Через три года после расставания Ники и Ника 8 page

"Тварь", - толчками запульсировало в голове парня что-то очень злое и собственническое. То, что охватил всю сущность Никиты тогда, когда он узнал о том, что ангел - бывший ангел - и единственный друг предали его.

- Жди, я сейчас, мухой, - сказала Даша Кларскому. Правда, муха из нее получилось медленная. Девушки в комнате не было почти минуту или даже больше. Ник время не терял. Как только Даша на цыпочках покинула комнату, он наклонился над Никой, провел ладонью по ее голове и, недолго думая, поцеловал. Ничего особенного - просто коснулся ее губ, теплых, как будто нагретых солнцем, и привычно мягких, своими, холодными и жесткими.

Мозг позорно ретировался, пробубнив, что сердцем пока что выиграна только битва, а не сражение.

Никита криво улыбнулся и поцеловал свою спящую красавицу в щеку, а затем в висок, чтобы после вновь вернуться к губам.

А Ника неожиданно открыла глаза. Предметы вокруг казались ей нечеткими, а контур человека, по-детски целующего ее в губы - размытыми. Да и темнота вокруг очень сильно мешала. А еще сильно кружилась голова. Так, что девушка не понимала, головой к стене или к окну она лежит.

Однако Ника, которой казалось, что она все еще спит, все равно узнала парня, склонившегося над ней. Если в реальности она так и не встретила Укропа, то почему бы не повидаться с ним во сне?

Никита, увидев, что Карлова проснулась, отстранился, но глаза его буквально впились в ее лицо. Ника сглотнула и попыталась приподняться, хотя ее с силой тянуло подушке. В глазах появилось болезненное напряжение - такое, какое бывает перед тем, как собираешься горько зарыдать.

- Это ты, - прошептала она слабым голосом. - Ты?

- Я, - с трудом выговорил Ник. - Ждала?

- Ждала.

- Молодец, - Никита вновь поцеловал Нику в висок.

- Какой... какой хороший сон.

- Хороший, - медленно согласился парень, чувствуя ком в горле. Пусть думает, что сон. Вот глупая.

- Если это сон... если сон..., - едва ворочала языком девушка, слабыми непослушными пальцами цепляясь за футболку Никиты, - тогда я скажу тебе кое-что. Слы... слышишь меня?

- Да.

- Никита... - Девушка на миг прикрыла веки.

- Говори.

- Я те-бя люб-лю. О-чень, - по слогам произнесла Ника, и из ее глаз медленно, как в съемках с замедленным действием, покатились слезы, которые безумно напугали Никиту. К тому же его чуткие уши услышали острожные крадущиеся шаги возвращающейся Даши. Поэтому он вновь быстро коснулся полураскрытых губ девушки, волосы которой разметались по подушке, торопливо, как будто запоминая, погладил жёсткой рукой по щеке и отстранился.

- Я... ждала, - едва слышно вымолвила девушка, не отпуская его синей футболки.

- Закрой глаза, раз любишь, - успел шепнуть он Нике, не узнавая своего голоса и тона, и она послушалась его, после чего вновь провалилась в забытье. Только вот одинокие слезы совершенно самостоятельно текли из уголков ее глаз к вискам. А пальцы упрямо все упрямо сжимали ткань его футболки.

На это было больно смотреть. На то и не нужно было смотреть.

Кларский успел убрать руку Ники и пересесть на другую сторону кровати за две секунды до того, как в комнату, крадучись, вошла Даша. Вид у нее был самый заговорщицкий.

- Пошли, - поманила она пальцем парня. - Они спят, все тихо. Бери обувь и уходи.

И Никита ушел. Ему было очень жаль, что все так вышло.

А Дашка только после того, как закрыла дверь за таинственным добросердечным незнакомцем, поняла, что ступила - надо было попросить у Игоря телефончик. Так, на всякий случай, он ведь такой милый, обходительный, серьезный. Интересно, есть у него подружка или нет? Наверное, вокруг него бегают толпы девчонок... Правда, о Нике Даша забыла быстро, как только ее мобильник требовательно завибрировал в брошенной на пол сумочке. Девушка мышкой скользнула в спальню подруги, вытащила из сумки телефончик с огромным черным пушистым брелком-хвостиком и улеглась на другую сторону широкой кровати и прочитала смс-ку от своего парня, которого она так долго искала, но к великому счастью, нашла:

"Ты дома или в клубе?".

"Нет, я у своей подруги, зай=)", - торопливо напечатала Даша. Как классно - он о ней заботиться!

"Той, которая выходит замуж?", - поинтересовался ее молодой человек, сейчас не спящий, а глядевший на полную прекрасную луну из окна, украшенного шартрезовыми шторами с засохшей на них кровью. Повелительница неба смотрела в его светлые немигающие глаза, сморщив носик.

"Ага, у Ники. Я скучаю, милый", - напечатала Даша с улыбкой и вспомнила их первый поцелуй, произошедший на первом же свидании.

"И я. Спокойной ночи.".

"Приятных снов, сладких-сладких:***", - напечатала черноволосая девушка перед тем, как уснуть. Она так и не заметила, как подруга плачет во сне и сжимает замерзшими пальцами край простыни.

Точно также сжимал край покрывала и Никита, только куда с большей силой. Он, естественно, не плакал, но, как и Ника, был одолен сильнейшими эмоциями. Над ним плелась тонкая, светящаяся голубоватым цветом паутина злости и ревности, а чувство мести сегодня было вытеснено куда-то под диван.

Во сне он видел дивные нереальные картинки того, как могла бы сложиться его жизнь, если бы он родился в нормальной семье с порядочным отцом, любящей его матерью и заботливым братом, а потом, познакомившись с Никой в клубе, несколько лет - наверное, как раз три года - встречался с ней, чтобы потом сделать предложение руки и сердца. И тогда бы через два дня была бы именно их свадьба, их, а не Ники и ее, без сомнения, хорошего и обеспеченного парня, которому Фортуна благоволила с самого рождения.

Он бы тоже подарил ей розы, хотя цветы для него что-то вроде бумаги.

Проснувшись, Ник еще долго думал над тем, почему его жизнь стала такой, и возможно ли в ней что-нибудь изменить? Это реально? Или... уже поздно?

А людям Макса так и не удалось обнаружить Никки, что нынешнего лидера Пристанских нехило напрягало. Он никак не мог понять, то ли малый реально понял, что его засекли, и теперь шифруется, то ли, действительно, совершенно случайно ускользнул у них из-под носа и находится где-то в городе, не подозревая, что о его прибытии уже знают - в таком случае шансы найти его заметно повышались. А еще Макса очень сильно беспокоили мотивы приезда младшего братишки Марта обратно в город, где его никто не ждал и, более того, не хотел видеть. Он был бы весьма и весьма не прочь поговорить с Кларским с глазу на глаз, но отсутствие Ника мешало провидению диалога. Поэтому люди Макса - да и не только они, а самая разная шпана, ошивающаяся в городе - были подняты на ноги с одной лишь целью - отыскать Никиту. Максим хотел найти его до того, как Никки нанесет какой-либо вред ему или Даниилу Юрьевичу, и не потому что мужчина так сильно любил и уважал господина Смерчинского, которого, кстати, временно вообще не было в городе, а потому что он знал - пострадает Даниил Юрьевич, плохо будет и ему самому. К тому же Максу не нравился тот славный факт, что Никки более не числится в розыске, неожиданно перейдя из разряда подозреваемых в свидетели, - видимо, поэтому он и приехал в город. Кто-то помогает малому. И этот кто-то явно не Март. Скорее всего, это один из бывших людей Андрея, и не какой-то там рядовой бык, а кто-то, кто имеет определённое положение и хорошие бабки. Видимо, ментам он заплатил неплохой абиссинский налог. Возможно, по старой дружбе, а, возможно, ему отбашлял сам Никки, у которого могли быть немалые баллоны - деньги, то есть.

"Заарканить надо его при любом раскладе", - хмуро подумал про себя Макс и залпом выпил налитый в стакан коньяк, закусив его лимоном.

"Март, твой братишка пошел в тебя. Ищет мести, гаденыш. Он сечет, против кого пошел? Против меня пошел. Дурак", - почти с сожалением подумал Максим после разговора, в раздражении раскурив дорогую, сделанную вручную кубинскими умельцами сигару, стоя в своем кабинете на первом этаже, около открытого окна. Кажется, он контролировал ситуацию, и это не могло не радовать. Он ничем не хуже Марта. Нет, даже лучше - сумел договориться с тем, кто, поспособствовал

Внезапно ярый порыв ветра, покачнувший верхушки деревьев, швырнул прямо в жесткое, вечно хмурое худощавое лицо Макса коробку из-под дешевых едких сигарет - самых ходовых на зоне, а в глаза с явным злорадством накидал дорожной пыли. От неожиданности Макс уронил целую сигару вниз, на дорогу.

Мужчина громко выругался, с грохотом захлопнул створки окна и, откинув мобильник в сторону, явно не беспокоясь за его сохранность, стал тереть глаза. Недешевый телефон фирмы "Vertu" не долетел до стола, куда, собственно, и хотел бросить его хозяин, а стукнулся о стену, после чего, описав живописную дугу, упал на пол - и не на мягкий ковер, а на мраморный пол. На экране появились несколько больших трещин. Мобильник, несколько раз мигнул и погас.

Макс рассвирепел еще больше - дорогая люксовая игрушка сломалась из-за гребанного ветра! А ведь не должна была повредиться! Он, явно вымещал на телефоне злость, кинул его о стену еще раз, посчитав, что тот уже все равно бесполезен, а после велел охраннику выбросить мобильник и вообще привести кабинет в чистоту, и удалился поправлять нервы в элитный массажный салон. Тот, впрочем, перепоручил все уборщице. Пожилая женщина, мигом примчавшаяся в кабинет Макса, тотчас выполнила поручение, однако сотовый телефон забрала с собой, подумав, что это будет неплохой игрушкой для ее малолетнего внука. А в руках ребенка дорогой мобильник неожиданно ожил, хотя, конечно, царапины с его экрана никуда не исчезли. Просто во время падения он отключился, и его всего лишь навсего нужно было перезагрузить - все-таки компания "Vertu" делала качественные вещи.

А Макс так и не узнал о том, что его телефон ожил. Он списал его со счетов прежде времени. Как и Никиту.

Последние два дня для Марты выдались нереально суматошными. Честно говоря, девушка и не думала, что такое с ней может произойти: подобные вещи только в книгах да в кино бывают, и при этом не романтических, а в комедийных. И как все это угораздило приключиться с ней, уму непостижимо! Даже Саша, в последнее время не покидающий ее мыслей, плавно ушел на второй план.

А Марта всего-навсего ждала прилета своего друга-пианиста по имени Феликс, который должен был приехать в город, поскольку он участвовал в музыкальном фестивале молодых исполнителей "Штрихи гармонии", который несколько лет подряд проводился в России при поддержке Министерства культуры, кучи видных деятелей современного искусства, радеющих за продвижение классики в массы, а также нескольких известных политиков и бизнесменов. Фестиваль, на который съезжались молодые талантливые отечественные исполнители, проходил то в одном городе, то в другом, собирая в дни своего проведения полные залы. Разбросанные по всему свету юные музыкальные таланты, уже успевшие обрести определенную известность как в узких, так и не очень, кругах, охотно съезжались на "Штрихи гармонии" и демонстрировали свои умения.

В этом году местом проведения фестиваля пал родной город Марты, чем, как и вся ее родная консерватория, была очень рада. Во-первых, для культурной жизни города это будет воистину грандиозным событием, во-вторых, на фестивале будут выступать самые талантливые ученики консерватории, в ряды которых девушка тоже попала, а, в-третьих, на "Штрихи" приедет и Феликс - друг Марты, которому она очень симпатизировала. Естественно, это не могло не радовать длинноволосую девушку, которая в последние дни частенько переписывалась с Феликсом. Он, как и она, тоже был очень рад тому, что им выпал такой удачный шанс встретиться вновь. Марте казалось иногда, что она нравится этому молодому человеку, и ей было очень приятно общаться с ним в его редкие минуты свободного времени. Карлова даже думала - а вдруг, если Феликс приедет, то ее чувства с Александра перекинуться на него, ведь, по сути, приятель из Лондона является для нее идеалом. Талантливый пианист, симпатичный парень, интересный собеседник. Он, будучи всего лишь немного старше самой Марты уже умудрился сделать себе имя, выигрывая международные конкурсы и играя вместе со знаменитыми оркестрами. Феликс для нее - лучший вариант. И какого же фига она, такая же помешанная на музыке скрипачка, отдала всю свою любовь своей полной противоположности, которой до музыки глубоко фиолетово?! Как так вышло?

В общем, Марта очень ждала и начала фестиваля, и прилета Феликса. И девушка никак не ожидала что вечером, накануне дня прибытия пианиста, ей позвонят из консерватории, экзамены в которой она успешно уже сдала, и пригласят в группу встречающих Феликса. Сначала обрадовавшаяся такой перспективе Карлова разговаривала с представительницей деканата, отвечающей за организационные мероприятия, а после с ней связался и глава группы встречающих - преподаватель и дирижер студенческого оркестра младшекурсников Иван Савельич. Пребывая в неимоверно хорошем расположении духа, он сообщил, во сколько и где встречающие должны собраться, чтобы приехать в аэропорт, в котором нужно будет встретить не только Феликса, но и еще нескольких прибывших из-за границы музыкантов, спешащих на фестиваль.

- А почему именно я буду в группе встречающих? - удивленно спросила в конце разговора девушка.

- Ты же одна из лучших студенток, - скупо обронил Иван Савельич. - Не тромбониста-бездарника Иванова нам посылать встречать важных гостей, а, Карлова?

- Вы правы, - отозвалась обрадованная этой новостью девушка.

- Ну, тогда встречаемся завтра у стен нашей альма-матер, - сказал дирижер и повесил трубку.

Марта, кстати говоря, стала одной из его тайных любимиц - так хорошо она показывала себя концертмейстер в последнее время. Еще и такой важный конкурс выиграла. Если честно, Иван Савельич болел за девушку, правда, вида не подал и при встрече лишь сухо поздравил, сообщив при этом оркестру, что их концертмейстер теперь - важный человек.

Взрывной и грозный музыкант, постоянно орущий на своих студентов, никогда открыто не показывал своего внутреннего расположения тем ученикам, которых считал талантливыми - напротив, иногда сдирал с них три шкуры, заставляя репетировать до посинения или ругать даже за самые мизерные ошибочки, а потому скрипачке иногда казалось, что Иван Савельич хочет, чтобы она померла в обнимку со скрипочкой прямо на месте репетиции.

Кстати, то, что преподаватель следил за спехами Карловой, было обусловлено еще одной причиной: Иван Савельич был тесно знаком с ее отцом, которого девушка терпеть не могла, впрочем, как и сестру. Еще со времен студенчества Иван Савельич и папа Марты были хорошими друзьями, и тот, естественно, был в курсе семейной истории друга, а также его отношений с дочерью от первого брака. А еще он был крестным Юли, правда, об этом мало кто знал. Приглашая Марту в группу встречающих, дирижер преследовал еще одну цель - хотел таким образом помочь сестрам начать общаться. Вернее, помочь Марте. Юля-то сестренку любила и, по словам отца, даже страдала из-за того, что Марта терпеть ее не может. Правда, Юлия, как и ее крестный отличалась железным характером - только что не была такой взрывной, а скорее, невозмутимой, и потому свои переживания на показ не выставляла, предпочитая держать их при себе. Увидеть плачущую Крестову было делом почти невозможным. Хотя и Марту рыдающей никто никогда не видел.

В общем, Иван Савельич позвал скрипачку не просто так. По его плану, ободренную отцом Карловой, Марта и Юля должны были оказаться в одной группе встречающих. Если почаще их сталкивать, вдруг Марта начнет общаться со сводной сестрой?

Дирижеру его план казался просто-таки отличным. Двух зайцев убьет - встретит несколько гостей, прилетающих в город из разных стран почти в одно время, и поможет Косте, своему другу-раздолбаю, у которого растут сразу две талантливые дочки.

Но если об этом плане узнала Марта, она бы просто покрутила пальцем у виска, заявив, что ничто не заставило бы ее общаться с противной Юлей. Однако ни Иван Савельич, ни Марта, ни ее папа не знали, как развернуться события.

У стен консерватории Марта оказалась ранним утром, довольная и веселая. Вместе с группой встречающих, среди которых было четыре преподавателя, в том числе Викентий Порфирьевич, и всего лишь один студент-пятикурсник с дирижерского факультета - еще одна местная знаменитость, она села в одну из трех любезно предоставленных Министерством культуры машин, и поехала в аэропорт "Купцово". Гостей реши встречать с размахом. Полицейские машины их, конечно, не сопровождали, но для каждого из гостей, которые должны были прибыть сегодня утром почти в одно время, ибо открытие фестиваля начиналось уже вечером, была выделана специальная машина с двумя сопровождающими, которым были вручены огромные букеты цветов и ключи от дорогих удобных номеров в гостинице "Кедр", куда следовало перед началом "Штрихов" отправить гостей.

Марта точно знала, что она будет сопровождать Феликса - Иван Савельич был в курсе их знакомства и рассудил, что будет правильнее, если англичанина встретит именно Карлова.

А Феликсу о том, что она будет встречать его, девушка ничего не сказала, решив сделать парню сюрприз, а сам он по интернету последний раз связывался с ней днем ранее, сообщив, что с нетерпением ждет встречи, а вылет его уже состоится через несколько часов. Марта тоже ждала встречу с нетерпением, правда, ее личную бочку с медом все же подпортила ложка дегтя: рядом с Мартой в автомобиле ехала и Юля Крестова, которая вызывала в Карловой желание отвернуться и молчать. Юля тоже не знала о плане отца и Ивана Савельича, а потому удивилась, увидев среди встречающих водную сестру, правда, в отличие от нее девушка была более, чем любезна и даже предложила не позавтракавшей Марте шоколадку, когда они ехал по трассе.

- Не буду, - скупо сказала та и уставилась в окно, а после завидовала Юле, с аппетитом, ни на кого не обращая внимания, есть вкусный батончик. Крестова заметила, что изредка сестричка оглядывается на шоколадку, и великодушно предложила угощение еще раз, но Марта вновь отказалась.

- Ведешь себя, как ребенок, - заметила коротко стриженая девушка.

- Молчала бы уж, - задрала нос Марта.

- Тебе не кажется, что в тебе очень уж много гордости?

- Не кажется.

- Зато кажется мне. Откинь уже ее подальше, - Юля посмотрела на сестру. - Кстати, отец был бы рад видеть тебя у нас в гостях.

Марта хмуро повела плечиком. Ага, рад, как же. Он был рад ее бросить ради другой дочери много лет назад. Вот чему он был рад.

- А твоя мать, думаю, не была бы в восторге, - попыталась сказать она как можно более ядовито.

- Моя мать нормально относится к тебе, если что, - ровно отозвалась пианистка, которая больше подходила на рок-музыканта, нежели на музыканта, исполняющего классику и делающего это очень и очень блестяще.

- Ага, нормально, - вспомнила красивую и надменную вторую жену Константина Власовича Марта. Они виделись несколько раз, и холеное и несколько стервозное лицо Софии Николаевны, обрамленное черными прямыми волосами, которая выглядела не на свой возраст, а лет на пятнадцать моложе. А вот мама Марты такой яркой ухоженной красавицей не была и из-за поступка своего мужа страдала немало, поэтому Марта ненавидела отца и за каждую морщинку своей матери. Нет, Эльвиру Львовну нельзя было назвать какой-то там несимпатичной неухоженной женщиной, напротив, она была очень привлекательной, стройной, и выделялась из толпы расправленными плечами и чуть гордо поднятой головой, просто выглядела она на свои годы.

- Думай, как хочешь, - устало провела по коротким ярким волосам Юля ладонью, на запястье которой виднелась маленькая татуировка в виде замысловатых китайских иероглифов. Марта, увидев тату, даже позавидовала - ее-то мама была против всяческих подобных штучек. А у Юли мама, видимо, многое ей позволяла - выглядела Крестова так, как хотела и делала с собой все, что хотела.

Приехали они в аэропорт, так и не разговаривая. Иван Савельич, видя это, принялся раздавать четкие указания, кому и откуда встречать, не забывая при этом раздавать таблички с именами прилетающих.

- Крестова, Карлова и вы, Викентий Порфирьевич, - кивнул он на пожилого преподавателя истории музыки, - будете встречать Феликса из Лондона. Вам - в международный терминал. Табличка при вас?

- При нас, - отозвался пожилой мужчина, поигрывая ярко-желтой табличкой, на которой почему-то английскими буквами было написано: "Felix Grey". - Он же наполовину русский, почему на английском надпись?

- Потому, - сурово взглянул на него коллега, которому было поручено встретить гостей фестиваля. Почему - он и сам не знал. Намудрил кто-то из организаторов, подумав, что раз имя-отчество иностранные, то их нужно написать на английском. Дураков много, всех не перечислить и не упомнить.

- Давайте, я по-русски напишу, - потянулся Викентий Порфирьевич к листу формата А4, вставленному в прозрачный карман, прилепленный к древку.

- Не надо! - остановил его дирижер.

- Не надо, так не надо, - обиженно пробурчал его коллега.

- Так, этот ваш Феликс прилетает еще только через час, так что ждите его в зале ожидания международного терминала.

- Через час? - охнул Викентий Порфирьевич. - А что же мы так рано приехали?

Иван Савельич строго на него взглянул и невозмутимым голосом сообщил номер рейса, на котором должен был прилететь пианист.

- Запомнили? - спросил он. - Посадка у моего гостя, - он помахал своей желтой табличкой с надписью "Василиса Курочкина", - прилетает через 10 минут, у них, - кивок в сторону двух других коллег, - через полчаса. Так что вы уедите последними из "Купцово".

- А почему все встречают гостей по двое, а мы, - въедливый Викентий Порфирьевич кинул взгляды на Марту и Юлю, - втроем?

- Потому что так надо, - рявкнул на него дирижер, воспламеняясь, как спичка. - Все, я - в терминал для внутренних рейсов. Вы все - для международных! И только попробуйте не встретить того, кого надо! - он даже кулаком пригрозил, так словно услышал, как в его оркестре кто-то берет на полтона ниже.

Марат хмыкнула, Юля позволила себе улыбнуться, а Викентий Порфирьевич, воинственно уперев руки в боки, заявил:

- Я вам не ваш студент, уважаемый Иван Савельич! Не забывайтесь!

- Естественно, вы хуже!

- Как это хуже? - разинул рот от удивления пожилой мужчина. - Да я, между прочим, Заслуженный артист!

- Знаем-знаем.

- Так чем я хуже них?

- Они хотя бы меня слушаются, - совсем разгневался дирижер, показывая во всю красу свою творческую холерическую натуру. К тому же с Викентием Порфирьевичем они давно не ладили. Слишком уж были разными.

- Это вам кажется, - парировал преподаватель истории музыки. - Вас, знаете ли, студенты не любят. Вы злой и некорректный учитель.

- А вы зато белый и пушистый, - захохотал распалившийся Иван Савельич, забыв, зачем он сюда приехал. - Я, между прочим, всегда адекватно оцениваю студентов. А вот вы - вся консерватория знает! - студентов-то не очень жалуете, а вот студентки, даже искренние дуры, у вас с первого раза все сдают на "отлично" да "хорошо"!

- Ну, вы и сплетник, - ахнул его оппонент и с презрением заявил. - Лучше бы вы своими партитурами были заняты, а не слухами, дорогой мой Иван Савельевич!

- Это не слухи, а проверенные факты.

- Да я... Да вы... Да я... - захлебнулся в праведном возмущении преподаватель истории музыки и разразился гневной тирадой. Иван Савельич ответил ему тирадой не менее обличительной: в общем, два музыканта развернули славные военные словесные баталии. Один покраснел, как помидор, второй в пылу дискуссии размахивал руками. Другие два преподавателя пытались, было, успокоить ссорящихся, но потерпели неудачу и удалились в международный терминал, махнув на коллег руками. Эти двое любили иногда поцапаться. И не только между собой.

- Вы гостя-то встречать думаете? - посмотрев на наручные часы, спросила Юля негромко, однако ее неожиданно услышали. К этой спокойной, вдумчивой и дерзкой одновременно девушке вообще часто прислушивались.

- Думаем, - опомнившись, мигом закруглился со спором Иван Савельич, которому уже нужно было бежать и встречать свою Василису Курочкину. - Мы с вами потом договорим, - кинул он многозначительный взгляд на озлобленного Викентия Порфирьевича и, прихватив с собой третьего студента, поспешил вперед. Тот же прошипел что-то нехорошее и, размахивая желтой табличкой с именем своего гостя, побрел следом за Юлей, небрежно сложившей руки в карманы джинсов, как самый настоящий парень, и Мартой, держащей букет. Девушкам до сих пор было смешно - преподаватели, будучи натурами творческими, нервными, частенько терпеть друг друга не могли.

Почти час сводные сестры и их пожилой, но молодящийся преподаватель торчали в зале ожидания. Друг с другом Марта и Юля не разговаривали, зато всяческими байками из своей музыкальной жизни их развлекал Викентий Порфирьевич, быстро пришедший в отличное расположение духа.

- И когда наш оркестр отправился заграницу, с нами вместе поехали - так, знаете ли, тогда полагалось - два сумрачных типа из КГБ, - рассказывал он душещипательную историю о своей первой поездки заграницу в составе знаменитого оркестра.

- Наш рейс объяснили, - прислушалась ко слегка невнятному женскому голосу, объявляющему о посадках и отлетах воздушных судов, Юля. Преподаватель, казалось, вообще забыл, что делает в шумном зале аэропорта, а Марта объявление проворонила, задумавшись о чем-то своем.

- Тогда скорее пошлите встречать нашего гостя! - встрепенулся пожилой мужчина, резво подпрыгивая на месте. - Вдруг он нас не заметит!

- Заметит, - сказала коротко стриженая пианистка. - И сейчас прямо мы его не встретим. Сначала он пройдет регистрацию, а после получит багаж. Мы успеем.

- Какая ты рассудительная, Юлечка, - с умилением посмотрел на нее Викентий Порфирьевич. - А я даже номер рейса не запомнил. Эх, что бы мы с Мартой без тебя делали, как бы этого Феликса... - тут он глянул на желтую табличку, -... Грея профукали, как нечего делать.

Крестова не сомневалась, что это могло быть именно так. Она перевела чуть насмешливый, но совсем не злой, даже скорее нежный взгляд на сестру, слегка закусившую нижнюю губу и о чем-то размышляющую. Юле на самом деле хотелось, чтобы у них были хорошие отношения - пусть не самые теплые и близкие, какие бывают у родных сестер, но хотя бы приветливые. Где-то в голове у этой коротко стриженной девушки, так похожей на парня, еще в детстве словно что-то перемкнуло - что-то, отвечающее за совесть и ответственность. Юля, отлично понимая, что любимый отец, фактически живший на две семьи и бросивший первую жену с ребенком, поступил не то, что некрасиво, а аморально, чувствовала виноватой и себя.

Хоть эта девушка в душе и была бунтаркой, выступавшей за свободу и равенство каждого человека и производившей впечатление сильной и смелой личности, но в вопросах этики и отношений она старалась все делать по правилам, чтобы никого не обидеть и не унизить. Юля в какой-то степени считала себя эгоисткой, но эгоисткой разумной, как у Чернышевского, и она принадлежала к той самой породе людей, которые не могут пройти мимо несправедливости. Долг, ответственность, четкое разграничение мира на черное и белое - все это было главными ценностями в мировосприятии этой девушки.

То, как отец поступил с Мартой, ей как раз казалось несправедливым, неправильным, выходящим за грани общечеловеческого приличия. Нет, отца она уже почти не осуждала - у того, действительно, были причины оставить первую супругу и уйти ко второй, любимой и тоже подарившей ему дочку. Да и осуждать Юлия в принципе не любила, тем более родных и близких - если только саму себя. И ей было очень неловко из-за поступка отца, причем впервые этот стыд появился в далеком детстве, когда Константин Вячеславович привел Юлю в гости к Марте, а та, обычно с радостью принимавшая сестренку и с удовольствием с ней игравшая, вдруг забилась под стол с длинной белоснежной скатертью, по краю которой были вышиты зелено-синие, в тон к тонким нарядным шторкам, сложные цветочные узоры - их Юля помнила до сих пор совершенно отчетливо. Марта отказывалась выходить из своего убежища, не смотря на уговоры удивленных отца и матери, а когда Юля все таки сумела залезть к сестренке под стол, держа в руках папин фонарик и светя им в разные стороны, то первое, что она увидела - было заплаканное лицо Марты и ее большие, как блюдечки, глаза. Юля сначала испугалась и подумала, что сестра что-то наделала и боится, что ее заругает мама, потом предположила, что Марта ударилась и плачет, но все эти догадки были неверными. Сколько бы Юля не спрашивала, Марта молчала, со смесью испуга и детской злости глядя на нее и мотала головой, когда та за руку пыталась вытащить девочку из-под стола. Кончилось все тем, что из своего убежищу Марту выкурила ее собственная мама, женщина довольно строгая. Эльвира Львовна заставила дочку сесть за стол рядом с отцом и сестрой, но, увидев Константина Власовича, который притащил подарок, Марта в голос разрыдалась и убежала в другую комнату. Ее родители совершенно не понимали того, что происходит, да и маленькая Юля, чувствующая себя и тогда уже тоже взрослой, - тоже. Но она сразу же побежала следом за Мартой, чтобы успокоить ее. И тогда она услышала фразу, которая запомнилась ей на всю жизнь. Как только Юля спросила у прячущейся теперь в шкафу плачущей Марты, что с ней такое, та, на пару секунд перестав всхлипывать, ответила: