Годы (до н. э.) – деятельности пророков

775 – Амос

750 – Осия, Иоиль

725 – Первый Исайя, Михей

700 – –

675 – –

650 – Наум

625 – Аввакум

600 – Иеремия

575 – Иезекииль

550 – –

525 – Второй Исайя, Первый Захария

500 – Малахия

Пророческое движение появилось в то время, когда еврейский народ переживал смертельную опасность, в момент того кризиса, о котором уже говорилось выше. В 721 году до н. э. северное царство, Израиль, исчезло с лица земли. Эта политическая катастрофа стала ужасным шоком для сохранившегося народа Иуды, тем более что в то же время шла и культурная трансформация. Из‑за роста Ассирийской империи такие страны, как Израиль, жившие в относительной изоляции, начали сталкиваться с иными культурами и религиями. Влияние космополитизма неизбежно должно было заставить еврейских мыслителей задуматься об идентичности своего народа, местным культурам грозило исчезновение. Израиль, находившийся на перекрестке путей Африки и Азии, и получал выгоды от своего географического положения, и страдал из‑за него. Как это было раньше и случалось позже, еврейский народ оказался перед выбором: либо он должен сдаться и усвоить крайне привлекательную культуру иных народов, либо ему надо бороться за сохранение своей уникальности и своей особой веры.

Кризис VIII века вынудил еврейских царей и священническую элиту задуматься о роли своего народа в мировой истории. Одни правители были рады обратиться к иноземным религиям и обычаям, другие приняли радикально новую версию монотеизма, в которой наиважнейшее место занимал уникальный завет Бога со своим народом. Пророки могли оказывать влияние на таких царей, как Езекия, в свою очередь, примеры подобных царей были для них источником нового вдохновения. Сражение за эту версию монотеизма стало крайне жарким в VII веке, особенно в период, предшествовавший падению Иерусалима в 586 году до н. э. Все речи пророков, все рассказы древних историков следует понимать на фоне этого кризиса и ужасающей опасности. Если народ совершит неверный шаг, может оказаться, что исчезнут не десять, а все двенадцать колен{351}.

Бремя избранников

Хотя у каждого пророка был свой неповторимый голос, они подняли некоторые общие великие темы, которые наложили глубокий отпечаток как на иудаизм всех последующих лет, так и на христианство. Чрезвычайно важен их универсализм: они считали Бога верховным Господом всего мира и всех живущих в нем народов, а не одного племени или одной расы. Если вспомнить о культурном кризисе той эпохи, мы можем понять, что это был естественный ответ на усилившееся влияние космополитизма и на беспрецедентное столкновение с окружающим миром. Верность этому Богу предполагала решительную приверженность справедливости и этическим нормам, что теоретически могли практиковать любые народы земли. Евреев выделяло то, что на их плечи была возложена крайне тяжелая ответственность за выполнение этих заповедей. Принадлежность к избранному народу могла выглядеть как ужасающее бремя.

Вероятно, уже в 770‑х годах пророк Амос произнес серию беспощадных слов в адрес соседних языческих народов, которых ожидали ужасы Божьего суда, с чего начинается его книга. Еврейским слушателям это могло понравиться: слова пророка звучали как откровенная пропаганда национализма с обличением всех противников. Но затем Амос произнес подобные обличения и угрозы, обращаясь уже к Иуде и Израилю. Если евреи втаптывают в грязь бедных и несправедливы к угнетенным, они ничем не лучше соседних народов и будут гореть в том же огне гнева. Бог говорит своему народу через Амоса:

...

Изо всех племен земли

только вас Я избрал,

потому и взыщу с вас

за все ваши грехи!

«Потому», а не «несмотря на это». Когда пророки вспоминали о завоевании Ханаана в древности, они никогда не хотели сказать: «И вскоре наши непобедимые легионы таким же образом поступят с покоренными соседями». Скорее они всегда хотели сказать другое: «И если мы вскоре не подчинимся Божьей воле, нас также ждет уничтожение». О связи между владением землей и законом прямо говорит Псалом 104:

...

[Бог] дал им земли других народов,

они наследовали труды этих народов.

Так пусть теперь соблюдают законы Его

и хранят заповеди Его!{352}

Как это понимали пророки, такой этический императив по важности перевешивал культовые предписания; ритуалы имели смысл только в сочетании со страстным стремлением к справедливости и милосердию, особенно по отношению к бедным. Михей утверждал, что Бога не порадуют тысячи принесенных в жертву баранов или быков – или даже принесение в жертву своего сына‑первенца{353}. Бог у Амоса яростно говорит своему народу: «Ненавижу, гнушаюсь праздниками вашими, не хочу вдыхать дым ваших праздничных жертв! Приносите Мне всесожжения – а Я ваших жертв не приемлю». Этот отрывок кончается знаменитой фразой, которую часто используют в американской политической риторике и которую цитировал Мартин Лютер Кинг. Вместо фальшивого благочестия, говорит Амос, «пусть лучше рекой потечет правосудие, справедливость – потоком несохнущим». Религия без справедливости, лишенная совести, не просто бесполезна, но кошмарна{354}.

Неверность закону Бога имеет катастрофические последствия. Как считали пророки, Бог часто говорил языком войн и насилия, но именно Бог, а не люди, производит разрушительные действия. Около 720 года Исайя провозгласил, что Бог применит херем ко всем прочим народам и отдаст их на заклание. В эпоху ассирийской экспансии это предупреждение звучало слишком правдоподобно как предсказание о грядущих политических событиях. Позже в главе 63 Книги пророка Исайи появляется один из самых шокирующих образов Библии – Бог в одеяниях, пропитанных кровью убитых врагов, как будто он топтал красный виноград в точиле. Но если Бог и в самом деле воин, то он больше сражается с Израилем, отвергшим его заповеди, чем со внешними врагами из язычников{355}.

Предупреждения о грядущей катастрофе стали еще чаще звучать около 600 года на фоне появления нового агрессивного соседа: Ассирия сошла со сцены, но Вавилон был не менее опасен. Пророк Иеремия предупреждал жителей Иерусалима, чтобы они не полагались на Храм в слепой вере в то, что он каким‑то образом защитит их и город. Силом, прежнее святилище Израиля, некогда также было особым святым местом для народа, отмечает Иеремия, но ассирийцы мгновенно его разрушили. По словам Иеремии, Бог в своем гневе объявит войну по правилам херема Израилю. Бог произносит здесь ужасные и величественные слова: «Я… обреку их на ужас и унижение, на вечное опустошение». У Второго Исайи Бог говорит, что он «отдал Иакова на уничтоженье [ херем ], Израиля на поношение отдал». Пророки предвидели последний день гнева и суда, который верующим следует держать перед своими глазами. Этот образ крайне важен для христиан первых веков и для появившейся позднее религии Мухаммеда{356}. Пророки задавали крайне смелые вопросы. Некоторые из них даже были близки к радикально новому представлению о личной ответственности, что совершенно поразительно для эпохи, когда вина и грех считались коллективными категориями, относящимися к семейству или клану. Нет, говорит пророк, каждый отдельный человек несет всю полноту ответственности за исполнение условий завета с Богом. В Книге пророка Иезекииля Бог смеется над традиционным представлением о том, что ребенок должен страдать за грехи своих предков. Почему, спрашивает Бог, вы повторяете пословицу: «Отцы ели кислый виноград, а зубы разболелись у сыновей»? Все не так. «Все живущие – в Моей власти! И жизнь отца, и жизнь сына – в Моей власти! Кто согрешил – тот и умрет!» Стоит в свете этого отрывка подумать о текстах о завоевании Ханаана, и получается поразительная картина – в частности, здесь уже нет места вечной вражде с амалекитянами. Как это понимает Иезекииль, каждого отдельного амалекитянина следует судить по его делам, а не на основании пороков его древних предков{357}.

Девтерономист(ы): попытка датировки

Легко сделать вывод о том, что эти озарения пророков, эти представления об очистившемся Израиле отражают намеренный отказ от племенного прошлого с его варварством, которое ярче всего представлено в повествованиях Девтерономиста (автора Второзаконнической истории) о завоевании Ханаана. В таком случае Книга Иисуса Навина представляет древний шовинистический милитаризм, который вызывал насмешки Амоса и подобных ему радикалов. У такой точки зрения с ее четкой исторической схемой есть один существенный недостаток: мы не вправе утверждать, что самые кровавые отрывки Писания были созданы гораздо раньше прочих и что последующие поколения переросли отраженные там примитивные склонности людей.

Вернемся к хронологии, о которой мы уже некогда говорили. Если мы вспомним о датах создания разных частей Библии, то можем уверенно датировать Второзаконие VIII–VII веками до н. э., а пространную девтерономистскую историю VI веком. Иными словами, самые кровавые отрывки Библии появились в те же времена, когда великие пророки говорили об универсализме и социальной справедливости. В те же годы была записана вошедшая в Книгу Иисуса Навина история о покорении Ханаана, где особое внимание уделялось уничтожению людей и геноциду. Ее авторы пытались не просто описать захват земли, но хотели рассказать эту историю таким образом, что она удивляет нас своим злом и садизмом. Но к тому времени, как эта книга обрела свою каноническую форму, величайшие пророки все еще действовали или умерли только недавно. Тексты о покорении Ханаана были плодом «осевого времени»{358}.

Если мы примем такую хронологию, мы можем сразу понять, что пророческие тексты не так уж радикально отличаются от исторических и что ценности пророков не столь уж уникальны, но присущи и другим книгам. И фактически в еврейской традиции нет жесткой границы между историей и пророчеством. Книги с историческими повествованиями от Иисуса Навина до Царств называются здесь Ранними Пророками (Nevi’im Rishonim), а книги явно пророческого жанра – Поздними Пророками (Nevi’im Aharonim). Пророк Самуил – важнейший деятель истории Девтереномиста, и мы помним, что именно Самуил убил царя Агага. Это показывает, что подлинным исполнителем правила херема является не царь Саул, а пророк Самуил. Пророкам Илии и Елисею уделено немало места в двух последующих исторических книгах, которые обычно называют Третьей и Четвертой книгами Царств. Удивительные слова Иезекииля о личной ответственности и о том, что потомки не несут вины за дела отцов, перекликаются с идеями Второзакония и Четвертой книги Царств{359}. Некоторые библеисты полагают, что общие черты пророков и историков объясняются не только сходством их идеологий, но и пересечениями на личном уровне. Отмечая тесные параллели между Девтереномической историей и учением пророка Иеремии, некоторые полагают, что самим Девтереномистом, то есть последним наиважнейшим редактором текстов, мог быть либо Иеремия, либо кто‑то из его близких последователей, например, писец Варух{360}.

Два этих жанра, пророческий и исторический, вовсе не конфликтуют между собой, но взаимно друг друга дополняют. Это два разных аспекта одного и того же движения. Девтереномисты отличаются от пророков не по пункту конечного назначения, но по пути, которым они идут, не по целям, но по жанру.

Единый Бог

Девтерономисты настаивали на том, что народ израильский должен полностью отделиться от соседних народов – потому что Бог Израиля радикально иной, чем все его соперники. Они постоянно помнили о том, что народ нуждается в абсолютном монотеизме, что ему нужно жить в чистоте веры и культа, хотя такая модель вступала в конфликт с более древними аутентичными традициями. Подобно пророкам, слова которых нас восхищают сегодня, девтерономисты также указывали на Бога, который правит всем миром и который один достоин поклонения. Таким образом, горькие слова Книги Иисуса Навина и Второзакония отражают важный этап роста и развития религии евреев{361}.

Согласно их представлениям – независимо от исторической точности их повествований, – Израиль, обосновавшийся в Ханаане, был новым творением, призванным создать и поддерживать сообщество, абсолютно преданное Богу. Радикально новый народ, поселившийся на Земле обетованной, должен был уничтожить память о прежних народах, их обычаях и религии. Мы нередко используем слово «радикальный», не задумываясь о его смысле, но он здесь идеально подходит к тому, о чем идет речь: это значит, что надо все изменить начиная от самых корней. Чтобы посадить новое растение, нужно было искоренить, полностью устранить все, что существовало здесь ранее. Чем реальнее была опасность того, что народ потеряет свою землю и свою идентичность, тем сильнее было отчаянное желание защитить эти ценности любой ценой{362}.

Девтерономисты отличались от пророков лишь тем, что раскрывали свои представления не через поэтические образы и видения, но через историческое повествование, где народы Ханаана в какой‑то мере олицетворяли собой бесов, которых надо было изгнать. Именно поэтому, рассказывая свою историю, авторы на каждом шагу стремились противопоставить Израиль этим народам с их культурой, отделить народ Божий ото всех прочих. Описывая участь ханаанеев, авторы использовали самые мрачные краски из всех возможных, потому что это служило грозным и неотложным предостережением еврейскому народу: вернитесь к Богу, иначе вас ждет уничтожение. Израиль должен убить своих внутренних ханаанеев. Быть может, позднейшие комментаторы – как иудейские, так и христианские, – не так уж сильно ошибались, когда толковали эти массовые убийства аллегорически.

Чтобы лучше понять идею, какую эти тексты должны были передать израильтянам, давайте обратимся к выдуманной исторической ситуации. Представьте себе альтернативную Америку с совершенно иной историей, где знания о реальном прошлом достаточно скудны. В такой Америке используется один яркий национальный миф. Ранее страну заселяла раса угнетателей, никак не связанных с нынешними обитателями земли. Их звали «англичане», и мы даже не знаем, на каком языке говорили между собой эти злодеи. Их побеждали в битвах пришедшие сюда американцы, которых вели в бои Джордж Вашингтон и Томас Джефферсон, пытавшиеся истребить всех англичан: мужчин, женщин и детей. Тем не менее каким‑то англичанам удалось сохраниться, и они несли в себе опасность для нового народа. И когда позднее американцы страдали от тирании или угнетения, от экономической или религиозной эксплуатации, они всегда считали, что это были последствия неполного искоренения злодеев при захвате земли в древности. Чтобы страна хранила верность тем принципам, на которых основана ее жизнь, американцы должны постоянно бороться с пережитками английского прошлого. Создатели этого мифа понимали его слабые места: они знали, что взбунтовавшиеся в 1776 году американцы опирались на общее английское наследие с его политическим и расовым, культурным и лингвистическим аспектами. Но эти недостатки мало их волновали, поскольку данный миф обладал силой и стал фундаментальной частью программы реформистов, стремившихся к радикальным преобразованиям.

Нечто подобное происходило при создании этой библейской истории. Девтерономисты стремились к религиозной реформе – утверждали веру в единого Бога, обладавшего абсолютной властью, – а для этого им приходилось настаивать на полном отделении от других народов. Они думали, что только верность строгому монотеизму позволит Израилю выполнить свое историческое предназначение – создать справедливое общество{363}.

Для всего мира

Дав всему надлежащее историческое обоснование, пророки и библейские историки могли полнее объяснить, что будет значить полный разрыв с политеизмом. С одной стороны, это должно было породить общество, решительным образом отличающееся от обществ соседних народов с их жесткой иерархией и богами‑царями, которые могут вещать от имени Осириса или Ашшура. Второзаконие изображает общество без царей, а идущие за ним книги содержат двойственное отношение к монархии. На какое место «один народ, хранящий верность Богу» должен поставить этот иноземный институт? (А этот вопрос продолжал оказывать влияние на умы. Некоторые исследователи, такие как Эрик Нельсон, считают, что именно Второзаконие породило критический манифест европейского Просвещения, который стоит за права всех людей, а не только монарха или традиционных элит.){364} Израиль размышлял о том, какую роль он призван играть в мире соревнующихся между собой империй; в ответ пророки говорили о том, что на практике означает провозглашать веру в единого Бога, правящего всем миром, Израилем и другими народами. Так Девтерономист помогал маленькому народу понять, что его судьба связана со всем миром.

Эти новые представления стали играть особенно важную роль в VI веке до н. э. Вера Израиля, его понимание своей роли и миссии подверглись суровому испытанию, когда народ на протяжении долгих шести десятков лет жил в изгнании в Вавилоне. Именно в VI веке такие пророки, как Иеремия и Иезекииль, снова заговорили о смысле Земли обетованной и о том, как израильтяне могут вступить во владение своим наследием. В 538 году новый царь персов Кир позволил евреям вернуться на их землю. Неизвестный пророк, которого принято называть Вторым Исайей, чьи речи составляют вторую половину библейской книги, радостно приветствовал это событие и говорил о роли Бога в истории новыми удивительными словами. Пророк считал, что Израиль имеет особую миссию, но Бог, верховный правитель всего, исполняет свои замыслы с помощью тех людей, которых пожелает избрать, независимо от того, понимают они это или нет. Он прославляет царя Кира – явно не иудея, – и эти слова пророка повлияли на позднейшие представления об ожидаемом мессии. Христиане первых веков и Средневековья так ценили Книгу пророка Исайи и так часто на нее ссылались, что она стала для них практически пятым Евангелием{365}.

Возможно, в этот момент и другие пророки говорили о всемирном воцарении Бога и о том, как другие народы отправятся в Иерусалим в Храм, чтобы им здесь указали путь. Среди обетований пророка Михея содержатся слова о том, что «с Сиона придет Закон, слово Господа – из Иерусалима» (хотя в книге эти слова произносит пророк VIII века, данный отрывок мог быть создан значительно позже, скажем, в VI веке){366}. Это потрясающая картина, но ее никто не мог бы создать без исторических рамок строгого монотеизма, созданных Девтерономистом. Христиане, которые игнорируют Второзаконие или относятся к нему с пренебрежением, отбрасывают ту книгу, которая была особенно ценна для Иисуса и апостола Павла. Что же ценного они здесь находили? Если мы зададим себе этот вопрос, нам придется думать о важнейших идеях Второзакония, а не о том жестоком и пугающем языке, который иногда использует эта книга. Образы войны против соседних народов и их обычаев призывают отвергать все те вещи, которые отвлекают или отделяют людей либо отдельного человека от Бога.

* * *

Здесь мы можем задать один вопрос, способный породить споры: если тексты о завоевании настолько вредоносны и настолько жестоки, почему бы не исключить их из Библии совсем? Имеется в виду не отбор текстов для лекционариев, но официальный отказ от этих отрывков. В конце концов, того же самого некоторые критики требуют от мусульман относительно некоторых призывов к войне в Коране. Разве вера иудеев и христиан потерпит какой‑либо ущерб от подобного отказа? Однако без этих текстов остальные части Библии просто утрачивают свой смысл. Если не было завоевания Ханаана, если не было завета о земле, не было бы ни книг Ветхого Завета, ни иудаизма. А без Ветхого Завета – всего, включая каждую главу Книги Иисуса Навина и Второзакония, – Новый Завет оказался бы чем‑то вроде дерева без ствола.