Часть III. Некоронованный король 5 page

Джеймс поднял глаза.

– Почему ты настоял на этом разводе, Гленкерк? Я уведомил кардинала, что буду недоволен, если вы с Катрионой расторгнете брак.

– Сир, Кат желает получить свободу. Я видел ее в июне и понял, что ко мне она не вернется. Она стала совсем другой женщиной.

– Ты знаешь, где она сейчас, кузен?

– Нет, сир. Она мне не сказала.

– А я знаю, – тихо сказал король, наклоняясь над своим дубовым столом. – Она убежала от тебя, чтобы никто не мешал ей стать ботвелловской шлюхой. И кузен Френсис уже настолько одурманен, что развелся с дочерью Ангуса и хочет жениться на Катрионе. Но… он на ней не женится!

Развода твоя жена не получит!

Ошеломленный Патрик Лесли не мог поверить своим ушам. Но тут ослепительной вспышкой у него в мозгу промелькнуло, как Катриона не раз говорила: «Френсис – мой друг, и ничего более…»

– А я, – продолжал король, – предполагаю через несколько дней заманить Ботвелла в Ли. Очень вероятно, что Катриона будет с ним. И я хочу, чтобы ты приехал и увез ее домой. Если она раскается в своем поведении, то сможет вернуться ко двору.

– Сир! Кат больше не хочет меня и не любит.

Король холодно посмотрел на графа.

– Мне нет никакого дела до того, любит она тебя или нет. Я хочу, чтобы ты увез ее домой. И я хочу, чтобы она осталась с тобой. А теперь, кузен, можешь удалиться. Мне надо работать.

Патрик Лесли вернулся в свой городской дом.

Устроившись в библиотеке поуютнее, наслаждаясь веселым огнем камина и графинчиком старого виски, он принялся размышлять. Итак, Катриона бежала к Ботвеллу.

Однако Гленкерк был уверен, что его, Патрика, она покидала, еще не будучи любовницей Френсиса Хепберна. Это, очевидно, произошло позднее, а теперь Ботвелл в нее влюбился, и до того сильно, что развелся с Маргарет Дуглас.

Но если кардинал не даст Катрионе развод, то она не сможет выйти замуж ни за кого другого. Патрик не знал, радоваться ему или печалиться. Предполагалось, что по приказу короля он отправится в Ли и похитит свою жену. После этого лорд Ботвелл, несомненно, придет со своими людьми на север, чтобы забрать ее обратно.

– Пусть будут прокляты эти Стюарты! – воскликнул граф во весь голос. Он по горло уже увяз в их дрязгах, и все из‑за своей прелестной жены. «Ох, Кат! – тоскливо подумал Патрик. – Трое мужчин желают тебя, но иметь тебя может только один, и вовсе не тот, кого ты хочешь».

Гленкерк удивился, почему она не бежала со своим возлюбленным, когда узнала, что ее прошение отклонено. Но затем вспомнил все, что знал о Ботвелле. Прежде всего Френсис Хепберн был человеком чести, и это, несомненно, станет причиной его падения. Король человеком чести не был.

На следующий день Патрика вызвали к доверенному секретарю Мэйтлэнда, который сообщил, что лорд Ботвелл ожидается в Ли через два дня. Он всегда останавливался в таверне «Золотой якорь». Секретарь добавил также, что леди Лесли будет с ним.

Два дня спустя, 18 октября, граф Гленкерк сидел в частной комнате таверны «Золотой якорь» и ждал прибытия графа Ботвелла. Патрик представился кузеном пограничного лорда и сказал, что приехал с ним встретиться. Хозяин таверны посчитал, что всякого, кто знал о тайном приезде опального графа, видимо, уведомил сам Френсис Хепберн.

Гленкерк ждал в одиночестве. Он совсем не намеревался принуждать жену возвращаться. Патрик знал, что тем самым он ослушивается короля, но у него была своя гордость. В тишине туманного рассвета граф внезапно услышал, как на двор прибыл отряд всадников. Послышались шаги по лестнице, и дверь разом распахнулась.

– Доброе утро, кузен Френсис, – невозмутимо протянул Гленкерк. – Садись‑ка со мной завтракать.

Френсис Хепберн удивился, но затем его лицо стало медленно озаряться улыбкой.

– Здравствуй, кузен Патрик, – ответил он и принял протянутую кружку с элем.

Мужчины сели лицом к лицу.

– Кат с тобой?

– Нет. Я оставил ее в Эрмитаже. Что‑то в этой встрече мне показалось подозрительным.

– Да, – подтвердил Патрик. – Это ловушка, но у тебя еще есть время.

– А ты, Гленкерк, что здесь делаешь?

– Кузен Джеми послал меня за женой.

– Я не отдам ее, – тихо сказал Ботвелл, и его голубые глаза угрожающе засверкали.

Какой‑то миг мужчины смотрели друг на друга, а затем Патрик негромко проговорил:

– Я все еще люблю Катриону, Френсис, но знаю, что потерял ее. Ради Бога, прошу – увези ее, и будьте счастливы оба, пока Джеймс не погубил вас.

– Мне надобно помириться с королем, Патрик. Я хочу, чтобы Кат стала моей женой, а Эрмитаж отошел нашим детям.

– Увези ее, Френсис. Однажды ты дал мне такой же совет, но я не послушал. Затем, когда увидел, как король лапает мою жену, я потерял сначала совесть, а потом и Кат. Не повторяй мою ошибку.

– Я никогда не сделаю Кат того, что сделал ты. Знаю, что ей пришлось испытать. Не одну неделю она снова и снова переживала это во сне. Боже мой, почему ты ее просто не убил?

– Если бы я убил, ты бы не познал нынешнего счастья, – рассердился Гленкерк.

– Один укол в твою пользу, – признал Ботвелл. Он встал. – Передай Мэйтлэнду: я сожалею, что не встретился с ним, Патрик. Скажи ему, что у меня, к сожалению, возникло срочное дело.

Френсис перебросил ногу через подоконник и весело ухмыльнулся:

– Отправлюсь‑ка я домой, так будет безопаснее. Уведи к себе мою лошадь, Валентайна. Уверен, что у тебя с ней ничего не случится. – И он исчез.

Вскоре в таверне появился Джон Мэйтлэнд вместе с королевскими солдатами. Они увидели, как граф Гленкерк завершает обильную утреннюю трапезу.

– А другой где? – удивился канцлер.

– Возникла срочная необходимость, и ему пришлось удалиться, – ответил Патрик Лесли. В уголках его рта заиграла чуть заметная улыбка.

– А ваша жена?

– Ее с ним не было, Мэйтлэнд. Ваши сведения оказались неверны. Ботвелл понял, что его заманивают в ловушку, и оставил Катриону в Эрмитаже.

– Похоже, вас не волнует, что ваша жена подвизается в шлюхах у Ботвелла.

Прежде чем эти слова слетели с губ королевского канцлера, Гленкерк схватил его за горло. Одной рукой Патрик крепко держал министра за шею, а другой приставил кинжал к его животу.

– Смерть близка, господин Мэйтлэнд.

В ужасе канцлер только моргал.

– Разве ваша матушка не учила вас, господин Мэйтлэнд, не говорить плохо о тех, кто лучше вас? Какие бы сложности ни случались у меня с женой, они происходят от короля, и вы, господин Мэйтлэнд, это прекрасно знаете.

Нажимая на слово «господин», Патрик подчеркивал, что канцлер не имел никаких титулов, а все знали, каким это было у вельможи больным местом.

– Не думайте, – продолжал граф, – что я не вижу, как вы стремитесь усугубить эти сложности в собственных целях, а именно: чтобы покончить с лордом Ботвеллом и его влиянием, господин Мэйтлэнд. Что ж, мне совершенно нет дела до вашей политики. Моя забота сейчас одна – чтобы Катриона была в безопасности. – Он тряхнул канцлера. – Нет сомнения, господин Мэйтлэнд, что вы прекрасный политик, но вы совсем не разбираетесь в человеческой натуре. Вы воспользовались похотью, какой кузен Джеми воспылал к моей жене, и хотите распалить в короле зависть к Ботвеллу. Если бы вы не вмешивались, то Френсис и Кат давно бы уже состояли в браке и находились далеко от Шотландии.

От удивления Мэйтлэнд вытаращил глаза.

– Да, – проговорил Гленкерк. – Они соглашались на изгнание. А теперь вы, глупец, загнали их в угол, и, о Боже, как же Ботвелл будет драться за нее с Джеймсом! Сколько жизней и сколько денег погибнут в этой войне между коронованным и некоронованным королями!

Гленкерк оттолкнул канцлера. Мэйтлэнд потер горло, а затем сказал:

– Вы все еще ее любите, милорд. Не обязательно изучать человеческую натуру, чтобы это заметить. Как же вы можете так просто отпустить ее? Разве вы совсем не хотите, чтобы она к вам вернулась?

– Да, я хочу ее обратно, но она не хочет меня. И это, господин Мэйтлэнд, моя вина. Она любит Френсиса Хепберна, и если счастлива этим, то пусть его получит. – Граф печально улыбнулся. – Вы не понимаете таких вещей, да, господин Мэйтлэнд? Ладно, и пытаться не буду объяснять. – Он взял свой плащ. – Кстати, лошадь Ботвелла внизу. Я забираю ее.

Еду домой, в Гленкерк. К детям. Передайте его величеству мои сожаления.

Гленкерк вышел из комнаты, и, когда он спускался, его шаги эхом отзывались в лестничном колодце.

А Френсис Хепберн изо всех сил спешил в Эрмитаж к Катрионе Лесли. Его раздирали противоречивые чувства. Ах, если бы только встретиться со своим кузеном‑королем! Если бы только Джеймс согласился вернуть земли его старшему сыну! Если бы позволил кардиналу дать Катрионе развод. Тогда он, Ботвелл, пообещал бы увезти ее и покинуть Шотландию. Если бы Джеми понял их любовь, то, конечно же, им поспособствовал бы. Если бы!.. Если!.. Однако сначала следует убрать с дороги королевского канцлера.

Его влияние на монарха становится опасным.

Но стояла такая прекрасная осень, что долго терзать себя было просто невозможно. Слегка затуманенные чистым пурпуром, сменяли друг друга восхитительно теплые дни. Ботвелл взял нового жеребца – огромного темно‑серого коня по кличке Сиан, что по‑гаэльски означает «буря».

Как и ранней весной, влюбленные выезжали вдвоем; Сэнди Хоум уже отбыл в свои поместья.

Одиночество вдвоем приносило огромное наслаждение и Катрионе, и Френсису. Слуги в Эрмитаже чувствовали это и вели себя удивительно тактично. В холодные и ясные вечера, когда звезды казались невероятно яркими и близкими к земле, влюбленные садились перед огнем. Иногда они просто молчали, иногда говорили о том, что сделают, когда, наконец, король смилостивится и позволит им пожениться. Порой они вместе пели, и Френсис аккомпанировал на лютне.

У него был глубокий баритон, а у нее – звонкое сопрано.

Звуки их счастья разносились по всему замку, отчего слуги только понимающе улыбались. Никогда прежде они не видели хозяина Эрмитажа таким спокойным и таким счастливым.

А почему бы и нет? Леди Лесли была мягкой и нежной дамой, которая любила их господина всем сердцем.

Перед самым Рождеством Френсис Хепберн сделал своей возлюбленной самый лучший из подарков. Холодным и ясным декабрьским днем по аллее, которая вела к Эрмитажу, прогромыхал экипаж. Катриона с графом уже стояли и ждали. Накренившись, коляска сделала разворот и остановилась перед ними. Дверь отворилась, и из нее выпрыгнули четыре пассажира.

У Катрионы перехватило дыхание, а затем она бросилась вниз по лестнице навстречу четырем своим старшим детям, которые тоже стремились навстречу ей.

– Ох, дети мои! Мои прекрасные, прекрасные дети.

Графиня повторяла это снова и снова, а се нежное и красивое лицо стало мокрым от слез. Обнимая сразу всех четверых, она посмотрела на Ботвелла. Он понял, что сделал то, что нужно. Переждав несколько минут, лорд медленно спустился по лестнице.

– Добро пожаловать в Эрмитаж, – приветствовал он четырех юных Лесли.

– Спасибо, милорд, – поблагодарил за всех четырнадцатилетний наследник Гленкерка. – Благодарим вас за возможность встретиться с мамой.

– Последний раз, когда мы виделись, Джеми, ты звал меня дядя Френсис. Не хочешь ли звать меня так снова?

Или, раз ты уже почти мужчина, предпочтешь называть меня Френсисом?

Юный Джеймс переводил взгляд с матери на графа.

Мальчик был в замешательстве.

– Моя мама – ваша любовница? – наконец выпалил он.

– Джеми!

– Нет, дорогая, не брани парня.

Ботвелл повернулся к молодому Лесли.

– Да, парень. Твоя мать – моя любовница. Она давно бы уже стала моей женой, если бы не король, который рассердился на меня и не дает ей разрешения на развод. Если бы она получила свободу, мы бы поженились.

– Ты больше уже не любишь папу? – спросила девятилетняя Бесс.

– Я люблю лорда Ботвелла, дочка. Но с твоим отцом мы остаемся друзьями. А теперь хватит, дети мои, здесь холодно. Пойдемте в дом.

Они провели детей в уютную комнату, где в камине уже пылал веселый огонь, а слуги подали разбавленное вино и сладкие кексы.

– Дайте же мне на всех вас посмотреть, – счастливо проговорила Катриона. – О Джеми! Как ты вырос! Когда я видела тебя в последний раз, ты же еще был ниже меня!

– Следующей осенью я пойду в Абердинский университет, – важно ответил мальчик. – А весной, когда пажом станет Роберт, я уйду от кузена Роутса.

– Я так горжусь тобой, – с нежностью произнесла Катриона. И сын настолько забыл о своей взрослости, что прильнул к ней и обнял.

А взгляд графини перешел на двух младших сыновей, семилетнего Колина и шестилетнего Робби. Колин, уже находившийся в услужении у графа Роутса, начал приобретать лоск маленького придворного – в отличие от младшего брата, который до сих пор жил в Гленкерке и пока оставался все тем же маленьким грубоватым горцем.

– А почему вы не взяли с собой Аманду и Мораг? – спросила Катриона.

– Они еще слишком юны, – ответил Робби с видом невероятного превосходства.

Бесс метнула на брата уничижительный взгляд, так напоминавший ее бабушку, что Катриона рассмеялась.

– Боже, дорогая! Как же ты похожа на Мэг! – воскликнула графиня. – Еще несколько лет – и ты станешь прелестна!

Бесс зарделась, и ей это очень шло.

– Бабушка Мэг сказала, что не вынесет, если на Рождество мы все уедем. И что вы поймете, если она оставит Аманду и Мораг на праздники при себе.

– Понимаю, золотко мое, и я так рада вам четверым!

Сколько вы здесь пробудете?

– Нам с Колином надо вернуться к Роутсам в Эдинбург не позже чем через неделю после Двенадцатой ночи, – ответил за всех Джеймс. – А Бесс и Робби могут оставаться у вас до весны.

– Ботвелл, негодник! Что же ты мне не сказал? Нам придется нанять учителя! Нельзя же Бесс и Робби пропускать уроки целую зиму!

Граф засмеялся.

– Если бы я тебе сказал, то это уже не было бы сюрпризом. А что касается учителя, то я сам смогу давать им уроки.

Френсис Хепберн был в совершеннейшем восторге оттого, что дети Катрионы приехали в Эрмитаж, и тут открылась новая сторона его характера. Он любил детей и всегда был добр с ними. Преодолев первоначальную неловкость, вызванную разладом родителей, юные Лесли быстро освоились и стали наслаждаться как Эрмитажем, так и обществом графа. «Как печально, – думала Катриона, – что Маргарет Дуглас посеяла отчуждение между своими детьми и их отцом».

А в ночной тьме, когда граф лежал, глубоко войдя в нее, он вскричал:

– Ох, нежнейшая любовь моя! Подари мне сына, подари детей, похожих на гленкерковских. Наших с тобой, любящих, которых мы воспитаем уже в новом веке.

Того же хотела и Катриона. О Боже! Как страстно она желала почувствовать у себя под сердцем ребенка! И если бы она могла надеяться, что, узнав о ее беременности, король смягчится, – она бы понесла. Но слишком хорошо зная злобность Джеймса, графиня выжидала, так как понимала, что теперь он использует ее в своей борьбе с Ботвеллом, а если у них появится ребенок – он станет в руках у монарха самой ценной картой. Нельзя было позволить ему получить такой козырь. Но сердце у Катрионы болело – так отчаянно ей хотелось ребенка от Френсиса Хепберна.

На Рождество, когда все обитатели Эрмитажа сидели за обеденным столом, прибыли два вестника, отмеченные гербами герцога Леннокса. Ботвелл оставил праздничный стол и уединился с этими людьми почти на час. Вернувшись, он тихо сообщил Катрионе:

– Рано утром я должен отправиться в Эдинбург. Не говори детям. Не хочу портить им праздничный день.

Граф закончил обед, а затем позвал мальчиков:

– Идемте, парни! Я обещал, что сыграем в керлинг. Кат, любовь моя, позаботься о ленноксовских людях. Бесс, а ты не хочешь тоже пойти и вдохновить нас на великие победы?

Катриона присмотрела, чтобы люди герцога были хорошо накормлены, а ночью легли спать в теплые постели.

Позаботилась и об их лошадях. Затем, взяв свой плащ, графиня отправилась к небольшому лесному пруду неподалеку от замка, где граф играл в керлинг с ее сыновьями. Даже маленькой Бесс дали метлу, и она неистово носилась по льду. Ее темно‑каштановые кудри летали по ветру, щеки раскраснелись, а карие глаза сверкали. Катриона не знала, кто больше сегодня наслаждался – дети или сам Ботвелл.

Граф, очень красивый в своих юбках, играл вместе с Бесс против троих мальчиков. Катриона их всех подбадривала, и ее сердце наполнялось счастьем. Именно этого она хотела превыше всего на свете – быть вместе с Френсисом и своими детьми. И на короткий миг мечта осуществилась.

Тем вечером, проводив детей спать, они с Ботвеллом сидели в ее спальне, уютно устроившись в большом кресле перед камином. Долгое время оба молчали. Граф лишь рассеянно поглаживал прелестные волосы своей возлюбленной и наконец сказал:

– Леннокс сообщает, что канцлер Мэйтлэнд проводит рождественские праздники в Холлируде и уговаривает Джеймса назначить цену за мою голову. Какое дерьмо! Высоко же он метит, этот господин Мэйтлэнд! Завтра отправлюсь в Эдинбург и закрою это дело раз и навсегда. Если мне удастся встретиться с нашим кузеном‑королем, то, возможно, я смогу переубедить этого упрямца.

– Пусть при вашей встрече присутствует королева, Френсис, Разве посмеет Джеймс допустить, чтобы Анна догадалась, почему он на самом деле отказывает мне в разводе.

Датчанка молода и мягкосердечна. Она непременно вступится за нас, потому что любит и тебя, и меня. Если бы ты только сумел получить подпись короля на моем прошении – ведь, по словам дяди Чарлза, в Эдинбурге ждет представитель кардинала, который мог бы завершить эту тяжбу. Один миг слабости у Джеми, и мы успеем пожениться еще до того, как он переменит свое решение!

Ботвелл улыбнулся.

– А ты уверена, что вы, Лесли, не приходитесь кузенами Медичи? Какие комбинаторы!

Его руки уже начали блуждать по телу графини, и та сладостно вздохнула:

– Ты вернешься к Новому году?

Губы Френсиса нашли мягкий изгиб между ее плечом и шеей и поцеловали его.

– Не знаю, Кат. Если не смогу, то подарки детям у меня в шкафу, а тебе подарок… – Он запнулся. – Нет, не скажу, потому что хочу вручить его.

Лорд повернул Катриону к себе лицом, поцеловал, а затем поставил на ноги.

– Пойдем в постель, дорогая.

Катриона сдвинула с плеч узкие ленточки‑бретельки, и ее вечернее платье скользнуло на пол.

– Тебя не будет очень долго, Ботвелл?

Она забралась в пуховую постель. Сняв халат, граф последовал за ней.

– Даже сам не знаю, сколько меня не будет, – сказал он хрипло. В нем уже росло желание.

На глазах у Катрионы выступили слезы, но Ботвелл смахнул их своими поцелуями. И потом, после любви, она рыдала в его объятиях.

– Что ты сделал со мной, Френсис? Почему я трепещу у тебя, как ни у кого не трепетала?

– И кричишь, и рыдаешь сразу? – переспросил он. – Да! Думаю, что это как‑то связано с нашей любовью друг к другу. – И он нежно ее поцеловал. – Проклятие! Не хочу уезжать от тебя, даже на несколько дней!

Но он уехал, ускакал еще до восхода солнца. Окруженная ледяным декабрьским мраком, Катриона одиноко стояла у окна своей спальни, прижимая шаль к груди. Она смотрела, как уезжал возлюбленный, и все еще чувствовала на губах печать его твердого рта.

Глядя, как Френсис удаляется, Катриона молила Бога, чтобы король на этот раз смилостивился. Не надеялся же Джеми в своем упрямстве, что она когда‑нибудь оставит Френсиса Хепберна! Возможно даже, думалось ей, король устал уже от этой борьбы.

Вечером 27 декабря Френсис Хепберн и Александр Хоум, сопровождаемые примерно сорока пограничными вождями и их приверженцами, проскользнули через конюшни герцога Леннокса и пробрались во дворец Холлируд. Первой их целью был Джон Мэйтлэнд. Но когда они поворачивали за угол, продвигаясь по длинному, плохо освещенному коридору, то спугнули пажа, который в ужасе закричал.

Услышав этот крик и топот многих ног, королевский канцлер укрылся в своей спальне. Леннокс дал приказ взломать дверь, а граф Ботвелл, лорд Хоум и Херкюлес, вместе с большей частью своих людей, проследовали дальше, пытаясь проникнуть в королевские покои.

А тем временем Мэйтлэнд спустил одного из своих слуг на веревке через окно и приказал ему звонить в колокол.

Заслышав колокольный звон, жители Эдинбурга выбежали из своих домов и поспешили к королевскому дворцу.

Лорд Хоум потянул Френсиса за локоть:

– Уходим! Игра окончена!

Но Ботвелл в отчаянии возразил;

– Нет! Я должен добраться до Джеми. Проклятие, Сэнди! Я обещал Кат!

Херкюлесу пришлось применить всю свою исполинскую силу, чтобы повернуть брата к себе лицом, – Послушай, ты, одурелый! Что с ней будет, когда я притащу твой труп? Уходим, слышишь? Придем в другой раз. – И он потащил упирающегося графа по коридору.

Катриона так обрадовалась, что Френсис вернулся домой живым и невредимым, что ее разочарование оказалось куда меньше, чем он предполагал. Но сам Ботвелл от ярости не находил себе места.

– Я хотел начать новый год, зная, что можно назначить день нашей свадьбы, – жаловался он.

– Не тревожься, любимый. Когда снова придет новый год, то все это, конечно, уже уладится, – утешала его Катриона.

Притянув к себе голову Френсиса, она страстно его поцеловала.

– Теперь никто не сможет нас разлучить, – шептала она неистово. – Мы принадлежим друг другу.

В Новый год граф Ботвелл раздал подарки прислуге, арендаторам и вассалам. Только к вечеру он смог наконец остаться с Катрионой и детьми. Юные Лесли, хоть и старавшиеся изо всех сил скрыть охватившее их радостное возбуждение, ждали подарки столь же нетерпеливо, как и любые другие дети.

Джеми едва поверил, что молодой жеребец‑красавец рыжей масти, пританцовывавший во дворе замка, теперь принадлежит ему.

– Это сын моего Валентайна, – улыбнулся граф. – Я зову его Купидоном.

Бесс получила прекрасный плащ из бургундского бархата, отделанный бледно‑серым кроличьим мехом, мягким и пушистым; маленькую золотую пряжку усыпали рубины. Начинающий царедворец Колин Лесли стал обладателем круглой золотой эмблемы клана, которую следовало носить на своем пледе. На ней сапфировыми глазами сверкал грифон.

Роберту Лесли вручили щенка, родившегося десятью неделями ранее у любимой ботвелловской суки по имени Скай.

Дети пребывали на седьмом небе от радости. Бесс тут же облачилась в новый плащ. Колин нацепил эмблему себе на плечо, Роберт отыскал поводок для щенка, и они все вместе побежали вниз во двор – смотреть, как Джеймс впервые сядет на свою новую лошадь. Некоторое время Ботвелл и Катриона стояли у окна и снисходительно за ними наблюдали, а затем повернулись друг к другу.

Не говоря ни слова, Френсис подал Катрионе плоскую коробочку, которую она нетерпеливо открыла. У нее перехватило дыхание. На подушечке из белого атласа лежала тяжелая золотая цепочка с круглой подвеской. На этой подвеске, тоже отлитой из золота, был изображен огромный лохматый лев, стоящий на задних лапах.

Он был обрамлен лентой, густо усеянной бриллиантами.

Вместо глаз у льва светились изумруды, и его развевающаяся грива тоже сверкала и переливалась бриллиантами.

– Ты не возражаешь, если я отмечу тебя своим зверем? – спросил Ботвелл.

– Я горда тем, что буду носить льва Хепбернов. – Вынув подвеску из шкатулки, Катриона протянула ее графу. – Застегните ее на мне, милорд.

Потом Катриона оглядела себя в зеркале, неспешно подошла к столу и взяла последнюю оставшуюся там коробку. Она протянула ее Ботвеллу. Внутри оказался большой перстень‑печатка с круглым изумрудом в золотой оправе.

– Изумруды означают верность и постоянство, – сказала Катриона тихим голосом. – Но подождите, милорд. У меня тоже есть для вас кое‑что.

Опустив руку в кошелек, который свисал у нее с пояса, Катриона вытащила простое золотое колечко.

Ботвелл засмеялся. Из своего кошелька он извлек похожее кольцо и протянул его графине. Ее глаза закрылись, и из‑под век скользнули две слезинки.

– Проклятие, Ботвелл! Я так хотела поскорее выйти за тебя замуж! Этот поганый Джеймс Стюарт! Как же я его ненавижу!

Лорд прижал Катриону к себе, – Бедная моя любимая, – тихо и нежно проговорил он. – Мне это еще тяжелее, чем тебе. Как жаль, что наш налет на Холлируд не удался. Если бы Джеймс не был безобразно скуп, коридор освещался бы лучше, и этот чертов мальчишка не закричал бы.

Катриона не удержалась от смеха. Действительно, забавно казалось думать, будто только королевская скаредность и была повинна в их несчастьях. Немедленно уловив ее мысль, Френсис тоже разразился смехом. Однако смеялись они очень недолго…

Ранним утром 11 января в Эрмитаж прискакал изнуренный вестник. Король лично написал указ, обещающий награду всякому, кто убьет графа Ботвелла.

Потрясенные, они никак не могли поверить, что Джеймс Стюарт способен на такое. По словам вестника, после налета 27 декабря Мэйтлэнд внушил монарху сильный страх и убедил Джеймса, что кузен замышляет его убить, а самому сесть на трон и править вместо него. В конце концов разве не называют Ботвелла некоронованным королем Шотландии? И если настоящий король вовремя проявит осмотрительность, то покончит с Ботвеллом прежде, чем тот покончит с ним самим.

Френсис Хепберн вскочил на коня и отправился прямо в столицу. Он желал уладить это дело лично с кузеном.

Однако ему пришлось вернуться в Эрмитаж, ибо король, с большим отрядом сам выехал за его головой. Преследуя Ботвелла, Джеймс загнал свою лошадь в болото и чуть было не утонул. Но положение оттого лишь осложнилось: снова пошли разговоры о колдовстве.

В последующие три месяца между королем и его кузеном наблюдался вынужденный мир, объяснявшийся суровой зимой. По всей Шотландии дороги завалило глубоким снегом. Катриона этому только радовалась. Хотя Джеймс с Колином вернулись к Роутсу, Бесс и Робби оставались с ней в Эрмитаже. В эти драгоценные месяцы графиня могла притворяться перед самой собой, представляя, что они – самая обычная семья. Бесс, любимица отца, правда, держалась с Ботвеллом более сдержанно, чем хотелось бы ее матери, но граф понимал это и обращался к юной даме с подчеркнутым уважением.

– Когда‑нибудь и у нас будет своя девчушка, – нежно шептал он своей возлюбленной.

А маленький Робби Френсиса боготворил. Четвертый ребенок Катрионы – после него родились еще две девочки, – он был обычным средним ребенком в большой семье. Ни у кого никогда не хватало времени на этого мальчика, но в ту зиму для него нашел время граф Ботвелл.

Он сумел разглядеть в шестилетнем Лесли смышленый, любознательный ум и прекрасную память.

Часто к ним присоединялась и Бесс, особенно на занятиях по языкам.

Ботвелл и Катриона жили вместе уже год, и графу даже не верилось, что за какие‑то двенадцать месяцев его жизнь так переменилась к лучшему. Хотя Френсис вел с монархом борьбу не на жизнь, а на смерть, он не сомневался, что если бы сумел с глазу на глаз встретиться с Джеймсом и поговорить, то все бы удалось объяснить. Когда наступит теплая погода, он снова попытается добраться до короля.

В начале апреля дороги снова открылись, и граф вместе с Катрионой отвезли юных Лесли в Данди, где Конолл уже ждал, чтобы доставить детей в Гленкерк.

– Ты уже никогда больше не вернешься к нам, мама? – спросила Бесс.

Катриона обняла старшую дочь за плечи.

– Послушай, Бесс, ты же знаешь, что, как только мое прошение о разводе будет удовлетворено, я выйду замуж за графа Ботвелла и стану жить в Эрмитаже. Тебе ведь нравится Эрмитаж, да?

Девочка медленно кивнула и тут же добавила:

– Но больше всего я люблю Гленкерк. Если ты выйдешь замуж за дядю Френсиса, то кто будет моим папой?

Катриона Лесли еще раз увидела, как ее развод с графом Гленкерком отразился на детях. «И однако, – подумала она, – я была хорошей матерью и стану еще лучшей, когда выйду замуж за человека, которого люблю».

Она склонилась и поцеловала дочь в темную макушку.

– Ты задаешь глупый вопрос, Бесс. Твой отец – Патрик Лесли, и всегда им будет. Это уже ничто не сможет изменить. А граф станет твоим отчимом.

– Мы будем жить с тобой?

– Да, любовь моя.

– А кто будет жить с папой?

– Боже мой, Бесс! В Гленкерке осталась твоя бабушка, и дядя Адам с тетей Фионой тоже часто приезжают. А потом, может, твой папа найдет себе другую жену.

– Думаю, я лучше поживу с папой, – тихо промолвила девочка. – Если он лишится всех детей, то ему будет очень одиноко. Джеми с Колином уже уехали, и Робби тоже скоро уедет. Если ты заберешь из Гленкерка Аманду и Мораг, то у папы не окажется никого. Если только я не останусь.

Катриона сжала зубы. Бесе обнаруживала фамильные черты Лесли в самое распроклятое время.

– Давай поговорим об этом в другой раз, любовь моя, – только и сказала графиня.

Бесс спокойно взглянула матери в глаза и кивнула.

– Как пожелаете, мадам.

Катриона почувствовала, что это сражение она проиграла.

Конолл встретил их вовремя и был угрюм до грубости.

– Не стоит, Конолл, принимать чью‑то сторону в битве, о которой ничего не знаешь, – резко бросила ему тогда графиня. Он покраснел.

– Как Элли?

– Хорошо. Она по вас скучает, миледи.

– Передай, что я тоже скучаю по ней. И хочу, чтобы, когда это дело уладится, она приехала ко мне в Эрмитаж.