Глава XXVIII. – Дорогой Йорик, – сказал с улыбкой отец (ибо Йорик нарушил построение, опередив дядю Тоби в узких дверях и первым войдя в гостиную)

– Дорогой Йорик, – сказал с улыбкой отец (ибо Йорик нарушил построение, опередив дядю Тоби в узких дверях и первым войдя в гостиную), – нашему Тристраму, я вижу, очень трудно дается исполнение религиозных обрядов. – Никогда еще, кажется, сыновья евреев, христиан, турок или других неверных не были в них посвящены так неуклюже и неряшливо. – Но ему от этого не хуже, надеюсь, – сказал Йорик. – Уж не иначе, – продолжал отец, – как черт со всей адской братией резвились в какой-нибудь части эклиптики, когда образован был этот мой отпрыск. – В этом деле вы лучший судья, чем я, – отвечал Йорик. – Лучше всего, – сказал отец, – об этом знают астрологи; – аспекты в 120 градусов и в 60 градусов сошлись вкось – или противостоящие им части эклиптики не совпали, как бы надо было, – или же владыки (как их называют астрологи) играли в прятки, – словом, вверху или внизу у нас творилось что-то неладное.

– Очень возможно, – отвечал Йорик. – Но ребенку-то от этого не хуже? – воскликнул дядя Тоби. – Троглодиты говорят, что не хуже, – отвечал отец. – А ваши богословы, Йорик, что говорят нам… – По-богословски? – переспросил Йорик, – или в качестве аптекарей[272]? – государственных людей[273]? – или прачек[274]?

– Не могу вам сказать с уверенностью, – отвечал отец, – но они говорят нам, братец Тоби, что это ему на пользу. – При условии, – сказал Йорик, – если вы его пошлете путешествовать в Египет. – Благом этим он насладится, – ответил отец, – когда увидит пирамиды.

– Право, каждое ваше слово, – проговорил дядя Тоби, – для меня звучит по-китайски. – Желаю, чтоб так оно было для половины человечества, – сказал Йорик.

– Ил[275], – продолжал отец, – обрезал однажды утром всю свою армию. – По решению полевого суда? – вскричал дядя Тоби. – Хотя ученые, – продолжал отец, – оставив без внимания вопрос дяди Тоби и обращаясь к Йорику, – сильно расходятся по вопросу, кто такой был Ил; – одни говорят, что Сатурн, – другие, что высшее существо, – а третьи, что всего только бригадный генерал под начальством фараона Нехао.

– Кто бы он ни был, – сказал дядя Тоби, – не знаю, каким воинским уставом он мог бы это оправдать.

– Диспутанты, – отвечал отец, – приводят в пользу этого двадцать два различных основания; – правда, другие, притупившие свои перья защитой противоположного мнения, показали несостоятельность большинства из них. – Но опять-таки лучшие наши богословы-полемисты – Как бы я желал, – сказал Йорик, – чтобы в нашем королевстве не было ни одного богослова-полемиста; – одна унция практического богословия стоит целого корабельного груза пестрых товаров, вывезенных к нам их преподобиями за последние пятьдесят лет. – Будьте так добры, мистер Йорик, – проговорил дядя Тоби, – скажите мне, что такое богослов-полемист. – Лучшее, что я когда-либо читал, капитан Шенди, – отвечал Йорик, – это описание двух таких богословов в рассказе о единоборстве между Гимнастом и капитаном Трипе[276]; оно у меня в кармане. – Я бы с удовольствием послушал, – просительно проговорил дядя Тоби. – Извольте, – сказал Йорик. – Однако там, за дверью, меня поджидает капрал, – и я знаю, что описание боя доставит бедняге больше удовольствия, чем ужин, – так, пожалуйста, братец, позвольте ему войти. – От всего сердца, – сказал отец. – Трим вошел, вытянутый в струнку и счастливый, как император; когда он затворил дверь, Йорик вынул книгу из правого кармана своего кафтана и стал читать, или сделал вид, что читает, следующее: