Глава 42

В «БАРСУКЕ»

Смех Заринэ – если это был смех – утонул в городском гаме, который показался Перрину значительно более громким, чем в Кэймлине и Кайриэне. Гул Иллиана и в самом деле был иным, звуки протяжные, иной высоты, но источники их были Перрину знакомы – шарканье шагов, рокот колес, металлический стук подков по неровным грубым плитам мостовой, скрип осей экипажей и телег, плывущие из раскрытых дверей и окон гостиниц и таверн музыка, пение, смех. Голоса. Жужжание голосов казалось Перрину таким густым, будто он сунул голову в улей. Огромный город жил своей привычной жизнью.

Из боковой улицы до его ушей донеслись гулкие удары молота о наковальню, и плечи кузнеца сами собой задвигались им в такт. Его руки соскучились по молоту, по кузнечным клещам, сжимающим кусок раскаленного добела металла, от которого при каждом ударе летят искры. Звон кузницы стих позади, утонув в рокоте телег и фургонов, болтовне лавочников и уличных зевак. В привычных запахах лошадей и людей, стряпни, свежей выпечки и многого другого, что составляло особый дух городов, Перрин уловил аромат болота и соленой воды.

Когда путники подъехали к мосту в черте города – низкой каменной арке над водной гладью канала, имевшего не более тридцати шагов в ширину, Перрин сначала удивился, но, миновав третий, понял, что каналов, которыми Иллиан оказался изрезан вдоль и поперек, здесь не меньше, чем улиц, а людей, сплавляющих с помощью шестов груженые баржи, не меньше, чем возниц, взмахивающих кнутами, пытаясь сдвинуть с места тяжелые фургоны. Иногда сквозь толпу проплывали паланкины и сверкающие лаком коляски богатых купцов или знати с геральдическим нашлемником или гербом Дома, крупно выведенным на дверцах. Многие мужчины носили необычные бороды с выбритой верхней губой. Женщины щеголяли в шляпах с широкими полями, к шляпам были привязаны длинные шарфы, другой конец которых обматывался вокруг шеи.

Потом путники пересекли огромную площадь, величиной во много гайдов земли, окруженную по периметру громадными колоннами из белого мрамора, каждая по меньшей мере пятнадцати спанов в высоту и двух спанов в толщину. Колонны ничего не поддерживали, за исключением оливковых венков, также высеченных из мрамора. На площади, друг против друга, стояли огромные белоснежные дворцы с пурпурными крышами; каждый, казалось, состоял из прогулочных галерей с портиками, ажурных балконов и хрупких, воздушных башенок. На первый взгляд они точь‑в‑точь походили один на другой, будто отраженные в зеркале, но вскоре Перрин понял, что одно здание всем – размером, декором, украшениями – чуть‑чуть скромнее, а все его башенки – фута на три ниже.

– Королевский Дворец, – объявила из‑за спины юноши Заринэ, – и Большой Зал Совета. Говорят, первый король Иллиана постановил, что Совет Девяти может построить себе любой дворец, какой угодно, но он ни в коем случае не должен быть больше королевского. Тогда Совет в точности скопировал королевский дворец, уменьшив каждое измерение на два фунта. С тех пор так в Иллиане и повелось: король и Совет Девяти соперничают друг с другом, а Ассамблея противостоит им обоим; а пока они заняты выяснением отношений, простые люди в большинстве своем коротают век как хотят, и в их дела никто носа не сует. Это очень неплохая система для тех, кто постоянно живет в городе. Полагаю, кузнец, ты должен знать, что это и есть Площадь Таммуз, именно здесь я приняла Клятву Охотника. И на первый раз довольно с тебя сведений, здесь не обратят внимания на такого деревенщину, как ты.

Перрин еле сдержался, но решил впредь не глазеть по сторонам так откровенно.

Казалось, никто не воспринимает Лойала как нечто необыкновенное. Огир, видимо, были известны в Иллиане, и лишь несколько прохожих пару раз оглянулись на него, да маленькие дети недолго бежали за Лойалом, а потом и они умчались прочь. И никто из жителей будто не замечал ни влажности, ни жары.

Лойал был явно раздосадован столь прохладным приемом со стороны горожан. Его длинные брови повисли, касаясь щек, уши тоже поникли. Впрочем, подумал Перрин, это могло быть следствием жары. Его собственная рубашка прилипла к телу, капли на лице казались смесью пота и влажных испарений.

– Ты боишься встретить здесь других огир, Лойал? – спросил он, но почувствовал, как Заринэ шевельнулась у него за спиной, и проклял свой длинный язык. Он не хотел, чтобы девушка знала даже то, что ей собиралась доверить Морейн, Так, думалось ему, девушке скорее надоест, и она покинет их. Если, конечно, Морейн позволит ей теперь уйти. Чтоб мне сгореть, не нужна мне соколица на плече, даже такая хорошенькая.

– Наши каменщики иногда приходят сюда, – кивнул Лойал. Он говорил шепотом – шепотом не только по огирским, но и по всем людским меркам. Даже Перрин едва услышал его. – Из Стеддинга Шангтай, я имею в виду. Именно каменщики нашего стеддинга построили часть зданий Иллиана – например. Дворец Ассамблеи, и Большой Зал Совета, и другие дворцы, – и за нами всегда посылают, когда нужно произвести какой‑нибудь ремонт. Понимаешь, Перрин, если здесь есть другие огир, они заставят меня вернуться в стеддинг. Мне надо было подумать об этом раньше. Мне здесь неспокойно, Перрин. – И его уши нервно задвигались.

Перрин заставил Ходока приблизиться к коню огир и ободряюще потрепал Лойала по плечу. Сделать это было непросто из‑за огромного роста великана. Помня о том, что за его спиной сидит Заринэ, Перрин теперь тщательно взвешивал каждое слово:

– Лойал, я думаю, Морейн не позволит им увести тебя. Ты слишком долго странствуешь с нами, и, кажется, она и далее рассчитывает на тебя. Нет, Морейн не даст тебя увести.

Почему нет? – внезапно подумал он. Меня она держит, так как считает, что я могу пригодиться Ранду, а может быть, просто опасается, как бы я не рассказал кому‑нибудь то, что мне известно. Может, поэтому она хочет, чтобы и он остался.

– Конечно, не позволит, – приободрившись, сказал Лойал, и уши его поднялись. – Я, в конце концов, очень полезен. Если снова придется путешествовать по Путям, то без меня ей не обойтись.

Заринэ заерзала за спиной Перрина, но тот лишь покачал головой и поднял взор, в надежде поймать взгляд огир. Лойал на него не смотрел. Он как будто только сейчас осознал, что сказал, и кисточки на его ушах слегка надломились.

– Надеюсь, ничего такого не случится. – Огир осмотрелся, и его уши совсем опустились. – Не нравится мне здесь, Перрин.

Морейн подскакала к Лану и что‑то тихо произнесла, но Перрин ухитрился услышать обрывок фразы:

– Что‑то в этом городе неладно…

Страж кивнул.

Перрин почувствовал зуд между лопатками. Голос Айз Седай был тревожен. Вначале Лойал, затем она. Почему же я ничего подозрительного не замечаю? Солнце жарко светило, ярко сверкая на черепице крыш, отражаясь от светлых каменных стен. Но дома выглядели так, словно внутри хранили блаженную прохладу. Здания смотрелись чистыми и яркими, такими же казались и люди. Люди!

Сначала Перрин не заметил в них ничего необычного. Мужчины и женщины шли по своим делам, но как‑то медленно, не так, как двигаются на севере. Он думал: во всем, должно быть, виноваты жара и яркое солнце. Потом им встретился подмастерье булочника, который шел мелкими шажками, утвердив на своей голове поднос со свежим хлебом, но на лице парня застыла злобная гримаса. Женщина, стоящая возле лавки ткача, смотрела так, точно готова укусить хозяина, демонстрирующего ей отрезы яркой ткани. Жонглер, работавший на перекрестке, оскалив зубы, чуть ли не с ненавистью косился на людей, бросавших монеты в его шапку. Не все прохожие были раздражены, но примерно пятая часть замеченных Перрином юношеских лиц, как ему виделось, несла на себе отпечаток ненависти и гнева. Ему пришло в голову, что горожане даже не осознавали этого.

– В чем дело? – спросила Заринэ. – Ты так напрягся, что мне кажется, будто я за скалу цепляюсь.

– Что‑то здесь не в порядке, – ответил он. – Не знаю, что именно, но что‑то явно не так.

Лойал печально кивнул и вновь начал жаловаться, что его могут заставить вернуться в стеддинг.

По мере того как они, пересекая мосты, углублялись в город, все дальше от реки, облик зданий менялся. Некоторые дома не были облицованы светлым камнем, а если и были, то камень для этого использовался неполированный. Башни и дворцы исчезли, навстречу попадались все больше гостиницы и склады. Многие мужчины и женщины выделялись необычной раскачивающейся походкой и шагали подобно матросам, босиком. В воздухе носились запахи пеньки и дегтя, но особенно выделялся аромат древесины – как хорошо выделанных досок, так и только что срубленных стволов, – смешанный с кислой вонью грязи. Когда всадники приблизились к очередному каналу, в ноздри им ударил такой дух, что хотелось заткнуть нос. Ночные горшки, подумал Перрин. Помои и ночные горшки. При этой мысли он почувствовал тошноту.

– Мост Цветов, – объявил Лан, когда они пересекали следующий маленький, неказистый мостик. Потом глубоко вдохнул: – А теперь мы в Благоухающем Квартале. Как видите, иллианцы – люди поэтичные.

Заринэ за спиной Перрина закашлялась смехом.

Будто назло размеренному ритму жизни Иллиана, Страж стремительно пересек улицу и провел путников в гостиницу, представлявшую собой двухэтажный дом из грубого камня с зелеными прожилками и зеленоватой черепичной крышей.

Надвигался вечер, и лучи клонящегося к закату солнца стали мягче. Жара немного спала. Дежурившие на ступенях гостиницы мальчишки вскочили на ноги и приняли у путников лошадей. Черноволосый паренек лет десяти спросил Лойала, не огир ли он, и когда Лойал ответил утвердительно, самодовольно кивнул и сказал:

– Я так и думал.

Паренек увел огромную лошадь Лойала, подбрасывая на ходу медную монету, которую ему вручил огир, и ловко подхватывая ее в воздухе.

Перрин хмуро посмотрел на вывеску, прежде чем вслед за другими переступил порог гостиницы. Барсук с белыми полосами на спине танцевал на задних лапах вместе с мужчиной, держащим в руках подобие серебряного черпака. «Ублажить барсука» – гласила надпись. Это, должно быть, какая‑то сказка, которой я не знаю.

Пол в общем зале был посыпан опилками, а воздух клубился табачным дымом. Кроме того, в помещении стоял душный цветочный аромат и одновременно пахло готовившейся на кухне рыбой и вином. Вырисовывающиеся сквозь дым деревянные балки высокого потолка были грубо обтесаны и потемнели от старости. В столь ранний час лишь четверть табуретов и скамей в зале была занята посетителями в простых куртках или рабочих безрукавках, кое‑кто из них босыми ногами напомнил Перрину матросов. Они тесно, как только могли, сгрудились вокруг стола, где под бренчание двенадцатиструнного биттерна пела и плясала, кружа юбками, темноглазая девица, от которой шел аромат духов. На ней была свободная белая блузка с исключительно глубоким вырезом. Перрин без труда узнал песенку «Танцующая возлюбленная», но слова сильно отличались от тех, которые он слышал:

Чаровница из Лугарда, ты пришла в портовый город,

Ты хотела все увидеть, ты хотела все узнать.

Белой ножкой манила тех, кто был горяч и молод.

Сколько их теперь с тобою? Раз, два, три, четыре, пять!

К маякам очей бездонных в жарких бурях женской ласки

Подходили капитаны, отдавали якоря,

Из зубов не вынув трубки, погружаясь без опаски

В эти розовые волны с черной пеной по краям.

Когда девушка перешла к следующему куплету, Перрин стал догадываться, о чем она поет, и его лицо залилось краской. А он‑то думал, что его уже ничто не сможет шокировать после того, как он видел танцующих девушек‑Лудильщиц, но в их танцах содержался только намек на подобное. Эта же девушка пела обо всем совершенно открыто.

Заринэ кивала в такт музыке и улыбалась. Когда она посмотрела на Перрина, ее усмешка перешла в смех:

– Ну, фермерский сынок, не думала, что когда‑нибудь встречу мужчину твоего возраста, который все еще краснеет, как мальчик.

Он сердито поглядел на нее и последним усилием сдержал готовые сорваться с языка слова, понимая, что все сказанное все равно будет глупо. Эта проклятая женщина довела меня до того, что я вздрагиваю, даже не успев подумать. Свет! Держу пари, она решила, что я никогда девушек не целовал. Перрин старался больше не слушать того, что пела девица на столе. Если не согнать с лица краску смущения, Заринэ, чего доброго, приведет его в еще большее замешательство.

Когда они вошли, на лице хозяйки гостиницы отразилась вспышка изумления. Это была крупная полная женщина с волосами, забранными в большой узел на затылке, распространявшая вокруг сильный аромат мыла. Она почти мгновенно справилась со своим удивлением и поспешила к Морейн:

– Госпожа Мари! Никак не ожидала увидеть вас здесь сегодня, – сказала она и помедлила, оглядывая Перрина, Заринэ и Лойала, но во взгляде ее не было недоверия. Впрочем, при виде огир ее взгляд несколько изменился, но основное внимание хозяйки было приковано к «госпоже Мари». Понизив голос, хозяйка добавила: – Надеюсь, мои голуби прибыли благополучно?

Лана она, казалось, воспринимала как часть Морейн.

– Я уверена, Ниеда, что благополучно, – сказала Айз Седай. – Меня не было, но уверена, Адине записала все, что ты сообщила.

Она оглянулась на девушку, поющую на столе, без заметного неудовольствия – на ее лице вообще ничего не отразилось.

– Когда я была здесь в последний раз, «Барсук» выглядел значительно спокойнее.

– Именно, госпожа Мари! Так все и было. Но эти оболтусы будто еще от зимы не очнулись. У меня в «Барсуке» десять лет не было драк, но вот в конце нынешней зимы…

Она кивнула в сторону парня, который стоял у стены отдельно от компании ценителей музыки, скрестив на груди тяжелые руки и притоптывая в такт мелодии. Парень был куда крупнее Перрина.

– Даже Били пришлось нелегко, чтобы держать в узде всю эту свору, и тогда я наняла девушку, чтобы им не взбрело в башку устраивать у меня потасовки. Она откуда‑то из Алтары. – Хозяйка склонила голову набок, некоторое время прислушивалась, потом произнесла: – Чистый, красивый голос. Но в ее возрасте я пела лучше, да, точно! И плясала, кстати, тоже лучше.

Перрин разинул рот от изумления, представив, как эта огромная женщина прыгает по столу и поет песенку вроде той, что доносилась из зала.

«Как тесна моя одежда, как ее хочу я сбросить…»

Но тут Заринэ так ткнула его кулаком под ребро, что он поперхнулся.

Ниеда посмотрела на него и сказала:

– А для твоего горла, парень, надо приготовить снадобье. Это просто – в мед добавляется немного серы. Иначе будешь хворать, пока у нас не наступит теплая погода. А болеть, когда у тебя на руках такая милая девушка, нельзя.

Морейн взглядом приказала Перрину не отвлекать хозяйку от беседы с ней.

– Странно, что у тебя в гостинице дерутся, – произнесла она. – Я хорошо помню, как твой племянник пресекает подобные выходки. Неужели люди теперь стали раздражительнее? Что‑то случилось?

Чуть подумав, Ниеда ответила:

– Может быть. Хотя трудно сказать. Сынки лордов всегда приходили в порт, всегда волочились за женщинами, развратничали, кутили и не спешили убраться к себе, хоть там и воздух свежей. Пожалуй, теперь они появляются у нас чаще, после тяжелой зимы. Наверное, так. Да и местные норовят чаще огрызнуться друг на друга. Это из‑за суровой зимы. И мужчины стали злее, и женщины. Как вспомню все эти дожди и холода… Два раза даже вода в умывальнике замерзала. Конечно, прошлая зима была не чета этой, да ведь такая тяжелая зима, как та, бывает раз в тысячу лет. После всего случившегося я готова поверить даже в россказни путешественников о том, будто замерзшая вода с неба может падать. – Она хихикнула, чтобы показать, что совсем не верит в это. Странно было слышать столь тонкий звук от такой толстой женщины.

Перрин удивленно качнул головой. Она не верит в снег? Впрочем, если она нынешнюю погоду считает холодной, чего же еще от нее можно ожидать?

Морейн задумалась, склонив голову, и капюшон совсем закрыл ее лицо.

Девушка, танцующая на столе, начала новый куплет, и Перрин неожиданно поймал себя на том, что невольно вслушивается в слова. Он понятия не имел, что женщина может вести себя так, как пелось в песне, поэтому ему было любопытно. Перрин видел, что Заринэ внимательно следит за ним, и сделал вид, будто песенка ему неинтересна.

– Что необычного случилось в Иллиане в последнее время? – наконец спросила Морейн.

– Необычным можно назвать разве что возвышение Лорда Бренда и его вхождение в Совет Девяти, – ответила Ниеда. – Направь меня удача, но до зимы я даже имени его не слыхала. Тогда‑то он и явился в город, по слухам, откуда‑то из мест на границе с Муранди, и возвысился в течение недели. Поговаривают, он самый влиятельный в Совете и все советники следуют его указаниям, хоть он самый малоизвестный из них и недолго еще пробыл на посту. Говорят, Лорд Бренд хороший человек, но иногда я вижу его во снах таким странным…

Морейн открыла рот, Перрин был уверен – чтобы поинтересоваться, не в последние ли несколько дней Ниеде видятся такие сны. Но, поколебавшись, Айз Седай спросила:

– Что за странные сны, Ниеда?

– Да глупости, госпожа Мари, одни глупости. Вам на самом деле интересно? Лорд Бренд виделся мне в каких‑то незнакомых местах, какие‑то мосты, висящие в воздухе. Все сны будто в каком тумане, но снится мне это почти каждую ночь. Вы когда‑нибудь слышали о чем‑то подобном? Глупости, наставь меня удача! И все‑таки странно… Вот Били говорит, что видит такие же сны. Мне кажется, он слышит о моих видениях, поэтому они посещают и его. Вообще, он, по‑моему, не очень умен.

– А по‑моему, ты к нему несправедлива, – вздохнула Морейн.

Перрин с изумлением уставился на ее капюшон. Сейчас в ее голосе прозвучало потрясение даже большее, чем тогда, когда ей показалось, будто в Гэалдане восстал новый Лжедракон. Запаха страха юноша не почуял, но… Но Морейн была испугана. То, что Морейн боится, ужаснуло Перрина куда больше, чем ее гнев. Юноша мог представить ее себе разъяренной, но он просто не мог вообразить Айз Седай испуганной.

– Ладно, что я тут болтаю попусту, – сказала Ниеда, теребя узел своих волос на затылке. – Разве кому‑то интересны мои глупые сны? – Она снова хихикнула, но этот быстрый смешок уже не казался таким глупым, как при упоминании о снеге. – У вас усталый вид, госпожа Мари. Я провожу вас в ваши комнаты. А отведав недавно выловленного краснополосатика, вы вернете себе доброе расположение духа.

Краснополосатик? Перрин подумал: это, должно быть, такая рыба – тем более что запах жарящейся рыбы доносился из кухни.

– В комнаты? – сказала Морейн. – В комнаты проводите. А с едой можно подождать. Да, вот еще! Ниеда, какие суда отплывают в Тир? Завтра, рано утром. Сегодня вечером мне кое‑что нужно сделать.

Лан, нахмурившись, смотрел на Морейн.

– В Тир, госпожа Мари? – Ниеда рассмеялась. – В Тир никто не поплывет. Совет Девяти с месяц назад запретил всем туда плавать, и ни одному судну из Тира не позволено заходить в наш порт, хотя, я думаю, что Морскому Народу на это распоряжение наплевать. Правда, сейчас в порту нет ни одного судна Морского Народа. А это очень странно. Я имею в виду решение Девяти… Да и король отчего‑то молчит, тогда как обычно подымает шум, если Совет хоть шаг ступит без его ведома. Но может, дело вовсе и не в этом. Все толкуют о предстоящей войне с Тиром, но лодочники и возчики, доставляющие в армию провизию и прочие припасы, утверждают, что солдаты поглядывают на север, в сторону Муранди.

– Пути Тени запутаны, – с напряжением в голосе проговорила Морейн. – Будем делать то, что должны. Так что, Ниеда, сейчас – комнаты, а затем обещанная еда.

Комната Перрина оказалась комфортабельнее, чем он мог предположить, увидев иные помещения «Барсука». В наличии имелись широкая кровать и мягкий матрас. Дверь была обита рейками, а когда Перрин отворил окно, в лицо ему повеял бриз, принося с собой запах гавани. Аромат каналов, правда, тоже чувствовался, но более всего юноша обрадовался прохладе. Он повесил на деревянный крючок свой плащ вместе с колчаном и топором, а лук поставил в угол. Из седельных сумок Перрин ничего доставать не стал, одеяло тоже решил не расстилать. Может быть, ночью отдыхать и не придется.

Если раньше в голосе Морейн ему просто послышался испуг, то когда она сказала, что вечером ей нужно кое‑что сделать, запах страха какое‑то мгновение будто истекал от нее темным потоком, – она походила на женщину, решившуюся сунуть голую руку в осиное гнездо и передавить всех ос пальцами. Что, во имя Света, она задумала? Если Морейн напугана, то я должен попросту обезуметь от страха!

На самом деле ничего такого Перрин не чувствовал. Он не был испуган и даже ничуть не боялся. Он чувствовал какое‑то… возбуждение. Он был готов к тому, что должно произойти, даже ждал этого. Был полон решимости. Ощущения эти показались ему знакомыми. Они были схожи с теми, которые испытывали волки непосредственно перед битвой. Чтоб мне сгореть, уж лучше б я боялся!

Не считая Лойала, Перрин первым спустился в общий зал. Ниеда велела поставить для них большой стол, вместо простых скамей распорядилась принести стулья, спинки которых скреплялись несколькими поперечными планками. Для Лойала хозяйка даже отыскала стул под стать огир. Девушка в другом конце зала пела песню о богатом купце, который, каким‑то неправдоподобным образом лишившись упряжки лошадей, почему‑то решил тащить свой экипаж сам. Толпа, собравшаяся вокруг нее, ревела от хохота. В окнах уже было темно, мрак опускался быстрее, чем Перрин ожидал, в воздухе ощущалось приближение дождя.

– В этой гостинице есть комната для огир, – сообщил Лойал, когда Перрин уселся рядом с ним. – Такие комнаты есть, по‑видимому, во всех иллианских гостиницах. Все надеются заполучить постояльца‑огир, когда каменщики приходят в город. Ниеда говорит, что огир в доме – хорошая примета, к счастью! Не думаю, что приходит много огир. Каменщики всегда держатся вместе, когда работают во Внешнем Мире. Люди – слишком беспокойные существа, и Старейшины все время опасаются, что кто‑нибудь из нас рассердится и в припадке ярости, забывшись, приделает к топору слишком длинное топорище.

Лойал посмотрел в сторону мужчин, окруживших певицу, будто подозревал их в намерении разозлить его. Его уши снова сникли.

Богатый купец по милости девушки безвозвратно терял коляску к пущему веселью слушателей.

– Ты узнал, есть ли в Иллиане огир из Стеддинга Шангтай?

– Были, но Ниеда сказала, что зимой они ушли. Еще она сообщила, что свою работу они не закончили. Вот этого я не понимаю. Каменщики могут бросить дело только в том случае, если им не платят, а Ниеда говорит, что здесь все было совсем иначе. Однажды утром они исчезли, хотя кто‑то видел, как они уходили ночью по Дамбе Маредо. Перрин, мне не нравится этот город. Не знаю почему, но мне здесь очень… неспокойно.

– Огир, – произнесла подошедшая Морейн, – очень чувствительны к некоторым вещам.

Свое лицо она так и не показывала, но плащ на ней был другой, легкий, из темно‑голубой льняной ткани; видимо, Ниеда уже успела послать слуг купить его. Запах страха, исходивший от Морейн, исчез, но осталось внутреннее напряжение, проскальзывающее в голосе. Лан пододвинул ей стул, взгляд его выдавал крайнюю озабоченность.

Заринэ спустилась в зал последней, на ходу укладывая только что вымытые волосы. Травяной аромат вокруг нее сейчас чувствовался сильнее, чем раньше. Она пристально посмотрела на деревянное блюдо, которое Ниеда поставила на стол, и недовольно пробормотала:

– Ненавижу рыбу.

Полная хозяйка привезла на небольшой тележке с несколькими полочками еду для постояльцев, на колесах тележки сохранились следы пыли, видимо, она долго стояла в кладовой и была сегодня поспешно извлечена оттуда в честь Морейн. Тарелки, хоть и с отбитыми кое‑где краями, были из фарфора Морского Народа.

– Ешь, – сказала Морейн, в упор глядя на Заринэ. – И помни, что каждая трапеза может стать для тебя последней. Ты сама выбрала этот путь, поэтому сегодня поужинаешь рыбой. Может быть, завтра тебя ждет смерть.

Поданная гостям почти круглая белая, с красными полосами рыба Перрину была незнакома, но пахла хорошо. Специальной большой вилкой он переложил две рыбины себе на тарелку и усмехнулся Заринэ набитым ртом. И на вкус рыба оказалась хороша, к ней явно были добавлены специи. Придется тебе, соколица, отведать нелюбимой тобой рыбки, подумал Перрин. Заринэ глянула на юношу так, словно готова была растерзать его.

– Если желаете, госпожа Мари, я могу приказать девушке не петь, – сказала Ниеда, кивнув на певицу, и поставила на стол миски с горохом и какой‑то густой желтоватой кашей, – и вы поужинаете в тишине.

Морейн внимательно смотрела в тарелку и, казалось, не слышала ее.

Лан, прислушавшись к песенке – купец последовательно лишился коляски, плаща, сапог, золота, всей оставшейся одежды и опустился до того, что был вынужден драться со свиньей за ее обед, – качнул головой:

– Она нам не мешает.

Мимолетная тень усмешки пробежала по лицу Стража, потом он взглянул на Морейн. И тотчас же в глазах Лана застыло беспокойство.

– Что случилось? – спросила Заринэ. Рыбу она игнорировала. – Я вижу, что‑то случилось. С тех пор как мы встретились, каменнолицый, я не видела тебя таким взволнованным.

– Никаких вопросов! – резким тоном напомнила Морейн. – Ты будешь знать лишь то, что я сама захочу тебе сказать. И не больше!

– Ну так что же вы мне хотите сказать? – с вызовом спросила Заринэ.

Айз Седай улыбнулась:

– Ешь свою рыбу.

После этого разговора ужин протекал в тишине, которая нарушалась лишь песнями, доносившимися из другого конца зала. Одна песенка повествовала о богаче, которого жена и дочери постоянно оставляли в дураках, ничуть не поколебав в нем сознания собственного величия. Другая описывала приключения молодой женщины, решившей прогуляться неглиже. В следующей пелось о кузнеце, который ухитрился вместо лошади подковать самого себя. Заринэ чуть не задохнулась, хохоча над последней, и настолько забылась, что машинально откусила кусок рыбы. Тут на ее лице изобразилась такая гримаса, будто рот ей набили грязью.

Как бы глупо она ни выглядела, смеяться над ней я не буду, сказал себе Перрин. Только преподам ей урок хороших манер.

– Эта рыба просто восхитительна на вкус, правда? – произнес он.

Заринэ метнула на него бешеный взгляд, а Морейн нахмурилась: видимо, слова Перрина сбили ее с какой‑то мысли. Вот и вся беседа за столом.

Ниеда убирала грязную посуду, одновременно подавая на стол различные сорта сыра, когда Перрин неожиданно ощутил мерзкое зловоние, от которого у него волосы на затылке зашевелились. Запах принадлежал тому, чего быть не должно, но раньше он уже дважды ощущал эту вонь. Перрин в тревоге оглядел общий зал.

Девушка все еще пела в кругу своих почитателей, несколько мужчин шли от двери к столу. Били, прислонясь к стене, все так же притоптывал ногой в такт мелодии биттерна. Ниеда, поправляя узел волос, быстрым взглядом окинула комнату и повернулась, собираясь увезти тележку с грязной посудой.

Перрин посмотрел на своих спутников. Лойал – что и неудивительно – вытащил из кармана куртки книгу и, углубившись в чтение, будто забыл, где находится. Заринэ с отсутствующим видом скатывала в шарик кусочек белого сыра, попеременно поглядывая то на Перрина, то на Морейн и старательно делая вид, что не смотрит на них. Но внимание Перрина приковывали Лан и Морейн. Они могли почувствовать приближение Мурддраала, троллока или кого‑нибудь еще из Отродий Тени до того, как последние окажутся на расстоянии нескольких сотен шагов, но Айз Седай отрешенно смотрела на стол перед собой, а Страж нарезал кусочками желтый сыр, поглядывая на лицо Айз Седай. И все‑таки запах чего‑то отвратного явно присутствовал, как когда‑то в Джарре или на окраине Ремена, но на этот раз он не исчезал. И источник этого запаха будто находился где‑то в общем зале.

Перрин еще раз внимательно оглядел комнату. Привалившийся к стене Били, несколько человек, идущих через зал, девушка, поющая на столе, хохочущая публика вокруг нее. Мужчины, что идут через зал? Он присмотрелся к ним. Шестеро с ничем не примечательными лицами направлялись туда, где сидел Перрин. Очень обыкновенные были у них лица. Юноша перевел было испытующий взгляд на ценителей вокала, как вдруг ясно осознал, что запах накатывал от тех шестерых. Те внезапно, как будто поняв, что их обнаружили, обнажили кинжалы.

– У них ножи! – крикнул Перрин и метнул в нападавших деревянное блюдо с сыром.

Общий зал взорвался смятением: мужчины орали, певица визжала, хотя ее еще не резали, Ниеда звала на помощь Били – все это происходило одновременно. Лан вскочил, огненный шар стрелой вылетел из руки Морейн, Лойал вскинул стул как дубину, а Заринэ, ругаясь, отскочила в сторону. В ее руке тоже был зажат нож, но Перрину было не до разглядывания окружающей обстановки. Те шестеро, казалось, смотрели прямо на него, а его топор остался на крюке в комнате наверху.

Схватив стул, Перрин выломал ножку потолще, переходившую в рейчатую спинку, и, вооружившись этой длинной дубинкой, запустил тем, что осталось от стула, в атакующих. Они пытались во что бы то ни стало достать его кинжалами, а Лан и прочие были для них просто препятствием на пути. Это была прямо‑таки яростная свалка, и в тесноте Перрин мог только отбиваться от кинжалов, а его дикие взмахи дубинкой угрожали Лану, Лойалу и Заринэ не меньше, чем противникам. Краем глаза он увидел, что Морейн отступила в сторону и на лице ее написано отчаяние: все настолько перемешалось, что она ничего не могла сделать без риска навредить другу так же, как и врагу. А шестеро с ножами даже не взглянули на нее – ведь Морейн не пыталась встать между ними и их целью, Перрином.

Тяжело дыша, он все же изловчился ударить одного из нападающих в его слишком заурядное лицо, да так сильно, что услышал хруст кости, и внезапно сообразил, что все противники лежат, поверженные, на полу. Перрину показалось, что схватка длилась не менее четверти часа, но тут он заметил, как Били только сейчас расправил свои широченные плечи и остановился, разглядывая шестерых мужчин, замертво распростершихся на полу. Все закончилось так быстро, он даже не успел вступить в битву!

Лицо Лана стало еще мрачнее обычного. Он начал обыскивать тела, тщательно, но с поспешностью, которая свидетельствовала об отвращении. Лойал по‑прежнему размахивал над головой стулом, потом вздрогнул и опустил его с неуверенной усмешкой. Морейн пристально смотрела на Перрина, как, впрочем, и Заринэ, которая только что выдернула свой нож из груди мертвеца. Мерзкая вонь неправильности исчезла, как будто смерть постигла и этот запах.

– Серые Люди, – в упор глядя на Перрина, тихо сказала Айз Седай, – и явились они за тобой.

– Серые Люди? – Ниеда рассмеялась громко и как‑то нервно. – Госпожа Мари, вы еще скажите, что впрямь верите во всякие там страшилки, в чудищ, в буку, в Призраков и в Древнего Врага, скачущего в Дикой Охоте со своими черными псами.

Кое‑кто из слушателей песенок тоже рассмеялся, но на Морейн и на мертвых убийц бросали одинаково тревожные взгляды. Певица тоже взирала на Морейн округлившимися глазами. Перрин вспомнил о том огненном шаре, который вылетел из руки Морейн перед тем, как все смешалось в общей свалке. Один из Серых Людей был как будто слегка обуглен и распространял приторно‑сладковатый запах гари.

Морейн отвернулась от Перрина и спокойно сообщила полной хозяйке:

– Человек может ходить в Тени, и не будучи Отродьем Тени.

– Ну конечно! Друзья Тьмы! – Ниеда уперлась руками в пышные бедра и нахмурилась, разглядывая трупы. Лан закончил обыск, посмотрел на Морейн и качнул головой, видимо, и не ожидая обнаружить ничего интересного. – Куда более вероятно, что это грабители, хотя я никогда не слышала о бандитах столь наглых, чтобы орудовать прямо в гостинице. У меня в «Барсуке» еще не было ни одного убийства. Эй, Били! Сбрось этих в канал и насыпь свежих опилок. И не забудь, через заднюю дверь. Я не хочу, чтобы Стража совала свой длинный нос в мою гостиницу.

Били поспешно кивнул, видимо, горя желанием быть полезным хотя бы после того, как вопреки своим обязанностям не сумел помочь раньше. Он взял каждой рукой по покойнику, ухватив их за поясные ремни, и поволок через кухню к черному ходу.

– Айз Седай? – промолвила темноглазая певица. – Я не хотела оскорбить ваш слух своими простонародными песнями… – Она попыталась прикрыть руками глубокий вырез, открывавший большую часть груди. – Я могу петь совсем другие песни, если вам будет угодно их слушать.

– Пой что пожелаешь, – ответила Морейн. – Белая Башня вовсе не так уж изолирована от остального мира, как ты, видимо, думаешь. Мне доводилось слышать песни и погрубее тех, что пела ты.

Морейн была очень недовольна: теперь обывателям известно, что она Айз Седай. Посмотрев на Лана, она завернулась в свой льняной плащ и направилась к двери.

Быстрым шагом Страж нагнал Айз Седай у выхода, и они принялись тихо шептаться, но Перрин слышал их слова так же хорошо, как если бы они беседовали рядом с ним.

– Ты намерена идти без меня? – спросил Лан. – Но я обязался охранять тебя, Морейн, с тех пор как принял твои узы.

– Тебе всегда было известно: есть некоторые опасности, к которым ты не подготовлен и справиться с которыми тебе не под силу, мой Гайдин. Я должна идти одна.

– Морейн…

Но она оборвала его:

– Слушай меня внимательно, Лан. Если меня постигнет неудача, ты узнаешь об этом и будешь вынужден вернуться в Белую Башню. Этого я не стала бы менять, даже будь у меня больше времени. И я не хочу, чтобы ты погиб в напрасной попытке отомстить за меня. Перрина возьми с собой. Кажется, подобное внимание к нему Тени дало мне понять, пусть и не вполне ясно, его значимость для Узора. Я была глупа и не замечала очевидного. Ранд оказался чрезвычайно сильным та'верен, и я не обратила внимания на то, что рядом с ним всегда были двое других. Важность этого обстоятельства я упустила из виду. С Перрином и Мэтом Амерлин еще будет в состоянии влиять на ход событий. Нет, даже просто обязана, раз Ранд на воле. Расскажи ей обо всем, что случилось, мой Гайдин.

– Ты говоришь так, будто уже погибла, – резко произнес Лан.

– Колесо плетет, как того желает Колесо. Тень наползает на мир. Слушай меня, Лан, и подчиняйся, ибо ты давал клятву.

С этими словами Морейн ушла.