Германское командование: новая фаза

Зимний пессимизм начал понемногу уступать место новым надеждам германского генералитета. Вопрос об уходе к довоенным границам уже не стоял. Остановить войну теперь было не менее трудно, чем выиграть. Германское руководство начинает подспудную – а затем и открытую дискуссию о способах ведения войны на советско‑германском фронте в новый теплый период. Перед стратегами встала дилемма: можно ли вывести Советский Союз из войны одним ударом или это несбыточная мечта – безответственное прожектерство и противника следует посредством нескольких операций в решительной степени ослабить?

На всех фронтах завершалась одна фаза и наступала другая. Для Ставки и для Вольфшанце наступило время заново оценить потенциал противостоящей стороны и, главное, его намерения. От этого зависел характер решающей – весенне‑летней кампании 1942 года. Пока было ясно одно: в 1942 году германское наступление начнется позднее, чем в предшествующие годы. В 1940 году вермахт начал наступательные действия нападением на Скандинвию 9 апреля, в 1941 году выступлением на Балканах 6 апреля. В наступившем 1942 году начало кампании, как убеждали все разведданные, было отложено на более поздние сроки. Германские военные специалисты доказывали, что для наступления им необходимы дополнительные 800 тысяч солдат. Министр вооружений Шпеер утверждал, что освободить такое число людей с заводов для службы в армии невозможно. В конечном счете в германской армии произошло изменение организации. В пехотных дивизиях вместо девяти батальонов стало семь, численность пехотной роты была сокращена с 180 человек до 80. В течение зимы за счет преобразования двух кавалерийских дивизий были созданы две новые танковые дивизии (всего их стало двадцать). Было увеличено число танков в мотопехотных дивизиях.

В германском генералитете сложились две школы, два подхода к войне, которая оказалась более сложной и продолжительной, чем ожидалось.

Первая школа исходила из того, что самое худшее позади, что Германия пережила страшную зиму, что впереди вермахт получит все возможности для реализации всех тех качеств, которые его отличали в 1939–1941 годах. Следует положиться на прежнюю маневренность, атаковать при первой возможности, добить смертельно раненного, как казалось многим германским офицерам, противника. Ведь германские войска стоят не на Буге и не в Карпатах, а под Ленинградом и недалеко от Москвы и Ростова. Рейх прирос Украиной, Прибалтикой, Белоруссией. Теперь танковым колоннам не нужно преодолевать фантастические пространства великих русских просторов. Найти ключевое место и нанести решающий удар. Выбор велик – Москва, Ленинград, Кавказ. И никому уже более не отдавать инициативы вплоть до предсмертных конвульсий врага.

У второй школы уже не было прежнего залихватского настроения, не было ожиданий того, что Советский Союз рухнет на одном из этапов жестокой борьбы просто ввиду перенапряжения. Решимость советского народа выстоять, его безусловное отныне единство, готовность перенести любые испытания ради национального спасения стали очевидными в кругах тех, кто еще недавно роковым образом недооценивал мощь восточного гиганта. Немецкий генерал Блюментрит вспоминает об этом времени: «Ряд генералов пришел к выводу, что возобновление наступательных операций в 1942 году невозможно и что было бы мудрее обеспечить удержание уже завоеванного. Гальдер испытывал очень большие сомнения относительно продолжения наступательных действий. Фон Рундштедт шел еще дальше и даже настаивал на том, что германская армия должна уйти на свои первоначальные позиции в Польше. Фон Лееб соглашался с ним. Хотя другие генералы не заходили так далеко, большинство из них были очень обеспокоены тем, к чему должна вести новая кампания». Теперь здравый смысл диктовал: законсервировать Восточный фронт и обратиться к британо‑африканским задачам.

1 марта фельдмаршал фон Клюге, только что назначенный командующим группой армий «Центр», информировал Гитлера, что, несмотря на огромные потери, русские войска еще способны подтянуть необходимое количество резервов для блокирования германского весеннего наступления – у них есть возможности создавать новые армии к востоку от Москвы. Россия, если и не бездонна, то обильна людскими ресурсами. В то же время вермахт уже понес значительные потери. Начальник штаба сухопутных войск генерал Гальдер в тот же первый весенний день дал цифры потерь германских войск за восемь месяцев войны – 202357 убитых, 725642 раненых, 112617 потерпевших от обморожения. В плен были взяты 400 тысяч немецких военнослужащих. В день гибли две тысячи немцев. Не лучше ли для рейха было бы остановить эту «утечку» ее самых боеспособных сил?

Итак, перед германским руководством стоял выбор: нанести основной удар года по Советскому Союзу или заморозить операции здесь и решить задачи консолидации захваченного, обратившись при этом к Западу. Вопрос выбора между двумя подходами решался в резиденции Гитлера в Восточной Пруссии в «Вольшанце». Более пространно об этом выборе говорит генерал Блюментрит, занявший пост заместителя начальника штаба сухопутных сил 8 января 1942 года.

Вторая альтернатива (замораживание фронта на Востоке) по существу всерьез никогда не рассматривалась. Редер и Дениц не имели решающего влияния на Гитлера, да и на дворе стоял не 1940‑й год. Были ли стратегические наметки такого калибра у фон Браухича – мы не знаем, его более всего в эти решающие недели возможного выбора волновала прежде всего собственная военная судьба. В дальнейшем он уходит в военно‑политическое небытие. Гальдер также не выказал широты кругозора, предполагающей возможность радикального пересмотра приоритетов. Остальные генералы вообще не в счет. Что касается самого Гитлера, то он рассматривал Средиземноморье как зону преимущественного влияния Муссолини, а вот европейский Восток – как собственную зону влияния.

Идея отступления даже на выгодные и хорошо укрепленные позиции казалась Гитлеру, как пишет Лиддел Гарт, «отвратительной». Сомневающихся Гитлер, по существу, сместил. «Но с уходом фон Рундштедта, равно как и Браухича, – пишет Блюментрит, – сопротивление давлению Гитлера стало ослабевать, а Гитлер выступал за возобновление наступательных действий». Рундштедт ушел в отставку в конце ноября 1941 года, Браухич – 19 декабря 1941 года, Бок – 20 декабря, чуть позже подал в отставку Лееб. Сменившие их Рейхенау, Клюге и Кюхлер были склонны получать приказы непосредственно от Гитлера и не претендовать на принятие стратегических решений. Все это понизило значимость Гальдера в его должности начальника штаба сухопутных сил. И когда он сообщил, что, по сведениям разведки, русские производят на Урале по 600–700 танков в месяц, Гитлер ударил кулаком по столу и сказал, что не нуждается в фантастике.

На этом этапе на Гитлера оказали влияние его советники по экономическим вопросам, утверждавшие, что Германия не сможет продолжить войну, не получив кавказскую нефть, украинскую и северокавказскую пшеницу и криворожскую руду. Поэтому первый вариант вызрел естественно. Вопрос стоял так: не на каком фронте, а на каком участке Восточного фронта нанести удар? Все это предопределило решение на 1942 год: наступать на Восточном фронте.

Что привело к абсолютной победе сторонников решительных действий на советско‑германском фронте? Скорее всего, общий взгляд на развернувшиеся колоссальные процессы по всем азимутам. До Московской битвы и вступления в войну Соединенных Штатов, имея на Западе лишь почти замершую в ожидании своей участи Британию, Берлин мог с меньшей тревогой смотреть на календарь. Но в условиях, когда Красная Армия показала возможности своего выживания и нечто большее – способность укрепления и насыщения новой техникой; когда огромная индустриальная мощь США оборачивалась для Германии негативным фактором; когда Британия показала цепкость в районе Суэцкого канала, германские военные вожди стали смотреть в будущее как на уходящий от них поезд. Задачу разгрома России теперь нельзя было откладывать; владение огромной русской территорией приобретало зыбкий характер – русскую проблему следовало решить в текущем году.

По мере стабилизации фронта и накопления резервов военные вожди нацистской Германии стали склоняться к тому, чтобы продолжить наступательные операции, а степень их «смертельности» для СССР определить по ходу действий.

Складывается впечатление (по крайней мере, исходя из «противоречивости» дальнейшего планирования), что Гитлер в это время – как и в 1941 году – лелеял неистребимую надежду на то, что на каком‑то еще не ведомом ему и всему миру этапе ослабнет и рухнет великая русская «потемкинская деревня». Ее все более признаваемая мощь окажется такой же зыбкой, как и все в России – от климата до характера людей. Гитлер твердо верил – от этого впечатления не уйти, – что где‑то в природе (а скорее всего, где‑то очень близко) лежит предел сопротивляемости огромной, но плохо контролируемой, неважно руководимой, отвратительно снабжаемой, несущей неоправданные потери Красной Армии. Не бездонны же ее ресурсы, если самой Германии приходится так напрягаться? В ожидании этого чуда – падения русского колосса (в которое Гитлер безусловно верил) фюрер германского народа провел много часов, дней и недель. Надежда на это чудо согревала его тогда, когда у профессионалов военного дела начинали опускаться руки.

Шпеер

Для тех, кто не принимал участия в стратегических дебатах, пребывание в Вольфшанце – бетонном городе среди болот – было мукой. Монотонность жизни была непередаваемой. Секретарши Гитлера ежедневно совершали прогулку до соседней деревни, вечером их ждало кино, после обеда они приглашались на чаепитие к фюреру. Гитлер запрещал говорить о политике во время этих чаепитий. О войне никто и не рискнул бы и вспомнить. Свою словесную экспансию фюрер проявлял во время ланча и в предзакатние часы. Разумеется, основное напряжение создавал не климат и не уединенное местоположение штаб‑квартиры Гитлера, а важность момента, ощущение того, что неудача на этот раз может быть уже неисправимой.

Для выбора любой стратегии следовало прежде всего мобилизовать германскую индустрию и использовать возможности оккупированных стран и территорий. Один из самых талантливых нацистов – доктор Фриц Тодт (рейхсминистр вооружений) кризисной зимой 1941–1942 годов пришел к выводу об ошибочности оценки советского экономического и общего стратегического потенциала. В декабре‑январе Тодт предпринимает существенные шаги по увеличению производства вооружений, и Гитлер поддерживает его инициативы. Самоуверенность гаснет. Приоритет авиации и военно‑морскому флоту (данный в расчете на краткость Восточной кампании) был отменен в пользу вооружений сухопутных войск – именно от них теперь зависела судьба Германии.

Утром 7 февраля 1942 года Тодт вылетел в Растенбург, чтобы обсудить с Гитлером результаты его переговоров с представителями военной промышленности. Несмотря на постоянные и весьма дружественные отношения, данная встреча не отличалась единством мнений. Протоколов не сохранилось, но известно, что Тодт вышел от фюрера взвинченным и вылетел в Мюнхен не на своем личном «Юнкерсе‑52», потребовавшем ремонта, а на двухмоторном «Хейнкеле‑III» – личном самолете маршала авиации Шперле. Вскоре после взлета самолет внезапно сделал поворот, направился к взлетной полосе, загорелся и рухнул на землю. Причина гибели Тодта так и не была определена специальной комиссией по свежим следам инцидента, неизвестна она и сейчас. Но стало известно, что Тодт, пользуясь старой дружбой, постарался доказать Гитлеру, что эту войну выиграть уже невозможно.

Сказанное не представляет собой намек на коварство Гитлера (впрочем, общеизвестное), речь идет о том, что непосредственно занятые обеспечением вермахта специалисты стали приходить к выводу, что германская экономика не позволяет надеяться на выигрыш в войне, где экономика определяет столь многое.

Хотя Гитлер мог просто уволить Тодта, поразительной является быстрота, с которой он назначил находившегося в это время в Вольфшанце своего личного друга архитектора Альберта Шпеера. Который, заметим, отказался лететь вместе с Тодтом на одном самолете. Гитлер говорил о Шпеере: «Он – артист, и в нем дух, подобный моему.… Он строитель как и я, интеллигентный, скромный и не похож на твердоголовых военных». Шпеер же утверждает, что он был ближе, чем кто‑либо другой к тому, чтобы быть названным другом Гитлера. Через четыре часа после смерти Тодта тридцатисемилетний Шпеер был назначен министром вооружений.

Все эти дни и недели Гитлер и его окружение спорили о стратегическом планировании на 1942 год, но уже не о выборе фронта, а на каком участке Восточного фронта должна нанести Германия свой самый большой удар в текущем году. Наиболее убедительными стали казаться (и в конечном счете затмили собой все прочее) идеи наступления на южном направлении советско‑германского фронта. Целью стало нанесение удара на широком пространстве от Сталинграда до Баку. Захватить одно из крупнейших мировых месторождений нефти и одновременно лишить нефти своего главного военного противника. Первоначально вокруг Гитлера сложилось мнение, что после взятия Сталинграда следует повернуть на север – в тыл советских армий, сгрудившихся вокруг Москвы. Однако на следующем этапе возобладала та точка зрения, что после взятия Сталинграда следует броситься на Урал. Но Гальдер сумел убедить Гитлера, что такой поворот событий приведет вермахт лишь к перенапряжению. Пусть Сталинград будет крайним левым опорным пунктом войск, которые завоюют советский Юг, лишат Россию горючего, поставят преграду на южном пути лендлиза, выведут вермахт на Средний Восток.

Март

Внутренний круг германского руководства знал о слабостях Германии. Геббельс пишет в дневнике о том, что запасы продовольствия достигли минимума, что дальнейшее сокращение рациона скажется на общем моральном состоянии воюющей страны. Ввиду дефицита ряда товаров «черный рынок» в Германии уже процветал. Попытка Геринга – координатора «четырехлетнего плана» – запретить его законодательно встретила непреодолимые препятствия. Выход из положения Геббельс обсуждал с Гитлером в Вольфшанце 19 марта. И дело свелось к планированию грабежа – увеличить численность составов, везущих продовольствие с Украины.

Берлин упивался цифрами союзных потерь на море. Этот месяц был самым тяжелым для союзных морских перевозок – в море были потоплены 273 торговых судна общим водоизмещением 34148 тонн. Адмирал Редер так и говорил Гитлеру в марте 1942 года: нужно топить не менее 600 тысяч тонн в месяц, чтобы связь США с Англией была полностью прервана. Гитлер, прежде несколько скептически относившийся к возможностям подводных лодок, был приятно поражен. Адмирал Дениц собрался посылать дополнительные подводные лодки (у немцев готовилась новая серия исключительно эффективных подлодок «шноркель») в Атлантику. Его остановил Гитлер, объявив, что не океанские маршруты, а зона к северу от Норвегии будет «зоной судьбы» для рейха. Дениц доказывал, что всего десяток подводных лодок сможет остановить поток американских перевозок, но Гитлер повторил: лучшие подводные лодки пойдут к побережью Северной Скандинавии. Пути снабжения СССР интересовали его гораздо больше, чем выживание Англии.

По мере продолжения военных действий на моральное состояние немцев все более действовало потрясающее открытие, что не все мировые достижения в технике принадлежат немцам. Конкретно это касалось русского танка Т‑34 и многоствольного ракетного миномета, который весь мир знал как «Катюша». Немцы спешно стали создавать свой многоствольный миномет, ускорили процесс создания новых образцов танков. Последовали организационные реформы. В германских войсках по сравнению с 1941 годом увеличилось численность автоматчиков в пехотных частях. Танковые части учли опыт боев в России и стали более гибкими в своих формированиях. В танковых частях немцев появились батальоны 88‑мм орудий, называемых зенитными, а на деле очень эффективных в противоборстве с советскими танками. Батальоны мотоциклетчиков были отменены, вместо них появились первые прототипы бронетранспортеров, способных преодолеть пересеченную местность. В них сидели «панцергренадиры» и скоро этим новым термином стали называть все войска, приданные танковым подразделениям. Огневая мощь танковых батальонов была значительно увеличена, вместо старой 37‑мм пушки на танк PzKw III устанавливали 50‑мм орудия. В каждом танковом батальоне появилась дополнительная четвертая рота.

Напомним, что в предшествующем 1941 году танковое производство Германии составило 3 тысячи 256 танков. Почти все они погибли в России – потери за 1941 год составили почти 3 тысячи танков. Оказалось, что не все немецкие танки способны сражаться с советскими машинами. Такие старые танки, как PzKw II и I, переводились на антипартизанские и полицейские операции. Спешно проводятся испытания «тигров», строятся конвейерные линии их производства. Все новые типы танков теперь посылаются на юг, на тот театр военных действий, который чем дальше тем больше становился наиболее вероятным местом решающих боев. Это место приложения германской мощи. А время?

20 марта 1942 года Геббельс в результате долгой беседы с Гитлером в Вольфшанце пришел к выводу, что «наступление начнется, вероятно, в конце мая – начале июня и будет вестись с огромной истребительной силой. У фюрера нет намерения перейти в наступление по всему фронту, он хочет посредством наступательных операций прорвать его и затем нанести удары действительно решающего значения. Первый натиск на большевиков будет предпринят уже через несколько дней в Крыму». Кейтель в это же время отмечает, что Гитлер «избрал целью операции прорыв на северном крыле группы армий «Юг».

Если Германия мобилизует все свои силы, то то же следует потребовать от союзников. Итальянцы, финны, венгры, румыны, хорваты, словаки подвергаются давлению своего германского лидера с целью увеличить свои усилия на Восточном фронте. 28 марта по поручению фюрера рейхсминистр Иоахим фон Риббентроп предпринял яростную попытку уговорить японского посла в Берлине графа Осиму выступить перед императорским правительством в Токио в пользу нападения на Советский Союз с востока. Германское военное руководство сделало специфические – и весьма конкретные – предложения по захвату советского Дальнего Востока вплоть до озера Байкал. Но японцы, сами находящиеся в процессе колоссальной территориальной экспансии, ожидали гарантий, более очевидного смещения баланса в борьбе двух титанов – СССР и Германии.

Гитлер, выступая в день поминовения героев в Шпортпаласте перед курсантами военных училищ Берлина, указал, что прошедшая зима была самой холодной за сто пятьдесят лет, и она явилась главным препятствием на пути вермахта. С поворотом зимы на лето все войдет в естественное русло. «Одно мы знаем сегодня определенно. Большевистские орды, которые не смогли нанести поражение германским солдатам и их союзникам этой зимой, будут сокрушены нами до полного уничтожения грядущим летом». Он поклялся, что Россия будет «сокрушительно разбита» летом 1942 года.

Требовалось ободрить ту молодежь, которая завтра вольется в Восточный фронт. Гитлер напомнил, что в свое время весь мир ополчился против Фридриха Великого и канцлера Бисмарка. «Сегодня я имею честь оказаться в их положении, потому что я стремлюсь к созданию из Германского Рейха мировой державы». Последовали бешеные овации будущих офицеров, которых этот человек вел на погибель, а Германию к поражению.

Укрепление фронта напрямую зависело от заботы непосредственного тыла. В этом отношении Берлин встретил неожиданные сложности. Германское военное командование все более серьезно испытывало эффект партизанского движения. Берлину с оккупированных территорий сообщали о том, что Советы сражаются и за линией фронта. Геббельс отмечает в дневнике 16 марта: «Активность партизан выросла значительно за последние недели. Они ведут хорошо организованную партизанскую войну». Для их усмирения было создано специальное воздушное подразделение, базировавшееся в Бобруйске. Во второй половине марта была проведена специальная широкомасштабная антипартизанская операция под кодовым названием «Мюнхен». Целью этой операции, начатой 17 марта, было уничтожение партизан в районе Ельня – Дорогобуж. Десятки деревень были сожжены, более трех с половиной тысяч крестьян убиты. Но эти зверства порождали лишь неутолимую ненависть. Представитель третьей танковой армии докладывает через несколько дней: «Есть все признаки того, что партизанское движение в районе Великие Луки, Витебск, Рудня, Велиж теперь организовано в еще большом масштабе. Боевая сила партизан получила поддержку части регулярных войск».

А Гитлер в преддверии дополнительной мобилизации и решающих операций требовал увеличения рабской рабочей силы для использования ее в германской промышленности. 21 марта 1942 года он дал Заукелю, ответственному за мобилизацию рабочей силы, право использовать любые методы для приведения германской экономики в состояние максимальной эффективности. Рабочую силу отныне можно было черпать из любых доступных германскому оружию районов – даже путем захвата, если это потребуется. Т. н. «рабочий закон» от 31 марта 1942 года предполагал отбор «годных» к производительному труду и «негодных». В отличие от Бельзеца и Треблинки (где смерти сразу же подлежали все), такие лагеря, как Аушвиц, делили заключенных на работоспособных – они работали на полях и на фабриках – и непригодных (пожилых, больных, слишком молодых), которых уничтожали сразу в газовых камерах. Первая партия евреев прибыла в Аушвиц‑Освенцим из Словакии 26 марта 1942 года. На следующий день пришел поезд из Парижа. «Ни одно другое правительство, – пишет Геббельс с гордостью в дневнике, – ни один другой режим не имел силы для такого глобального решения, как мы».

Германия интенсифицировала работу своих фабрик по уничтожению людей. Все больше и больше гибло гражданских лиц, приговоренных германским режимом к уничтожению. 7 марта Геббельс отметил в своем дневнике, что «ситуация теперь созрела для окончательного решения еврейского вопроса». На следующий день: «У последующих поколений уже не будет ни достаточной воли, ни организованной силы. Задача должна быть решена сегодня». У нацистов были пособники. 12 марта десять советских парашютистов приземлились близ литовского села Бирзаи, имея с собой радиопередатчик. Все они были найдены. Выданы и расстреляны.