Глава третья. Он приехал минута в минуту

Он приехал минута в минуту. Остановил машину, отрыл пассажирскую дверь. Виола осмотрелась – нет ли поблизости знакомых, затем быстро перебежала через дорогу и шмыгнула в салон.

– Привет!

Она привычно подставила для поцелуя щеку, но Глеб молча обнял ее и поцеловал в губы.

– Сумасшедший… – улыбнулась Виола, оторвавшись от него, – а вдруг за нами?

– И что?.. Это он тебя?! – оборвал Глеб, разглядев под глазом у любовницы свежий кровоподтек, тщательно закамуфлированный французским тональным кремом.

– Да ничего… – Она отвернулась, чтобы скрыть мгновенно выступившие в уголках глаз слезы. – Сволочь… Из‑за зажигалки какой‑то…

– Какой зажигалки?

– Той… Которую тебе подарила. Под трюмо нашел.

– Я думал, в кафе забыл… А как она там оказалась?

– Понятия не имею. Может, из сумочки выпала?

– А в сумочке‑то откуда?

– Я помню, что ли? – Виола поморщилась, словно выпила скисшего молока. – На автомате, наверно, сунула… Он в последнее время совсем сорвался. К каждой ерунде ревнует. Словно чувствует… Представляешь, я тут спела в клубе по старой памяти. Парень какой‑то цветы подарил, так потом его на выходе встретили. До сих пор, наверно, в больнице…

Глеб включил передачу, нажал на педаль газа, крутанул рулем, чуть не бортанув объезжавшую его «тойоту».

– Куда едем?

– Мне все равно… Хотя нет! К маме. Сегодня врач должен прийти.

Туманов выехал на полосу.

– Надо решать что‑то… Виол, ты определись, пожалуйста, а? Или дай мне самому разобраться.

– Разобраться… И что ты сделаешь? Посадишь?.. Так это он тебя скорее посадит. Недаром каждую субботу с прокурором в бане парится.

Про дружбу городского прокурора с мужем Виолы Глеб знал. Примерно полгода назад он попытался деликатно навести в ОБЭПе справки об Андрее Якубовском, но там ему не менее деликатно намекнули, что дорожат честью мундира и не слишком жаждут сменить его на ватник. И ему того же желают. В список влиятельных друзей ортодоксального бизнесмена входил не только городской прокурор, но и начальник юрьевского УВД, генерал‑майор Моржов.

– Ну и сколько мы так еще будем?

– Я уже сто раз тебе объясняла: пока маме нужны деньги на лечение, я связана по рукам.

– Деньги будут! – раздраженно пообещал Глеб. – Надеюсь, скоро…

– Двадцать тысяч долларов?.. Да здесь не только деньги… Думаешь, он так просто меня отпустит?

– А у нас что – крепостное право? Он тебя купил?! Выменял?.. Сотни людей разводятся каждый день. Мы вон с Юлькой… Тоже, конечно, не без проблем, но ведь развелись!

Виола с грустной улыбкой посмотрела на любовника.

– Он не будет разводиться. Он просто меня убьет… Вот и вся проблема.

Глеб не ответил – лишь крепче сжал руль, чтобы унять мелкую дрожь в руках. Он, здоровый мужик, в эту минуту люто ненавидел себя за эту отвратительную тупую беспомощность. А ненависть, как известно, советчик сомнительный.

Ничего… Прокурор – не панацея…

* * *

Просьбу своего бывшего подчиненного начальник отдела Сергей Михайлович Викторов встретил сардоническим смехом. Такой обычно бывает у персонажа оперы, только что отправившего на тот свет соперника. Викторов любил оперу, имел халявный абонемент в юрьевский театр имени Шостаковича, частенько вставлял в речь обороты из арий, а иногда не брезговал и отборным ямбом. Подчиненные привыкли и не удивлялись. Мало того, отчеты, а то и протоколы он писал в стихотворной форме, в основном греческим гекзаметром. «Ударил брата я ножом, но не со зла, а по веленью Диониса! Потом на свалку тело вывез и побежал в ментовку, чтоб заявленье сделать о пропаже… Но там засомневались, и теперь я здесь, на шконке. Прошу смягчить вину и дать условно, ведь человек я неплохой по жизни…»

И сейчас попер гекзаметр:

– Ты издеваешься, мой друг?! Машину? Ты сказал – машину?! Взгляни – смеются даже стены над просьбою твоей сумбурной! Вот весь наш парк! Не единицей больше!

Викторов кивнул на стоявшие посреди двора традиционной канареечной раскраски «уазик» и бордовую «Ладу» с проржавевшими порогами.

На отдельно припаркованные иномарки подчиненных, местами довольно дорогие, кивать не стал.

– А про людей вообще молчу! Нехватка кадров, хоть убейся! Ужель не слышал про отток? Как аттестацию припомню, так хочется рыдать в подушку! Где рядовых набрать, где – офицеров? Хоть из Ростова вызывай, того, что на Дону, ей‑богу! Картонки, блин, на пост придется ставить, что от гаишников остались!

Речь в стихах шла о картонных муляжах, устанавливаемых на скоростных трассах. Фото дорожного инспектора в полный рост с радаром или автоматом в руке. Чтобы лихачи, заметив его, сбрасывали скорость. Затея, впрочем, не сработала. Через пару дней водители врубились, что их разводят, и стали глумиться над невинными муляжами, пририсовывая непристойные вещи, в основном между ног. А иногда и втыкая.

Теперь пара таких картонок валялась за гаражом.

– И ты вон тоже убежал во враждебные нам структуры!

– Это не побег, а развитие, – лениво возразил в прозе Рома.

– Подумать можно – здесь тебе с развитием мешали! Вон, Прохоров собрался в бизнес к брату, так с богом – на его бы место!

– А там что? – Перст опера указал на закрытую брезентом легковушку.

– «Шестерка» ветхая, и даже без движка. Списали той зимой, а вывезти не можем! Увы, за все приходится платить, а денег нет у министерства.

Рома подошел к машине, приподнял чехол. Поэт бессовестно лгал либо не смог подобрать нужных слов: «жигули» были не только без движка, но еще и без руля, и без кресел. И без колес – кузов покоился на кирпичах.

– Жаль, – он опустил брезент, – жаль, что не художник я, в натуре…

* * *

Офис шараги, проходившей в учетных документах налоговой инспекции под громким названием «холдинг», Андрей Николаевич Якубовский считал вторым домом. Поэтому красивых вещей здесь тоже было до дури – начиная от письменного прибора из яшмы и кончая кожаной мебелью «Бакстер». Письменным прибором владелец кабинета не пользовался, но мечта детства – это святое, ее руками трогать особо и не полагается. Пусть себе стоит. А вот огромный диван эксплуатировался весьма активно. Практически весь женский персонал офиса, подбиравшийся по принципу «Требуется референт с опытом диванной работы» и тоже входивший в понятие «красивые вещи», принимал в этом самое непосредственное участие. Генеральный директор холдинга, случайно услышав где‑то умную фразу о том, что связи между отдельными элементами системы способствуют стабилизации системы в целом, воплощал этот полезный принцип на практике.

Шесть человек, сидевших за роскошным совещательным столом, привезенным из Бирмы, покорно ждали своей участи, склонив головы, словно вассалы перед японским императором. И дождались. Первым попал под раздачу компаньон и заместитель Константин Эдуардович Никитский, чьи физические кондиции серьезно уступали умственным. При росте в сто восемьдесят сантиметров он весил всего семьдесят килограммов и носил сказочную кличку Кощей, а не Циолковский, как напрашивалось. Обидно, что не Бессмертный.

– Ты зачем это подписал? – Якубовский оторвался от чтения документа. – Я ж сказал, пока они не отдадут долг, никаких дел!

– Андрей… – робко возразил Кощеюшка, – там неплохие перспективы. Качественный бизнес‑план – я сам смотрел… Им нужны деньги на раскрутку проекта, а у нас все равно лежат без движения.

– Это мои деньги! – повысил голос император. – И не тебе решать – есть движение, нет движения… Или тебе откатили?

– Андрей Николаевич прав, – поспешно вставила главбух, дама с четвертым размером бюста и вторым размером души. – Деньги вот‑вот понадобятся. И вообще, мы не банк.

Но Никитский неожиданно дал сдачи:

– Во‑первых, Андрей, деньги не твои, а компании… А во‑вторых…

Да это бунт! Бунт в империи!

– А во‑вторых, рот закрой… – перебил глава холдинга, – компании деньги… С какого перепугу? Если ты в уставе намухлевал, это не значит, что имеешь право вякать!

За три года совместной работы Константин Эдуардович привык к нестандартной манере общения шефа, обучавшегося политесам на нарах. Поэтому включал защитный рефлекс. Но сейчас это уже явный перебор. Тем более при коллегах. Вон эта змея, главбухша, чуть из лифчика не выпрыгнула от удовольствия. Между ними давно непримиримая дружба установилась… И ведь как преподнесла! «Андрей Николаевич прав…» Попробовала бы сказать, что не прав… Кто тебя на работу возьмет в полтинник, воблу старую?.. Да и остальные тоже не рыпаются. Муравьи.

– Мои права и полномочия, между прочим, ничем не отличаются от твоих, – нарочито спокойно произнес Константин Эдуардович, – у нас равные доли.

– Пошел на хер отсюда со своей долей! – по‑жириновски рявкнул Якубовский и, смяв договор, швырнул его в лицо заместителю: – А этим подотрись!

– Тебе, Андрюша, к врачу надо, – по‑прежнему спокойно отреагировал тот, поднимаясь с места.

– Это тебе надо! С самого рождения!

Новичок играл на уровне пионерского лагеря. Может, когда‑то в детстве он и занимался пинг‑понгом, однако с тех пор прошло много времени, и навыки утратились. Реакция вроде есть, но ракеткой не владеет абсолютно. Лупит по шарику, словно лопатой по снеговику. Ленька на подаче элементарной подкруткой у него пять из пяти берет. Это не игра – это избиение младенца. Правда, этот младенец – майор Слепнев из городского убойного отдела и курирует отдел, где работает Туманов. Поэтому и взяли. Но на этом поблажки закончились. В спортзале, как в бане, – чинов нет… Он же пояснил, что пришел в секцию не ради побед, а чтобы скинуть пару‑тройку килограммов и по возможности уменьшить окружность талии.

Ромка вытер вспотевший после разминки лоб полотенцем, испил водички, посмотрел на часы. Ого! Почти половина. Где же Глеб? Он никогда не опаздывал, особенно на турниры.

Он поднялся с лавочки, отошел в сторонку и набрал номер.

– Привет! Чего опаздываешь? Все уже собрались… Здрасте! Сегодня же турнир на интерес… Да? А где ты умудрился?.. А‑а‑а… Ну давай лечись! Будут нужны лекарства, звони… Хорошо, выздоравливай! Пока…

Спрятав мобильник, Роман вернулся к мастерам малой ракетки.

– Сегодня Глеба не будет. Спину прихватило. Застудил.

– Дешевые отговорки! – откликнулся Леня, мощным накатом справа выигрывая у Слепнева очередное очко. – Сказал бы просто – сдрейфил.

– Он не сдрейфил, даже если бы подавал гранатой, – вступился за честь друга Ромка, – как играть будем?

– Становись с Серегой.

– Да вы что, мужики? – смутился представитель убойного отдела. – Я вам всю игру сломаю. Мне еще до вашего уровня пыхтеть и пыхтеть.

– Вот и начинай пыхтеть! Чтобы стать мастером, надо играть с мастерами. Другого пути нет. А зачем ты сюда пришел? Курировать?

Ритуал был давно отработан. Из дверей офиса выплывали два здоровяка телохранителя, не очень вежливо расчищая проход от любой помехи, будь то пенсионер или ребенок. Один из бодигардов давно забыл свое настоящее имя, так как последний десяток лет находился во всероссийском розыске и вынужден был менять установочные данные. Сейчас он звался Толяном. По рации передавалась команда «Выход чист!», и только тогда на сцене появлялся главный герой.

Все его движения были словно отрепетированы. Якубовский спускался по лестнице быстро, но не суетливо, как человек дела, привыкший дорожить своим временем. Но при этом деловой человек никогда и никуда не торопится. Те, кто в нем заинтересован, – подождут. Столько, сколько потребуется. Это было частью игры, в которую он играл с того самого момента, когда взял в руки первую в своей жизни, еще пахнувшую краской визитную карточку с надписью «Якубовский Андрей Николаевич. Генеральный директор».

Третий телохранитель двигался следом за боссом и прикрывал спину. Только перед самым автомобилем он выскакивал чуть вперед и услужливо распахивал дверцу.

Так было и в этот раз. Дверца машины отворилась, и Якубовский чуть пригнулся, забираясь в салон. И вдруг странно дернулся и завалился на асфальт, словно внезапно уснувший медведь. Стоявший рядом Толян не сразу сообразил, что произошло, но, увидев кровавый сгусток на внутренней обшивке двери джипа, догадался, что дело пахнет поминками, выхватил из‑под пиджака пистолет, грохнулся возле колеса и прикрыл оружием макушку, как подсказывал богатый жизненный опыт. Шефу уже не помочь, а самому пожить еще хотелось.

– Шухер! – крикнул третий и тут же прошмыгнул в здание, тоже прислушиваясь к инстинкту самосохранения.

«Скорую» можно уже и не вызывать. Разве что для констатации смерти казненного. Лицо Андрея Николаевича побледнело, черты заострились, взгляд остекленел, а кровь уже начинала густеть вокруг страшной раны, зияющей в затылке. В каком‑нибудь малобюджетном криминальном сериале все выглядело бы еще кровавей. А сериал «Кровь и песок» из жизни гладиаторов лучше вообще не поминать.

Убедившись, что контрольного выстрела не последовало, Толян осторожно выглянул из‑за колеса и оглядел окрестности. Стрелять могли только из одного места – новой высотки, сданной в эксплуатацию полгода назад. Но бежать на поиски киллера он не бросался. В его контракте такого пункта не имелось. Только охрана живых тел.

И еще раз вспомнил аксиому, что для хорошего снайпера количество охранников у цели значения не имеет.

А со снайпером, судя по затылку, Андрею Николаевичу сегодня повезло. Хорош, чертяка! Даже очень. И стрелял из дорогого и красивого оружия, что могло бы служить хоть каким‑то утешением для жертвы.

Вечером Бориса Дмитриевича Царева, о бескомпромиссности и неподкупности которого в народе слагались красивые легенды, ждал сюрприз от оборотня. От семейного, мать вашу, оборотня. Женишка единственной дочери Антоши Шатунова. Однофамильца солиста «Ласкового мая». Сюрприз состоял из нескольких пунктов. Первый пункт – паровые батареи. Старые чугунные, грозящие прорывом, были заменены на современные секционные. В обеих комнатах, на кухне и в ванной. У хозяина все не доходили руки заменить их самому. А теперь получается, он уже не совсем и хозяин. Нет, ничего против новых батарей он не имел и даже предложил заплатить за установку, но осадочек остался. Учитывая, что денег Антоша категорически не взял.

– Ну какие деньги, Борис Дмитриевич? Я ж от чистого сердца.

Хорошо, не папа…

Пункт второй – ужин. Сегодня на столе возлежали свежая заливная осетринка, карпаччо из телятины, икорка красная, картофель айдахо с укропчиком, салатик греческий и отбивные из отборной свининки. Сопровождали указанную снедь пара бутылочек белого сухого вина французского разлива и апельсиново‑грейпфрутовый фреш. И естественно – все тоже от чистого сердца.

«Доченька, разуй глазки!»

Царица Тамара не скрывала радости, раскладывая приборы. Просто светилась, словно ядерный реактор на закате, чего не замечалось за ней последние лет десять.

– Ты посмотри! Посмотри! Как Вере повезло! Какой парень! Самостоятельный, не жадный! Обещал балкон застеклить. И телевизор новый.

– Мне и со старым неплохо… Машина, съемная квартира, деликатесы, – Борис Дмитриевич с открытой неприязнью посмотрел на карпаччо, – ты понимаешь, что на зарплату опера этого не купить?

– Ну и плохо, что не купить… Почему мы не имеем права на нормальную жизнь? Ты отдал этой службе почти двадцать лет, а не можешь позволить себе даже «жигули»! Это справедливо?.. И потом, он же не каждый день будет это покупать.

– Том, давай без демагогии и двойных стандартов. Да, это несправедливо, но я согласился на правила и играю по ним. К тому же нам прибавили.

– Прибавили… Ты, между прочим, не один живешь. Не хочешь есть, не надо. Вон макароны по‑флотски в холодильнике и пельмени в морозилке. Приятного аппетита, – супруга отодвинула от спутника жизни тарелку с карпаччо.

– Ты же умная женщина! Должна понимать, что все это только начало! – Он обвел кухонный стол руками!

– Тише ты! – Тамара покосилась на коридор и дверь в комнату, где резвились молодые и, возможно, счастливые дети. – Вон генералы миллионами воруют, и ничего. А ты из‑за какой‑то рыбы трагедию устраиваешь! Купил бы сам лучше!

Борис Дмитриевич опять почувствовал боль в спине, что не укрылось от супруги.

– Что, опять? Между прочим, Антон договорился с остеопатом. Тот завтра ждет. К нему даже из Москвы пациенты приезжают. Светило!

– У меня денег на светило нет.

– У тебя ни на что денег нет… Не волнуйся, он примет бесплатно, все оговорено.

Борис Дмитриевич понял, что силы в споре не равны. Да и спор бесполезен. Против него – осетрина, икра, новые батареи, телевизор… А за него слова о порядочности. Словами же, как известно, сыт не будешь.

Правда, поспорить и не удалось. Из комнаты раздался звон разбитого фарфора. Такой обычно бывает, когда бьются семейные реликвии, например вазы, подаренные на годовщину свадьбы.

И точно! Ваза восстановлению не подлежала. Зато на кровати лежал раскрытый чемодан оборотня, из которого тот перевешивал свои поганые фирменные шмотки в шкаф. Дочка Верочка на папин хмурый взгляд отреагировала крайне толерантно:

– Все в порядке… Антон вещи перевешивал, зацепил нечаянно. А ваза все равно старая. Мы новую купим.

– Ничего‑ничего! – поддержала Тамара. – Посуда бьется на счастье! В Греции, например, специально тарелки бьют.

– Ну и жила бы в Греции, – буркнул Борис Дмитриевич.

Выйдя на балкон, он плотно запер за собой дверь и посмотрел вниз, на асфальтовую дорожку, ведущую из подъезда. Пятый этаж. Лететь недолго. Пять секунд – и вечный покой. Никаких проблем, никакой нервотрепки, больной спины. Никаких показателей и семейных разборок.

Достал мобильник, набрал номер:

– Николай… Царев. Не отвлекаю?.. Помнишь наш разговор про Шатунова?.. Да, да… Понаблюдай за ним. Только без рекламы… И завтра подготовь «корки», я посмотрю.

Разумеется, дело было не в разбитой вазе. Кусок глины… Он заботился, прежде всего, о Вере. Не исключено, Бойков прав – Шатунов сошелся с ней только для того, чтобы обеспечить себе зону личной безопасности. Кто его тронет при таком‑то тесте? И Вера должна это знать.

Но для начала надо убедиться в этом самому.

Примерно в то же самое время человек, чей охотничий стаж исчислялся днями, тоже сидел за семейным столом и ужинал. Здесь все было скромнее, но зато с душой. Что Рома очень ценил. И не забывал говорить заботливой жене спасибо, в отличие от тех, кто прекращал это делать на второй день после ЗАГСа.

– Еще хочешь? – спросила Юля, приподняв крышку кастрюли, где дымилась солянка.

– Давай. Немного.

В каждой семье есть традиции. Кто‑то за ужином пьет алкоголь, кто‑то – курит кальян. Кто‑то сплетничает про друзей. В семье Фокиных любили обсудить кровавые криминальные новости, случившиеся за сутки в родном городе. Это несколько скрашивало устоявшийся быт и не давало угасать любовным чувствам.

– Сегодня убили президента холдинга, – с улыбкой, но по‑военному четко доложила Юлия, переворачивая котлету на сковородке, – по телику уже показывали. Снайпер, выстрел в голову, смерть на месте, привет из девяностых.

– Бывает, – несколько лениво отозвался Рома, – меня это теперь не очень волнует. Слава богу, в ОСБ с этим поспокойней.

– Тебя не волнует… А как же я? Разве не интересно, за что человеку пулю в затылок вогнали.

– Значит, было за что… Пойду, гляну…

Шестилетняя доченька Женька, еще не умевшая толком писать и читать, сидела за отцовским компьютером и жестоко рубилась в онлайновую стратегию, в правилах которой не разобрался бы и доктор наук. Зато доченька разобралась быстро. И при каждом удобном случае требовала подарить ей планшетник с мобильным Интернетом.

– Так, Евгения Романовна! – наигранно строгим голосом вопросил папаша. – А почему мы еще не в кровати?

– Папочка, ну, пожалуйста! Оборотни атакуют!

– Если ты убьешь всех оборотней, папа останется без работы.

– Мне мама разрешила…

– Компьютерная зависимость – тяжелая болезнь, передающаяся по наследству. Поэтому чистить зубы и на боковую.

– Не‑е‑е‑е‑т!!! Пусти‑и‑и‑и!!! А‑а‑а!!!

Схватив Женьку за руку и не обращая внимания на конвульсии и вопли, Рома оттащил ее в ванную комнату, запер, после чего вернулся к компьютеру, вытерев платком руку от детских слюней. (Больно кусается!) Из ванной доносились страшные угрозы и проклятия, но отец давно привык к ним. Пора, пора вести чадо к психотерапевту. Не уберегли от компьютерного сглаза.

Местный новостной портал, казалось, вот‑вот лопнет от переизбытка эмоций. Заголовок «Девяностые возвращаются!!! Глава холдинга застрелен при выходе из офиса!» был оформлен в зловещих черно‑красных тонах, а текст, состоявший большей частью из восклицательных знаков, сопровождался подробнейшими фотографиями с места происшествия в высоком разрешении. Похоже, их автор успел побывать здесь до приезда полиции, а возможно, знал о покушении заранее и ждал с фотокамерой наготове, чтобы добыть эксклюзив. Тут же, прямо из текста выскакивали окна, где предлагались пилюли от ожирения и средства, повышающие потенцию. Актуальней были бы ритуальные услуги.

На основной странице сообщалось, что известный в городе предприниматель Андрей Якубовский был застрелен в тот момент, когда садился в машину возле здания бизнес‑центра, в котором располагался его офис. Приводились некоторые пикантные детали биографии покойного – в частности сведения о судимостях, а также о том, с каким размахом проводились корпоративы в принадлежащем ему холдинге, и кто из влиятельных городских персон принимал в них участие. Высказывались, как водится, самые разные версии убийства, но при этом все сходились во мнении, что работал профессионал. Единственный выстрел был произведен точно в голову. Жертва скончалась мгновенно.

Словом, ничего интересного… Все стандартно и скучно, как жизнь бактерий.

Рома собирался уже закрыть страницу и доиграть за дочку, как вдруг одна из фотографий на информационной ленте привлекла его внимание. Он кликнул по кадру, укрупнив картинку.

На снимке, сделанном, вероятно, на какой‑либо тусовке или презентации, убитый был изображен под руку с эффектной женщиной. «Со своей второй женой Андрей Якубовский познакомился в ночном клубе. Виола Цагаева, профессиональная певица, подрабатывала там, исполняя джазовые композиции».

Так‑так‑так…

И где я мог видеть это милое личико? Причем совсем недавно. Не помню… Тоже пора к психотерапевту.

Но, слава богу, есть верный старичок‑поисковичок.

Он с максимально возможной скоростью забарабанил по клавиатуре.

– Рома… Ром!.. – раздалось из кухни.

Он не отреагировал, продолжая докапываться до истины.

– Ты чего – оглох? – В комнату заглянула преданная домохозяйка Юлия. – Котлетосы готовы.

– Что?

– Второй раз подогревать не буду. Газ денег стоит. Газпром жжет.

– А… Спасибо, сейчас приду.

Щелкнув по клавишам еще пару раз, Рома нашел, наконец, то, что искал. Нет, он не обознался. Среди фотографий, размещенных на сайте певицы Виолы Цагаевой‑Якубовской, была и точь‑в‑точь такая, которую он видел у Глеба на блокпосту. Пару лет назад клип с ее участием активно крутили на местном музыкальном канале. Но вряд ли Глеб являлся фанатом джаза.

Плакат «Помни! У стен есть уши», висевший на стене в кабинете бывшего мотогонщика, а ныне оперативника Северного отдела полиции города Юрьевска Копейкина, был слегка доработан. Вместо второй буквы «У» кто‑то вклеил эмблему собственной безопасности. Не так давно Рома пришивал на рукав форменного кителя новый шеврон с точно такой же эмблемой. Серебряная перчатка и меч.

Хозяин кабинета не вскакивал и не пытался оторвать наклейку при виде представителя упомянутого подразделения. У него с ОСБ свои злокачественные отношения. Одного из охотников – Бойкова совсем недавно он даже удачно подстрелил. [4]Нечаянно, конечно, но тому от этого не легче.

Рома тоже не пытался сорвать плакат. В новейшей истории он сам не упускал момента поглумиться над будущими коллегами.

– Привет… Это я звонил.

– Я догадался, – протянул руку Кирилл Павлович Копейкин, – присаживайся…

Рома опустился на предложенный стул. Кнопки на стуле не было.

– Эх, везет мне в последнее время на заказухи. Сглазил кто, что ли?.. – Копейкин открыл сайт ближайшей церкви. – Думаю даже батюшку пригласить – кабинет окропить святой водицей и кадилом пусть помашет.

– Не поможет. Не дьявол жмет на крючок.

– Это верно. Ну что интересует борцов со скверной?

– Что‑то конкретное уже есть?

– Да у меня все конкретное. С учетом того, что раскрытием занимаюсь не я, а оркестр под управлением Слепнева. А я как всегда на подхвате. Только у меня встречный вопрос. Тебе это на хрена?

– Шеф дело на контроль взял. Почему‑то считает, что стрелять мог кто‑то из наших. Либо бывших, либо действующих.

– Предупреждаю сразу – это не я. Так лично Борису Дмитриевичу и передай. Слово в слово. Чтоб не грешил напрасно.

Копейкин развернул монитор в сторону гостя. Церковный сайт исчез, вместо него появилась фотография пули.

– Самое главное, что имеем на сегодняшний день, – это вот… Пулька, с помощью которой господина Якубовского вычеркнули из списка земных грешников. Прошла навылет и застряла в сиденье. Очень интересная штучка.

– Чем?

– Такие используют в специальных патронах СП‑5, предназначенных в основном для диверсионных снайперских винтовок…

Кирилл Павлович щелкнул клавишей, и на экране возникла новая фотография.

Рома ощутил учащение пульса, словно пробежал стометровку. Еще бы не почувствовать? Винтовка на снимке была точь‑в‑точь такой, какую они с Глебом нашли в машине террориста Бараева.

– Это – «винторез», – прокомментировал Копейкин, подтвердив его худшие опасения, – винтовка, предназначенная для спецназовцев. По записям камер наблюдения удалось определить сектор, откуда могли стрелять. Мы там все обшарили, нашли несколько точек. Но люди поблизости ничего не слышали. А «винторез», как видишь, с глушителем. И именно под такой патрон… Между прочим, для работы в городе – самое то! Дальность не слишком высокая, но зато пуля тяжелая. При попадании в цель вероятность летального исхода выше, чем при прыжке с самолета без парашюта.

– Пулю по учетам проверяли?

– Отправили, но ответ не раньше чем через месяц. Москва одна, а субъектов Федерации – восемьдесят три… Правда, эксперт сказал, что на ней имеются следы смазки. Не исключено, ствол совсем новый и еще нигде не засветился.

И снова Ромин пульс участился на пяток ударов. Слишком уж все сходилось. Только совсем не туда, куда хотелось бы…

– А потерпевший по жизни – кто?

– Якубовский‑то? – с некоторым удивлением (страна вроде бы должна знать своих героев…) переспросил Копейкин. – Ну как же… «Вышли мы все из бригады – дети семьи…» В двухтысячном получил очередной срок за вымогательство. Освободился досрочно, в две тысячи пятом, и сразу учредил коллекторскую фирму. Практически по профилю. Бизнес пошел в гору. Услуги оказались востребованы, да и сами «братья‑коллекторы» тоже только‑только откинулись и были переполнены трудового энтузиазма… Одного вида достаточно, чтобы им все отдавали без раздумий. Затем расширился – недвижимость, охранное предприятие, реклама и прочее. Обозвал все это модным словом холдинг, а себя – генеральным директором. Но повадки бычьи как были, так и остались. По единодушному отзыву тех, кто его знает… то есть теперь уже знал! – на башку реально пробитый.

– Значит, заморочек много?

– Думаю, в список объемом пару мегабайт уложатся. При его бабках и при его биографии это исторически неизбежно.

Но Рому на самом деле интересовал совсем не покойный.

– А… жена? Она вроде певица… Я в Сети читал.

– Да, певица, опца‑дрица. Три года назад Якубовский ее в кабаке подцепил, в свет вывел. Даже альбом ей проплатил, клип записал, но дальше Юрьевска дело не пошло. Говорят, поколачивал. Ревнивый… Пока еще с ней не говорили. Завтра в себя придет – потолкуем… Чего ты взволнованный какой‑то?

– Нет‑нет… Гульнули вчера по‑взрослому… Отходняк.

– Бывает… Водички? – Копейкин улыбнулся, сверкнув своей знаменитой фиксой.

– Нет, спасибо… В общем, глухо пока, да?

– Точно. Явку с повинной еще никто не прислал, хотя в душе я надеялся и верил.

– Держи меня в курсе. Мой телефон высветился.

– Конечно, – простодушно откликнулся Кирилл Павлович, – хотя тебе лучше к Слепневу.

Да, со Слепневым потолковать можно и нужно, принимая во внимание, что он теперь теннисный напарник. Так, якобы между партиями, не выказывая признаков заинтересованности.

– Пока…

Рома поднялся и протянул хозяину кабинета руку. Копейкин ответил на рукопожатие с джокондовской улыбкой. Но, едва за гостем захлопнулась дверь, улыбка моментально исчезла с его лица. Он по‑ковбойски выхватил из‑за пояса мобильник и нажал на крючок… В смысле – на кнопку вызова.

Никакого отходняка у гостя не было, но волновался он изрядно. Стало быть – темнит. Эх, надо было ему кнопочку под задницу подложить.

«Мало мне семейных проблем…»

Примерно такая мысль, только дополненная неопределенным артиклем на букву «б», посетила Бориса Дмитриевича, едва Горина закончила доклад.

– Что за бред? Я никуда его не посылал. Копейкин опять там не фантазирует?

– Нет, – без тени сомнения ответила Ольга, имевшая с опером Северного райотдела отношения, не подпадавшие под определение «служебные». [5]

– И он точно сослался на меня?

– Да… Кирилла тоже удивило. С чего вдруг наш отдел интересуется заказными убийствами.

«Попробуй тут спину вылечи… Может, правда сходить к остеопату?»

– Выходит, попросили проконтролировать? Не осталось ли следов? Кирилл ему что‑нибудь рассказал?

– То, что знают все, – оружие стрелка, личность убитого.

– Кто его рекомендовал?

– Жуков. Да и мы проверяли. Никаких проблем у парня. Не считая вынужденных – зажатые материалы, просроченные материалы, мелкие жалобы. Но это у всех.

– Все проверить невозможно, – Борис Дмитриевич бросил хмурый взгляд под стекло на семейное фото.

Скоро, возможно, на нем появится еще один субъект Федерации. Если Верка не одумается.

– Хорошо, я поговорю с ним.

– Может, лучше я?

– Почему?

Ольга откровенно смутилась, после напомнила шефу начало разговора.

– Борис Дмитриевич, мы ж договорились, все между нами… Не хотелось бы подставлять Копейкина. Лучше поддержать игру и понаблюдать.

– Резон есть, конечно… А что, у тебя, кстати, с Копейкиным? Вы ж вроде как собака с кошкой, извини за метафору… Почему он тебе вдруг позвонил?

– Ну… Мы уже не как кошка с собакой. Скорее как Цекало с Ургантом.

– Да? Ладно… Только в эфир не попадайте.

Ольга покинула кабинет. Борис Дмитриевич еще раз поморщился от боли в спине. Так пойдет – брюки сможет надевать только лежа. Не выдержал, достал из пиджака телефон остеопата, записанный заботливой Тамарой. В конце концов, принципы пока не задеваются.

Через полчаса он в трусах лежал на массажном столе в уютном кабинете звездного остеопата лицом в дырку. Цветастые труханы, подаренные женой, не очень соответствовали царскому имиджу. Мануал слегка пощипывал позвоночник пальцами, сыпал медицинскими терминами, после забрался на Царева верхом и резко даванул на копчик. Боль ослепила, но тут же прошла.

– Ну вот… Одну грыжу убрали…

Он еще немного помял пациента, заставив сделать упражнения из области йоги. Потом предложил подняться и дотянуться кончиками пальцев до пола. Борис Дмитриевич, до сего дня сгибавшийся только при помощи опоры, легко просьбу выполнил. Никакой боли больше не было.

– Слушайте… Чудеса…

– Всего лишь опыт. Одевайтесь. Через неделю на контрольный осмотр.

Облачившись, пациент полез за бумажником.

– Сколько я вам должен?

Мануал с улыбкой развел руками.

– Ну что вы Борис Дмитриевич… Мы с Антоном Сергеевичем обо всем договорились… Такой уважаемый пациент – честь для меня.

– Спасибо, конечно… Только один не менее уважаемый человек сказал – не дьявол виноват, что искушает нас, а мы, что поддаемся искушению… Так сколько?

Борис Дмитриевич искренне верил в озвученный тезис. К большому неудовольствию некоторых близких людей.

* * *

Динамик уже по третьему кругу играл «Наша служба и опасна и трудна», а трубку так никто и не брал. Но Рома терпеливо ждал. Он знал привычку Шкафыча не отвлекаться на телефон во время разговора с людьми. А людей в отряде много.

– Да! – раздалось, наконец, из мобильника.

– Здравия желаю, Евгений Дмитриевич! Фокин беспокоит.

– А‑а‑а, Рома… Ну привет, герой! Медаль уже получил? Документы я отправил.

– Нет еще, но готовимся.

Рома перекинулся еще парой общих фраз о тяжелом положении на Северном Кавказе, о новом месте работы, после перешел к делу:

– Митрич, у меня просьба… У тебя список изъятого при обыске в доме, где Бараева брали, остался? Или все в следствии?

– А в чем проблема?

– Проверяем кое‑что… Нужно уточнить, есть ли среди изъятого винтовка «винторез». Только без рекламы, хорошо? Тут серьезный вариант. И, если можно, побыстрее.

– Вообще‑то, мы все в следствие передали, надо им звонить… Но я что‑то не помню никакого «винтореза». Могу уточнить.

– Да, спасибо. Я буду ждать.

– Перезвоню…

Миронов вышел на связь примерно через четверть часа. Выслушав, Рома еще раз поблагодарил Шкафыча и раздраженно отшвырнул мобильник на старенький диван, стоявший в кабинете у противоположной стены. В кабинете он находился один, и можно дать выход эмоциям.

Снайперская винтовка «винторез», найденная в доме сестры Бараева, не фигурировала ни в одном из документов. То есть никто ее официальным порядком не изымал.

Рома вспомнил недавние события. Они с Глебом зашли в гараж, нашли ящики с консервами, винтовку и гранаты. Глеб увидел «винторез», выстрелил в птичку, предложил Роме. Рома отказался и ушел в автобус по предложению Глеба. Тот сказал, что сам перетаскает тушенку в БТР, а винтовку изымут следаки. Потом Глеба допрашивали и якобы прицепились к тушенке… И он попросил Рому не говорить, что они что‑то нашли в машине… Рома и не сказал… А его, кстати, и не спрашивали… Ни про тушенку, ни про винтовку.

«Черт! Как дешево меня развели…»

Никто Глебу кражу тушенки не вменял… Тот просто опасался, что напарник вспомнит про винтовку и расскажет о ней следователю…

Рома покосился на фотографию, висевшую на стене кабинета справа от его стола. На снимке они с Тумановым в камуфляжах и с автоматами наперевес стояли, обнявшись, на фоне Кавказских гор. «Два‑Рембо‑два».

И опять непроизвольно вырвался ямб.

Нет, нет… Этого просто не может быть, потому что не может быть никогда!

Или может?

* * *

Хозяйка принимала гостя в черном брючном костюме. Элегантная гостиная была ей под стать. Все здесь буквально кричало о произошедшем печальном событии. Огромные окна плотно занавешены портьерами из темного бархата – только приглушенный свет торшера в виде цветка на бронзовой ножке не давал комнате погрузиться во тьму. Огромное зеркало в бронзовой же раме аккуратно прикрыто черной накидкой. На каминной полке возле рамки с фотографией Якубовского в изящной вазе стояли белые розы – штук двенадцать, не меньше, а уголок самой фотографии, как и положено, опоясывала траурная ленточка. Копейкина такая нарочитость поначалу немного покоробила, но покрасневшие глаза и вспухшие веки на лице Виолы заставили его устыдиться нелепых подозрений. В образ скорбящей вдовы вносил некий диссонанс только синяк на скуле, тщательно замазанный тональным кремом. Поначалу Кирилл Павлович не планировал визита в квартиру Якубовского. Не хотел перебегать дорогу Слепневу, который возглавлял бригаду по раскрытию убийства директора и жаждал сам пообщаться с его вдовой. Но после загадочного визита Фокина Кирилл Павлович прикинул, что личная встреча с Виолой лишней не будет. Слепневу о визите опера ОСБ он пока не сообщал. Только Ольге. Благо повод подвернулся. Отношения они окончательно не выяснили, а совместные трудности сближают, как говорил незабвенный кот Матроскин.

Он начал с соболезнований, но Виола перебила:

– Можно без предисловий… Зачем вы пришли? Что хотите выяснить?

– Программа максимум – кто убил вашего мужа, программа минимум – нюансы вашей семейной жизни. Ходят слухи, что не все у вас гладко было в этой сфере… Ругались, скандалили… В последний раз – буквально на днях.

– С чего вы взяли?

– Добрые соседи, социальные сети…

Кирилл Павлович не блефовал. Кое‑кто из добрых соседей действительно на прошлой неделе слышал вопли, в основном Якубовского. И видели Виолу, выбежавшую из дома. При этом она зажимала скулу платочком. И, возможно, даже окровавленным. Особо терпеливые наблюдатели даже успели заметить, что она поймала машину и укатила на ней в неизвестном направлении.

Данную информацию надыбал Виктор Михайлович Слепнев со своими орлами, поэтому и мечтал пообщаться с Виолой лично. И не исключено – с последующим задержанием на пару суток. Поэтому самодеятельность Копейкина могла сильно повредить расследованию.

– Извините, в какой семье скандалов не бывает? У Андрея нервная работа, и он, понятно, иногда срывался.

– Сильно срывался? До кулаков?

– Глупости… Нет, у нас все было нормально. Он помогал моей маме, ей нужно дорогое лечение. И вообще… Это мой муж!

Якубовская всхлипнула и, отвернувшись, прикрыла лицо платочком. Именно то место, где остались следы «мирного» разговора с мужем.

– Да, конечно, ваш… Но… Вы – интересная женщина, можете нравиться не только мужу… Я ни в чем вас не обвиняю, но в жизни всякое бывает. Кто‑то, к примеру, оказал вам повышенные знаки внимания, муж приревновал… Возник треугольник. А теперь на один угол меньше. А вы, возможно, даже и не в курсе…

– Никаких треугольников у нас не было! – с максимальной твердостью заявила Виола. С чересчур максимальной. Словно плохой актер, считающий, что, чем больше кривляться, тем смешнее.

– Хорошо, хорошо, не было, так не было… Простите, если мой следующий вопрос тоже не очень тактичен… – Кирилл обвел взглядом гостиную, – вот это все: акции, машины… Кому достанется?

– Думаете – я его? – Голос прозвучал глухо, но Копейкин не услышал в нем возмущения. Только усталость с примесью горечи.

– Я же заранее извинился. По нашим временам версия не самая фантастическая.

– В таком случае отвечаю прямо. Да – я буду претендовать на часть имущества. Разумеется, что‑то отойдет сыну Андрея от первого брака, что‑то – родителям, но значительная часть – мне. А насчет холдинга беседуйте с Константином Никитским, его деловым партнером. Я не очень разбираюсь в этих вопросах, но полагаю, что имею право и на определенную долю собственности компании… Что дальше?

– Ничего… Я просто спросил.

– Еще есть вопросы? – выпрямилась Виола.

– Конечно, – подтвердил Копейкин. – И не один. Но задам я их чуть позже. Когда вы немного успокоитесь. Еще раз мои соболезнования.

Виола вышла из дома спустя пятнадцать минут после ухода опера. Поспешила в сторону расположенного в соседнем квартале торгового центра. Через пять минут она говорила по телефону‑автомату, вставив в него давно купленную карточку. Андрей, чья ревность стремилась к бесконечности, время от времени получал распечатки с ее мобильника. Поэтому и пришлось завести секретную карточку.

Одно время они использовали в качестве связи обычный мобильный спам. Вернее, маскировались под спам. Например, фраза «С сегодняшнего дня магазин „Дамский угодник“ объявляет скидку в двадцать процентов на всю прошлогоднюю коллекцию» означала: «Встречаемся сегодня в 20 часов у памятника Ленину». Но потом отказались от затеи – опытный муженек мог просечь тему.

– Глеб… Это я. Меня только что допрашивали.

– Не волнуйся, малыш… Это нормально. Странно было бы, если б не допрашивали.

– Намекнули, что у меня есть отношения на стороне. Мне кажется, они знают про тебя.

– Кто приходил?

– Какой‑то Копейкин.

– Есть такой…

– Он сказал, что разговор не закончен.

– Слушай, самое разумное – куда‑нибудь на время уехать. Сразу после похорон. Формально тебя никто не имеет права задерживать. А ты хочешь восстановиться после потрясения. Лети в Таиланд или Индию. Недельки на две, пока тут все не устаканится. Поверь моему опыту – активно копают первые пару недель, если нет реальных зацепок.

– Я и сама думала… А то с ума сойду… Улететь можно, но маму как оставишь?

– Найми круглосуточную сиделку. И мобильник отключи, чтоб не доставали… Купайся, загорай, читай детективы. А когда вернешься – организуем наше с тобой знакомство.

– Да… Глеб… Так и сделаю… Я люблю тебя!

– Я тоже… Родная, потерпи, нам осталось ждать совсем немного…

Повесив трубку, она вышла из торгового центра, перебежала дорогу и поспешила обратно к дому. Кирилла Павловича Копейкина, который выскользнул вслед за ней, она не заметила.

Нырнув в свою «девятку», опер нажал кнопку на мобильнике.

– Оль… Наши опасения подтверждаются. После моего ухода она рысью побежала в торговый центр к телефону‑автомату. Это в век мобильных, «Скайпа» и электронной почты… Нет, разговор не слышал, она бы меня увидела. Где‑то минуту болтали… В принципе, можно добыть номерок, если поторопиться… И вообще, хорошо бы встретиться, составить план, спланировать мероприятия, выпить, закусить… Я сейчас на фирму покойного, пообщаюсь с трудовым коллективом, потом перезвоню… Да?.. Ну не хочешь пить – не надо, я на всякий случай спросил.

О, женщины! Вам имя – непредсказуемость. Вроде все выяснили, обо всем договорились, а нет, опять разворот в обратную сторону…

Он взял курс на офис убиенного Якубовского и причалил возле него буквально через тридцать минут, благо Юрьевск – не Нью‑Йорк.

В кабинете генерального директора практически ничего не изменилось: вот только в начальственном кресле восседал теперь Константин Эдуардович Никитский по прозвищу Кощей. Старые предметы теперь служили новому хозяину: и прибор из яшмы, и многострадальный диван. Принцип новой метлы, разумеется, никто не отменял, но ломать старое надо постепенно. Новый генеральный поспешных решений принимать не стал. Даже главбухша, первые три дня не просыхавшая от валерьянки, понемногу успокоилась и вернулась к своим обязанностям.

– У вас курить можно? – для начала поинтересовался некурящий Копейкин, усаживаясь в предложенное новым хозяином кресло.

– Конечно!

– А пить?..

Шутка не прокатила. Константин Эдуардович достал из офисного шкафа, выполнявшего функцию бара, початую бутылку виски «Гленфиддик», соответствующую рюмку и хрустальную пепельницу. Поставил перед гостем.

– Слушаю вас.

– Да мне пока особо сказать нечего, я ж тут не работаю. Это я хотел бы вас послушать…

– И что конкретно вас интересует?

– Как что? Кто застрелил вашего компаньона. И кто заказал.

– Честно говоря – понятия не имею.

– Ладно, даю подсказку. С кем конфликтовал покойный? Уверен, недругов у него хватало.

– Да не то слово, – охотно подтвердил Кощеюшка, – Андрей, чего уж там таить, – человек жесткий, со своеобразной манерой общения и ведения дел. Случались и конфликты, и судебные иски. Впрочем, вы наверняка изучили его биографию… Я тоже не всегда разделял его методы. Но он – партнер, приходилось смиряться.

– И как долго вы смирялись?

– Вы, конечно, можете меня подозревать, – спокойно пояснил Никитский, – но… Понимаете, формально у нас равные доли и равные права, но фактически здесь все держалось на Андрее. Точнее, на его связях и на его авторитете в мире бизнеса. Договора, кредиты, заказы… Я чисто технический партнер, а он – креативщик. Мозг. И теперь, в связи с его гибелью, у нас очень туманные перспективы. Словом, мне совершенно не выгодна его смерть.

– А кому достанутся его активы?

– Формально – наследникам. Сыну, жене, матери… Если они потребуют – я передам. Захотят оставить в деле – будут получать дивиденды.

– Кстати, о жене, – Кирилл кивнул на фотографию Виолы на краю стола, – по нашим данным, семья не была образцово‑показательной.

Константин Эдуардович сразу согласился, не став выдавать черное за белое, а голубое за розовое.

– Вы правы. Если откровенно – брак странный. Это не только мое мнение. Да, симпатичная девочка, да – песни неплохо пела. Но таких – в каждом ресторане… Понятно, почему она уцепилась за него, Но почему Андрей связался с ней? Загадка.

– Любовь, например? Говорят, ревновал до крови.

– Может, и любовь. Ревность, по крайней мере, действительно имела место.

– Беспочвенная или действительно Виола не без греха?

– Никогда бы не подумал, что мне выпадет роль старушки, дежурящей на лавочке возле подъезда, – поморщился Кощеюшка, – вы ж понимаете, я за ней не следил… Не мое это. Но вот Маша, наш секретарь, обмолвилась как‑то, что видела ее однажды с довольно эффектным мужчиной. Месяца три назад или около того. Хотя, возможно, это была чисто деловая встреча. Виола – певица, мало ли какие проблемы у нее в профессии…

– Она знает этого мужчину? – перебил Кирилл Павлович.

– Нет, но предполагает, что он милиционер. То есть – простите великодушно! – полицейский.

– Почему?

Никитский слегка наклонился в сторону собеседника и, понизив голос, полушутя‑полусерьезно пояснил:

– Потому что он сидел за рулем полицейской машины… А что вы не пьете? Это очень хорошее виски. Первое виски, которое начали продавать за пределы Шотландии с маркировкой «односолодовое». Аж в 60‑годы XX века.

* * *

– И вот я, человек со смещенным центром тяжести и высокими моральными принципами, решил противостоять этому беспределу. Часов в семь утра поставил машину рядом с блошиным рынком. Знаешь, где пасутся молодцы с табличками «Куплю», а говоря нашим юридическим языком – скупщики краденого. Включил видеокамеру на запись и стал ждать. И теперь слушай внимательно. К восьми утра у рынка выстроилась очередь из пятнадцати‑двадцати милицейских машин. Вневедомственная охрана, ППС, ДПС и прочие, прочие… Иногда возникали конфликты из серии «Вы здесь не стояли, а я занимал». Защитники населения сбывали отнятое за сутки у этого самого населения имущество – мобильники, золото, ценные вещички типа авторучек и ноутбуков. Всю эту красоту я записал и предоставил уважаемому Борису Дмитриевичу. А он, соответственно, прокрутил на совещании руководителей подразделений в присутствии Моржова. И как думаешь, чем закончился просмотр? Уволили одного водителя, и то потому, что у него имелась выслуга. Потому что денежный ручеек, начинавшийся на блошином рынке, достигал начальственных кабинетов бурной рекой. Запись же бесследно исчезла в кабинетах Управления. Ни я, ни Царев копии сделать не догадались. Моржов же тонко намекнул шефу на его больную спину. Мол, не пора ли на пенсию? Царя такими дешевыми намеками не испугаешь, но, не имея записи, не о чем и говорить. Очередь же больше не выстраивалась, но это не значит, что грабежи и кражи мирного имущества закончились. Мне было очень обидно. Но, если ты изучила мой непростой характер, я не из тех, кто просто мелет языком. И придумал кое‑что пооригинальней. И надеюсь, ты мне в этом поможешь.

Николай Васильевич Бойков приобнял Светлану Юрьевну Родионову, храбрую сотрудницу отдела специальных разработок, до недавнего прошлого влачившую жалкое одинокое существование, но теперь заполучившую в кавалеры одного из самых харизматичных и симпатичных мужчин отдела. [6]

– И в чем должна заключаться моя помощь? – Она не сопротивлялась объятиям, потому что Николай Васильевич и был тем самым мужчиной.

– Свет, это детали… Мне важна принципиальная позиция. Насколько далеко ты можешь зайти, доказывая свою любовь?

– Хорошо, я согласна.

– Тогда завтра в семь на аэродроме. Кстати, ты когда‑нибудь прыгала с парашютом?

– Нет… А зачем парашют?

– Я договорился с пилотом, он выкинет нас с пятикилометровой высоты. С видеокамерами. Ты будешь снимать юг города, а я север. И мы запишем всех упырей, сбывающих краденое. И запись сразу выложим в Сеть. А потом посмотрим, кому пора на пенсию.

– Бойков, хватит придуривать…

– Но ты бы прыгнула?

– Нет. Доказывать любовь надо по‑другому. Например, помыть окно, особенно если не хочется.

– Намек понял… А насчет помощи я не шучу. Есть одна креативная идейка. Только, Свет, никому ни слова. Ни Цареву, ни замам, ни подружке Гориной. Иначе нет никакого смысла.

– Коля, не томи… У меня работы много.

– Хорошо, пойдем.

Бойков огляделся, убедился, что их во дворе никто не видит, переложил руку с плеча Светланы Юрьевны на ее осиную талию и повел к изъятым «одноруким бандитам», накрытым старинным фамильным брезентом. Света его руку не сбрасывала.

* * *

Ближе к концу рабочего дня Ольга пригласила Рому в свой кабинет. Формально она являлась наставницей новичка, и от ее решения во многом зависело – останется он в коллективе или вернется обратно. Визит к Копейкину настораживал. Но она не стала играть с ним в кошки‑мышки. Решила сразить прямым вопросом. И считать реакцию.

– Рома, зачем ты приезжал к Копейкину?

Новичок мрачновато ухмыльнулся.

– Доложили уже… Ладно. Работа у нас такая. Спишем на профдеформацию. У меня есть версия по Якубовскому… Я с ним когда‑то сталкивался.

– Что за версия?

– Пока не могу сказать. Сначала проверить надо.

– Ну и проверяй на здоровье… А шифроваться зачем? И Царева приплетать?

Рома ответил не сразу. То ли не привык быть в роли подозреваемого, то ли придумывал правдоподобную версию.

– Есть причины… Но… Оль. Давай так. Мне надо кое‑куда съездить. Дня на три. Если моя версия подтвердится, я тебе первой расскажу. А если не подтвердится – смогу человека от неприятностей оградить. Зачем волну раньше времени поднимать?

– На три дня? Не слишком ли много? И для командировки нужны основания.

– Не надо никакой командировки. Напишу рапорт по семейным обстоятельствам… Сначала сам убедиться хочу.

Когда человек готов ехать за свой счет по служебным делам – значит, никакого служебного интереса здесь нет. Только личный.

– Рома… Я похожа на идиотку? Если человек не при делах, никаких неприятностей у него не возникнет. Давай выкладывай свои тайны Мадридского двора. Не хватало еще тебя колоть.

– Оль, да какие тайны… Через три дня все узнаешь. Обещаю. Только пока не говори никому.

* * *

На знакомой улице ничего не изменилось. Та же назойливая пыль, те же однообразные кирпичные домики за одинаковыми заборами и тот же отмеченный голубями дедушка Ленин, с маниакальным упорством указывающий на магазинчик «Спорттовары». Вернее, уже не на «Спорттовары». В торговой точке шла перестройка, а новая вывеска «Напитки» красноречиво гласила, что спорт в очередной раз предсказуемо проиграл алкоголю.

Перемены Рому не обрадовали – он планировал купить здесь стремянку, а не бутылку. Когда они с Глебом крутили Гаджи, он заметил ее среди товаров.

Дили тоже не было. Двое местных мужичков монтировали в углу холодильник. И никаких клюшек, мячей, теннисных ракеток и стремянок. Жаль. Как сказали бы каламбуристы – без стремянки стремнее стремного. Но можно и попросить у добрых людей.

– Привет, мужики.

Работяги кивнули в ответ.

– Тут девчонка работала. Диля… Не знаете, где живет?

– Не… А зачем тебе?

– Да какая разница, если не знаете… А у вас лестницы нет случайно? Или стремянки? Напрокат. Мне буквально на час… Я заплачу за аренду.

Один из парней оторвался от работы, скрылся в подсобке и вернулся со старой, запачканной краской двухметровой лестницей.

– Двести рублей.

– Не вопрос.

Пока Фокин извлекал нужную сумму, второй очень внимательно его изучал, словно опасаясь, что деньги фальшивые.

В джинсовом костюме было жарковато, Рома снял куртку, оставшись в футболке с динамовской символикой. Лестницу он повесил на плечо, в руке держал спортивную сумку и со стороны напоминал электрика, идущего на заявку. После бессонной ночи в поезде гудела голова. Обычно он нормально спал в поездах, даже если попутчиками оказывались злостные храпуны. Но сегодня заснуть не мог – одолевали думы тяжкие и тревожные. Словно участника шоу «Кто хочет стать миллионером?», выбирающего правильный ответ из двух вариантов. «А что делать, если все подтвердится? Рассказать Гориной? Она же не отцепится… Может, зря я поехал? Пускай бы разбирались те, кому положено… А кому положено? Теперь тебе, дураку, и положено…»

Вскоре он свернул на боковую улочку и, двинувшись вдоль оврага, вышел со стороны огородов к знакомому дому под зеленой металлочерепицей. Остановившись позади гаража, достал из сумки небольшой бинокль и принялся осматривать противоположный склон оврага.

Вон она, эта сосна, с веткой, изогнутой, как доллар… Да, метров сто пятьдесят, не больше. Но это по прямой, для пули. А ему придется через овраг топать.

Еще десять минут ушло на дорогу.

Сосна росла у обочины старой грунтовки, усеянной коровьими лепешками и собачьими кучками. Метрах в ста – рядок домов. С той стороны домов – улица.

Хорошо, что он взял лестницу. До ближайшей нижней ветки метра три, не меньше. Пуля может находиться на любой высоте.

Рома дошел до сосны, приставил лестницу, повесил на плечо сумку, залез на последнюю ступеньку, дотянулся до ветки, проверил на прочность, без труда подтянулся и вскарабкался на нее. Обследовал ствол, подсвечивая фонариком. Входное отверстие найти на такой поверхности не простое дело. Но он сумеет.

Ага, вот она, родимая. Точно по центру вошла. Он вскарабкался еще выше, расположился поудобнее, повесил сумку на сучок, достал из нее небольшую ножовку. Помимо нее, в сумке лежали долото и молоток.

Сначала придется выпилить фрагмент ствола, дабы не повредить главное. А уже саму пулю придется извлекать позже, в менее экстремальных условиях. По крайней мере так советуют учебники криминалистики.

Он так увлекся, что не замечал ничего вокруг, словно Данила‑мастер, вырубающий из камня цветок. Вниз тонкой струйкой сыпались опилки и падали капельки пота. Извини, зеленый друг, что делаю больно. Сделав надпилы, выдолбил кусок сосны.

– Не устал?

Рома вздрогнул, чуть не выронив долото.

Под сосной стояли пятеро бородатых парней. Местные. «Тоже россияне». Подошли тихо, скорей всего, со стороны домов. И вряд ли случайно. Двоих из них он узнал. Первый – тот, что был в магазине «Напитки». А второй…

Все непристойности, которые Рома знал с младых ногтей, промелькнули в голове за секунду. Похоже, он серьезно влип. Очень серьезно. Опять напрашивался ямб. А то и дактиль.

Второй – тот самый хмурый малый, с которым он пересекся взглядами, когда вывозил Гаджи из отдела, и которому последний кричал прекрасные слова про кровавую месть. Брат. Тоже Исмагилов. И наверняка не с пустыми руками. Здравствуйте, ребята.

«Они дали слово. Если не выпустят, будет обида». Не выпустили.

– Спускайся, мент, разговор есть.

И чтобы ускорить спуск, Исмагилов‑старший ударом ноги сбил лестницу.

Прыгать не хотелось. Но придется. Потому что в руках одного из милых джентльменов появился старинный охотничий обрез достойного калибра. И судя по направлению его ствола, выпущенная пуля попадет точно в голову. Либо картечь, что не принципиально.

Рома сунул за пояс долото, положил выдолбленный кусок сосны в сумку, сбросил ее вниз, потом опустился на нижнюю ветку, повис на руках и спрыгнул на землю.

* * *

Генно‑модифицированные продукты, о которых вещал весь мир, нашли дорогу и в супермаркеты славного города Юрьевска, названного, по слухам, в честь первого космонавта. Вернее, переименованного в 1961 году, когда он улетел на орбиту. Но продукты бы добрались сюда при любом названии. Юрьевск – не космос.

Тамара попросила Веру прочитать состав колбасы, потому что без очков видела уже плохо, а очки на людях надевать стеснялась – по ее мнению, они сразу превращали ее в пенсионерку. Дочь поведала, что в колбасе присутствуют заменители мяса, масса полезных химических добавок, и Тамара, как поклонница программы «Среда обитания», тут же бросила колбасу на полку.

– Ищи с мясом.

– Тут все с заменителем. Может, купить настоящего мяса? У меня есть деньги.

– Откуда?

– Дурью торгую в институте, – Вера продемонстрировала пять тысячных купюр, – неплохо идет, кстати, особенно на юридическом… Не волнуйся, мам, шутка, Антон дал. Это его лепта в семейный бюджет.

– Что ж… Пошли, купим.

В очереди в мясной отдел снова заговорили о потенциальном женихе.

– Ма, а папа не говорил, как он к Антону? По‑моему, не очень.

– Да это характер, – поморщилась Тамара, – весь в отца своего. Тот меня тоже не сразу принял. Как так – два месяца знакомы, и в ЗАГС. Так что Антон – не Антон. Дело не в нем. Семейные стереотипы. Ничего – стерпится, слюбится. А вы… Не планируете?

– Что?

– Расписаться?

– Это же условности, – отмахнулась Вера, высматривая кусочек поаппетитней, – сначала институт закончу. Ну и… На Антона посмотрю. Одно дело встречаться, другое жить вместе.

– То есть – испытательный срок?

– Что‑то вроде.

– Погоди… А любовь?

– Одно другому не мешает. Вон Катька через месяц совместной жизни все поняла. А Пашка ей тоже в любви клялся.

Тамара не очень ожидала услышать подобное от дочери, которую старалась воспитывать в духе искренней и бескорыстной любви к ближнему.

– Ну не знаю… Все‑таки это не наемный работник, чтоб проверки устраивать. А семейная жизнь не бизнес‑план. Ты его резюме не просила, случайно, прислать?

– Мам, не говори ерунды. Лучше испытательный срок, чем потом по судам ходить и детей делить. Мы, если распишемся, брачный контракт составим.

– И в кого ты такая расчетливая?

– Не расчетливая, а предусмотрительная. Время такое. Летнее. Давай лучше подумаем, как папу к Антошке расположить.

* * *

Долото Роме не пригодилось. Он, конечно, продемонстрировал его, но после того, как сзади ударили кипарисовым колом по спине (хорошо не голове!), оно выпало из руки и больше не отвлекало.

На ногах, однако, он устоял. Сказались упорные теннисные тренировки. Там, бывало, шариком так засадят, синяк неделю не проходит. Ну и гребля выручила. Нечаянным веслом тоже доставалось.

Господа даже не спрашивали, что он делал на сосне. Мало ли… Но сумку проверили – нет ли ценного имущества? Это святое.

Рома сразу понял, что атаковать не имеет смысла. Он не Джеки Чан и не гладиатор Спартак. Самое разумное – бежать. Но у джигитов есть обрез. Да и ногу подвернул при прыжке с сосны. Далеко не убежишь. Остается одно – уклоняться от ударов, попутно предлагая сесть за стол мирных переговоров. Джигиты, с детских лет отдающиеся занятиям борьбой, на уговоры не велись. От первых атак Рома кое‑как увернулся, но нарвался на удар ногой в живот. Не успел выдохнуть, боль заставила согнуться. Но помня, что следом последует щелчок по носу, отклонился влево. И не напрасно – вражеская кроссовка зацепила ухо.

Он упал на бок, рассчитывая докатиться до оврага и сигануть вниз. Упасть‑то упал, но дальше…

Еще один удар ногой. И еще, и еще…

И ладно бы за свой косяк получал… Спасибо, Глеб… Оперативный, блин, подход… Да нет, не Глеб, не надо перед собой лукавить… Ты тоже прекрасно понимал, что никто Гаджи не отпустит. Просто немножко поиграл в либерала.

Рома свято помнил, что главное правило в драке – спасти башку. Кости срастутся, раны заживут, а на мозги гипс не наложишь. Поэтому закрыл сжатыми кулаками виски и прижал коленки к подбородку. (Динамовцы не сдаются!)

Черт! Да они не собираются его калечить! Они собираются его убить! Потом выкинут тело в овраг и отвалят. Камер наблюдения тут нет. А наши, возможно, и искать не станут. Спишут на нечаянное падение, чтоб «глухаря» не возбуждать и статистику не портить. Он бы так и сделал.

Подниматься надо и бежать к домам! Даже с подвернутой ногой!

Удар кулака пробил защитный блок. Бровь… Брызнули веселые искорки.

Суки!

Теперь в ухо. Но вместо ожидаемого звона – собачий лай. Все, это глюки. «Мое сердце остановилось…»

Нет, не глюки… Лай. Отчетливый лай. Разговоры на дагестанском. Даже не разговоры, а крики. Женские и мужские.

Рома убрал сжатый кулак от лица, чтобы узнать, кто это там гавкает, и тут же пропустил очередной удар ногой. Хороший такой, добрый.

После которого оставалось лишь расслабиться и потерять сознание.

Последняя, кого он увидел, была Диля. Не, ну а кто еще привидится в такой ситуации? Только женщина. Свободная женщина демократического Кавказа.

Сознание, в отличие от совести, теряется не навсегда. В зависимости от полученных увечий и оказанной первой помощи. Кому как повезет. Роме повезло, в предбаннике Аида он находился минут пять, не больше. Ничего интересного там не увидел. Ни лодочника с веслом, перевозящего души через Стикс за деньги, ни трубы со светящимся концом. Зато, очнувшись, обнаружил перед лицом собачью морду. Здоровенная восточно‑европейская овчарка с добрыми глазами. Пес несколько раз моргнул, после чего приятным женским голосом поздоровался:

– Здравствуйте… Вы меня не узнаете?

Да как не узнать? Комиссар Рекс. Или Мухтар? Дай‑ка приглядеться получше… Больше все‑таки на Мухтарку похож.

– Я Диля… Вы с другом у меня шарики покупали.

Рома, наконец, вспомнил, что собаки не разговаривают. Повернул голову. Рядом справа сидела на корточках знакомая продавщица спорттоваров. С другой стороны расположился мужичок чуть за пятьдесят. У его ног валялся обрез ружья со следами зубов на прикладе.

– У вас крови много, – как‑то по‑детски сообщила Диля, – надо умыться и заклеить. Вы можете встать?

Хороший вопрос. Но ответ, слава богу, оказался положительным.

Рома оперся о землю‑матушку, попробовал сесть. Получилось с первой попытки. Колючая боль стрельнула куда‑то в поясницу. Но, судя по ее характеру, ничего страшного – просто сильный ушиб. Голова еще кружилась. Он дотронулся до брови, сморщился от боли. Пальцы в крови, значит, рассечение. Ноги, руки вроде целы. Ощупал самое главное – голову и зубы. Пробоин не обнаружил. Побаливал живот – только бы не разрыв какой‑нибудь брыжейки или селезенки.

– Пойдемте, умоетесь, – продолжала хлопотать бывшая продавщица, – вон наш дом.

– Да, – выдавил Рома, – сейчас… Спасибо…

Мужчина ничего не говорил. Комиссар Рекс тоже.

«А что я, вообще, тут делаю? Нас же отправили домой… Довезли до вокзала, посадили в поезд. Потом мы пили… Глеб выпил больше… Глеб… Черт!.. Пуля!»

Сознание вернулось окончательно. Лестница валялась под сосной. Рома огляделся в поисках сумки. Заметил ее на краю оврага. Дохромал, раскрыл.

Твою мать!