Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Сентябрь 1453 г. Окрестности Мценска
Судьба играет человеком, Она изменчива всегда, То вознесет его высоко, То бросит в бездну без стыда. Николай Соколов
…Пироги‑калачики…
И куда теперь? Да заманить любителя пирогов во‑он хоть в те кусточки на берегу ручья. Там и отоварить – а больше делать нечего. – Куды идтить‑то? – догнав Алексея, озабоченно выкрикнул палач. Ох, и здоровенный же парняга! Ну да ничего, и не таких обламывали. Пряча ухмылку, протокуратор кивнул на кусты: – Вона, там тропка. Наберем пирогов – и назад. Дьяк Офоний поживее наказывал! – Эк! Быстро вы с ним договорились! – А с умным‑то человеком – чего же долго‑то? Алексей оглянулся – похоже, никто за ними не шел… – Чу! – палач Емеля вдруг ухватил его за рукав. – Кажись, скачет кто‑то! – Скачет? – беглец прислушался. И в самом деле… – Наши, войско московское должно бы к завтрему быть, – задумчиво произнес Емельян. – Отряд Ивана Стельмы. Так им еще вроде рано… А ну‑ко, друже, схоронимся – что‑то уж больно быстро скачут. Не дожидаясь ответа, парняга бросился в ближайший овраг, не обращая никакого внимания на буйно разросшуюся там крапиву. Алексей последовал его примеру, не особо раздумывая, да и некогда было раздумывать – вылетевший из перелеска большой отряд всадников в лисьих шапках и малахаях, визжа и размахивая саблями, бросился к догоравшей деревне. – Ишь ты… – ощерившись, Емеля проводил их глазами. – Есигеевы татары обратно вернулись, суки! Видать, мало обещанного показалось – порешили все взять! – Так надо бежать, помочь! – Сиди уж, помочь! Татар с полсотни, а наших десяток едва наберется! Посейчас всех перебьют, тут и гадать нечего! Эх, – палач неожиданно хлопнул протокуратора по плечу. – Хорошо, хоть мы с тобой схорониться успели! Алексей усмехнулся: – Вижу, не очень‑то ты за своих печалишься. – Какие они мне свои?! – неожиданно зло вызверившись, Емеля презрительно сплюнул. – Вражины‑московиты! Я сам‑то тверской, с полона татарского убег, скитался, потом в Москве пристал вот, к дьяку – им палач нужен был, а я‑то хотел бы кашеваром – завсегда кашеварил, а тут… Тьфу! Позор один!.. Ин ладно. Куда с тобой теперь подадимся, друже Олексий? Протокуратор качнул головой – ну надо же, уже и имя запомнил! Друг, блин… Таких друзей душить надобно прямо в колыбели. Однако выбора, похоже, нет – вдвоем‑то куда легче. – Ты же сказал – московский отряд на подходе? – Сказал. – Палач шмыгнул носом. – Да только, думаю, Есигей их вперед нас с тобой встретит – обо всем расскажет… как сам придумает. – А ты свое слово скажешь! Мол, так и так – гад этот Есигей, каких мало – на своих налетел, порубал, алчности ради. – Да ну, – насмешливо хмыкнул Емеля. – Кто Есигей, союзник московский, и кто – я? Кому поверят‑то? – Неужто этой гнусной татарской роже?! – делано возмутился Алексей. – Вот именно, друже, вот именно! Ему – а уж никак не нам. – Палач высунулся из крапивы, напряженно всматриваясь вдаль. Алексей тоже всмотрелся, пока отложив намеченные было насчет любителя пирогов планы. Судя по всему, с каким‑либо сопротивлением – если оно вообще было – Есигеевы татары уже покончили: лихие всадники в лисьих шапках, не суетясь, довольно слаженно сгоняли к церкви небольшие группы людей – в основном детей и женщин. – Полон собирают, – тихо прокомментировал палач. – Тех, кто еще остался. Спешат! Из разоренного селения доносились стоны и плач. Конные татары с визгом и глумливым хохотом гнали пленников кнутами, приговаривая: – Хэй, бачка, хэй! Протокуратор вздохнул. – Ты чего? – обернулся к нему Емеля. – Людишек жалко? – И это тоже, – не стал отнекиваться Алексей. – А пуще того татарве насолить охота! Чтоб не очень радовались. – Это бы хорошо бы… – мечтательно протянул палач. И вдруг хлопнул своего спутника по плечу: – Вижу, ты унывать не приучен! Еще тогда заметил, в избе. Насолить, говоришь, татарам? Как? – А так… Хмыкнув, Алексей в нескольких словах изложил буквально только что пришедший в голову план, вызвавший самое искреннее восхищение. – Ах, умная у тебя голова, Олексий! Я это сразу приметил. Ну, что стоять? Пошли делать. Протокуратор улыбнулся: новый спутник его, оказывается, оказался человеком весьма даже решительным. И это было неплохо. Словно змеи, оба неслышно выскользнули из овражка и околицею подобрались в деревню со стороны дороги, выходившей на Брянский шлях, который еще иногда называли Литовским, поскольку Брянск‑то давно уж был литовским городом, отчего ни капельки не страдал, а, скорее, наоборот – поднимался. Здесь, на пригорке у небольшой дубравы, парни остановились: палач Емеля остался, а Алексей, таясь, пробрался в селение. Вопли, крики и плач слышались уже совсем рядом, и так же рядом носились на неподкованных приземистых коньках – бакеманах – татары: – Хэй, бачка, хэй! Затаившись за чьей‑то банькой возле еще не сгоревшей избы, протокуратор внимательно следил за всадниками. Вот сразу трое из них подскочили к крыльцу, спешились, обнажив сабли, ворвались в избу – словно бы ожидали наткнуться там на чье‑то сопротивление. Ага, как же – максимум, что там могло быть, так это испуганные, спрятавшиеся где‑нибудь за печкой дети. Ну так и есть! Сквозь распахнутую дверь и оконца из избы донесся визг. Затем послышался звук удара, плач… вот все стихло… Мародеры конечно же уходить не спешили, надеясь на хоть какую‑то поживу. Надеяться можно было – изба казалась просторной, зажиточной: хоть сундуки, пожалуй, уже и были вывернуты допрежь, а все ж лучше поискать повнимательней – печку проверить, подклеть… Это и делали, выставив у дверей копье с бунчуком – показать другим, что местечко занято. Чтоб не мешали! Проезжавший мимо татарин – смешной кривоногий парень, губастик с оттопыренными ушами – завистливо посмотрел на избу и облизнулся. И такая тоска стояла в его взгляде, что можно было подумать – не простая крестьянская изба перед ним, а дворец, доверху набитый несметными сокровищами Шахерезады! Впрочем, для этого губошлепа, похоже, и медная монетка – сокровище. Ишь, сидит, облизывается, шакал! Ремеслу б лучше какому‑нибудь полезному обучился, волчина позорная, так ведь нет! Уж конечно, разбоем‑то куда веселей промышлять, ни пахать, ни сеять не надобно. Хороший парень! И появился вовремя! – Эй, друг! – возникнув, словно тень отца Гамлета, протокуратор с широкой улыбкой поманил татарчонка пальцем. – Там, в избе, Ахмет с Бахтияром… Тебя зовут – помочь надо! Естественно, говорил Алексей по‑татарски. Язык этот он освоил еще четырнадцать лет тому назад, находясь в рабстве в Крыму, откуда бежал в Константинополь с рыжим пройдохой Владосом Костадиносом. – Помочь? Ва, алла! – Узкие глаза татарчонка вспыхнули самым искренним счастьем! Спешившись, он быстро привязал коня к плетню. – Только ты это, тихо… – подмигнув, предупредил Алексей. – Не надо тут лишних. – Ага, ага, не надо, – радостно согласился парень. Настороженно зыркнув по сторонам, протокуратор ловко, без замаха, ударил его кулаком в живот. Татарчонок округлил глаза и, широко раскрыв рот, начал хватать воздух, словно вытащенная на берег рыба. Алексей пожалел его, не стал убивать, просто треснул кулаком в лоб, и охотник за чужим добром, закатив глаза, повалился в крапиву. Быстро оттащив татарина за избу, протокуратор проворно связал его поясом и, сунув в рот наскоро скрученный из обрывка рубахи кляп, нахлобучил себе на голову лисью шапку и, прихватив саблю, побежал к коню. Отвязал, вскочил в седло и, объехав избу, поскакал к церкви, вроде как со стороны Литовского шляха. Немного не доскакав до шмыгавших у церкви воинов, осадил коня на пригорке, заорал, размахивая саблей: – Литовцы! Литовцы! Там, там, за лесом! Он показал рукой на дубраву, вполне справедливо полагая, что сей жест оттуда очень хорошо виден. Так и есть! Почти сразу же из дубравы послышались громкие крики. – Окружают! Окружают! – поднимая панику, громко закричал Алексей. – Спасаться надо! Спасаться! И сам первый поскакал наперерез площади, той, что у церкви… Оглянулся, с удовлетворением увидев, как бросились следом остальные татары, не все, но многие. Как, увидев такое дело, побежали к лесу полоняники. Алексей счастливо улыбнулся и, поворотив в ольховник, спешился, пропустил скачущих татар и, бросив коня, оврагами и перелесками побежал к дубраве. Слышал, как, крича и ругаясь, скакал за бегущими татарами их предводитель: – Стойте! Стойте, трусы! Куда? Ради Аллаха, стойте! Вот остановился один, другой… Алексей этого уже не видел – добежав до дубравы, прислонился к высокому дубу, устало утерев со лба пот. – Ну как? – выбрался из молодой поросли палач Емельян. Протокуратор улыбнулся: – Ускакали! Не знаю, надолго ли. Но полон разбежался – теперь уж не сыщешь его по здешним лесам! – Да, леса здесь знатные, до самой Эрьзи тянутся, – Емеля согласно кивнул и вопросительно посмотрел на своего спутника. – Ну а мы‑то куда сейчас? Предлагаю в Мценск. – А кто там сейчас? – А черт его знает! Вроде бы, под Казимиром Литовским город. – Хорошо, пойдем. – Алексей усмехнулся и запрокинул голову. Густо‑голубое, еще по сути своей, летнее небо темнело от наползающей откуда‑то с запада огромной фиолетово‑черной тучи, озаряемой синими сполохами молний. Ветер доносил отдаленные раскаты грома. Это было здорово, черт побери, здорово! Словно как по заказу! Словно будто бы рояль в кустах! Замечательно! Отлично! Классно! Уж теперь‑то… Теперь‑то можно уйти! Успеть бы только к грозе на болото. – В Литву так в Литву, – протокуратор повернулся к приятелю – наверное, палача Емельяна можно уже было именовать именно так. – Я согласен. Только вот хорошо бы чуть выждать, пересидеть, покуда все уляжется. Знаю тут одно надежное место – туда сейчас и пойдем, если не против. – Да не против, – ухмыльнулся палач. – Все ж таки хорошо, что мы с тобой вместе.
Пройдя по Литовскому шляху версты две, беглецы свернули в лес и долго пробирались буреломами вдоль узкого бурного ручья. Лес вокруг становился все непроходимее, гуще, а почти незримо скользящая берегом тропка скоро совсем скрылась, растворяясь в черно‑зеленом мрачном подлеске среди кустов и папоротников. Палач Емельян бросал на своего спутника тревожные взгляды, но, надо отдать ему должное, вслух ничего не говорил, не спрашивал – доверял, видел, что Алексей держался вполне уверенно, как человек, в здешних глухих местах уже бывавший, знающий. На редких полянах попадались красные россыпи брусники, а под деревьями, на кочках, путники не раз и не два замечали уже крепенькие аппетитные боровики. Голодная смерть им сейчас в лесу не грозила – начало осени, самое благодатное время. И тепло было пока, даже жарко. Единственно, что досаждало – комары, злобные, словно оголодавшие волки. Последние осенние комарики. И хорошо, что уже не было мошки. Емельян не спрашивал – долго ль еще? – шагал молча, упрямо, лишь посапывал и, казалось, ничуточки не устал. Наконец, впереди, за деревьями, показался просвет – резануло по глазам яркое солнце, вспыхнуло и исчезло, поглощенное наползавшей тучей. – Верно, гроза будет, – подняв голову, наконец подал голос палач. – И как бы не дождь. Надобно шалаш ладить. – Давай, – покосившись на болото, кивнул протокуратор. И, взяв саблю, принялся рубить ею лапник, сбрасывая его в кучу. Емельян бросился помогать, и вдвоем беглецы быстро соорудили укрытие. Резко стемнело. В небе над головой громыхнуло, тяжело ударили по кронам деревьев первые капли. Емеля поспешно полез в шалаш. – Пойду, водички попью, – усмехнулся Алексей. – Водички?! – высунув голову наружу, удивленно переспросил палач. – Так ее вон, сейчас, и с неба накапает – только подставляй ладони. Эй, эй, ты куда? Там же трясина! – Я гать знаю, – не оглядываясь, отозвался протокуратор. – Вернусь скоро. Ты жди. И тут ливануло, да так, что буквально за каких‑то пару секунд молодой человек вымок до нитки, насквозь. И грянул гром, и яростно сверкнула молния, ударив в росшую неподалеку сосну‑сушину – дерево вспыхнуло с сухим треском. А гром загремел снова, и гремел уже, не переставая, и лил дождь, и хлестали молнии, яростно и гулко, словно желая угробить в этом лесу все живое. – Пусть! Пусть сильнее грянет буря! – углядев наконец старый пень, радостно закричал Алексей. Вот, сейчас… Вот, еще чуть‑чуть… Спрямляя путь, он почти до пояса ухнул в трясину, но выбрался, уцепился за гать – и вот он пень! Родной, близкий… Дверь в свой мир. В свой? Молодой человек усмехнулся – лучше сказать: в мир, который раньше был своим. Теперь – впрочем, не теперь, а давно уже – для него свой мир – это мир ромеев, империя, Константинополь. А там, в другом, мире, в мире двадцать первого века, имеется свой Алексей Смирнов. Такие вот дела, да‑а‑а… Затянутое тучею небо с грохотом взорвалось прямо над головою. И сверкающая синяя молния ударила прямо в пень. И все вокруг померкло. Наконец‑то! Наконец! Падая в трясину, улыбнулся…
|