В пансионе

В частном пансионе m-me Жевузем бьет двенадцать. Пансионерки, вялые и

худосочные, взявшись под руки, чинно прогуливаются по коридору. Классные

дамы, желтые и весноватые, с выражением крайнего беспокойства на лицах, не

отрывают от них глаз и, несмотря на идеальную тишину, то и дело

выкрикивают: "Медам! Силянс!"*

_______________

* "Сударыни! Тише!" (франц.: "Mesdames! Silence!").

В учительской комнате, в этой таинственной святая святых, сидят сама

Жевузем и учитель математики Дырявин. Учитель давно уже дал урок, и ему

пора уходить, но он остался, чтобы попросить у начальницы прибавки. Зная

скупость "старой шельмы", он поднимает вопрос о прибавке не прямо, а

дипломатически.

- Гляжу я на ваше лицо, Бьянка Ивановна, и вспоминаю прошлое... -

говорит он вздыхая. - Какие прежде, в наше время, красавицы были! Господи,

что за красавицы! Пальчики обсосешь! А теперь? Перевелись красавицы!

Настоящих женщин нынче нет, а всё какие-то, прости господи, трясогузки да

кильки... Одна другой хуже...

- Нет, и теперь много красивых женщин! - картавит Жевузем.

- Где? Покажите мне: где? - горячится Дырявин. - Полноте, Бьянка

Ивановна! По доброте своего сердца вы и белужью харю назовете красавицей,

знаю я вас! Извините меня за эти кель-выражансы, но я искренно вам говорю.

Нарочно вчера на концерте осматривал женщин: рожа на роже, кривуля на

кривуле! Да взять вот хоть наш старший класс. Ведь всё это бутоны,

невесты, самые, можно сказать, сливки - и что же? Восемнадцать их штук, и

хоть бы одна хорошенькая!

- Вот и неправда! Кого ни спросите, всякий вам скажет, что в моем

старшем классе много хорошеньких. Например, Кочкина, Иванова 2-я,

Пальцева... А Пальцева просто картинка! Я женщина, да и то на нее

заглядываюсь...

- Удивительно... - бормочет Дырявин. - Ничего в ней нет хорошего...

- Прекрасные черные глаза! - волнуется Жевузем. - Черные, как тушь!

Вы поглядите на нее: это... это совершенство! В древности с нее писали бы

богинь!

Дырявин отродясь не видал таких красавиц, как Пальцева, но жажда

прибавки берет верх над справедливостью, и он продолжает доказывать

"старой шельме", что в настоящее время красавиц нет...

- Только и отдыхаешь, когда взглянешь на лицо какой-нибудь пожилой

дамы, - говорит он. - Правда, молодости и свежести не увидишь, но зато

глаз отдохнет хоть на правильных чертах... Главное - правильность черт! А

у вашей Пальцевой на лице не черты, а какая-то сметана... кислятина...

- Значит, вы не всматривались в нее... - говорит Жевузем. - Вы

всмотритесь, да тогда и говорите...

- Ничего в ней нет хорошего, - угрюмо вздыхает Дырявин.

Жевузем вскакивает, идет к двери и кричит:

- Позвать ко мне Пальцеву! Вы всмотритесь в нее, - говорит она

учителю, отходя от двери. - Вы обратите внимание на глаза и на нос...

Лучшего носа во всей России не найти.

Через минуту в учительскую входит Пальцева, девочка лет семнадцати,

смуглая, стройная, с большими черными глазами и с прекрасным греческим

носом.

- Подойдите поближе... - обращается к ней Жевузем строгим голосом. -

M-r Дырявин вот жалуется мне, что вы... что вы невнимательны за уроками

математики. Вы вообще рассеянны и... и...

- И по алгебре плохо занимаетесь... - бормочет Дырявин, рассматривая

лицо Пальцевой.

- Стыдно, Пальцева! - продолжает Жевузем. - Нехорошо! Неужели вы

хотите, чтобы я наказывала вас наравне с маленькими? Вы уже взрослая, и вы

должны другим пример подавать, а не то что вести себя так дурно... Но...

подойдите поближе!

Жевузем говорит еще очень много "общих мест". Пальцева рассеянно

слушает ее и, шевеля ноздрями, глядит через голову Дырявина в окно...

"Отдай всё - и мало, - думает математик, рассматривая ее. - Роскошь

девочка! Ноздрями шевелит, пострел. Чует, что в июне на волю вырвется...

Дай только вырваться, забудет она и эту Жевузешку, и болвана Дырявина, и

алгебру... Не алгебра ей нужна! Ей нужен простор, блеск... нужна жизнь..."

Дырявин вздыхает и продолжает думать:

"Ох, эти ноздри! И месяца не пройдет, как вся моя алгебра пойдет к

чёрту... Дырявин обратится в скучное, серое воспоминание... Встречусь ей,

так она только ноздрями пошевелит и здравствуй не скажет. Спасибо хоть за

то, что коляской не раздавит..."

- Хорошие успехи могут быть только при внимании и прилежании, -

продолжает Жевузем, - а вы невнимательны... Если еще будут продолжаться

жалобы, то я принуждена буду наказать вас... Стыдно!

"Не слушай, ангел, эту сухую лимонную корку, - думает Дырявин. -

Нисколько не стыдно... Ты гораздо лучше всех нас вместе взятых".

- Ступайте! - строго говорит Жевузем.

Пальцева делает реверанс и выходит.

- Ну что? Всмотрелись теперь? - спрашивает Жевузем.

Дырявин не слышит ее вопроса и всё еще думает.

- Ну? - повторяет начальница. - Плоха, по-вашему?

Дырявин тупо глядит на Жевузем, приходит в себя и, вспомнив о

прибавке, оживляется.

- Хоть убейте, ничего хорошего не нахожу... - говорит он. - Вы вот

уже в летах, а нос и глаза у вас гораздо лучше, чем у нее... Честное

слово... Поглядите-ка на себя в зеркало!

В конце концов m-me Жевузем соглашается, и Дырявин получает прибавку.