Глава 7. О том, что и брак не подлежит осуждению

1. Никто, впрочем, из сказанного нами не должен заключать, что мы отвергаем установление брака, ибо мы пре­красно знаем, что и он не лишен благословения Божия. Но по­скольку в его защиту достаточно говорит общая природа челове­ческая, вложившая самопроизвольное стремление к нему во всех, кто через брак появляется на свет, а девство некоторым обра­зом противоречит природе, то излишним был бы труд сочинять увещания и побуждения к браку, выставляя (в качестве при­крытия) его необоримого защитника — я имею в виду удоволь­ствие. Такая речь о браке нужна разве что для тех, кто создает ложные догматы Церкви, кого апостол называет «сожженными своею совестью» (1 Тим. 4, 2), и называет справедливо, потому что они, оставив водительство Святого Духа и (поддавшись) «учениям бесовским» (1 Тим. 4, 1), на сердцах своих выжигают зна­ки и клейма, гнушаясь творениями Божьими как нечистыми, называя их и влекущими к пороку, и причиной зла, и другими подобными именами. Но что «ми внешних судити», говорит апос­тол (1 Кор. 5, 12)? Ибо они поистине находятся вне ограды сло­весных таинств; не «в крове Бога» (Пс. 90, 1), но в загоне лукавого обитают, «живи уловлении в свою его волю» (2 Тим. 2,26), как говорит апостол, и потому не понимают, что поскольку на всякую доб­родетель следует смотреть как на середину (между крайностя­ми), то уклонение в ту или другую от нее сторону есть порок. Ибо кто во всем избирает середину между недостатком и чрезмерностью, тот отличает добродетель от порока.

2. Но смысл (сказанного) можно яснее показать на самих при­мерах: трусость и безрассудство — два противоположных порока, происходящие один от недостатка, другой от излишка самоуве­ренности; посредине же между ними находится добродетель — мужество. Еще: человек благочестивый не есть ни безбожник, ни суевер, потому что равно нечестиво и то, и другое: и не при­знавать никакого бога, и признавать многих богов. Хочешь ли и из других примеров узнать справедливость этого суждения? Избегнувший скупости и расточительности чрез удаление от этих противоположных страстей достиг бережливости, ибо бережливость состоит в том, чтобы без расчета не нести не­умеренных и бесполезных издержек и не быть скупым на пред­меты необходимые. Точно так же и во всем прочем (дабы нам не исследовать все порознь) разум помещает добродетель в сере­дине между двумя крайностями. Таким образом и целомудрие есть середина, и от него могут быть явные отклонения в ту и другую стороны, к порокам. Ибо кто по недостатку душев­ной твердости легко подчиняется страсти похоти, тот, не всту­пив на путь добродетельной и воздержной жизни, впадает в «страсти бесчестия» (Рим. 1, 26). Кто же преступает границы того, что доступно целомудрию, и отдаляется от средины — добродетели, в другую сторону, тот, как в какую стремнину, впадает в учение бесовское, «сожигая свою совесть», как говорит апостол (1 Тим.4,1-2). (356) Ибо считая брак делом гнусным, своими поношениями брака он клеймит самого себя. Если «древо зло», как говорит где-то Евангелие (Мф. 7, 18), то и плод его, конечно, такой же — достойный древа; а если побег и плод брачного древа есть человек, то, конечно, поношение брака падает на того, кто его произносит.

3. Но те, кто несет на совести клейма и рубцы нелепых учений, подобными (доводами уже) изобличены. Мы же отно­сительно брака думаем так, что ему следует предпочитать заботу и попечение о божественном, но и не презирать того, кто способен воздержно и умеренно пользоваться учрежде­нием брака. Таков был патриарх Исаак. Он не во цвете лет, дабы брак не был делом страсти, но уже по прошествии юно­сти, взял себе в сожительство Ревекку для благословения Божия в семени (ср. Быт. 25, 20) и, послужив браку до первого деторождения, вновь всецело обратился к невидимому, за­ключив телесные чувства, ибо на это, как мне кажется, ука­зывает история, когда повествует о слабости очей патриарха (Быт. 27, 1; 48, 10).