Оружейный культуризм

Если бы я был глупый человек, я бы сказал: да что вы, ребята! да в России – вековые оружейные традиции!.. Вспомните хотя бы рассказ Чехова «Мститель». Он начинается так:

«Федор Федорович Сигаев вскоре после того, как застал свою жену на месте преступления, стоял в оружейном магазине «Шмукс и К^о» и выбирал себе подходящий револьвер. Лицо его выражало гнев, скорбь и бесповоротную решимость».

Ничего не говорит нам Антон Павлович Чехов о том, как Федор Федорович Сигаев ходил в наркологический диспансер, а потом в психиатрический, а потом в районную поликлинику, а потом в фотоателье, чтобы сделать себе дагерротип «три на четыре» для будущей оружейной лицензии, а потом в сберкассу для оплаты государству сбора за возможность реализовать свои права, а потом в околоток для получения вышеупомянутой лицензии. Ничего этого не было. Просто положил Сигаев в карман деньги – и пошел в магазин за стволом.

«Я знаю, что мне делать, – думал он. – Семейные основы поруганы, честь затоптана в грязь, порок торжествует, а потому я, как гражданин и честный человек, должен явиться мстителем. Сначала убью ее и любовника, а потом себя…

* * *

Приказчик магазина – подвижная, французистая фигурка с брюшком и в белом жилете – раскладывал перед ним револьверы и, почтительно улыбаясь, шаркая ножками, говорил:

– Я советовал бы вам, мсье, взять вот этот прекрасный револьвер. Система Смит и Вессон. Последнее слово огнестрельной науки. Тройного действия, с экстрактором, бьет на шестьсот шагов, центрального боя. Обращаю, мсье, ваше внимание на чистоту отделки. Самая модная система, мсье… Ежедневно продаем по десятку для разбойников, волков и любовников. Очень верный и сильный бой, бьет на большой дистанции и убивает навылет жену и любовника. Что касается самоубийц, то, мсье, я не знаю лучшей системы…

* * *

– А какая цена? – спросил Сигаев.

– Сорок пять рублей, мсье.

– Гм!.. Для меня это дорого!

– В таком случае, мсье, я предложу вам другой системы, подешевле. Вот, не угодно ли посмотреть? Выбор у нас громадный, на разные цены. Например, этот револьвер системы Лефоше стоит только восемнадцать рублей, но. (приказчик презрительно поморщился). но, мсье, эта система уже устарела. Ее покупают теперь только умственные пролетарии и психопатки. Застрелиться или убить жену из Лефоше считается теперь знаком дурного тона. Хороший тон признает только Смита и Вессон».

Тут Чехов прав – шпилечные револьверы Лефоше к его времени уже безнадежно устарели. Впрочем, о револьверах и пистолетах я еще намерен сказать пару слов «не для протокола», а пока дослушаем приказчика и внимательно присмотримся к ассортименту оружия в русском магазине до революции…

«Приказчик, грациозно поворачиваясь и семеня ножками, не переставая улыбаться и болтать, положил перед ним целую кучу револьверов. Аппетитнее и внушительнее всех выглядел Смит и Вессон. Сигаев взял в руки один револьвер этой системы, тупо уставился на него и погрузился в раздумье…

* * *

– Я вижу, мсье, что вам нравится Смит и Вессон, – перебил приказчик его мечтания. – Если он кажется вам дорог, то извольте, я уступлю пять рублей. Впрочем, у нас еще есть другие системы, подешевле.

Французистая фигурка грациозно повернулась и достала с полок еще дюжину футляров с револьверами.

– Вот, мсье, цена тридцать рублей. Это недорого, тем более что курс страшно понизился, а таможенные пошлины, мсье, повышаются каждый час. Мсье, клянусь богом, я консерватор, но и я уже начинаю роптать! Помилуйте, курс и таможенный тариф сделали то, что теперь оружие могут приобретать только богачи! Беднякам осталось только тульское оружие и фосфорные спички, а тульское оружие – это несчастье!..

* * *

Он размышлял, а приказчик раскладывал перед ним товар и считал своим долгом занимать покупателя.

– Вот английские новой системы, недавно только получены, – болтал он. – Но предупреждаю, мсье, все эти системы бледнеют перед Смит и Вессон. На днях – вы, вероятно, уже читали – один офицер приобрел у нас револьвер системы Смит и Вессон. Он выстрелил в любовника, и – что же вы думаете? – пуля прошла навылет, пробила затем бронзовую лампу, потом рояль, а от рояля рикошетом убила болонку и контузила жену. Эффект блистательный и делает честь нашей фирме. Офицер теперь арестован. Его, конечно, обвинят и сошлют в каторжные работы! Во‑первых, у нас еще слишком устарелое законодательство; во‑вторых, мсье, суд всегда бывает на стороне любовника. Почему? Очень просто, мсье! И судья, и присяжные, и прокурор, и защитник сами живут с чужими женами, и для них будет покойнее, если в России одним мужем будет меньше. Обществу было бы приятно, если бы правительство сослало всех мужей на Сахалин. О мсье, вы не знаете, какое негодование возбуждает во мне современная порча нравов! Любить чужих жен теперь так же принято, как курить чужие папиросы и читать чужие книги. С каждым годом у нас торговля становится все хуже и хуже, – это не значит, что любовников становится все меньше, а значит, что мужья мирятся со своим положением и боятся суда и каторги.

Приказчик оглянулся и прошептал:

– А кто виноват, мсье? Правительство!»

Оно, конечно, так – правительство всегда во всем виновато. Но царское правительство по своему либерализму ни в какое сравнение не идет с большевистским и даже нынешним, согласитесь. Особенно в области оружейного законодательства.

До 1906 года гражданин российской империи мог зайти в лавку и купить себе понравившийся «браунинг» или недавно появившийся на рынке красивый трехлинейный семизарядный револьвер системы бельгийского оружейника Леона Нагана. Цены были на разный вкус и кошелек, как верно отметил Чехов. Были револьверчики для бедноты по цене 5 рублей и даже 2 рубля, но хорошие модели стоили, конечно, гораздо дороже. Знаменитый «парабеллум» – 40 рублей, не менее знаменитый «маузер» – 43 рубля.

Это много или мало?

Для сравнения: в 1905 году слесарь в Санкт‑Петербурге зарабатывал за день 1 рубль 82 копейки, а ситный хлеб стоил 4 копейки за фунт (см. Рыкачев А. «Цены на хлеб и труд в С. – Петербурге за 58 лет». Вестник финансов. 1911. № 31). То есть рабочий‑металлист за день‑два работы мог купить себе плохонький револьвер отечественного производства.

После революции 1905 года царское правительство, испугавшись народа, стало закручивать оружейные гайки. В одном только 1906 году у россиян были изъяты десятки тысяч стволов. Правда, в основном это были военные образцы оружия, а маломощное оружие самообороны – короткоствольные револьверы и дамские «браунинги» не изымались и не только продолжали продаваться без ограничений, но и высылались заказчикам по почте наложенным платежом.

Кстати, любопытный момент… Сейчас только безграмотный человек назовет пистолет револьвером, а револьвер пистолетом. Все знают: пистолет – он плоский такой, с патронами в рукоятке, а револьвер – с барабаном. Но вот в начале XX века в языке еще не произошло четкого разделения понятий, что видно по литературе той эпохи, – авторы используют слова «пистолет» и «револьвер» как синонимы, чередуя их через строчку при описании одного и того же оружия. Это можно встретить и у Бабеля, и у Катаева, и у Булгакова, и в официальных документах, например, послереволюционных удостоверениях на право ношения оружия.

Причина ранней синонимичности в том, что револьвер эволюционно произошел от пистолета. Вспомните дуэльные пистолеты начала XIX века. Длинные, тяжелые, но при этом однозарядные. Унитарный патрон еще не был изобретен, и пистолеты заряжались долго, с дула – сначала засыпался порох, потом заталкивался войлочный пыж, затем заколачивалась пуля. «Стучит о шомпол молоток, в граненый ствол уходят пули», – так Пушкин точными мазками обрисовал сцену дуэли Онегина с Ленским. Долгий процесс! Для дуэли еще ничего, а в бою перезарядить уже не успеешь – разок стрельнул, а дальше саблю доставай, ее заряжать не надо…

Чтобы повысить скорострельность, пистолеты иногда делали двуствольными. Потом появились и шестиствольные (!) конструкции. Стволы вращались, и чтобы произвести выстрел, нужно было вручную повернуть ствольную батарею, поставив очередной ствол напротив курка. Чувствуете, это уже почти револьвер!..

Затем эволюция укоротила пять стволов из шести, превратив их в барабан, который, вращаясь, поочередно подставлял патроны под курок, располагая их напротив ствола. Конструкция стала менее громоздкой. И это уже был не шестиствольный пистолет, а пистолет с барабаном. То есть револьвер. А потом появились пистолеты не с круговой, а с магазинной (как у винтовки) подачей патронов. Так эволюционные ветки ручного оружия окончательно разделились.

Слово «револьвер» появилось позже слова «пистолет», и какое‑то время они шли ноздря в ноздрю, будучи синонимами. И понятно почему: всю вторую половину XIX века на планете царил только револьвер, а пистолеты практически вымерли, казалось, навсегда. Но потом они возродились вновь в более прогрессивном исполнении (патроны в рукоятке плюс автоматика перезарядки) и властно вытеснили револьверы из экологической ниши ручного оружия. На сегодняшний день револьверы являются тупиковой ветвью пистолетной эволюции и считаются морально устаревшим оружием, у которого, однако, до сих пор существуют поклонники – как у ретроавтомобилей.

И еще один любопытный момент: в начале ХХ века, до окончательного разделения понятий, правильное произношение слова «револьвер» требовало ударения на второй слог – револ ьвер. Именно так велели произносить это слово словари русского языка. И только в двадцатых годах словари смягчились и стали допускать в качестве «тоже правильного» простонародное ударение – на последнее «е». Которое потом так же эволюционно вытеснило первое произношение.

Для чего я вам все это рассказал? К чему был весь этот экскурс в конец XIX века, в эпоху оружейной свободы?.. Не для того ли, чтобы показать глубокие корни оружейной традиции и культуры нашего многострадального народа?

Нет, не для того.

А исключительно в общеобразовательных целях. Не более. Так как в доказательстве существования оружейной культуры в нашей стране я не нуждаюсь. Поскольку никакой оружейной культуры, присущей нации в целом, не существует. И когда вам говорят об оружейной культуре американцев, знайте: вас обманывают. Точно так же, как обманывают, говоря о культуре чаепития японцев или китайцев.

Поясню…

Помните, в разговоре о национальном менталитете я приводил в пример радугу? Мол, на расстоянии всегда можно сказать: вот тут фиолетовый цвет, а здесь синий. Но при ближайшем рассмотрении возникают трудности, поскольку никаких резких переходов между цветами в радуге нет. И когда мы рассматриваем общество, то должны не «бить по площадям», а внимательно смотреть на основной материал, из которого это общество, собственно говоря, и состоит, – на людей. И тогда вся эта легендарная «общная» культура самым таинственным образом исчезает, растворяется. Что толку рассуждать о японской машиностроительной школе, превосходящей российскую, если русский танк запросто сделает любой японский внедорожник в части проходимости? На конкретные модели надо смотреть, а не рассуждать «вообще».

Есть в Китае чайная церемония? Есть!

А обладают ли китайцы чайной культурой? А вот на этот вопрос уже так сразу и не ответишь: все китайцы разные. Если китаец родился в Боливии и прожил там всю жизнь, не ведая о чайной церемонии, откуда в нем возьмется «чайная культура»?

Исландцы и норвежцы – традиционные рыболовы. Но если норвежец живет в глубинке и всю жизнь работает лесорубом, откуда у него рыболовецкая культура?

Носителем чайной, оружейной, да и любой другой культуры является каждый отдельный человек, а не нация в целом. Нация в целом – это абстракция. Возьмем тех же «оружейно культурных» американцев. Многие из них оружия боятся и в свой дом оружие не пускают. Соответственно, не умеют им пользоваться. О какой же «американской оружейной культуре» идет речь в данном случае, если американский человек не умеет даже магазин зарядить и не знает, для чего нужна затворная задержка? Это абсолютное бескультурье! Любой русский, которого учили в школе разбирать‑собирать автомат Калашникова на время, даст этому американцу сто очков вперед.

У кого выше культура пользования столовыми приборами – у того, кто знает, для чего нужны разнокалиберные ножи и вилочки, и умеет пользоваться устричным ножом или у того, кто всю жизнь лаптем щи хлебал, а вилку видел лишь огромную, на деревянной рукоятке – для раскидывания сена?

Что вообще означает выражение «у них там оружейная культура уже из поколения в поколение передается»? Может быть, биологи нашли какой‑то особый ген оружейной культуры, а я прохлопал это важное открытие?

Зайдем с другого боку. О какой сельскохозяйственной культуре, «передаваемой из поколения в поколение», можно говорить, если сто поколений предков Джона были фермерами, сеяли кукурузу, а сам Джон сызмальства уехал в город и стал юристом? И кукурузу он видел только в виде попкорна?..

Если женщина не умеет водить машину, а ее папа и дедушка умели, есть ли в ней культура вождения? Нет. А потом женщина эта закончила автошколу и научилась водить машину, приобрела опыт. И у нее появилась автомобильная культура! Потому что автомобильная культура – это умение обращаться с автомобилем. А что же еще?

Предметная культура есть умение обращаться с предметом. И никакой мистики. Нет никакой «оружейной культуры», как нет «кондиционерной культуры» или «бензопильной культуры». Есть просто умение обращаться с пистолетом, кондиционером или бензопилой.

Хочешь стать культурным – учись. Противники оружия в России говорят, будто оружие разрешать нельзя, потому что культуры оружейной у нас нету. А откуда же ей взяться? Будет оружие – будет культура. Нет оружия – нет предмета, создающего культуру.

Прогибиционисты мечтают, чтобы ребенок начал ходить, не учась ходить, не падая и не набивая шишек. Они, как в старом анекдоте, хотят, чтобы люди сначала плавать научились, а потом уже им и воду в бассейн можно налить.

Нет, дорогие мои олигофрены, так не бывает. Предметной культуре учатся предметно…

Оружие – это не злой демон. Оружие – простой бытовой предмет, которым можно научиться пользоваться, причем гораздо быстрее, чем тем же автомобилем или компьютером.

– А менталитет? Вы забываете про наш национальный менталитет, – снова привычно загундосил хор недалеких бесов. – Наши люди пьют. А наш национальный характер не позволяет нам…

Стоп, ребята!

Если ваш характер не позволяет вам иметь оружие, то при чем тут я и прочие нормальные граждане, чей характер вполне позволяет? Почему я должен отвечать за ваши закидоны? Если вы конченые ублюдки и готовы окружающих пострелять по пустяку, то остальных‑то по себе не судите!.. Если кому‑то нельзя пить из‑за склонности к алкоголизму, вы же не собираетесь всем водку запрещать! Всегда будут люди, которые сядут пьяными за руль. Но это не повод запрещать автомобили. Почему за Иванова‑алкоголика должен страдать трезвенник Петров?.. И чей вообще менталитет вы имеете в виду, говоря слово «наш»?

– Национальный менталитет. То есть русских!

– А татарам можно доверять оружие?

– Нет, и татарам нельзя!

– А мордве с удмуртами?

– Нет, нельзя, ведь это все «наши» люди.

– А «наши» – это какие?

– Наши – это бывшие советские, – поправляются прогибиционисты. И правильно делают, что поправляются: у них нет другого выхода, кроме как соскочить с генетической неполноценности русских на их социальный сдвиг по фазе. Во‑первых, потому что в России далеко не все русские, а во‑вторых, потому что при царе русские люди право на оружие совершенно спокойно имели и никакой генетической неполноценности при этом не демонстрировали.

– И вы, уважаемый автор, тоже совок! Наш с вами менталитет испорчен семьюдесятью годами несвободы. Мы – непроходимые агрессивные совки. И тут без разницы – татарин ты или хохол в смеси с молдаванином. Совок по всем прокатился. И если порченым постсоветским людям дать оружие, они тут же перестреляют друг друга! Вы посмотрите, какие кругом все злые и агрессивные!..

Молчи, совок. Устал я слушать… Ты видишь, я трясу у тебя под носом бумажками? Это билеты на самолет. И на поезд. Я улетаю от тебя, совок. И уезжаю, совок. В те края, где нас, совков, тоже много. Но где мы, совки, уже много лет имеем право на ношение оружия и почему‑то до сих пор не перестреляли друг друга…