Девять месяцев спустя. Легат Геннадий Павел

Двадцать четвертое апреля девятьсот девяносто первого года от основания города. Рим

Планам Гонория дать окорот обнаглевшему префекту не суждено было сбыться. Следующей весной Черепанов прибыл в Рим один. То есть не совсем один: вместе со своим легионом и несколькими тысячами ауксилариев, возглавляемыми его другом Лехой. Плавт остался в Сирмии, вместе с фракийцем. Там же остался и Максимин‑младший, наотрез отказавшийся покинуть отца и плести интриги в душном летнем Риме, вместо того чтобы, как подобает мужчине и воину, сражаться за Рим с его настоящими врагами. Так сказал Максимин‑младший, а характер у него был такой же упертый, как у отца. Так что и он тоже остался в Сирмии, а Черепанову было присвоено звание легата, поручено взять своих легионеров и германских наемников, чтобы провести в столице демонстрацию силы. А возможно, даже и заменить часть прикормленной Сенатом преторианской гвардии воинами Коршунова.

Черепанова такой вариант вполне устраивал. Он уже списался с отцом Коры и объявил, что желает как можно скорее сыграть свадьбу. Папаша, в принципе, не возражал. Договорились сыграть свадьбу в Цереалии.[101]Эти дни считались благоприятными для заключения брака.

Черепанов прибыл в Рим в конце марта, на несколько недель опередив свой легион. Но Антоний Антонин Гордиан в столице не появился. Уже прибыли Черепановские легионеры, разбившие лагерь на Ватиканском поле по ту сторону Тибра. Неделей раньше подошли ауксиларии Коршунова. Этих разместили частично в преторианских казармах между наментанскими и виминальскими воротами в северо‑восточной части столицы, частично – в казармах палатина. Время шло. Миновали Цереалии. Отгорели костры парилий.[102]Гордиан не приезжал. Черепанов ждал. Он полагал, что папаша Корнелии должен когда‑нибудь приехать. Или хотя бы письмо прислать – со своим благословением: свадьбу и без него справить недолго. Какого хрена он медлит? Месяц прошел. Что у них там за крутые дела, в этой чертовой Африке, что легат не может выкроить время и явиться на свадьбу дочери?

Вести из Африки пришли двадцать третьего апреля. Совсем не те, каких ждал Черепанов. А дела в провинции Африка оказались действительно крутыми…

– Там в Ливии прокуратор Максиминов был, – рассказывал Хрис, которого Коршунов, проснувшийся раньше Геннадия, отправил выяснять, почему в палатине все на ушах стоят. – Максиминов доверенный прокуратор этот грабил всех подряд. Ну народишко и не выдержал: прирезал мытаря и охрану его побил. И всех, кто вступался за Максиминова человека, – тоже. Затем все двинулись к старому проконсулу Гордиану, который в тот день в Тисдре был, и заставили того принять императорский пурпур. Гордиан вроде бы отказаться хотел, только выбора у него все равно не было. Максимин бы его не простил. В общем, отправили из Африки письмо в Сенат (оно еще позавчера пришло): мол, собрались лучшие люди Африки в городе Тисдре и провозгласили обоих Гордианов Августами, так что в Карфаген отец с сыном въехали уже со всей царской пышностью.

Разумеется, Сенат Рима, получив сие тайное письмо, возликовал и немедленно (немедленно по‑сенатски, то есть через сутки) взялся за дело. Первым делом прирезали префекта претория Виталиана, верного Максимину, после чего большая часть преторианцев перешла на сторону Сената. Аналогично собирались поступить и с префектом Рима Сабином, но тот успел принять меры и теперь засел во дворце под защитой оставшихся ему верными гвардейцев. Штурмовать Палатин Сенат не рискнул. То ли в силу своей переходящей в трусость осторожности, то ли… из‑за присутствия в казармах воинов Коршунова.

– Я поставил на площади перед Палатином парней Скулди, – сказал Коршунов. – Шесть сотен. На всякий случай. Народ там уже толпится, но пока никого не трогает, и боевых частей нет. А сам дворец преторианцы охраняют. Из тех, что остались на нашей стороне. Витальку жалко! Нормальный был мужик.

– Радуйся, что нас с тобой не прирезали! – зло буркнул Черепанов. – Хотя – еще не вечер!

– Да брось ты! – махнул рукой Алексей. – Пусть только сунутся – и мои головорезы сольют эту шушеру, как дерьмо – в клоаку!

– Допустим, – сказал Черепанов, по‑быстрому уминая завтрак (при таком раскладе еще не известно, когда снова пожрать удастся). – Твои предложения?

– По мне, так пускай между собой режутся, – сказал Алексей. – У них в Риме – всегда так. Устроят потасовку, потом придет какой‑нибудь конкретный пацан – и всех построит. Главное, чтобы нас не трогали. Нас не тронут – и мы никого не тронем. А я бы вообще из города убрался. Мой совет: забирай свою девушку – и отваливаем к твоим легионерам. Или, если хочешь, я пошлю гонца к Ингенсу – пусть сам идет сюда. Вместе с легионом, конечно. И сами всех построим. Сколько тех преторианцев? Тысячи две максимум. Против сдвоенного легиона наших ветеранов – семечки.

– Ты кое‑что не учел, – сказал Черепанов, отправляя в рот последнюю маслину.

– Что именно?

– Народ Рима. Это не две тысячи. И даже не двадцать…

– Тогда уходим…

– Боюсь, если мы уйдем, Фракийцу это очень не понравится.

– Хм‑м… – Коршунов сразу помрачнел. – Серьезный довод. Что будем делать, командир?

– К Сабину пойду. Узнаю, как он по ситуации мыслит. Строго говоря, он – наш начальник. Странно, что он еще за мной не посылал…

– Посылал. Трижды. – Коршунов усмехнулся. – Твоя охрана их завернула. Сказали: отдыхает. Мало ли что нужен префекту Рима! Да хоть Юпитеру Капитолийскому! Ну, может, если бы еще Фракиец за тобой послал – разбудили бы. Я, Генка, их беседу с последним гонцом слушал: большое удовольствие получил.

– Угу. – Черепанов застегнул ремень, поправил меч. – Я тоже скоро удовольствие получу. Непосредственно от префекта Рима.

– Да ладно! – отмахнулся Алексей. – Он тебе слова дурного сказать не посмеет. Ты ему сейчас важнее самого Юпитера!

– Да ну их всех… – пробормотал Черепанов. Он был по‑настоящему расстроен. Приехал, можно сказать, на собственную свадьбу (пусть и с поручением от императора), а угодил на массовые похороны. – Короче, Леха. Отбери из своих сотен пять, покруче. Чует мое сердце: пошлет меня Сабин Сенату мозги вправлять… Что мне делать совсем не хочется. – Последнее Черепанов произнес совсем тихо, чтобы Алексей его не услышал. Ах тестюшка, сучий потрох! Мог бы, блин, заранее предупредить! Хотя… хули тут предупреждать? Геннадий – доверенный военачальник Максимина. Враг. А что в женихах у дочери числится, так это и исправить недолго. На хрена благородному римскому роду – варвар?

Ладно, разберемся…

Черепанов, с помощью охраны, пропихнулся через негустую толпу, взбежал по лестнице (шеренга преторианцев раздвинулась, пропуская, – узнали) и окунулся в прохладную тень дворцового портика. Да уж, удружили будущие родственнички, ничего не скажешь… И что теперь скажет Сабин?

– Проклятие на всех Гордианов! – прорычал Сабин, отшвыривая в сторону ни в чем не повинное кресло с обивкой из красного бархата. – Сенат уже объявил их богоравными Августами! Ну это ненадолго! Капелиан со своими маврами вышибет из них дурь. Но здесь, в Риме, не должно остаться ни одного из этого семени! Ты, легат Геннадий, сейчас пойдешь и прикончишь щенка и маленькую сучку!

– Не думаю, что я сделаю это, – холодно произнес Черепанов.

Сабин шагнул к нему, посмотрел в упор:

– Сделаешь! Еще как сделаешь! Потому что пришло время разобраться, кому ты служишь: своему императору или своему приапу! Мы все знаем: ты хитрый двуличный волчара! Но мы верили, что, когда припрет, ты нас не предашь! Пришло время узнать, так ли это! Шакал ты или лев? Кто тебе дороже: смазливая девка‑патрицианка или твои друзья? Сладкая вагина или те, кто сражался с тобой бок о бок, прикрывал тебя щитом в бою, подставлял плечо, когда тебе было худо?..

Черепанов молчал.

– С кем ты, лев? – спросил Сабин. – Помнишь, ты когда‑то говорил Аптусу, что Рим для тебя – прежде всего. Что ради блага Империи можно преступать закон. Сейчас судьба Рима, судьба императора – в твоих руках. Уничтожь щенков Гордиана! Веди своих варваров к Сенату! Возьми под жабры этих трусливых болтунов, пока они чешут языками, не решаясь действовать! Введи в город своих легионеров! Мы вырежем всех проклятых бунтовщиков! Всех проклятых сенаторов и их прихвостней! Клянусь, Тибр покраснеет от крови врагов Рима, как краснели воды Рейна от крови германцев!

«Цена Империи… – подумал Черепанов, глядя на покрасневшее лицо префекта вечного города. – Цена, которую должны заплатить все. И горожане, и я, и моя Корнелия. Чтобы стоял Рим. Чтобы император Максимин фракиец продолжал бить его врагов. Внешних и внутренних…»

– Решайся, лев! – Сабин положил руки на плечи Геннадия, и тому вдруг показалось, что даже сквозь ткань и сталь лорики он чувствует, как влажны ладони префекта Рима.

«А ведь ты боишься, Сабин! – подумал Геннадий. – Ты боишься, что тебе придется заплатить свою цену! О благе Империи ты печешься или о своем собственном? Большая часть преторианцев изменила тебе. Народ Рима тебя ненавидит за твою жестокость. Сенаторы, дай им волю, собственноручно разорвут тебя на куски. Конечно, ты можешь попытаться удрать, но – куда? Фракиец лично спустит с тебя шкуру. И только я – твоя последняя надежда. Я и мои солдаты, мои легионеры и германцы Алексея. Наши солдаты. Не твои, не Фракийца, не империи, а лично наши с Лехой. Так что, если я сейчас скажу, что меняю свою поддержку на жизнь Корнелии и ее брата, – ты согласишься. Никуда не денешься. А что потом? Потом ты начнешь резать всех, кого посчитаешь врагами Максимина, – и от этого врагов у него станет еще больше. Или нет? Черт! Откуда я могу знать!»

– Ладно, хрен с тобой! – сказал Геннадий по‑русски, сбрасывая с плеч руки префекта Рима. – Обидно будет просрать и эту Империю! – И перейдя на латынь: – Хорошо! Я еду за Гордианами! А потом – в Сенат! – и двинулся к выходу.

– Убей их, Череп! – крикнул ему вслед Сабин. – Помни: в твоих руках судьба Рима и Августа!

– Да пошел ты в жопу, – пробормотал Черепанов, спускаясь по лестнице. – с дороги! – Он отпихнул не успевшего убраться преторианца. Одного из немногих, оставшихся верными Сабину и своему префекту. – С дороги! – Он прошел через шеренгу дворцовой охраны, его тут же обступили его собственные телохранители – легионеры, которые, выстроившись клином, легко раздвинули толпу. Народ не препятствовал. Он еще не созрел для хорошей драки, но дай ему время…

Германцы Коршунова ждали его на площади. Вокруг них уже собралась толпа, кое‑кто выкрикивал угрозы… Но напасть на грозных всадников римляне не решались.

– Генка! – Коршунов выехал вперед, навстречу Черепанову. Берегед и Сигисбарн тут же устремились следом, прикрывая своего рикса, – очень правильный рефлекс. – Ну что? Что ты решил?

– Ничего, – буркнул Черепанов. – Коня мне. И – поехали. По дороге разберемся.

– Куда поедем?

– Сначала – к дому Помпея,[103]заберем внука Гордиана‑старшего, а потом – к Корнелии.

С мальчишкой проблем не было. То есть в доме околачивались с полсотни охранников, присланных Сенатом, но при виде тысячи ауксилариев‑германцев они моментально наделали в штаны и побросали оружие. Гордиан‑самый‑младший вел себя достойно, страха не выказал, хотя коленки у пацана дрожали.

– Крутой мужик будет, когда вырастет, – заметил Коршунов, собственноручно подсаживая мальчугана на коня.

– Если вырастет, – буркнул Черепанов, который еще не решил, как поступить. Мальчишка его знал и смотрел с надеждой. Черепанов хмуро улыбнулся – и пацаненок расцвел: ну конечно, храбрый дядя Геннадий не причинит ему зла. Стоит ли Империи одна детская улыбка? А хрен его знает…

А вот к особняку Корнелии Черепанову так просто подъехать не удалось. Перегораживая улицу, шеренгами, сомкнув щиты, ощетинившись копьями, стояли хмурые вигилы. Не менее нескольких сотен. А впереди – префект Секст Габиний Оптимиан собственной персоной.

– Именем Августа Максимина! – рявкнул Скулди. – С дороги!

– Он больше не Август, твой фракийский варвар! – гаркнул префект вигилов. – Именем Августов Гордианов! А где же ваш храбрый командир Геннадий Череп? Как всегда прячется за чужими спинами?

– Пусти‑ка! – сказал Черепанов, посылая коня вперед, мимо Скулди.

– Ты куда? – воскликнул Коршунов. – Погоди!

– Не лезь, Леха! Это наше личное дело! – по‑русски произнес Черепанов. И скомандовал по‑латыни: – Всем стоять!

– Сдурел? – выкрикнул Коршунов по‑русски. – Генка!

Но Черепанов, не слушая, спрыгнул на мостовую и уже шел навстречу своему давнему врагу.

– …Ну давай, варвар! – играя клинком, процедил трибун. – Ты и я. И Корнелия, которая достанется победителю! Согласен?

Вместо ответа Черепанов молча сдвинул шлем и вытянул из ножен меч…

Б‑бан‑нг!

Арбалетный болт провыл над самым плечом Геннадия и угодил точно в левую сторону великолепной кирасы префекта претория. Говорят, отборная испанская броня держала арбалетный болт, даже выпущенный практически в упор. Но до создания толедской стали – еще много‑много веков, а римский доспех… болт прошел навылет и застрял в щите одного из вигилов, а патриций Секст Габиний Оптимиан уронил оружие, опрокинулся на спину и умер.

– Ты, Генка, даешь! – по‑русски бросил Коршунов, опуская арбалет. – Нашел время в рыцаря играть!

– Бес попутал, – тоже по‑русски пробормотал Геннадий, глядя на труп.

И впрямь, что это на него нашло?

– Вигилы! – рявкнул Черепанов в полную мощь тренированной глотки. – Слушай меня! Я – посланец императора Максимина легат Геннадий Павел Череп! За моей спиной – полторы тысячи ветеранов германской войны. Вы не виноваты. Вас привел сюда человек, который предал императора. Теперь он мертв. Именем Гая Юлия Вера Максимина Августа я приказываю вам проваливать! Считаю до десяти… Всех, кто останется, когда я закончу счет, мы передавим, как крыс! Р‑раз!..

– Они не причинили тебе зла? – спросил Геннадий, обнимая заплаканную Корнелию.

– Нет‑нет, что ты! – И тут она увидела заполнивших парк всадников и своего младшего брата, сидевшего на коне между двумя страшными германцами с вызелененными щеками. Глаза ее потухли, губы задрожали: – Геннадий… что?.. Ты…

– Не бойся, моя хорошая, – мягко произнес Черепанов. – Никто не причинит тебе зла. Я не позволю!

Он наконец сделал выбор. И теперь знал, какую цену готов заплатить за сохранение Империи, а какую – платить не желает. Возможно, если бы это была его империя… к черту! Об этом и думать не стоит! Это – Империя Максимина Августа! И Геннадий не желал расплачиваться своей невестой за чужую Империю! К черту! Он и так неплохо послужил Фракийцу! Они – в расчете. Максимин не вправе требовать с него такую цену! Это его Империя – пусть сам и разбирается.

– Мальчишка ваш! – сказал Черепанов Бальбину, Максиму и еще дюжине сенаторов, которые были самыми ярыми ненавистниками Максимина, а следовательно – самыми горячими сторонниками Гордианов. – Забирайте и берегите! А Корнелия будет со мной и очень скоро станет моей женой, клянусь Юпитером, Марсом, Венерой и всеми остальными богами Рима!

– Хорошо, хорошо! – медовым голосом произнес благороднейший Клодий Бальбин. – А каково мнение достойного легата относительно префекта Сабина?

– Мне до него дела нет! – отрезал Черепанов.

– Но в казармах Палатина твои воины…

– Они уйдут. Что еще?

– Еще у нас к тебе предложение, храбрейший легат. Насколько нам известно, в Сирии сейчас вакантна должность наместника и распоряжается там прокуратор, ставленник Максимина Фракийца, некто Гельмий Гульб.

– Не слыхал о таком. – Черепанов помрачнел. – А куда делся наместник Маний Митрил? Он что, умер?

Надо же, как не повезло Скорпиону! Года не прошло, как Максимин «подарил» ему Сирию!

– Нет, не умер. Самозванный император Максимин еще в марте отстранил его. Слишком мало налогов поступало из этой провинции. Так что теперь там вместо наместника прокуратор Гельмий… Мы хотим, – сладкий голос Бальбина стал еще приторнее, – взять эту провинцию. Уверен: императоры Гордианы одобрят наш выбор – ведь ты скоро станешь их родственником. Думаю, для такого военачальника, как ты, будет нетрудно установить контроль над этой богатейшей провинцией Империи. Единственная просьба: не забывай, что здесь, в Риме, тебя поддерживают!

«Естественно! – подумал Черепанов. – Антиохия – ключ к средиземноморью. Стоит наместнику Сирии захотеть – и баржи с египетским зерном никогда не дойдут до Рима. А что такое миллион голодных римлян – можно себе представить!»

– Я тебя понял! – кивнул Черепанов.

– Тогда удачи тебе, наместник Геннадий! Все документы, подтверждающие твои полномочия, ты получишь в течение часа.

«Мои полномочия – клинки моих легионеров! – подумал Черепанов. – Хотя и ваши грамотки не помешают. С политической точки зрения…»

– Договорились. Ровно через час мои воины покинут лагерь преторианцев и казармы Палатина.

«И Сабин ваш! Жаль мужика, но сам ведь виноват, что весь город его ненавидит».

Все‑таки хорошо, подумал Геннадий, что Максимина‑младшего здесь нет. Его Черепанов вряд ли смог бы так вот легко отдать на расправу Сенату.

Глава десятая,