. Раз уж ты не согласилась выйти за Юджи, он не преминул воспользоваться случаем и узнать у него, где Лео и убить его. – София отошла от меня на шаг, но снова придвинулась поближе поцеловать меня.

– Какая утрата. Юрий был стариком, а Лео никого в Японии не тревожил.

– Я не понимаю. Зачем убивать нас? Никто из нас не занимается шоколадом.

София рассмеялась.

– Ты знаешь о проблемах «Шоколада Баланчина»? Не то, что это организованная преступность, а то, что не организована твоя семья. Такая неорганизованная компания как «Шоколад Баланчина» наслаждается преимуществом на рынке беспричинно. Ты хоть представляешь, как мне было трудно? Я думала, выйдя замуж за твоего кузена, получу шанс прибрать все к рукам...

Однажды «Шоколад Биттера» провалился, – сказала она. На немецком рынке было слишком много конкурентов, а единственный способ спасти бизнес – это перевезти его на чужую территорию. После смерти моего отца они узнали о беспорядках в «Шоколаде Баланчина», потому очевидный выбор пал на Америку. Она со своим приятелем из старшей школы Юджи Оно задумали план, согласно которому оба создают на американском рынке хаос и устремляются делить плоды. Она сделала ход с отравлением. Свадьба Софии и Микки была другой частью стратегии, разработанной Юджи Оно. Испорченные продукты питания Баланчина нужно было чем-то заменить – а почему бы и не маркой Биттеров? Простаивали целые склады, забитые несъеденным горьким шоколадом.

Была только одна проблема: в какой-то момент Юджи Оно передумал насчет желания уничтожить Баланчиных.

София при этом закатила глаза.

– Он разглядел в тебе потенциал. И убедил Микки тоже его увидеть. Поэтому вместо того, чтобы погрести Баланчина под землей, он намеревался его сохранить. Для тебя, Аня. Я тогда подумала, как все было неправильно. Я торчала в этом ужасном городе замужем за скучным человеком. И поэтому делала все, что было в моих силах.

– Ты все еще не ответила, ты ли это пыталась убить нас с Нетти.

София тряхнула головой.

– Вы обе живы, ведь так? Какая разница, если попытки были неудачными? Это в прошлом, я так скажу.

– Твоего кузена почти убили! Моя подруга Имоджен погибла! А все из-за чего? – Я обхватила ее шею, но не сжала, а она не закричала.

– Из-за вполне обычных вещей, Аня. Из-за денег. И крошечной частички любви. – Она прервалась. – Что, если я пообещаю уехать? Что, если я вернусь в Германию и мой брак с Микки будет расторгнут? Можешь расправиться с ним за смерть брата без меня. Или просто позвонить сегодня же днем.

Брата за отца. Что, если мы никогда не увидимся снова?

– А почему я не могу просто убить тебя?

– Здесь? В соборе святого Патрика? Такая хорошая католичка как ты? Я поверю, если увижу собственными глазами.

София рассмеялась.

– Ты не хочешь меня убивать, потому что ты не убийца. Вот что я сказала Юджи Оно, впервые увидев тебя. Этот ребенок может быть смышленее наших кузенов, но у нее кишка тонка для нашей стратегии.

– Это не так.

– Считаешь себя крутой, отрезав руку наемнику. Травмировать кого-то недостаточно жестко, особенно когда вообще-то собирался его убить. Сейчас умным решением было бы вытащить из-под пальто мачете и ударить меня прямо в сердце, либсен. Но ты не хочешь. Не завидую тебе. Дочери полицейской и преступника. В твоем сердце полным ходом идет война с самой собой. Итак, ты меня отпустишь. Считаешь, что ты в раздумьях, но решение принято.

Я убрала с ее шеи руки и она начала потихоньку пятиться от меня.

Я подбежала и вонзила мачете в бок, лезвием рассекая ее кашемировое пальто.

– Черт. Это было любимое, – сообщила София.

– Скажи только одну вещь. Кто помогал тебе? Ты не могла провернуть отравление в одиночку. Это должен быть кто-то из нас. Толстый?

Она отрицательно мотнула головой и паук на ее шляпке подпрыгнул вверх-вниз.

– Юрий? Микки? Джекс?

Она прищурилась, словно это могло помочь получше разглядеть меня. Губы ее сложились в подобие улыбки.

– Молодой юрист, – шепнула она.

– Саймон Грин... Саймон не мог.

– Мог. Он ненавидит твоего отца, Аня. И тебя тоже.

– Я не верю тебе. Саймон Грин не ненавидит меня. – Я не могла перестать думать о том, что сказал Джекс.

– У людей на все есть причины под солнцем. – София пожала плечами. – Все наши карты на столе. Зачем мне лгать?

Она повернулась и быстрым шагом вышла из церкви. Жаль, что убить ее я не смогла, но София была права: я все еще была католичкой, достаточно хорошей, чтобы не делать таких вещей в церкви.

Я заколебалась. Подумала, что могла бы вместо этого убить ее на ступеньках.

Я собиралась броситься вдогонку, когда по голове меня ударило что-то тяжелое.

Несмотря на воспитание, должна признаться, что произнесла имя Господа всуе.

Я повернулась вовремя, чтобы разглядеть, как прямиком в мой лоб летит Библия.

Перед ударом София Биттер рассмеялась.

***

Я прихожу в себя на больной койке. Чувствовала я умеренную боль и невероятное раздражение. Я позволила Софии Биттер уйти. Кто знает, где она или какую беду она навлечет? К тому же я устала от пребывания в больнице почти так же, как от Свободы.

Мне нужно идти. Я встала, чувствуя себя несколько одурманенной. В больнице я пробыла недолго, а потому на мне до сих пор моя одежда. Я нашла обувь (но не мачете) в шкафу. Зашла в ванную – подытожить свои травмы. Огромные шишки на лбу и затылке. Вторую я под волосами не разглядела. Если не считать их, то я в целости и сохранности.

Я высунула голову в дверной проем. Медсестер, казалось, не было, поэтому я сделала свой ход. Прошла по коридору, затем мимо стойки регистрации. Меня никто не заметил. В зале ожидания я увидела Дейзи Гоголь и Нетти. Лицо сестры было покрасневшим и заплаканным, а Дейзи – бледным и напряженным.

Я подошла к ним.

– Ш-ш-ш, – сказала я.

– Анни, какого ты выбралась из кровати? – прикрикнула Нетти.

– Я в порядке, но мне надо идти, – сказала я им.

– Ты бредишь, – сказала Нетти. – Кто тебя ударил? Что произошло?

– Я объясню позже. Я в порядке.

– Ты не выглядишь в порядке, – настаивала Нетти. – Не выглядишь. Если не вернешься в палату, то, клянусь Богом, Аня, я закричу.

Я бросила взгляд на стойку регистрации. Несмотря на истеричный тон сестры, внимания на нас не обращали. Больница в криминальном городе была переполнена, персонал фильтровал взволнованные крики.

– Нетти, мне нужно кое о чем позаботиться, и оно совершенно не терпит отлагательств. – Я обернулась к Дейзи. – У вас случайно мой мачете не завалялся?

Дейзи Гоголь не потрудилась ответить на мой вопрос. Вместо этого она перевела взгляд на мою сестру.

– Я чувствую себя ужасно, Аня. Я не должна была отпускать тебя в церковь без меня. Думала, все будет отлично. В конце концов, это же церковь.

– Все отлично, Дейзи.

– Я пойму, если ты меня уволишь, – сказала Дейзи Гоголь.

Я не хотела ее увольнять, а только узнать, забрала ли она мое оружие.

– Оно у меня, – сказала она. – Но я не могу тебе его отдать.

– О, Бога ради.

– Мне жаль. Моя работа – защищать тебя, а не способствовать. – Дейзи Гоголь оторвала меня от земли, словно я ничего не весила – уж поверьте мне, сколько-то я да весила; я невысокая, но плотная (да, и в другом смысле слова тоже) – и потащила меня к стойке. – Эта девушка получила травму голову, но покинула свою палату, – сказала Дейзи Гоголь медсестре.

Медсестра выглядела невыносимо скучающей, словно это обычное явление – когда гигантская женщина тащит девушку поменьше. Она велела Дейзи отволочь меня обратно в палату, куда в ближайшее время придет на осмотр доктор. Пока мы шли по коридору, я взвесила свои возможности. Пересилить Дейзи Гоголь я не могла, а вот обогнать...

Она нежно уложила меня на кровать, будто я была любимой куклой.

– Мне жаль, Аня.

– Я понимаю.

– Но я кое-что смыслю в травмах головы, тебе нужно провериться в течение следующего дня. Что бы ни стряслось, оно с уверенностью подождет, пока ты не начнешь мыслить ясно...

Я выпрямилась и оттолкнула ее так далеко, как только могла. Воздействия это не возымело, но она была ошеломлена настолько, что дала мне время сбежать из палаты.

– Забери Нетти домой! – попросила я, убегая.

Поскольку мачете у меня не было, первым местом, куда я направилась, стал притон Толстого. Мне требовалась помощь, прежде чем отправиться на разборки с Микки и Софией.

– Анни, с чем прибыла? – спросил Толстый.

Я бежала от самой больницы и потому задыхалась.

– Ты был прав. Нападения спланировала София Биттер. И я полагаю, за отравления ответственна она же, – проговорила я.

Толстый налил себе порцию эспрессо.

– Да, это имеет смысл. Думаешь, Микки тоже принимал участие?

– Не уверена. София говорит, что это он убил Лео в отместку за то, что тот сделал с Юрием. Правда, возможно, она соврала, чтобы снять ответственность за смерть Лео.

– А самый легкий способ – это ткнуть пальчиком в своего муженька. – Он умолк, чтобы взглянуть на меня. – Иисусе, что случилось с твоим лбом?

– Я встала между грешницей и ее Библией, – объяснила. – Хочу посмотреть Микки в лицо, ты мне нужен.

Толстый кивнул.

– Я возьму пистолет.

Когда мы добрались до особняка Микки, дверь открыл слуга.

– Мистера и миссис Баланчиных нет дома. Они сказали, что собрались посетить своих родственников.

Я сказала Толстому, что нам нужно ехать в аэропорт, но он потряс головой.

– Мы даже не знаем, в какой. Может быть, лучшее, что может произойти – оба покинут город. Подумай об этом, Аня: если они останутся, мы своими руками развяжем междуусобную войну. Если они сойдут со сцены, все вернется в свое русло и это будет хорошо.

– Но я хочу знать для уверенности, что это Микки убил моего брата!

– Я это понимаю, Анни. Но что значит эта уверенность? София сказала. А Микки сбежал. Ты выгнала их из города, так успокойся, ведь по правде говоря, это все, чего ты сейчас добьешься.

Мне это показалось невероятно наивным. Если они и уехали из города, это вовсе не значит, что навсегда.

– Нам нужно повидать Саймона Грина, – сказала ему я.

– Юриста? Зачем? – спросил Толстый.

Я пересказала слова Софии о том, что он вовлечен в отравление.

– Толстый, ты когда-нибудь слышал сплетню о том, что Саймон Грин может иметь какое-то родственное отношение к нам?

Толстый задрал голову, его губы скривились в усмешке.

– Анни, слухи о нас ходят всегда. Большинство не стоят того, чтобы заморачиваться ими.

Но я не отступлюсь.

В доме Саймона мы поднялись по шести лестничным пролетам. Голова весила пуд и я жалела, что не попросила предусмотрительно в больнице аспирина перед тем как сбежать.

Мы обнаружили открытую дверь и стоящего в центре комнаты мистера Киплинга. Он пробыл тут не слишком долго, потому что до сих пор пытался отдышаться после путешествия по лестнице.

– Он уехал, – сказал мистер Киплинг. – Саймон Грин уехал.

– Откуда вы узнали?

Мистер Киплинг кивнул Толстому, затем протянул мне обрывок бумаги:

Дорогой мистер Киплинг,

меня обвиняют в преступлении, поэтому я должен покинуть вас, дабы очистить свое доброе имя.

Вы были для меня как отец.

Прошу простить, что не предупредил заранее.

Прошу простить меня.

Саймон Грин, эсквайр.

– Есть какие-то идеи? – спросил меня мистер Киплинг. – Аня, что случилось с твоей головой?

В ответ на его вопрос я задала собственный.

– Мистер Киплинг, почему вы здесь?

– Саймон Грин просил прийти, я и пришел. Мне следует задать тебе тот же самый вопрос, полагаю.

Я рассказала, что София Биттер сообщила об отравлении, что Саймон Грин ненавидел моего отца и его детей.

Мистер Киплинг перевел взгляд на Толстого.

– Можешь оставить нас наедине?

Толстый кивнул.

– Если понадоблюсь, я в холле.

Мистер Киплинг покачал головой.

– Нет, Аня. Саймон Грин любит вас. И я люблю Саймона.

Я припомнила день, когда у него случился сердечный приступ.

– Вы никогда не задумывались, что это было подстроено?

– Нет, не задумывался. Я не следил за питанием и не берег себя.

– Послушали бы вы Саймона Грина в суде в тот день. Была ли его некомпетентность нарочной? Вдруг он намеревался заключить меня в Свободу?

На это мистер Киплинг сказал, что звучит это предположение параноидально и безумно.

– Он знал все деликатные подробности моего дела. Знал наше местонахождение. Знал все, мистер Киплинг! Если он все это время сотрудничал с Софией Биттер!

– Нет! Он никогда с ней не сотрудничал.

– Почему же? - спросила я.

– Он никогда с ней не сотрудничал, потому что он...

– Кто он? – потребовала я. – Мистер Киплинг, кто такой Саймон Грин?

– Мой подопечный, – отвечал мистер Киплинг.

– Кем он приходится моему отцу?

– Перед тем как попасть под мою опеку, он был на попечении твоего отца.

– Почему мой отец взялся его опекать?

– Аня, я обещал.

– Он мой... – Я не могла это выговорить. Не могла заставить себя это произнести. – Он мой сводный брат?

– Это было так давно. Какой смысл ворошить прошлое?

– Скажите правду! – рявкнула я.

– Я... видишь ли, Аня, есть весомая причина, по которой Саймон Грин не может быть вовлечен в причинение тебе вреда. – Мистер Киплинг вынул из своего бумажника мини-планшет. Включил его и показал мне дисплей. На нем был изображен мой отец, стоящий с маленьким мальчиком. Им оказался Саймон Грин. Я узнала его глаза, похожие на папины и Лео. – Твой отец... ну, можно сказать, он принял Саймона. Взял под свое крыло.

– Я не понимаю, что означает это «можно сказать». Он либо принял его, либо нет. Почему он принял его и не сказал нам?

– Я... может быть, он запланировал на потом, но прожил недостаточно долго. В рассказываемой мной истории отец Саймона Грина работал с твоим отцом. Он погиб на работе, а когда умерла и мать, твой отец решил, что на нем лежит ответственность позаботиться о нем. Он хороший человек, твой отец.

– Зачем вы говорите «истории»? Прекратите пускать туману, мистер Киплинг. – Я покрылась потом и чувствовала, что голова лопнет. Внутри меня закипело что-то ожесточенное и ужасное.

Мистер Киплинг подошел к окну и вперил в него отдалившийся взгляд. – Когда ты познакомилась с Саймоном, он уже давно жаждал встречи с тобой. Но я всегда оберегал его от тебя.

– Зачем? Зачем он хотел встретить меня? Кто я ему?

– Ты никогда не замечала сходства? – обернулся мистер Киплинг. – Глаз и кожи. Что он не похож на твоих кузенов Микки и Джекса? Не похож на твоего брата? Твоего отца? Грин была фамилия матери.

– Он сын моего отца?

– Я точно не знаю, Аня. Но обустроил для него все. Школу. Квартиру. Сделал это по велению твоего отца.

Я почувствовала себя неловко.

– Вы не имели права скрывать его от меня. – Эта фраза казалась мне нелепой в рассказах или фильмах, когда ее выкрикивают, услышав ужасные новости, но я почувствовала потребность в ней. (Конечно, она могла быть связана с ушибленной головой.)

– София Биттер сказала, что Саймон Грин помог с планом по отравлению прошлой осенью.

– Саймон хороший парень, – ответил мистер Киплинг. – Он бы никогда не сделал ничего подобного. Я знаю его целую жизнь.

Я посмотрела на седую голову мистера Киплинга. Мне она нравилась. Она была одной из немногих постоянных хороших вещей в моей жизни. Надо сказать, то, что я намеревалась сделать, было нелегко.

– Я считаю, вы сделали непростительную ошибку в суждениях, мистер Киплинг, и я никоим образом не могу оставить вас работать на меня.

Мистер Киплинг поразмыслил над моими словами.

– Я понимаю. Аня, я понимаю.

В комнату вбежала кошка Саймона.

– Сюда, Koshka, – позвал мистер Киплинг. Кошка настороженно подошла и мистер Киплинг заманил ее в переноску, стоящую на кровати Саймона. – Саймон Грин во время звонка попросил позаботиться о кошке, – объяснил мистер Киплинг.

Я ушла из квартиры. Мистер Киплинг не пытался меня остановить.

***

– Ну так что дальше?– спросил у меня Толстый, когда мы на троллейбусе пересекали бруклинский мост на Манхэттен.

Я покачала головой. После бесплодного дня садилось солнце, я была ошарашена. Я хотела себе большую сцену, где столкнулась бы с Микки и Саймоном, и может быть только один из нас не вышел бы оттуда живым. Вместо этого они оба исчезли.

– Я удивлена побегом Микки, – призналась я.

– Мы не знаем, что ему наговорила София, – сказал Толстый. – И тебя не было рядом, чтобы бы следовать за ними, но на данный момент агенты продаж довольно-таки разочарованы в нем. – Толстый покосился на меня. – Ребенок, не куксись. Когда это все отдалится, конец будет хороший и счастливый. Ты учуяла протухшие яйца, отправила их паковаться и все живы.

– Исключая Лео.

– Господь прибрал его душу. – Толстый перекрестился. – Я говорил тебе, что твой отец гордился бы тобой. Он не верил в насилие.

Кажется, я фыркнула.

– Иногда он его применял, но только в крайнем случае.

– Лишь потому, что Микки сбежал, я не желаю «Шоколаду Баланчина» смерти. Не хочу, чтобы папина компания погибла, – сказала я. Я понимала, что отъезд Микки и Софии сделал «Шоколад» более уязвимым.

– Ключевая проблема сейчас – это как можно быстрее установить руководство. Тут мы не можем проявить инакомыслия.

– Толстый, ты думаешь работать лучше Микки?

– Никто не может быть уверен, Анни. Но если ты утвердишь меня, я буду лучшим главой. Я честен и лучше всех знаю шоколадные проблемы.

Это правда. Толстый успешно содержал свой бар в течение многих лет и знал всех игроков. Это сейчас я поняла, что Юджи Оно и Микки попросту льстили, предлагая мне управлять фабрикой. Из-за того, что я была молодой и невежественной, они смогли бы использовать меня в собственных целях. Я позволила себе прельститься и все закончилось глупо.

– Почему тебя заботит, не займу ли я вдруг место?

– Ты не знаешь шоколадный бизнес, но рядовых не интересует, чего ты знаешь или не знаешь. Они помнят твоего отца, видят в новостях твое лицо и я признателен тебе за поддержку.

– А если я вернусь, что со мной случится? – голос мой звучал как у ребенка или подростка.

Мы перебрались через Бруклинский мост. Толстый положил на мое плечо руку.

– Взгляни, Анни. Осмотри этот город. В нем может произойти всякое.

– Не со мной. Я Аня Баланчина. Первая дочь шоколадной банды. У меня есть имя и послужной список при себе.

Толстый погладил свою бородку.

– Это ничем не хуже. Закончи школу, ребенок. Затем приходи ко мне. Я приготовлю тебе работенку, если ты до сих пор будешь хотеть. Изучишь приемы. Может, выяснишь, как они это делают в Москве.

В этот момент мне нужно вылазить с троллейбуса, пересесть в автобус, идущий до окраины. Толстый сказал, что завтра собрание в Бассейне, и что он будет очень признателен, если я приду.

– Не уверена, что хочу вернуться, – сказала я.

– Да, это я вижу. Вот что тебе нужно сделать. Укладывайся спать, а когда проснешься утром, спроси себя, на что это похоже – навсегда освободиться от «Шоколада Баланчина». Твой брат мертв, актеры сбежали. Ты придешь завтра ко мне и я дам гарантии, что никто больше не обидит тебя или сестру снова.

Добралась я до квартиры около десяти. Дейзи Гоголь, Нетти и Вин уже ждали меня, никто не выглядел довольным.

– Мы должны немедленно отвезти ее в больницу, – заявила Нетти.

– Я в порядке, – ответила я и рухнула на диван. – Утомилась, но в порядке.

Дейзи Гоголь стрельнула в меня злым взглядом.

– Я могла бы остановить тебя, но не хотелось причинять боль. Не привыкла, чтобы защищаемые толкали меня.

Я извинилась перед Дейзи.

– В больнице сказали приглядеть за ней, чтобы убедиться, что она не ляжет спать. – Нетти поднялась с дивана и скрестила руки на груди. – Я бы приглядела, но даже видеть ее не желаю.

– Это сделаю я, – вызвался Вин, явно не в восторге от этой задачи.

– Послушай, Нетти, не сердись. Думаю, я нашла того, кто пытался нас убить. – И затем я рассказала всем, что узнала за этот день.

– Ты не можешь продолжать в том же духе, – читала мне нотации Нетти. – Сбегать и не говорить никому, куда направляешься и что случилось. Я устала от этого. И для отчета, я не хочу кончить как брат или, – ее голос несколько сорвался – еще и как сестра, Анни. – Я встала обнять ее, но она вырвалась, выбежала в коридор, а оттуда в свою спальню. Секундой позже донесся хлопок двери.

– Я повернулась к Дейзи.

– Можешь пойти домой, если хочешь.

Дейзи мотнула головой.

– Не могу. Мистер Киплинг велел мне оставаться на страже всю ночь. Он был крайне обеспокоен твоей безопасностью.

– Отлично, но знай, что этим днем я уволила мистера Киплинга.

– Да, – отвечала Дейзи, – это он тоже сказал. Он сообщил, что лично покроет мою зарплату.

Дейзи направилась в прихожую занимать пост наблюдения.

Я обратно присела на диван. Вин пришел с кухни и принес банку замороженного горошка для моей головы.

– Кажется, для него уже слишком поздно, – сказала я.

– Для замороженного горошка никогда не поздно, – бодро объявил Вин.

– Ты тоже на меня злишься?

– С чего бы? Просто с того, что ты подвергла свою жизнь опасности и никому не сказала, что и где собираешься делать? С чего бы мне волноваться? Я не волнуюсь за тебя.

Он приложил к моей голове горошек, как часто я сама прикладывала его к голове Лео. Я чуточку поморщилась от холода и потянулась поцеловать его, но голова моя весила целый пуд. Я снова легла на подушку.

– Прости, – сказала я.

– Думаешь, я страстно желаю быть поцелованным тобой? На данный момент ты ужасающе изуродована. – Он склонился для легкого и сладкого поцелуя. – Ну что мне с тобой поделать? – Его голос был мягким и низким.

Поскольку мне пришлось бы разбираться со всем самой, я решила описать затруднительные события дня, заканчивая просьбой Толстого отречься от любой руководящей должности в «Шоколаде Баланчина».

– Разве это так ужасно? – спросил Вин. – Что он сказал по существу, так это то, что ты можешь уходить.

– А как же Лео? Как же папа? – спросила я.

– «Шоколад Баланчина» никоим образом не сможет их вернуть, Анни.

Хороший совет. И по правде говоря, самый быстрый способ уничтожить «Шоколад Баланчина» и наследство отца – каковым и являлось его дело – ввязаться в войны с Толстым за главенство. Да и в любом случае, что я знаю о ведении бизнеса?

Я передвинула банку с горошком так, чтобы он закрыл мои глаза. Даже они, казалось, болели. Побыть в холоде и темноте – значит, чувствовать покой.

***

В Бассейне я не была с тех пор как готовила речь перед отправкой в Свободу в прошлом году. Помимо Толстого так много людей, которых я знала, были мертвы, сбежали или находились в тюрьме, в то время как все остальные были смутно и приблизительно знакомы, я не знала никого из них лично. Такова черта всех преступных семей – вам не следует ни к кому слишком привязываться.

Толстый попросил меня объяснить исчезновение Микки и причастность Софии к отравлению и нападениям на мою семью, что я и сделала. Затем заявила, что поддерживаю Толстого в его желании стать временным главой семьи Баланчиных. Этому настрою сопутствовали прохладные овации. Толстый выступил с краткой речью своего видения семьи. Видение его не отличалось от видений предыдущих глав: в основном мысли о поддержании качества продукции и ограничении задержек поставок, и т.д. Наконец Толстый открылся присутствующим для вопросов.

Ко мне обратился мужчина с курчавыми усами и в круглых очках:

– Аня, я Пип Баланчин. Меня интересуют твои делишки с новым окружным прокурором. Она, кажется, против шоколада?

– Не особо, – ответила я. – Единственное, что ее волнует – это деньги и продвижение.

Мужчина рассмеялся над моим суждением.

Черный мужчина с красной индейской трубкой в волосах:

– Ты парень хороший, Толстый, но ты содержишь ресторан. Ты всерьез думаешь возглавить семью Баланчиных?

– Да, – отвечал Толстый, – подумываю. Потому что лично я устал от беспорядка. Бизнесу это ничем не помогает, и уж конечно, шоколаду. Думаю, мы сами снизили продажи. Отравление может стать возможностью перестроить бизнес, но...

Встреча продолжалась дальше, хотя мое присутствие едва ли казалось необходимым. Дейзи Гоголь стояла позади меня, что было традицией на подобных встречах, и изредка меня подталкивала. Но что я могла сказать? По правде говоря, часть меня была по-настоящему счастлива от управления компанией Толстым.

Может быть, я и узнала кое-что о какао, но до сих пор еще оставалось много других аспектов бизнеса, которых я не знала. И бесконечные враки Юджи Оно о том, чтобы мне стать катализатором подбрасывали дровишек – быть катализатором мне не хотелось. Я пыталась позвонить ему за день перед конфронтацией на счет всего того, что сказала София Биттер. У меня до сих пор оставалось много вопросов. Он помогал в заговоре против Лео из любви к Софии или от ненависти ко мне, или у него имелись вообще другие причины? Он и вправду верил во все сказанное или охотился на меня, молоденькую и восприимчивую к лести? Что он знал о Саймоне Грине? Но по имевшемуся номеру Юджи нас не связывали. Такой загадкой прежде он для меня не был.

Я сидела на дне пустого бассейна и позволила воспоминаниям течь. Я думала о Мексике. Вода там была такой голубой. Я задалась вопросом, как там Тео. Я была слишком смущена, чтобы связаться с ним. Сделай я это по телефону, мне бы пришлось столкнуться с одной из могучих женщин Маркесов. А письмом казалось невозможным – я не слишком хороша в словах.

Мужчина с курчавыми усами обернулся ко мне.

– Аня, ты планируешь посовещаться с Толстым? Мне приятно знать, что хотя бы один из детей Лео Баланчина в деле.

Я обещала приглядывать за кузеном. Затем из уважения склонила голову перед Толстым.

– Аня знает, моя дверь всегда открыта для нее, – ответил Толстый. – А когда она подрастет и узнает больше, ее участие в бизнесе станет больше, чем она даже желает.

Вскоре собрание закончилось. Мое отречением было кратким и бескровным. А мистер Бири сказал бы: «как у венецианского купца, а не Макбет».