Часть 1. — Итак, Николай, вы в своём резюме написали, что занимаетесь фотографией, литературой и дизайном?

— Итак, Николай, вы в своём резюме написали, что занимаетесь фотографией, литературой и дизайном?
— И музыкой.
— Надо же, как интересно! — слова Лилии показались мне слегка ироничными. — И даже музыкой… А что вы можете сказать, например… эм… про Вагнера?
— А вы не еврейка случаем?
— А должна?
— Я не утверждаю, я просто спрашиваю. Просто для евреев музыка Вагнера считается оскорбительной.
— И почему же?
— Вам рассказать про Вагнера или про то, за что его ненавидит мировое иудейское сообщество?
Лилия улыбнулась.
— Давайте про Вагнера.
Я улыбнулся и изобразил «ботаника».
— Он изобрёл самый большой в мире контрабас. Двухэтажный. Сверху один музыкант зажимал лады, снизу второй дергал за струны. Очень грозная штука получилась.
— Это всё, чем он знаменит, по-вашему?
— А, по-вашему, это вообще как-то касается учебной программы восьмого класса?
Лилию слегка расстроило то, что я съехал с темы.
— Николай, поймите меня правильно. Я не могу доверить ребёнка постороннему человеку с улицы. Если быть откровенной, я надеялась увидеть среди кандидатов женщину за сорок. Но почему-то, ответили мне только вы.
Ехидной мордой я поблагодарил Лилию за столь лестные слова.
— Все нормальные люди во время праздников празднуют. Если вы подождёте… ну, неделю максимум, то список кандидатов заметно вырастет.
Где-то в голове Лилии щелкнул тумблер, отвечающий за уважение к собеседнику.
— Я как-то об этом и не подумала. Вы, наверное, правы. Просто мужа внезапно отправили в длительную командировку, а я в делах. С дочкой некому заниматься. Кстати, где вы учились?
— Харьковский «радиотех».
— В смысле? — смутилась Лилия.
— Не думаю, что «радиотех» можно истолковать двусмысленно.
— Так у вас нет педагогического образования???
— Зачем оно мне?
Лилия округлила глаза.
— А как вы собираетесь учить моего ребенка?
— А кто сказал, что я его собираюсь чему-то учить? Ни мне, ни тем более ему это не нужно.
— Я… я… я вас не понимаю. Вы приехали на собеседование репетитора?
— Именно. Так, стоп. Сразу поясню: я не педагог, и Боже упаси мне когда-нибудь им стать. Но я, во-первых, могу проконсультировать ребёнка абсолютно по любому вопросу, а во-вторых, я ставлю перед собой задачу привить ребёнку желание учиться самому.
Лилия некоторое время смотрела на меня, затем в сторону, а затем вниз, на чашку с чаем. Наконец-то она решилась озвучить то, что хотела сказать еще в самом начале диалога:
— Николай, наверное, мне придётся вас огорчить, но, скорее всего, вы нам не подойдёте.
— Почему? — как бы наивно расстроился я.
— Э-э-э… Не хочется вас задеть… Просто я вижу, что вы не профессионал. Вы умный эрудированный молодой человек, это бросается в глаза, но, — Лилия запнулась и натужно улыбнулась, — но вы ещё слишком молоды и… это мой ребёнок и я не могу рисковать. Поймите меня правильно.
— Вы будете рисковать, — я поднял палец вверх, чтобы сбить собеседницу с толку, — когда у вас будет десять кандидатов, а через неделю – выпускные экзамены. Вот тогда бы я вас понял. А сейчас вы упускаете синицу из рук. Так? — я сделал характерный жест и Лилия машинально кивнула. — Давайте условимся: я работаю, пока у вас не появится достойный, на ваш взгляд претендент. Не подойду, вы мне просто оплатите дорогу туда-обратно. А если всё пойдёт хорошо, то уже я буду диктовать условия. Это будет честно и справедливо.
Я уставился Лилии прямо в глаза, от чего ей стало жутко не по себе. От волнения она начала потирать руки, бегать глазами по дружелюбной обстановке кафе и, кажется, слегка вспотела.
— Николай. Я немного растеряна. У вас хорошие аргументы, но я почему-то боюсь за ребёнка.
«И правильно!»,- подумал я про себя, но вслух не сказал.
— Вы мать, это закономерно. Но вы ещё всего не знаете. Я официально работаю в Артеке — самом мощном методическом комплексе на Украине и одним из мощнейших в мире. Так сложилось, что я должен присутствовать почти на всех семинарах, встречах и конференциях, которые посвящены вопросам воспитания детей. И сам постоянно с детьми работаю. А сейчас лагеря пустуют, скучно на работе, хочется чем-то полезным заняться.

Вообще редко удаётся встретить такую зануду. Классический пример человека, который предпочтёт довериться надписи на обёртке и поленится почитать состав.
Гештальтная психология придумана не зря. Давно доказано, что нормальный человек может мыслить только целыми неделимыми образами. Но, блин, именно это, нам так сильно мешает жить! Если рокер - то наркоман, если в очках - то умный, если блондинка - то Настя. И почему-то, ни у кого не возникает здорового любопытства самостоятельно доказать или опровергнуть данное утверждение.

Лилия была классической «бизнесвумэн». Выглядела достойно, но без лишнего пафоса. За тридцать пять, но не больше сорока, чуть полная, но вполне привлекательная и с автомобилем. Вот авто было просто чудовищно кошмарным. Если все нормальные дизайнеры сначала разрабатывают концепцию внешнего вида и только потом начинают дорабатывать детали, то тут всё было наоборот: из того, что завалялось на складе, по отдельности очень даже красивых деталек слепили этот «шушпанцер». Не моё дело судить, конечно, но я бы возле такой машины на аву точно не сфоткался бы.

Как и большинство квартир на Южном берегу Крыма, квартира Лилии была небольшой, если судить по размеру гостиной. Приблизительно четверть моего кабинета на киностудии. Но здесь было очень уютно, а из окна открывался шикарный вид на гряду гор и море. Уверен, отсюда можно фотографировать шикарные рассветы. Нужно будет как-нибудь здесь заночевать.

— Наташа! Натааааша! У нас гости. Выйди к нам, пожалуйста, — закричала Лилия, но мироздание ничем не ответило на просьбу. — Наташа! Нат-а-аша! — Лилия виновато посмотрела на меня, — Сейчас, Николай, секунду. Наверное, в наушниках сидит, музыку слушает.
Лилия быстро скрылась в одной из двух дверей, не дав мне рассмотреть содержимое комнаты и начала там с кем-то немножко ругаться. В квартире была хорошая звукоизоляция, поэтому ничего разобрать не удалось. Пришлось изучать интерьер.
В комнате с большим окном всё было по стандартной схеме: по центру здоровенный телевизор, перед ним диван и два кресла. Между зрителями и экраном ковёр. Ковёр очень хороший, я бы хотел себе такой. У стен шкафы со всякими дешёвыми сувенирами и цветами разной степени искусственности. И ни одной книги. Вообще. Только большая стойка с коллекцией DVD-дисков.
М-да…
Дверь, куда недавно убежала Лилия, открылась и из комнаты вышли двое: Лилия и, видимо, Наташа. Наташа представляла собой самую обычную девочку четырнадцати лет, только с железным кольцом в носу и длиннющей футболке с надписью «HIM» с «сатанинским» логотипом группы, выполненным каплями крови на снегу. Ещё в снегу лежало лезвие и какая-то подозрительная какашка. Футболке по застиранности проиграли бы все мои вместе взятые носки.
— Здрасте, — недовольно буркнула Наташа.
— Здрасте, — чуть веселее ответил я. — Это с вами я буду заниматься?
— Да, с нами, — ответила за дочь Лилия, легонько пихнув ту в плечо. — Только мы чуть-чуть стесняемся. Но это только первое время так. Мы же не будем папу с мамой позорить, да?
— Не думаю, что кто-то кого-то будет позорить, — поспешил разрядить обстановку я. — Уверен, мы быстро найдем общий язык. Предлагаю начать прямо сейчас. Лилия, вы не против? Можно, мы пока останемся наедине с Наташей?
— Да, конечно! Идите к ней в комнату. Как раз увидите, как можно жилплощадь изуродовать.
Последние слова были сказаны очень ядовито, но я, не прекращая улыбаться, проводил Наташу в её комнату.
Ожидания оправдались: «зло всея Земли» сконцентрировалось на стенах храма Князя тьмы и жрицы шифоньера в виде всяких Вилле Вало, Димми Боргеров и прочего турбо-шансона, который в душах школьников сеет истинное зло. Какие-то амулеты, судя по качеству, для китайского Сатаны и прочая лабуда, за которую настоящий сатанист тотчас же придал бы анафеме.
— Наташа, я - Коля. Если Лилия не предупредила, — я протянул руку, на которую только мельком посмотрели. — Не буду тебя мучить тягомотиной, уроками и прочим. Предлагаю тебе мирное соглашение.
Наташа подняла глаза и чуть-чуть удивилась:
— Соглашение?
— Именно. Я за тебя делаю уроки полностью, ты только переписываешь их к себе в тетрадь. А маме говоришь, что мы с тобой упорно занимаемся, что я душка и вообще. Ты получаешь полную свободу, а я получаю деньги. Никто никого не мучает.
— Вы хотите, чтоб я маму обманывала?
— Ну зачем мне нужно, чтоб ты маму обманывала? Это побочный продукт нашего симбиоза. Если ты откажешься от меня, то через неделю твоя мама приведёт сюда какую-нибудь бабушку, которая ещё Сталина застала. Потому что у нормальных учителей времени просто нет, а все хорошие репетиторы разобраны ещё в середине осени. Тебе рассказывать, что такое «преподаватель старой школы»? Это гораздо хуже, чем маленькая ложь во спасение. Или, может, ты любишь учиться?
— Терпеть не могу.
— Ну вот, я ж вижу, что ты нормальный человек. По рукам?
Я протянул широко растопыренную ладонь и улыбнулся.
Наташа задумалась. Ей однозначно не нравилось то, что я предлагал, но учиться не хотелось ещё больше.
Краем глаза на мониторе я заметил сайт, судя по иллюстрациям посвящённый всяческим оккультным делам. Внизу мигала миниатюра «Скайпа». Видимо, Наташу оторвали от обсуждения крайне важных насущных дел.
— Ну, я не знаю. Нехорошо как-то маме врать, — засмущалась Наташа.
— «НеХоРошО каК-то МамЕ вРать» — процитировал я как ребенок-даун. — Мы можем и учиться с тобой, но я же вижу, что ты этого не хочешь.
— Почему это не хочу? — обиделась Наташа.
— Потому, что если бы хотела, меня бы здесь не было. А ещё ты мне это минуту назад сказала. Забыла? Даю тебе сутки на размышление. Сейчас давай дневник, учебники и черновик с ручкой. А сама садись за комп и продолжай заниматься своими делами.
Наташа, послушно исполнила приказы, выдала мне всё, а сама уселась за компьютер. Но не уставилась в монитор, а продолжала пялиться на меня. Через пару минут это стало немного напрягать.
— Ну что такое???
— Вы что, вообще не собираетесь меня учить?
— Ни дай Господь! Всё, не отвлекай меня, а то завтра, — я показал Наташе на её дневник. — Опять двойку получишь по химии. «Нет домашнего задания», ай-яй-яй! Ну, это же химия! Самая интересная наука!
— Самая тупая наука, — надулась Наташа.
— Ну, конечно. Не любить химию (как и любую другую науку) можно только по одной причине: если нет возможности применить накопленные знания. Тогда это действительно просто ворох скучных формул и постулатов. Когда-нибудь бросала дрожжи в унитаз?
Наташа округлила глаза.
— Нет. А что будет, если бросить?
— АдЪ на Земле! — засмеялся я. — Или так называемый «апоКАКАлис». Только не вздумай пробовать. По крайней мере, не дома. Вообще, чему вас учат там? Какую тему сейчас проходите?
— Кислоты, — поморщилась Наташа.
— О! Это ж самая интересная тема! Эксперименты проводите?
— Нет. Нам нельзя. Только учитель показывает на лабораторках, а мы смотрим.
— Ну да, я бы вам тоже не рискнул доверить. За что, кстати, двойка?
— Не сделала домашнее задание.
— А, ну да… А почему не сделала?
— Потому что я не понимаю…
От фразы «я не понимаю» у меня аж копчик съёжился.
— Хорошо, «непонимающая», покажи, что там вам нужно было сделать?
Не вставая со стула, Наташа подкатила поближе, взяла учебник (кстати, красивый такой, у нас были ещё советские), немного пролистала и протянула мне.
Она помнит, что ей задавали, и где это искать, а значит, пыталась таки его решить.
—Тааак, посмотрим, что там… Ага, щелочь и кислота. Простая же реакция гашения. Неужели, это непонятно? Ты только не переживай, щас разберёмся, всё порешаем, а потом ещё и обмоем! Так что такое «реакция гашения»?
— Ну… — засмущалась Наташа.
— Хорошо, — довольно потёр руки я. — Вот у тебя хоть раз была изжога? – начал я выстраивать образовательную линию.
— Изжога?
— Ну, когда что-то съешь, а потом вот тут начинает печь.
— Вроде бывало, — начала вспоминать Наташа.
— Вот! Что при этом делают?
— Не знаю… не помню.
— Не страшно. Давай у мамы спросим. Пошли?
Не ожидая ответа, я взял Наташу за руку и вытащил из комнаты.
Лилия что-то готовила на кухне.
— Лилия, подскажите, что делают, если изжога начинается?
— А что случилось? — перепугалась Лилия.
— Да ничего. Нам для образовательных целей.
— А-а-а-а... Ну… съесть таблетку какую-то нужно. Или… соды можно немножко. А что?
— Всё, спасибо, — поблагодарил я и потащил Наташу обратно в комнату.
— Сода. Запомнила? — Наташа кивнула.
— Смотри, Наташ: когда наступает изжога?
— Эээм… нууу… — замычала Наташа.
— Нет, оккультными заклинаниями её вызвать не получится. Изжога начинается тогда, когда в желудке скапливается много газа. Если мы, например, съели слишком много кислого. Желудок, не дурак, отправляет часть газа обратно, наверх. Получается что-то типа отрыжки, но не так громко. При этом часть желудочного сока выплескивается в пищевод. А пищевод — натура тонкая, к подобным веществам не приспособлен. Начинает немного разъедаться и ныть. А хозяин, если не дурак, понимает, что нужно съесть немного соды. А зачем?
— Зачем? — У Наташи начал проклёвываться интерес.
— А затем, что сода гасит кислоту. Вот она у тебя в книжке, видишь? — я ткнул пальцем в книжку. — Гидроксид натрия. А желудочный сок в большинстве своём — соляная кислота. Вот у тебя в формуле соляная кислота. И так. Мы отправили соду в желудок: что происходит?
— Перестает болеть?
— Неееет, так бы сказал какой-то неграмотный школьник, — иронично засмеялся я. — Но мы с тобой люди образованные и знаем, что сода с кислотой вступают в реакцию и нейтрализуют друг друга. Получается вода, углекислый газ и… — я прикинул в голове, куда девается из формулы остальное, — какая-то хрень, судя по всему не особо полезная для организма. А может даже и токсичная. Да и газ углекислый тоже не особо полезен. Короче, лучше соду в подобных случаях не употреблять…

Не могу сказать, что вспомнил всё с первого раза, но примеры были решены все. Некоторые, правда, не без помощи интернетов, но это вовсе не помешало Наташе освоиться в теме. И каждый пример я пытался подкрепить визуальным образом, чтобы детский мозг хоть как-то за него зацепился.

По прошествии трех часов этот раздел химии она знала не хуже меня, а это уже как минимум «хорошо». Только вот оставались ещё математика, история и география, которые тоже хромали, судя по отметкам в дневнике. Но времени было почти восемь часов — это значит, что я домой потом ничем не уеду.
— Ну все, Натали, на сегодня мы закончили. Мы молодцы и это нужно отметить.
— Как? — заинтересовалась Наташа.
— Отметкой в дневнике! Про остальные предметы пока не переживай, не всё сразу. Если твоя мама не будет против, то завтра сядем за историю.
— Терпеть не могу историю! — фыркнула Наташа.
— Чтобы что-то не любить, нужно это попробовать на вкус. А ты историю не знаешь.
— Потому что она скучная. Зачем мне знать то, что там какой-то Мазепа воевал с каким-то Петром Первым?
— Оооо, моя дорогая! Вот ты у нас веришь в «сотону», да? Если бы не Петр Первый, тебя бы сейчас за это на костре сожгли, или розгами хорошенько отлупили.
— А он что ли сатанистом был?
— Ну, не то, чтоб сатанистом, но церковников он не особо любил. Особенно за то, что бороды носили. Именно он первый из русских государей отделил церковь от царской семьи. Ещё, кстати, когда Петр с Карлом воевал… и с Мазепой, в том числе… или Мазепы тогда уже не было… или ещё не было… короче, неважно. Так вот, он как-то случайно, в бою проиграл почти всю артиллерию шведам. И вежливо попросил попов колокола переплавить в пушки. Попы не согласились, и царь так же вежливо предложил попам самим повоевать немного за Родину на передовой. Ну, те как-то очень резко изменили своё мнение и армия получила свежую артиллерию. Кстати, потом Петр таки отобрал свои пушки обратно, да ещё шведские прихватил и часть переплавил обратно в колокола. Видишь, какой заботливый был? Понимал.
— Что понимал?
— Что без христианской религии, которую так не любят товарищи вроде тебя, сатанизм сам по себе не стоит и ломаного гроша. Кстати, а почему ты во всё это подалась?
Вопрос застал Наташу врасплох.
— Ну, а что, в церковь ходить по воскресеньям?
— Почему по воскресеньям?
— Служба же по воскресеньям.
— Ого! Да ты врага в лицо прям знаешь! Похвально.
— Вообще-то у меня папа священник, — немного обиделась Наташа, а я от удивления раскрыл рот.
— Папа священник??? А дочь уверовала в Сатану?? Я правильно понял? — Наташа довольно кивнула. — А папу это не смущает? Он не пробовал там… я не знаю… изгонять что ли? Или это не в его юрисдикции?
— Папа говорит, что это как ветрянка — временное. Через полгода пройти должно. Сказал только, чтоб в жертву никого не приносила. Он вообще классный, ты не думай.
— И вот этот хлам… извини, амулеты вот эти тоже он купил?
— Нет, — Наташа улыбнулась. — Это я экономила на обедах в школе.
— И от недоедания обессилила и начала терять сознание на парах? Отчего прекратила усваивать материал?
— Парах? Нет, я просто не хочу учиться. Мне это не нужно.
— Откуда такая уверенность?
— Ну где мне может пригодиться та же химия?
— В лечении изжоги подручными средствами.
— Ну… может быть. Но можно пойти в аптеку и спросить там. Или в интернете.
— А аптека с интернетом всегда есть под рукой типа?
— А типа сода всегда есть?
Я улыбнулся, наслаждаясь вкусным собеседником.
— Хорошо. Зайдем с другой стороны. Зачем ты вообще ходишь в школу?
— Потому, что родители заставляют.
— А почему заставляют?
— А я знаю? У них в табелях у самих тройки есть. Особенно у мамы. По химии, кстати! И это не мешает ей управлять магазином.
Теперь Наташа улыбнулась, а я мысленно отругал родителей за «хороший» пример.
— А ты им этот вопрос не задавала?
— Задавала. Папе. Папа сказал, что я ещё маленькая, но со временем смогу понять сама. Он так про всё говорит, что доказать не может.
— Вот же наградила родителей судьба… Но мы от темы отклонились. Ты ходишь в школу, так?
— Угу.
— Ходить ты вынуждена, иначе будут применяться меры, так?
— Угу.
— Так чё ж ты сама себя мучишь?
— Мучаю?
— Но ты же умный человек. Я ещё понимаю, что какой-то тупой школьник, который только из-за реформы образования не остался в первом классе на второй год, раза с пятого догоняет, но ты же умная? Ты некоторые примеры быстрее меня решила, а я себя глупым не считаю. Вот и получается, что ты из-за лени совершенно нерационально тратишь своё свободное время. А могла бы полезными вещами заняться. Например, какого-то кота в жертву принести, пока папа в командировке.
— Я не хочу котов в жертву приносить, — улыбнулась Наташа. — Только некоторых учителей и всё.
Было видно, как я задел детскую глупую гордость. Вот и хорошо.

Вообще у детей, которые заболевают всякими субкультурами, очень развито чувство исключительности. Типа: «Я умная, слушаю (верю во) «что-то», все «инакомыслящие» — дураки, а девочки, которые от «ещё чего-то» тащатся — вовсе глупые овцы». А ведь, если разобраться, человек редко сам выбирает свои музыкальные, религиозные и прочие предпочтения. К примеру, в христианской семье вряд ли будет воспитываться буддист, а в исламской — иудей. И, между прочим, феномен маленькой сатанистки в семье священника вполне объясним. Судя по знанию сатанизма, Наташа выступает не за «Сотону», а против семейных традиций и её папа таки прав — это возрастное и скоро должно пройти. Папа реально шарит и понимает, что никогда не стоит спорить с дитём. Ведь оно того и добивается. Куда разумнее и проще со всем соглашаться, а рамки, в которые ребёнок себя сам загнал, обрисовывать крайне идиотскими. Тогда он сам захочет их покинуть.

— Ну как? — Лилия сидела за кухонным столом и смотрела на меня с небольшой опаской.
— Как-как… нормально. Сегодня химию подтянули, завтра за математику сядем. Если так и дальше пойдёт, через пару недель вам вообще не понадобится репетитор. Наташа всё отлично понимает, просто не хочет учиться. Из-за вас, между прочим.
— Из-за меня???
— Когда я спросил «почему ты не хочешь учиться?», угадайте, что она ответила? Что у мамы в табеле тройки.
Лилия покраснела от обиды.
— У меня совсем другая ситуация была! У меня…
— Лилия, — перебил я, — извините, но это не моё дело. Факт остается фактом. Но это всё вполне решаемо.
И я в трёх словах изложил концепцию своей антипедагогической программы.
— Единственное, Лилия, что может помешать — если она поймёт, что её водят за нос. Но если она это таки поймёт, то я не уверен, что ей действительно нужно такое образование. А ещё на вашем месте… Я, возможно, скажу неприятную вещь, но вам нужно почаще общаться с ребёнком. Вы ж понимаете, что вот этими всеми штучками она пытается привлечь внимание родителей?
— Понимаю, — нахмурилась Лилия. — Мне и муж тоже говорил. Но у меня работа. И у него работа. Нужно кредит за машину и квартиру выплачивать. Думаете, легко? Знаете, сколько сейчас квартира в Алуште стоит?
— Понимаю, — соврал я. — Но просто я немного побаиваюсь. Сначала вот такие безобидные игры в чёртиков, потом сигареты, алкоголь, наркотики…
— Типун вам на язык! Что вы такое говорите, Николай? Я…
— Нет, вы меня всё-таки дослушайте. Типун, не типун, а сценарий распространённый. Опять же, я не хочу лезть не в своё дело, но вы бы могли сейчас сами позаниматься с дочкой. Понимаю, что работа, дом и всё такое, но потом уже этого не будет. Наташа уедет учиться, забудет про вас, и будете вы себе локти грызть.
Я понял, что сказал лишнего. Лилия покраснела, как огурец, сжала кулаки, а её налитые кровью глаза сверлили меня насквозь.
— Николай, вы слишком много себе позволяете. Вас не просили мне, взрослому человеку, у которого в подчинении десять других взрослых человек… людей… Мммм! Не просили нотации и морали читать!
Лилия злилась. Сильно. Теперь задели её самолюбие. Но взрослые люди немного по-другому на всё смотрят.
Я остался без работы.

Лилия дала мне полтос (почти хватило бы на такси домой), язвительно поблагодарила за «проделанную работу» и неискренне пожелала удачи.
Я был прав? Нет. Моей целью было научить ребёнка учиться. И я её не выполнил. Из-за того, что в свое время кое-кто взрослый обучиться кое-каким мелочам не смог. И я не говорю про Лилию. Я про себя: неумение держать рот на замке и патологическая жажда субъективной справедливости сделали своё вредное дело. И вот я жду троллейбус, на котором почти час ехать, а потом ещё и полчаса пешком спускаться в Артек.
Мо-ло-дец.

— Алё? Алё, Николай?
— Лилия? — я неслышно зевнул и потянулся.
— Да, это я. Не отвлекаю?
От чего можно отвлекать в десять вечера?
— Да не особо. Что-то случилось?
— Случилось. Мне с вами нужно поговорить.
Я почувствовал, как улетучивается явившийся мне во сне борщ и совсем расстроился.
— Говорите.
— Это не телефонный разговор.
— Ну… тогда не говорите.
На несколько секунд в трубке замолчали.
— Николай, можно с вами как-то встретиться? Если можно, то сейчас. За вами приехать?
— А до завтра это никак подождать не может?
— Николай, мне вы очень нужны.
Блин. Я целых полтора часа добирался домой, устал как собака, все магазины закрыты, я поужинал чаем с паштетом (хлеб, как обычно, не успел купить), постарался как можно быстрее заснуть, пока желудок не понял, что его обманули, еле заснул и тут «Николай, вы мне очень нужны».
— Лиль, а вы вообще считаете нормальными такие звонки?
— Никола-а-ай, думаете, мне не стыдно вам звонить? Дело важное, поймите. Это Наташа всё. Так куда за вами заехать?

На улице было темно, холодно и сыро. Прямо как у меня в кедах. Из-за небольшого потепления снег в горах ещё днём начал таять и количество мелких рек у нас выросло с четырёх до сотни. Причём, многие из них не стеснялись течь прямо по тротуарам и проезжей части, где мне как раз пришлось бродить.
Из обуви у меня были кеды и ботинки, которые мне купила Аня, когда я к ней ездил делать предложение (в кедах). Но в ботинках было жарко, а жару я не люблю гораздо больше холода.

Самую некрасивую в мире машину пришлось ждать минут пятнадцать. И когда она наконец-то появилась, то в свете одинокого фонаря над винподвалом показалась ещё чудовищнее, чем прежде.
— Николай, вы как-то нехорошо выглядите, — попыталась завязать разговор Лилия.
— Вам показалось.
Сделавшись ещё более хмурым, я уставился в окно. Чувствовалось, что Лилия сильно переживает.
— Я вас разбудила?
— Нет.
— Ммм… Ладно. Николай, я почему вас потревожила? Дело в том, что… ммм… Наташа… — Лилия на несколько секунд замолчала, входя в сложный поворот, — Наташа мне объявила бойкот, когда я сказала, что вы к нам больше не придете.
Мне вдруг стало интересно и я повернулся к Лилии.
— А вы что?
— А мне ничего, кроме как согласиться, не оставалось.
— Ну и зря.
Лилия на мгновение сделалась злой, но быстро успокоила себя, продолжая всматриваться в слабоосвещенную дорогу.
Через минуту она продолжила:
— Только муж с ней может сладить. Она, когда по-настоящему обижается, может голодовку устроить или с уроков сбежать. Сейчас тоже голодать начала. Специально. Мне назло.
— А вы не злитесь, — спокойно предложил я. — Делайте вид, что ничего не происходит. Или наоборот, хвалите. Не переживайте и всё.
Лилия опять начала злиться, но потом улыбнулась и посмотрела на меня:
— Вот будут у вас свои дети, Николай, посмотрите, как это «не переживать». Это же моя кровь! Часть меня. Я понимаю, что со стороны, может, и выгляжу глупо, но я же мать, делайте на это поправку.
— А если у ребёнка инфекция, ему уколы нельзя делать, потому, что больно пару секунд будет? Ну, не поест она день, ну, пропустит пару занятий и что? С голоду человек не умрёт по собственной воле никогда, да и поголодать ещё никому не мешало. А если реально оценивать эффективность нашей образовательной системы, то там вообще можно лет пять пропустить и ничего не изменится.
Лилия как бы отвлеклась от моих слов и внимательно следила за пустой мокрой дорогой, хотя где-то в глубине души я был уверен, что ей нечего ответить. А может, она немного поумнела и просто не хотела со мной спорить. Оба варианта были мне на руку.
— Наташа! Вот, я привезла тебе твоего Николая. Выходи.
Мироздание опять не отреагировало на предложение Лилии. Ни на первое, ни на второе и вообще ни на какое.
— Наверное, — предположил я. — Так изголодалась, что говорить не может.
Лилия посмотрела на меня как на дурака, но от комментариев отказалась.
Мы проследовали в обитель зла и выяснили, что Наташа не выдержала томительного ожидания и после скандала завалилась спать. Перед этим, очевидно в приступе голодовки, выпила полбутылки кефира. А остальные полбутылки стояли на столе перед монитором и нагло говорили «Смотрите! Я памятник Наташиной лени!». Или свинству. А ещё везде валялись крошки от чего-то.
Я посмотрел на Лилию, в глазах которой читалось желание провалиться под землю.
— Ну шо? Поехали обратно? Пока ещё двигатель не остыл? — прошептал я.
— Я вас отвезу, Коля, вы не переживайте. Давайте, хоть, чаем напою? Господи, неловко-то как получилось…
Не ожидая ответа, Лилия убежала на кухню, откуда вскоре послышалось приглашение присоединиться к столу.
Как я уже много раз говорил, в чае главное то, что с ним можно чего-то съесть. И тут, должен сказать, мне чрезвычайно повезло — Лилия поставила на стол роскошную вазу с печеньками и конфетами самых разных сортов! За это я готов был простить ей абсолютно всё!
Забыв, что правильное чаепитие всегда сопровождается интеллигентной беседой, я тупо жрал печеньки, крендельки и конфеты. И мне правда было стыдно. Но это как покакать в незнакомой подворотне после привокзальной шавермы — с одной стороны неудобно, а с другой — это тупо сильнее тебя.
— Господи! — испугалась Лилия. — Да вы голодный!
— Ну, уве не так фильно, — моё настроение заметно улучшилось. — Профто не уфпел дома поефть.
— Может, — начала аккуратно Лилия, — вам супчика нагреть?
— Не-не-не! — замотал головой я. — Я уве не голодный, не фтоит, прафда.
— Так нельзя. Сейчас я вам разогрею супа и нормально вас покормлю. И не нужно стесняться, вы мой гость как-никак!
От счастья я готов был расплавиться, как сыр в духовке. Меня больше не волновало отвратительное поведение Наташи, не волновало то, что в парламенте одни воры, и то, что молодежь поголовно слушает реп — всё это отошло на задний план. Меня кормили! Как давно я не испытывал сладостной неги, в которой идеально сочетаются забота, ласка и гастрономические потребности! Последний раз меня кормили в одной из элитных школ Харькова, куда приехала делегация в составе двух вожатых, режиссера-Ани и, собственно меня. Но там было немного не то — мы были «типа важными гостями» и с нами обходились очень обходительно. После нашего «перформанса» директор лично потащила нас к себе в кабинет и заставила покушать то, чем потчуют в школьной столовой (завидую школьникам!). И пока все деликатно отказывались, потягивая шампанское, я трескал всё, что видел на столе. И с уверенностью могу сказать, что как минимум этим я директору и понравился. Я даже хотел ей сделать уникальную грамоту, вроде тех, которые я дизайнил для киноотрядов (в виде ковра), но поглотившая меня по возвращению рутина этого сделать не дала, а потом я нечаянно удалил все наработки, а приличной фотографии ковра найти так и не смог. Кстати, если у кого-то есть, пожалуйста, пришлите.
Ещё меня немного пугает то, как на меня смотрят, когда я ем. Они (ВСЕ) это делают с таким любопытством, будто я из букв «Ж» «О» «П» «А» выкладываю слово «С-Ч-А-С-Т-Ь-Е». Раз был случай, когда я в суп нечаянно уронил глаз, но это же совсем другое!
— Лилия, а вы почему на меня так смотрите?
— Вы, Николай, единственный, наверное, кто так высоко оценил мои кулинарные потуги. Попробуйте Наташку суп съесть заставить? Будет упираться всем, чем угодно, но чтоб суп съесть…
— Отдайте её мне на недельку в общагу, — улыбнулся я. — Всё будет есть. Гарантирую! Даже капусту.
Лилия улыбнулась, но не как после обычной шутки а, скорее, с небольшой грустью, сожалея, что так сделать не получится.
— Николай, вы на меня не обижаетесь?
— Ну опять вы за свое? — возмутился я, вскинув ложку вверх и слегка обляпав скатерть вареными макаронами. — Ой, извините… Лилия, я вам совершенно серьёзно говорю: у вас теперь бесконечный кредит доверия, — я показал Лилии большой кусок мяса, который выловил в супе: — Вот после этого.
— Бедненький, — очень по-доброму улыбнулась она. — Вы… у вас тяжёлое положение, да? Не думайте, я не хочу вас задеть, но у вас такая обувь… сейчас сыро и в такой обуви ходить опасно. Можно простудиться.
— Можно, — согласился я. — Но я почему-то не простужаюсь. Уже года четыре. А если бы я к вам приехал без пальто, то вы бы ещё и решили, что у меня и на пальто нет денег? Поверьте мне: я самый богатый человек на свете. Знаете, почему? Как вообще степень богатства определяется?
— Наверное, это будет банально, но «количеством денег»?
— Никогда! Это всё относительные меры, а нас интересуют абсолютные! Итак. Степень богатства человека определяется отношением его доходов к затратам. А если у меня затраты нулевые, тоооо…?
Лилия стеснительным взглядом предложила мне закончить самому.
— Ну, смотрите: у меня доход — двадцать гривен в день, а расход — десять. Я получаю в два раза больше, чем трачу. Значит, коэффициент моего богатства равен двум. Логично?
— Угу, — уже довольно кивнула Лилия.
— А если у меня доход, к примеру, одна гривна, а расход — ноль, то… — Лилия опять не поняла. — Ну, один разделить на ноль?
— На ноль делить нельзя! — обрадовалась Лилия.
— Как нельзя? Вы что? Скажите это несчастным студентам всяким матфаков, которые этим регулярно занимаются на первых курсах...
— Ну как это? Я точно помню, что на ноль делить нельзя! Нас в школе учили так!
— А ещё там говорили, что Сталин лично миллиард расстрелял?
— Нам такого не говорили, — обиделась Лилия.
— А Наташе скажут. Уже через пару лет. Ладно, мы не об этом. То, что вам говорили — всемирный заговор сионистов. В высшей математике есть правило, что при делении на ноль любое более или менее уважающее себя число (кроме ноля, конечно) дает бесконечность. Как бы вам объяснить… О! У вас есть гривна. Для вас эта гривна — пустяк. Две минуты на машине покататься, если переводить в бензин. А если дать её Наташке? Для неё это тоже мелочь, но посущественнее. А если бедным китайчатам отдать? Они столько за час работы зарабатывают и это уже серьёзные деньги. А если муравьям отдать? Они из этого могут себе дом построить запросто. А для микробов ваша гривна — это уже целый мир. То есть чем меньше то, на что мы делим, тем больше получается итог. Так вот, вернёмся к доказательству того, что я самый богатый человек в мире: если мой мизерный доход разделить на отсутствующие потребности (то есть на ноль), получится бесконечность. Значит, я бесконечно богат. И это только, если считать материальные блага. А ещё ж есть и духовные!
Я довольно улыбнулся, а Лилия опять посмотрела на меня, как на дурака. Но уже очень по-доброму.
Возможно, у неё были какие-то контраргументы. Возможно, даже очень здравые. Например, она могла сказать, что я всё равно что-то трачу на себя (хотя это спокойно выносится за скобки) или ещё что. Но, наверное, она понимала, что с дураками проще соглашаться, чем спорить.
Даже грустно как-то.

Лилия предложила заночевать у них в гостиной, но я напрочь отказался. Не хватало, чтобы Наташа с утра видела меня спящим в трусах со стекающей слюной и смешной причёской. Преподаватель — как президент, должен всегда опрятно выглядеть, улыбаться, не пукать и не ругаться матом. И всё это за ползарплаты охранника супермаркета.

А иногда пукнуть ох как хочется, поверьте.

Часть 2.

Прошла пара недель с нашего первого занятия.

Я решил приезжать через день, чтоб был эффект «ожидания» и чтоб заниматься было интереснее. Таким образом, для Наташи подготовка уроков стала чем-то вроде ожидания новой серии любимого сериала. Для меня (чего уж темнить) тоже. Я даже почти привык к этому ужасному кольцу в носу, хотя и не упускал возможности напомнить, что кольца в нос вставляют коровкам и другим крупным рогатым.

И всё бы хорошо, если бы не звонок Наташи одним утром.

— Коля, привет. Мне нужна твоя помощь, — сказала Наталья тихим сиплым голосом.

— Привет, Нат, че случилось? На контрольной чего-то подсказать?

— Нет. Мне нужно, чтоб ты ко мне в школу приехал.

— У вас сладкий стол?

— Причём тут сладкий стол?

— А я по другому поводу не приеду.

— Коль, я серьёзно встряла. Нужна твоя помощь. Я заплачу.

Я начал переживать.

— Нат, что случилось?

— Тут такое дело… Родителей к директору вызывают. Я сказала, что их нет в городе, а сама живу с дядей.

— Умно, молодец, — искренне похвалил я. — А натворила чего?

— Вот приедешь — расскажут. Так что, поможешь? Не думай, что я для себя — я просто не хочу маму расстраивать.

— Ну да, как же, — улыбнулся я. — Хорошо. Только адрес скажи и как пройти.

Шефу я ничего не сказал, так как мы сильно поссорились, из-за того, что он заявил, что я халатно отношусь к работе и мы с ним уже неделю не разговариваем.

Тихонько убежав со студии, я сходил за чистой рубашкой и отправился в Алушту.

Школа Наташи находилась в минуте ходьбы от её дома и представляла из себя самую заурядную школу, которые в СССР строили в перерывах между массовыми расстрелами политических заключённых и разработкой новых видов вооружения.

Внутри было как у меня в кедах, только наоборот — тепло и уютно. Сразу у входа в огромных горшках росли эйкубы (штук десять), а над ними висела доска с национальным гимном («ще не вмерла в україні…»), гербом (где при определенном уровне фантазии можно прочитать «БЛЯ») и флагом (флаг хороший, тут вопросов нет). Чуть правее национальной гордости висели преподаватели формата 10х15, чуть выше завучи 18х24, а на самом верху директор 20х30, к которому мне нужно было на ковёр. Точнее, к которой. На карточке 20х30 была запечатлена дама, о возрасте которой судить довольно сложно. Либо она за собой не следит и ей тридцать, либо следит и ей сорок. Не самая удачная причёска и не самый удачный цвет волос, излишне броская помада, но невероятно умные осмысленные глаза, за которые можно было простить всё остальное.

Когда я выставил перед собой ладони, так чтоб закрыть всё, кроме глаз директора, меня окликнул охранник — дядька лет пятидесяти, с добрыми понимающими глазами и без присущего большинству охранников презрения ко всему человечеству.

— Вы к кому?

— К директору. Добрый день.

— По какому поводу?

В голове табуном проскакали варианты смешных ответов, но я пока не стал нарываться на неприятности.

— Племянница начудила, нужно отдуваться.

— Это та, которая дрожжи в унитаз бросила? — насупился дядька.

— Ну, видимо, да. — Я улыбнулся, хотя стало немного стыдно.

— Ну, ты это… смотри. У нас директор — дама непростая, и когда дело касается школы, может и глотку перегрызть. Давай, иди к ней. Она недавно чай попила, сейчас добрая должна быть.

Кивком я поблагодарил охранника и направился в кабинет с табличкой «Приёмная». В приёмной сидела пожилая, но хорошо одетая секретарша, которая после короткого диалога направила меня в дверь с табличкой «ДИРЕКТОР».

— Добрый день, — вежливо поздоровался я, зайдя в просторный кабинет с большим столом и стеллажом, заставленным кубками.

— Добрый, добрый, — театрально начала нагнетать обстановку Марина Алексеевна. — Вы дядя Карпенко, я правильно поняла?

— Правильно, — проявил элегантную немногословность я.

— Присаживайтесь, эээ… — директор вопросительно посмотрела на меня.

— Зигмунд.

— Зигмунд? — Марина Алексеевна немного улыбнулась и подняла брови. Очень красивые чувственные брови.

— Вам смешно?

— Нет, ну что вы! — начала оправдываться директор, попутно пытаясь заставить расслабиться непослушные мимические мышцы.

— Вот так вот родители один раз в детстве пошутили, а смешно до сих пор.

Не сводя глаз с Марины Алексеевны, я сел за стол.

— Ээээ… Зигмунд, не подумайте, я не хотела вас оскорбить! Просто имя у вас необычное. Я скорее удивилась. Ну, согласитесь, не часто такое имя встретишь у нас?

— Угу… — надулся я. — Особенно, когда заполняю анкету, а мне не верят, пока паспорт не покажу. А когда фамилию увидят, так вообще начинается истерика.

Глаза директора, которые в жизни были ещё красивее, чем на фото, загорелись любопытством, но чувство такта не позволило поинтересоваться.

— Так… Зигмунд… — директор опять на секунду улыбнулась. — У нас в школе произошло ЧП. Вы уже в курсе?

— Нет.

— Ваша племянница бросила в унитаз пачку дрожжей.

— И что? — абсолютно спокойно поинтересовался я.

— Как что? Хотите пойти посмотреть?

— Да нет, я приблизительно представляю картину. По химии в олимпиадах участвовал.

— Правда? — опять подняла брови директор и почему-то обрадовалась. — А я как раз преподаю химию!

Марина Алексеевна на секунду засмущалась и опять сделалась серьёзной.

— Марина Алексеевна, вы заметили, что у Наташи химия подтянулась?

— Да, должна сказать, она стала гораздо сильнее буквально за две недели!

— И как раз две недели я за ней смотрю. И вы знаете, я думаю, что ребёнку просто захотелось воочию, так сказать, увидеть, как это работает. Я считаю, что это простое любопытство и это абсолютно нормально.

Секунду Марина Алексеевна переваривала мою информацию, а потом аж побагровела от злости.

— ВЫ С УМА СОШЛИ??? НОРМАЛЬНО? А ЗАВТРА МЫ БУДЕМ ОДНОКЛАСНИКОВ ПОЛИВАТЬ СЕРНОЙ КИСЛОТОЙ ИЛИ МЫШЬЯКА В ПИРОЖКИ ДОБАВИМ? А может, получим нитроглицерин и будем испытывать примитивные бомбы? Или может… ПОЧЕМУ ВЫ СМЕЁТЕСЬ?

— Вы меня простите, анекдот просто вспомнил.

— Какой ещё анекдот?

— А-а-а, вам не понравится. Он пошлый.

Марина Алексеевна выпучила прекрасные глаза от злости.

— Вам это кажется смешным?

— Да.

— А я уверенна, что это не смешно!

— Ну, вы же не знаете, вот вам и не смешно.

— Что не знаю???

— Анекдот.

Казалось, от злости директор сейчас начнет свистеть, как чайник.

— Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Вы понимаете, где вы находитесь и с кем разговариваете?

— Да, — категорично произнес я. — И я уже сделал все выводы.

Я таинственно замолчал. Директор тоже не хотела поддаваться на провокацию, но почему-то поддалась:

— Какие выводы?

— Что у вас совершенно неэффективные воспитательные меры.

— Неэффективные? Вот так значит? — директор напоминала помидор в парике. — А может, вы мне ещё скажете, какие эффективные?

— Скажу, — как можно спокойнее и добрее произнес я. — Если вы скажете «пожалуйста».

Наверное, сработал глаз-пластмасс, а может директор вспомнила, что она как-никак директор, но вместо того чтоб выгнать меня из кабинета (чего я и добивался), Марина Алексеевна вернула самообладание и даже слегка улыбнулась.

— «Пожалуйста».

— Ну вот! — обрадовался я. — Можно поговорить, как умные люди. Вы меня зачем вызвали сюда?

— Я не вас вызывала, З… — директор забегала глазами. — Если бы знала, что вы тут цирк устроите, вообще бы никого не вызывала. Подождала бы, пока отец Арсений или мама Наташи вернётся — хуже точно не было.

— Ну, хорошо. Но если бы пришёл кто-то из нормальных родителей, что бы вы им сказали?

— Эм… — Марина Алексеевна на пару секунд потерялась. — Ну-у-у-у, чтобы беседу провели, меры приняли. Санслужбу вызвали в конце концов.

— Санслужбу успеете. А вот меры? Меры против чего?

— Против того, чтоб дочь творила такие ужасы! Весь туалет загадили! За сто метров несёт! Уборщицы отказываются даже близко подходить, боятся, что провоняются.

— Вот! — сделал умный вид я и даже палец вверх поднял. — Это для вас «ужасы», а ребёнок эксперимент провёл. Между прочим, один из самых важных этапов постижения научного знания! Ну, а то, что слегка вам атмосферу подпортили… нууу, бывает. Кюри, вон, вообще от радиации померли.

Марина Алексеевна набрала воздуха в легкие, чтоб предоставить контраргументы, но я успел её перебить:

— А по поводу уборки вот что я вам скажу: почему уборщицы должны это убирать? Это же не их работа?

— А кто? Может, вы?

— А почему бы и нет?

У директора отвисла челюсть. Она хотела что-то сказать, но почему-то не смогла. Я же решил расставить все точки над «i».

— Во-первых, я не чувствую запахов. Для меня это как гусю вода. Во-вторых, если это всё грамотно обставить, то я Наташку потом могу шантажировать этим сколько угодно, так как Лилия… вы же знакомы с Лилией?

— Нет, я с папой всегда общалась, — почему-то улыбнулась директор.

— А-а-а, с папой… Ну, оно и не удивительно. Так вот. Лилия меня оставила смотреть за Наташкой и пообещала, что та никаких неудобств не причинит. И Наташка пообещала, так как страшно меня любит и постоянно мечтает избавиться от родительского гнёта хотя бы на недельку. Там долгая история, но думаю, идея ясна. И тут я убираю, простите, дерьмо у неё в школе, так как злющий и коварный директор мне не оставил выбора. Вообще, шикарный повод обидеться, не находите? Будет чувствовать себя виноватой — шёлковой будет. Как вам?

Марина Алексеевна изменилась в лице. Не могу сказать, что она меня перестала считать кретином, но затея ей, как минимум, не казалась глупой.

Она меня даже отговаривала от этого мутного мероприятия, но я стоял на своём. Вооружившись ведром, шваброй, тряпкой и ультра-стильным нарядом уборщицы, состоящего из резиновых перчаток и халата (наполовину из заплаток), я пошёл в храм какашек.

Вообще, если кто-то себе представляет систему канализации, он понимает, что всё коричневое и зловонное должно уходить вниз, а в трубах должна быть только техническая вода. И если бросить дрожжи в эту самую воду, то, по идее, ничего страшного не произойдёт. Это должно работать только в дачных сортирах типа «дырка в полу», где необходимый компонент-катализатор содержится в изобилии прям под экспериментатором. Но наличие того самого компонента тут, на полу (и стенах) говорило об ошибке в моей гипотезе. Если бы я описывал свои эмоции от увиденного тогда сразу, не употребив успокоительного перед написанием, то в этом абзаце слово «говно» показалось бы невинной овечкой среди трёхэтажных матов и других утончённых фонетических конструкций. Но так как этот рассказ «типа поучительный» и, возможно, его читают те, о ком он, оставим всё это на потом.

На самом деле работа была не такой уж и пыльной. Нужно было просто собрать всё в ведро (мне дали козырное ведро — с крышкой для герметичности), вынести во двор на клумбу и закопать. Работы на часик, если поднапрячься. Хотя по тому, как морщился охранник, когда я проходил мимо, я понимал, что под силу такой труд только избранным. То есть мне.

Я вообще люблю тупую физическую работу. Особенно, когда клевое настроение, обожаю уборку делать. А сейчас я чуть ли не прыгал от счастья, гордясь своим хитрым планом! Чего только стоила находка с «Зигмундом» и смешной фамилией, из-за которой директор постеснялась проверить документы, чтоб удостовериться, что я не какой-то левый чувак с улицы.

— Ну, всё, — улыбаясь, я заглянул к директору. — Сразу говорю: у вас там один этот… Ну, короче, забился. Сантехника вызовите, а то пользоваться туалетом всё равно нельзя. А так всё сияет, а весной у вас на клумбе вырастут шикарные крокусы. А-а-а… от меня несёт?

— Угу, — неохотно поморщилась Марина Алексеевна. — Вам бы постирать вещи не помешало. А почему вы так радуетесь?

— А угадайте, кому со мной жить?

— И вы её нюхать это заставите?

— Несомненно!

— Но это жестоко?

— Если по-хорошему, всё это должна была она делать. И чтоб кто-то из одноклассников всё это дело заснял и распространил среди заинтересованных. Я бы заставил её сам, но у нас же с детским трудом, сами понимаете, строго. Да и обиделась бы она сильно: травма всё-таки для ребёнка. Я считаю, что всё максимально разумно. Вы согласны?

— Ну… Зигмунд, я вообще удивляюсь тому, как вы мыслите. Вы кем работаете?

— Я руководитель отдела образовательных программ в Артеке.

— В Артеке? Надо же! А я там работала вожатой! В «Лесном»! Как там Юрий Николаевич?

— Давно не видел. Сейчас же не сезон. В отпуске, скорее всего.

— Ну да… Зигмунд, а как вы… такой молодой, и уже руководитель? Ещё и в Артеке? Там же монстры работают!

— Только не называйте меня «Зигмунд». Я так представился, чтоб с толку вас сбить. Не обижайтесь, пожалуйста. Просто мне вас описали злющим тираном. Знал бы, что вы такой замечательный человек, никакого цирка бы не было. Я вообще-то Николай. А то, что руководитель… просто настоящий руководитель ушла в отпуск, как и все остальные. А я — крайний. Вот, сам собой и руковожу — идиллия!

Марина Алексеевна улыбнулась. Очень мило. Так, что её красивые глубокие глаза заиграли так, что у меня аж мурашки пробежали по спине. Знаете, бывает, смотришь в глаза и не можешь оторваться. Вот у меня точно так же было.

— Николай. Вы меня, конечно, извините, но вы можете уже уйти? Просто от вас действительно жутко несёт. Хотя и с привкусом лаванды. А у меня скоро совещание. Только не поймите меня неправильно.

— Да без проблем. Вы мне тоже уже надоели.

Я улыбнулся и вышел.

Не знаю почему, но хотелось попрыгать.

Вприпрыжку я подошёл к охраннику и спросил, когда заканчиваются пары. Он долго не мог понять, какие пары, а потом сообразил и сказал, что вот-вот.

Не став мучить охранника своей компанией, я решил дождаться Наташу возле школы.

Прозвенел звонок и через пару минут из больших красных дверей повалило школие. Они прыгали, толкались, дурачились — даже пробила ностальгия по лету, когда мне приходилось не сидеть целыми днями за компом, избегая диалогов с начальником, а с малолетними кинематографистами снимать короткометражки.

Среди школия появилась и Наташа, не разделяющая всей эйфории окончания пар. Она шла одна (то самое «одиночество в толпе»), сделав кислую мину. Но завидев меня, она жутко обрадовалась. Я тоже рад был её видеть, но сейчас мне предстояло быть крайне серьёзным (непосильная ноша, между прочим).

— Коль! Привет! Ну, как? Сильно ругалась?

Наташка была такой позитивной, что аж сердце кровью начало обливаться от коварства моего хитроплана.

— Наташ, я всё понимаю, но после вот такого… я думал, что ты взрослый человек. А мне из-за тебя пришлось чистить сортир. От меня теперь несёт, как от ёршика унитазного, а мне ещё в троллейбусе домой ехать час. И всё это потому, что ты решила поразвлечься. Думаешь, «дерьмодемон» — это весело? О чём ты думала?

— Тебя заставили убирать???

— Хотели тебя заставить. Меня вызвали, чтоб я дал своё согласие на твою эксплуатацию. Или исключение за нарушение дисциплины. Но я решил, что это будет последний акт доброй воли.

— Как последний?

— Ты всё поняла, не строй дурочку.

— Ты что, больше не будешь со мной заниматься?

Я театрально пожал Наталье руку, махнул рукой и отправился в сторону вокзала. Я даже на секунду почувствовал то отчаяние, которое Наталья сейчас испытывает. Сзади довольные беззаботные сверстники идут домой и ни о чём не парятся, а ей нужно решать довольно непростую ситуацию.

— Ну Ко-о-о-оль! Ну, подумаешь… я же не специально! Ну, стой! — Наташа подбежала сзади и дёрнула меня за пальто. — Ты же сам мне говорил, что нужно внимательно выслушивать до конца. А сам не слушаешь.

— Ну, хорошо, — остановился я. — У тебя пять минут. Потом троллейбус уедет.

— Ты говорил, что нужно сначала думать, а потом делать. Так?

— Угу, — мрачно кивнул я.

— Так вот: я бросила дрожжи в унитаз, потому что у нас он забился еще неделю назад. Мы жаловались всем, но никто ничего не делал. Тогда мы с Олькой решили, знаешь, «или пан, или пропал». Всё равно ходить туда невозможно. Приходилось на другой этаж бегать. Там даже девочки перестали курить — настолько воняет. Ну, а ты мне как раз про дрожжи говорил недавно. Решила совместить приятное с полезным. Коль, я понимаю, что неправильно поступила…

Наташка всё рассказывала, а я отвлекся на размышления и посмотрел на всё по-новому.

— Ну-у-у, Наташ… я даже тобой горжусь. В определенном смысле. Только одного не понимаю — как они узнали, что это ты?

— Ну так Олька ж на телефон снимала! А потом в контакт загрузила. А потом кто-то дал учителям посмотреть.

Я где-то полминуты доходил, а потом начал ржать как конь.

— М-да! Революционеры вы хорошие, но диверсии правильно устраивать пока не умеете. Хех. Но всё равно ты не права. Из-за твоей демонстрации пострадало бы мирное население.

— Уборщицы что ли?

— Ну, да. И те, кто до соседнего крыла не добежит.

— Я об этом думала. Правда. И мне их как бы и жаль. Но, Коль, ты тоже пойми — бывает, прижмет, а до другого крыла не добежишь просто. И приходится сидеть, терпеть это всё. Это уже была крайняя мера. — Наташа немного засмущалась. — У меня всё нормально хоть с этим делом, а вот Ольке постоянно нужно бегать. Я даже не для себя это сделала.

— Ну, прямо Мать Тереза! И в кого ты такая умная и добрая получилась?

— В папу! Он бы тоже, кстати, одобрил. Ну, может, не совсем одобрил, но сильно не сердился бы.

— Если бы ему не пришлось какулехи ваши убирать там целый час. От меня воняет, кстати?

— А ты что, сам не слышишь?

— Я запахов не чувствую. Вообще.

Наташа округлила глаза и, как бы, не хотела верить. Но потом почувствовала себя немого неуютно.

— Да я уже как-то и привыкла, знаешь. Хотя да, несёт. Пошли, постираем вещи у нас. Мамы пока нет.

— А если мама придёт, а я в трусах?

Наташа улыбнулась:

— Скажу, что ты ко мне приставал! — я насупился и шутки не оценил.

— Ну, хорошо, скажем, что машина обляпала.

— А ничего, что на улице сухо?

— Ну, скажешь, что у вас там в Артеке грязь? Мама ж не поедет проверять? — Наташа стыдливо опустила глаза, — И… ты ж ей не скажешь?

Хотелось её помучить. С другой стороны, конечно, хотелось и похвалить за сообразительность. Но она набедокурила, и это было бы крайне непедагогично. Хотя она всё понимала и радовалась уже тому, что я не прекратил педагогическую деятельность.

— Значит так: ты вытаскиваешь это своё козье кольцо из носа, и чтоб я его вообще никогда не видел. Така дiвка гарна, а усiляку гидоту у ніс пхає! Ну шо це таке? Это раз. Во-вторых, ты выкидываешь все свои псевдосатанистические финтифлюшки из комнаты.

— Но…

— Я тебя слушал внимательно? — опять насупился я и Наташа опять стыдливо опустила глаза. — Вот и молодец. Ты выкидываешь все свои безделушки. Вот эти звезды все, черепа, чёртиков своих и плакаты с Дими Боргером. И с «Крэдэлами» тоже. Это позёрский хлам, нефиг их рекламировать. «Хим» можешь оставить.

— Ну, Коль! Это жестоко! — начала ныть Наташа. — Я их полгода собирала! Что, просто так выкинуть?

— Можешь папе отдать, чтоб неимущим прихожанам раздал.

Наташа улыбнулась.

— Это всё?

— Нет. Ещё ты мне покупаешь кило печенек. Нет, лучше два кило!

— А можно, я тебе куплю пять килограмм печенек и ничего не буду выкидывать?

— Хорошая попытка, но нет. Если будешь торговаться, то потребую, чтоб перестала одеваться, как алкаш-металлист.

Наташе было тяжело. С одной стороны, она понимала, что теряет связь с субкультурой и тем, что эта субкультура ей даёт. С другой – она могла потерять прекрасного компаньона в лице меня. А я шёл ва-банк, так как тоже мог потерять прекрасного компаньона и неплохую прибавку к плохой зарплате.

— Тогда у меня тоже условие.

— Ого! Ну, вы, мадам, борзая! Я ни в коем случае не соглашусь, но давай, мне чисто интересно услышать.

— Ты научишь меня играть на гитаре?

— По рукам!

— Что здесь происходит? Николай, почему вы в трусах? — удивилась Лилия.

— Эм… ну…

— А его, просто, машина обляпала, а он тут мимо проходил! — вмешалась Наташа. — А машина в Артеке обляпала. Ну, она его там обляпала, а он тут мимо проходил… потом… когда проходил…

Если бы мне таким тоном сообщили какую-то очевидную истину, я бы точно начал сомневаться. Но Лилию аргумент вполне устроил. Она ещё раз с улыбкой оглядела меня от носков до макушки и отправилась переодеваться. А мы с Натахой продолжили изучать историю.

— Что, так и сказал???

— Ну, — развёл руками я, — не могу ж я ручаться за подлинность исторических документов. Но то, что в указах было написано «при виде дамы не сметь хер в кармане наяривать» — это точно. Хотя не факт, что Пётр лично их издавал. Тогда такие шутки были в моде. А ещё он какать с балконов запретил. Тогда это тоже было в моде.

Не знаю почему, но при словах «хер в кармане наяривать» у Наташи просто истерика началась. Я её такой счастливой ещё не видел. Представляю, что было бы, если бы она в учебнике такое прочитала.

Кстати, жаль, что люди, которые сочиняют учебники, напрочь лишены фантазии и хоть какого-то вкуса. Кроме учебников по анатомии, конечно. Думаю, не нужно объяснять, в какую тему первым делом смотрят неразумные школьники, получив книжки в начале года. А если иллюстрации дорисованы юными дарованиями, у которых этот учебник был прежде, то…

Почему-то «умные» взрослые считают, что первый признак интеллекта — это серьёзность. Если мы делаем учебник, то в нём ни дай Бог не должно быть ни одной шутки. Даже вольное изложение не допускается. Только сухой скучный текст, который по удобоваримости можно сравнить, например, с сухарями или рыбьим жиром. Вроде и полезно и ничего лишнего, но почему-то у нормального человека никогда не возникнет желание питаться исключительно этим. Зато у нас за плечами многолетние традиции, а вы, молодые просто ничего не понимаете. Из всех этих зануд только Ландау красавчиком был!

Приём удачной шутки в образовательном процессе я впервые встретил у Эндрю Крамера — чувака, который, по сути, весь мир учит композитингу. Композитинг — это создание анимированной графики, начиная с титров, заканчивая всякими взрывами и бульканьями. Штука реально сложная и требует знаний буквально во всём, начиная с элементарной физики, заканчивая теорией академического рисунка. Именно из композитинга я понял реальное (считай, прикладное) значение таких слов, как «экспоненциальный», «интерполяция» или, к примеру, «кинематика». Так вот, этот Эндрю Крамер рассказывает про композитинг приблизительно так же, как о дойке коровы или стирке грязных носков. Ещё и шутить умудряется. Ещё и на английском. Не могу сказать, что я в совершенстве владею языком, но его почти полностью понимаю. Обобщаем: чувак на не совсем понятном языке объясняет вещи, сложность которых может сравниться с той же высшей математикой. И так объясняет, что его хочется слушать ещё и ещё. А вы видели хоть одного студента, который запоем читал учебник по матану?

Такие дела.