Преобразования эпохи пороха: португальцы

В период позднего Средневековья порох использовался во многих частях Старого Света в самых различных целях, включая и военные. Военная выгода от использования пороха была несомненна, и его репутация с течением времени укреплялась. Вероятно, изначально порох оценили за его шумовые эффекты, устрашающие врага, а затем его стали использовать как взрывчатое вещество для метания боевых снарядов. К XV веку в мусульманских землях и христианской Европе порох практически вытеснил механические осадные машины. Примерно к 1450 году практически одновременно у турок в Восточной Европе и западных европейцев артиллерия стала основным видом осадного оружия, что достаточно быстро свело на нет военную ценность каменных крепостей. Прошло еще немного времени, и скоро артиллерия стала играть решающую роль и на полях сражений. Тем временем в Западной Европе технология производства индивидуального огнестрельного оружия развилась до такой степени, что к концу столетия вооруженные ружьями пехотинцы стали основой сухопутной армии. Несмотря на то что это было непосредственно европейским изобретением, пехота начала играть главную роль как в мусульманской, так и в христианской Европе. Постепенно это изобретение распространилось по всему мусульманскому миру Осадная и полевая артиллерия довольно быстро стала решающим политическим фактором на всей территории Дар‑аль‑Ислама.

Использование пороха в различных военных целях, в основном для нового вида оружия, требовало реорганизации армии. Именно поэтому под вопросом оказались все элементы социального превосходства, от которых зависела военная структура. Это не означало, что старый военный порядок должен был быть полностью замещен новым, однако в итоге возник конфликт между старыми родами войск, которые не хотели терять свои привилегии, и новыми, которые кардинально меняли устоявшееся веками положение вещей. И применение огнестрельного оружия могло стать решающим фактором в разрешении этого конфликта[353]. Более того, новые виды вооружения повлияли не только на военную организацию. Относительная дороговизна артиллерии и низкая обороноспособность каменных крепостей давали значительное преимущество хорошо организованной и вооруженной пушками центральной власти перед местными военными гарнизонами. Конечно, это не всегда было решающим преимуществом. Не менее важным являлось и то, что с самого начала огнестрельное оружие подразумевало непрерывное развитие новых технологий; как, например, в XIII веке в Китае, где одно военное изобретение следовало за другом. Преимущество было у тех, кто мог позволить себе идти в ногу с последними техническими разработками. (Это было предвосхищение основных черт технической специализации, которой ознаменуется Новое время.) Подобное преимущество открыло правителям, обладавшим нужными ресурсами, широкие возможности для изменения общей политической ситуации.

Без сомнения, порох был одним из решающих факторов в политических, социальных и, наконец, культурных преобразованиях, которые происходили на протяжении трех поколений, начиная с 1450 года. Но, возможно, это изобретение было одним из других, не менее важных событий и легче всего выделялось среди них. Не менее значимым событием можно считать светское нарушение баланса в рамках мусульманского мира, произошедшее между землями старого ислама в среднезасушливой зоне и новыми землями, склоняющимися к аграрному образу жизни, эта проблема угрожающе нарастала в исламском обществе. Еще одним важным фактором можно назвать снижение темпов развития сельского хозяйства в регионе между Нилом и Амударьей. Также мы не можем игнорировать такие события, как вмешательство португальцев в торговлю в Индийском океане и растущее могущество власти Москвы в России. Технология пороха сыграла свою роль для обеспечения преимущества как Португалии, так и Москвы. Реакцией на трудное политическое положение в мусульманском мире в позднем Средневековье стал невероятный рост популярности среди тюркских племен тарикатского шиизма. К сожалению, сегодня у нас нет возможности до конца понять все предпосылки преобразований мусульманского общества, вызванные появлением огнестрельного оружия.

Но общие выводы сделать мы можем. Мы уже упоминали некоторые последствия нового положения вещей в Магрибе и Западном Судане: огнестрельное оружие повлекло за собой образование империй. Преимущество Португалии и Кастилии в Испании и на побережье Северной Африки привело к изменению политики Магриба. Впредь эти земли управлялись не династиями берберов, а представителями городов и военными. Большая часть Магриба, следуя интересам портовых городов, обратилась к османам. А на западе, в Марокко, где сельскохозяйственные районы и главные города располагались в глубине страны, португальскому вторжению было оказано более серьезное сопротивление. Шарифы Магриба (потомки Пророка, а если быть точнее – Идрисиды, под предводительством которых Марокко впервые объявил о своей независимости от Аббасидов) стали на защиту ислама, распространенного в городах, соперничая с тарикатом, популярным среди племен. Под предводительством одной семьи тарифов марокканцы объединили силы, чтобы выбить португальцев с побережья и в то же время случайно помешали попытке турок установить абсолютную гегемонию в регионе. Хорошо вооруженная и вдохновленная успехами дома новая империя шарифов предпринимает беспрецедентную экспедицию (1591 г.) через Сахару в земли Судана, где огнестрельное оружие еще было внушающим ужас новшеством. Как ранее упоминалось, результатом этой экспедиции стало разрушение Тимбукту. Однако экономической базы империи шарифов, замкнутой между Атлантикой и Сахарой, оказалось недостаточно для того, чтобы поддерживать свои силы и перестроить завоеванные земли. Атлантическая торговля с Гвинеей, монополизированной португальцами, составляла все более и более жесткую конкуренцию торговле через Сахару с теми же южными регионами. Судан, обремененный новым военным классом, приносившим одни разрушения, был предоставлен сам себе. В самом же Марокко вновь начались междоусобицы.

Самым далекоидущим последствием новой ситуации, и особенно португальского давления, было изменение расстановки сил в южных морях. Появление португальцев в этих водах хоть и было впечатляющим, но в долгосточной перспективе оказало ограниченный эффект. На протяжении XV века португальцы не только основали торговые пути с Гвинеей, но и заняли юг Конго вдоль всего Западного побережья Африки. В 1498 г. Васко да Гама обогнул южный берег Африки, соединяя, таким образом, португальские торговые пути на Западном побережье с давно существовавшими арабскими на Восточном побережье континента. Так было положено начало торговле Португалии во всех Южных морях, которые уже были связаны с Восточным Африканским побережьем. Начиная с 1501 года португальские христиане установили здесь свой религиозный контроль, целью которого был подрыв мусульманской торговли в Индийском океане и блокирование подходов к Красному морю в Египте, к Средиземноморью и Венеции, так как Лиссабон видел в исламских купцах основных торговых конкурентов. Другой целью стал сбор налогов с чужих кораблей, которые и так постоянно подвергались нападениям со стороны португальского флота. Первое появление португальцев прошло на удивление успешно. Морская торговля в Атлантике требовала от них более мощного морского флота, чем торговля в Индийском океане, где отсутствовала необходимость в дальних переходах (только китайские суда могли похвастаться большими размерами). Новое техническое преимущество вкупе с энергичной внутренней политикой легко восполнило недостаток в виде больших расстояний до португальских баз в Западной Африке.

Условия позднего Средневековья были неблагоприятны для объединенного мусульманского политического движения. Торговля в Южных морях была в основном в руках разрозненных независимых мусульманских торговых городов, которые практически никому не подчинялись. Например, в Малайзии основной фигурой в городе был «султан», который по сути являлся купцом, у него были полномочия монополизировать торговлю в порту и управлять им, а иногда даже он мог контролировать порты других городов.

^{Шах Исмаил. Западноевропейский портрет XVI в.}

Португальские торговцы с легкостью вписались в данную картину. И не увидев согласованных действий со стороны мусульман, взяли инициативу в свои руки и заставили их перейти к обороне. Относительная дешевизна водных путей сообщения без посредников вкупе с монопольным контролем португальцев, который они осуществляли в течение последующих трех поколений, позволили им охватить большую часть растущего западного рынка. Таким образом, маленькое само по себе королевство получило рынок сбыта, достойный крупной империи; коммерческие ресурсы Лиссабона во много раз превосходили ресурсы любого мусульманского порта. К португальским купцам, обеспечивающим даже вдали от дома единую власть Португалии, применялись общие правила, дозволенные корпоративным духом. Эти правила только усиливали христианский фанатизм, направленный на антиисламскую борьбу в Западном Средиземноморье, таким образом, возникла солидарность на почве враждебности ко всем мусульманским торговцам, вне зависимости от их национальности. Португальцы пользовались значительным преимуществом. В первую очередь зачастую не только морское снаряжение, но и артиллерия португальцев была лучше, чем та, что использовалась в Южных морях, где огнестрельное оружие появилось совсем недавно.

А португальские колонии на западе Африки были настолько же недоступны для более сильных мусульманских империй, как и крепости последних, находящиеся в глубине страны, были недоступны Португалии. В итоге португальцы стали играть роль пороховой империи в Южных морях, они сумели на море применить технические преимущества новой военной эпохи так же успешно, как другие империи – на суше.

Впоследствии португальцы доказали, что они сильнее, чем любой мусульманский флот, сталкивавшийся с ними на море, в особенности к западу от Цейлона. В то же время разрозненные мусульманские государства не смогли создать прочных и долговечных коалиций против своих врагов. В 1508 г. мамлюки, объединившись с Гуджаратами, победили португальцев, однако в 1509 г. в Диу при Гуджарате союзнический флот был разбит. С тех пор режим мамлюков оказался под угрозой, и смягчить последствия этого поражения было уже невозможно. К 1511 году португальцы основали укрепленные торговые посты на Ормузе (в устье Персидского залива), на Гоа (западный берег Деккана) и в Малакке, в проливах, ведущих к Южно‑Китайскому морю. В 1538 г. османо‑гуджаратская коалиция распалась и не смогла предотвратить очередную победу Португалии, что вновь укрепило позиции последней.

Большей частью Португалия контролировала лишь некоторые ключевые порты; остальные порты в основном оставались либо в руках мусульман (или индуистов), либо были независимыми или принадлежали правителям удаленных земель. Мусульмане, индусы и китайцы продолжали торговать через эти порты. Однако португальцы были достаточно могущественны, чтобы на некоторое время помешать дальней торговле, составлявшей конкуренцию их собственному экспорту в Европу, и, в частности, перекрыть торговый путь через Красное море в Египет. (Некоторые пути отклонились к Персидскому заливу и сухопутным маршрутам; но в течение последующего столетия торговля через Красное море была восстановлена). Тяжелый, хоть и без долгих последствий, удар был нанесен мусульманскому господству в Южных морях и некоторых регионах мусульманских торговых интересов, включая Египет и часть арабских городов.

Я думаю, что влияние португальцев, проникших в Южные моря, на жизнь в исламском мире, в европейских исторических документах было сильно преувеличено. И сделано это было по трем основным причинам. Во‑первых, исследования океанов оказали существенное влияние на Западную Европу того времени, а европейцы обычно воспринимали всю мировую историю как часть истории Европы (как правило, западные источники говорят нам больше о деятельности европейцев, чем других народов). Во‑вторых, в XVII веке голландцы, англичане и французы успешно занялись международной торговлей; а так как португальцы были в некотором роде предвестниками этих событий, то значительность западных купцов конца XVI–XVII веков шла по их следам. (В чистой западной перспективе сложно увидеть разницу мировой исторической роли между империей пороха, такой как Португалия, основанной на развитии городской жизни того времени, и поздними западными морскими империями, которые создавались исключительно за счет новых форпостов, не разделяя принципов остального мира.) И, наконец, самое сильное воздействие было оказано на мусульманские земли, наиболее близкие к Западу и Восточному Средиземноморью, которые по известным причинам олицетворяли в умах западных ученых весь мусульманский мир[354].

Преобразования: сухопутные империи (1498–1526 гг.)

Между тем череда решающих событий, происходивших в большей степени в военной сфере, повлияла на формирование великих империй на суше. Восторженный турецкий шиизм, собиравший сторонников в XV веке среди последователей тариката в районе Азербайджана и Анатолии, начал движение, которое привлекло намного больше внимания мусульман, чем португальский переворот. Аидеры сефевидского тариката, культивировавшие добрые отношения с шиитами, особенно среди турецких религиозных племен, устроили вместе с ними несколько религиозных военных походов (газават) в Закавказье против грузинских христиан и черкесов. Более того, они нажили могущественного врага в лице самой влиятельной в регионе семьи, главы династии Ак‑Коюнлу («белая овца»), которые были султанами в Месопотамии и Западном Иране. В 1500 году 16‑летний наследник сефевидского престола Исмаил, собрав своих единомышленников, отомстил Ак‑Коюнлу за смерть своего отца. К 1503 году он уже контролировал не только Азербайджан, где основал столицу Тебриз, но и весь Западный Иран и бассейн Тигра и Ефрата. Теперь он носил звание не только пира, но и шаха‑правителя.

Исмаил и его последователи известны своими хилиастическими чаяниями. Некоторые из его людей верили в то, что они неуязвимы в бою, если с ними будет Исмаил. Среди своих подданных, будь то турки, персы или арабы, шах Исмаил установил шиитский порядок, при котором инакомыслие активно преследовалось: призыв на молитву в пятничный салят должен был быть в шиитской форме; а известные религиозные деятели должны были проклинать Абу‑Бакра и Омара, как узурпаторов прав Али – наследника Мухаммада. Очевидно, что основной его целью было не столько насаждение шиизма, сколько полное уничтожение суннизма – подобные попытки шииты предпринимали и ранее. Более того, Исмаил очевидно надеялся проводить подобную политику во всем исламском мире. Он последовательно продвигался по территориям, некогда принадлежавшим Ак‑Коюнлу. В 1510 г. Исмаил убивает хана Шейбани, объединившего земли Хорасана, бывшего государства Тимуридов, и бассейн Амударьи, где правили узбеки. Он присоединил к своим владениям Хорасан и продвинулся на юго‑восток, оттеснив узбеков на север от Амударьи. (Существует легенда, что Исмаил велел сделать из черепа Шейбани золотой кубок.)

На западе османских владений у Исмаила было множество последователей среди турок, которых за их красные головные уборы прозвали «кызыл‑баши» («красные головы»). В 1511 г. они перешли на сторону Исмаила, который, однако, уже в следующем году оказался в изоляции. В 1512 г. Баязид II (как мы понимаем, под давлением османской элиты) был вынужден уступить престол своему сыну Селиму, носившему прозвище Грозный. Селим жестоко подавил шиитское движение и направил свои войска против самого Исмаила. Вначале Исмаил планировал принять только оборонительные меры, хотя имел возможности атаковать, поскольку располагал артиллерией. В итоге Исмаил был полностью разгромлен при Чалдыране близ Тебриза. Он предпринял попытку сломить превосходство османов за счет артиллерии и пехоты, объединив их с хитрым маневром конницы, но потерпел неудачу. Последующие сражения только укрепили влияние Османской империи. Селим занял небольшую часть территорий Исмаила, и Сефевидам пришлось оставить всякую надежду на дальнейшее продвижение на запад.

На завоеванных территориях Исмаил повсеместно ввел шиизм. Тарикаты суннитов были разорены, их лишили пожертвований и ханака (обителей), суннитские улемы были казнены или изгнаны. Из Восточной Аравии и Сирии были призваны шиитские ученые (в основном арабы), чтобы они могли обучить население новой вере. Работа была проведена настолько тщательно, что, даже несмотря на слабость династий, правивших после смерти Исмаила (с 1524 г.), его государство (обычно называемое «Персидской империей») существовало на шиитской основе еще два столетия, а сам шиизм прочно закрепился на всех завоеванных им территориях. С другой стороны, в османской Анатолии и в бассейнах Амударьи и Сырдарьи шиитское меньшинство жестоко преследовалось и было вынуждено уйти в подполье. Теперь исламский мир был четко и резко поделен на шиитские и суннитские территории, каждая из которых была крайне нетерпима к оппозиционной стороне. Гражданское единство Дар‑аль‑Ислама было разрушено.

Во время кампании против Исмаила османские войска Селима столкнулись с египетскими мамлюками. В 1516 г. Селим выступил против них в Сирии. Здесь снова преимущество было за использованием полевой артиллерии (к тому же был применен обманный маневр, чтобы перехитрить конницу врага). В итоге, несмотря на сопротивление мамлюков и арабов в Каире, кампания завершилась захватом Сирии, Египта и даже Западной Аравии.

Государство мамлюков на долгое время утратило власть над этими территориями; усложняло ситуацию и то, что из‑за действий Португалии мамлюки теряли доходы от судоходства и были вытеснены соперниками, обладавшими большими ресурсами и связями. В то же время в отличие от ослабленных мамлюков быстро развивающееся Османское государство превращалось в могущественную морскую державу. Его флот установил контроль над Восточным Средиземноморьем. Практически в то же время, когда был завоеван Египет, на сторону турок перешел флот Магриба, которому требовалась помощь, чтобы дать отпор испанской агрессии. В результате за время жизни одного поколения Османская империя увеличила свою территорию в три раза, что позволило ей в течение трех столетий оставаться самой могущественной мусульманской империей на всем Средиземноморье. Империи удалось адаптировать на такой большой территории удивительно стабильные институты управления, которые были развиты на границах в Анатолии и на Балканах. Несмотря на то что контроль над новыми провинциями существенно отличался от управления старыми, по крайней мере на высшем социальном уровне государство обеспечило своим поданным поддержку в культурной и социальной жизни. Впредь большинство арабов, западных турок и различные соседние мусульманские государства жили в рамках законов, установленных Османской империей.

^{Шах Исмаил убивает хана Шейбани. Персидская миниатюра}

В то же время новая политическая ситуация возникла в мусульманском мире северной Индии. Начало ее развития связано с подъемом Сефевидской империи. Один из мелких поздних правителей Тимуридов, Бабур, спасаясь от войск узбеков из бассейна Амударьи, воспользовался своей доброй репутацией (при поддержке ближайших последователей) и взял под свой контроль Кабул в горах Афганистана. Затем, обладая достаточными навыками и амбициями, он использовал это горное королевство как основу для вторжения в султанат Дели, ослабленный политическими распрями, и захватил власть в северной Индии. Как и Исмаил, с которым он заключил союз против узбеков, Бабур был ярким воплощением предприимчивости политической жизни Средних веков. Но, кроме того, он представлял собой и монгольский идеал государства‑покро‑вителя и, как и Исмаил, смог основать государство, полностью изменившее старую политику дробления на уделы. Делийской династии Аоди не удалось у себя в стране отказаться от чрезмерных обязательств, которые связывали предыдущих местных правителей. В 1526 г. при Панипате на северо‑западных подходах к Дели Бабур разгромил делийские армии (частично за счет хорошей полевой артиллерии), после чего династия Аоди исчезла с политической сцены. Бабур занял делийский трон и создал свое государство. В 1530 г. он умер, и, несмотря на значительные военные успехи, его сыновья поссорились и очень скоро ушли с политической арены (1540 г.). Только в 1556 году один из них возвращается и занимает трон в северо‑индийской империи, которая все это время развивалась по пути, намеченному при правлении Бабура. Тем не менее сам Бабур (который, между прочим, был известным тюркским писателем), по сути, не создал империю, но совершил огромный вклад в династическую традицию, которая (после возвращения себе власти) повысила престиж государства, умножила ресурсы и усилила связи индийского общества с высшими культурными кругами запада и севера.

Эти великие империи были созданы тремя династиями. Все они смогли в XIV веке не просто завоевать новые территории, но установить на них свою власть. Османы получили полноценно функционирующее государство, Сефевиды – власть в обширных военизированных тарикатах, Тимуриды в Индии – престижное наследие Тимура. К этому стоит добавить, по крайней мере, империю узбеков на севере за Амударьей, восходящую к узбекскому государству в Хорезме и его монгольскому наследию. Этим династиям удалось сосредоточить в руках имперскую власть во времена преобразований эпохи пороха. Впоследствии они войдут в историю не только как создатели обширных и долговечных империй, но и за эффективное воплощение абсолютистской власти. Более того, они настолько широко внедрили тенденции создания военного государства‑покровителя, что Османская империя, осмелюсь предположить, даже приняла эту модель в конце XV века. И в то же время, как мне кажется, основные черты подобного государства были обновлены и усовершенствованы новыми империями.

Новые империи, занимавшие к XVI веку обширные территории, смогли изменить тенденцию эмиров к изоляции и нейтральности исламского общества. Полагаю, что частично причиной тому было свойственное раннему Средневековью непостоянство суннитского синтеза – локальная эволюция, в пределах системы, сравнительно устойчивой структуры, такой как, например, структура мамлюков в Египте и Сирии, и оппозиционные движения шиитских такрикатов, все вместе это устанавливает тонкий баланс, в котором уравновешены и их избыточное развитие, и появление их антагонистов. Государство военного патронажа стало естественным ответом на возможность эксплуатации децентрализованного общества, как только в этом обществе определились покровители.

Но то, что главные бюрократические государства – не только в Европе и Индии, но даже (немного позже) и на ирано‑семитских территориях – могли быть воссозданы как результат этих тенденций, предполагает дальнейшее усиление гнета. На мой взгляд, существуют три компонента, в которых видится относительная небезопасность аграрной власти в зонах средней засушливости: во‑первых, управлению централизованной власти на аграрной основе мешает рассредоточенность сельскохозяйственных угодий; во‑вторых, невозможность культивирования нерентабельных областей и установления контроля над крестьянами; в‑третьих, потенциальная конкуренция со стороны кочевников‑скотоводов. Во времена, когда огнестрельное оружие стало играть решающую роль в войне, воздействие этих условий было сведено на нет, по крайней мере, двумя факторами: технические качества нового оружия как такового и ограничения, с которыми столкнулось кочевое общество после изобретения пороха. Таким образом, основа децентрализованного космополитического исламского общества была подорвана.

^{Ручное огнестрельное орудие монгольской династии Юань. Современное фото}

Я уже упоминал о преимуществе, которое порох мог предоставить правителям в определенных сферах. К XV веку, когда он стал решающим элементом в военном деле, эти технические инновации могла утвердить власть правительства повсеместно. В любом случае только крупные правители обладали финансовыми возможностями для их использования. Даже там, где использование пороха было минимальным, например в кавалерии, политические ожидания формировались быстрее, чем когда‑либо. В то же время правящий слой кочевников степей все больше подчинялся экономическим и культурным нормам городского общества, что уменьшало возможность создания централизованного источника власти номадов – крупной степной империи. И, возможно, до тех пор, пока ружья не получили широкого распространения, артиллерия придавала центральным властям серьезный вес в глазах кочевников. Как нетрудно догадаться, подобные перемены повышали эффективность нового абсолютизма.

С восстановлением определенного уровня бюрократической централизации и династической стабильности свойственные исламским устоям договорные общественные нормы кардинально изменились, если не исчезли совсем. Социальная подвижность явно снизилась, по крайней мере в некоторых областях. В Османской империи гильдии стали сильнее и менее гибкими, чем они были в мусульманском мире прежде, между тем в Индии мусульмане оставались приверженцами кастового общества, при этом не отрицая полностью индуизма. Подобная локальная преемственность неудивительна. Ведь даже в Сефевидской империи, сосредоточенной в центре старых ирано‑семитских земель, могло случиться так, что гильдии стали более организованными; однако, без сомнения, их зависимость от государства возрастала.

То, что я называю «военными государствами‑покровителями», никогда не было некой единой политической моделью, но при определенных условиях, как мне кажется, несложно заметить, что сходные обстоятельства оказали одинаковое воздействие на эти государства. Уже в позднем Средневековье подобная тяга к автономии, свойственная городам, была подавлена. Под властью империй пороха города в известной степени подчинились бюрократическому контролю. Этот контроль и вмешательство центральной власти достигли пика в Османской империи. Развитие центральной бюрократии, которая являлась по сути органом единой и всеобъемлющей армии, зашло настолько далеко, что правящая династия начала утрачивать свою значимость. Обычно глава династии обладал исключительным правом халифа; другие же члены семьи обладали меньшей независимостью и в действительности могли подвергнуться гонениям, так как представляли угрозу централизованному государству. Это неизбежно привело к определенным изменениям в моделях наследования власти.

Вопрос престолонаследия был тесно связан с понятиями о наследовании во всем обществе. Следовательно, он был обязан отвечать представлениям тех, кто обладал меньшими полномочиями, учитывая тот факт, что среди них были люди, на поддержку которых опирается любая центральная власть. По крайней мере в двух из поздних государств военного патронажа, где центральная власть была крепка, как никогда прежде в Средние века, этот вопрос решался военными, что вполне отвечало исламской традиции. Назначение наследника предшественником (естественная альтернатива) было сознательно исключено – считалось, что наследование – это воля Божья, поэтому отец не мог поддерживать интересы только одного сына, ущемляя при этом равные права других. Единственное, что отец мог законно сделать, это, чувствуя приближение своей смерти, назначить одного из сыновей на более высокую военную должность, тем самым дав ему преимущество над остальными. Подобная система практиковалась тимуридскими монархами в Индии, и даже когда один из Тимуридов, Аурангзеб, отдал предпочтение в наследовании одному своему сыну, он признал за другим равное право на суверенитет. Этот принцип был отражен в османском кодексе светского права – кануне. Сефевидские правители считали, что этот принцип должен быть принят и их соседями: император оставлял в Исфахане третьего непокорного сына Аурангзеба, пока не умер его отец и не была восстановлена юридически честная борьба за престол. (Сами Сефевиды предпочитали определять престолонаследие более мирным способом: на собрании самых влиятельных придворных лиц решалось, какой сын достоин стать преемником после смерти монарха.) Хотя подобный принцип порой влек за собой преждевременное соперничество, возникавшее еще при жизни отца, он все же компенсировал отсутствие формального механизма выборов, подобного монгольскому собранию курултай. Этот принцип гарантировал прямое участие армии в принятии решений и с общего согласия сохранял единство империи, предотвращая раздел между сыновьями, хотя подобная тенденция наблюдалась прежде в ранних военных государствах‑покровителях.

Из всех государственных образований, возникших в связи с событиями эпохи преобразований, наиболее культурно значимым было государство, появившееся в землях старого ислама, Плодородного полумесяца и на Иранском нагорье. Здесь основные исламские культурные традиции получили наиболее полное развитие; именно тут новый расцвет культуры объединил в себе традиции прошлого и потрясающий блеск новых открытий и достижений.