На берегу Волги

Битва за Сталинград началась примерно с середины июля 1942 года.

После тяжелых боев 6-я пехотная и 4-я танковая немецкие армии вошли в излучину Дона и стали развивать наступление к Волге. На реке Чир немецкие полчища встретились с подразделениями нашей 62 армии. Начались затяжные бои. Советские войска отходили к Сталинграду.

Ожесточенные сражения разгорелись не только на земле, но и в воздухе. На поддержку своих наземных войск гитлеровцы бросили лучшие силы своей авиации, в частности 4-й воздушный флот Рихтгофена. На этом направлении немцы сосредоточили более 1200 самолетов. Они превосходили в количественном отношении нашу авиацию в три-четыре раза.

Массированными ударами сотен самолетов враг рассчитывал полностью уничтожить нашу авиацию на сталинградском направлении, подавить волю к сопротивлению защитников города-героя. Немецкое командование использовало все виды своей авиации. Но главным его воздушным оружием были бомбардировочные части. Чтобы обеспечить безнаказанную работу своих бомбардировщиков в районе Волги, подавить нашу авиацию и удержать господство в воздухе, были переброшены из Германии части, укомплектованные лучшими летчиками-истребителями.

Нужно сказать, что немецкие асы нанесли большой урон нашей истребительной авиации. Положение под Сталинградом создавалось чрезвычайно тяжелое.

В один из жарких дней начала осени, когда Сталинградское сражение разворачивалось в полную силу, мы подучили приказ прибыть в штаб фронта.

Маленький кургузый автобус везет нас по разбитой пыльной дороге. Окна в автобусе открыты, и в лицо пышет жаром раскаленной степи, пылью. По обе стороны дороги простирается степь, раздольное русское Заволжье. Война дошла и сюда. Глаз привычно скользит по примелькавшимся приметам военного времени.

Приказ явиться в штаб фронта прибыл неожиданно. У летчиков в те дни было по горло работы, и вызов к большому начальству породил массу предположений. Но толком никто ничего не знал.

По дорогам тянулась техника, автобус то и дело обгонял усталые колонны войск. Солдаты, запыленные, почерневшие от солнца, с постоянной настороженностью посматривали на небо. Чем ближе к Волге, тем явственней нарастал гул канонады. Солдаты при звуках недалекого боя подтягивались, у них словно пропадала усталость. Мы же, летчики, к этому гулу уже привыкли: он не прекращался ни днем, ни ночью.

Пыль, постоянный полог пыли висел над степными дорогами. Дождей давно не было, и, кажется, все вокруг стало однообразно серым: колонны танков, пожухлая трава, лица людей. Даже постоянный гул канонады сделался каким-то уныло надоевшим.

Третий месяц продолжалась беспримерная в истории войн битва на Волге. Третий месяц у стен героического города на великой русской реке перемалываются отборные войска гитлеровского рейха. «Этот город,- писал впоследствии западногерманский историк В. Герлиц,- впитал потоки лучшей немецкой крови и превратился постепенно в Верден восточного похода».

От пыли нет спасения и в автобусе. Она незаметно покрывает всех серым налетом, начинает скрипеть на зубах. От нечего делать пытаемся угадать, зачем нас вызывают в штаб фронта. Кто-то высказывает предположение, что будут вручаться награды. Но ему тут же возражают – в такое горячее время едва ли будут отрывать от дела столько людей. Нет, причина в чем-то другом.

А время действительно горячее. Намного уступая противнику в качестве самолетов, советская авиация вела неравную борьбу. Летчикам нашей 8-й воздушной армии приходилось действовать с невероятным напряжением. Мы вступали в бой часто в невыгодных для себя условиях, несли потери, но причиняли чувствительный урон и фашистской авиации.

Советское командование делало все, чтобы усилить группировку нашей авиации. Благодаря героическим усилиям тружеников тыла, авиационная промышленность наращивала выпуск боевых самолетов. Новые авиационные части, подготовленные в запасных полках, немедленно направлялись на фронт. Так прибыла на Волгу и сразу же включилась в сражение 16-я воздушная армия под командованием генерала С. И. Руденко.

Штаб фронта помещался в просторном, хорошо оборудованном блиндаже. Нас поторапливали. Мы на ходу почистились,- стряхнули пыль с гимнастерок, об колено выхлопали пилотки.

Перед тем как спуститься в блиндаж, мы обратили внимание, что по дороге, ведущей к штабу, бешено мчится военная машина. Густой шлейф пыли тянулся следом и долго висел в воздухе. Какой-то военный, привстав с сиденья, держался за плечо шофера и с нетерпением приготовился выскочить. Не сбавляя скорости, машина неслась прямо на штабной блиндаж. Военный спрыгнул на ходу, и не успела машина затормозить, как он скрылся в штабе. В его поспешности было что-то тревожное. Во всяком случае, ясно было, что привез он какие-то срочные вести.

Мы замешкались у входа, давая возможность приехавшему сообщить свои вести. Однако аккуратный, с иголочки одетый штабной работник заторопил нас:

– Проходите, проходите, товарищи. Вас ждут. Сдержанно входим в большую комнату. Несколько накатов укрытия над головой создают впечатление полного покоя и безопасности. Деловито суетятся адъютанты, не обращая на нас внимания. У стола, сплошь заваленного картами, стоит группа военных со знаками различия самых высших степеней. В этой комнате мозг фронта, здесь находятся командующие и представители Ставки.

Этот день, 14 сентября, был одним из наиболее тяжелых в обороне города.

Введя в бой на узком участке фронта шесть дивизий, поддержанных с воздуха сотнями самолетов, противник прорвал нашу оборону, захватил вокзал и вышел к Волге. Наши части на правом берегу оказались отрезанными с севера и с юга. Враг пытался заблокировать их: воспрепятствовать подвозу с левого берега боеприпасов и продовольствия, не допустить переброски через Волгу свежих резервов.

Положение в городе создалось критическое. Оно осложнялось еще и тем, что Сталинград был переполнен эвакуированным населением и с приближением боев не всем удалось уйти за Волгу. На улицах скопилось огромное количество машин с различными грузами, с домашним скарбом. Кое-где принялись орудовать темные личности.

Органы госбезопасности очищали город от враждебных элементов.

Враг не гнушался любыми средствами, чтобы посеять панику, сломить боевой дух защитников волжской твердыни.

Нашим войскам, закрепившимся на правом берегу, необходимы были систематические подкрепления. И для переброски их оставался один единственный путь — через Волгу. На левом берегу реки скопилось множество подкреплений, боеприпасов. Все это следовало переправить водным путем. А как достичь правого берега, если в воздухе постоянно висело множество вражеских самолетов? Они бомбили переправы, набрасывались на лодки и пароходы. Враг всеми силами старался оборвать эту ниточку, которая еще связывала зацепившиеся в Сталинграде войска с левым берегом. Поддерживать, охранять эту связь должны были мы. Поэтому-то представители всех авиационных полков фронта и вызывались в штаб. Сейчас судьба Сталинграда во многом зависела от нас.

И летчики в эти дни почти не сидели на земле. На аэродром прилетали только заправиться.

Нашей первоочередной задачей, поставленной нам в штабе фронта, было прикрыть переправу дивизии генерала А. И. Родимцева. Она пришла под Сталинград пешим ходом и сразу же направлялась на правый берег на помощь защитникам города.

Ужасную картину представлял собой разбитый Сталинград. Громадный цветущий город, в котором до войны проживало около 600 тысяч человек, превратился в сплошные развалины. Разрушены были промышленные предприятия, коммунальные учреждения, речной порт, нефтехранилища, жилые кварталы, больницы и детские учреждения. Из строя были выведены водопровод, электростанция и городской транспорт. Город горел, и зарево гигантского костра было видно на много километров.

«Ни шагу назад!»- гласил знаменитый приказ № 227.-…Пора кончить отступление,- говорилось в приказе.- Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности».

Наша разведка перехватила приказ командующего 6-й немецко-фашистской армией генерала Паулюса о решающем наступлении. Немцы подтягивают свежие силы. Создана ударная группа войск в составе шести пехотных, двух моторизованных и одной танковой дивизии.

Кроме того поставлена решительная задача четвертой танковой армии противника: силами шести пехотных, двух танковых и одной моторизованной дивизий ворваться в Сталинград с юга.

До двадцати полнокровных немецких дивизий штурмуют укрепления Сталинграда.

В связи с угрожающим положением в городе создана оперативная тройка. На нее возложена ответственность за разрушение важнейших промышленных объектов в случае непосредственной угрозы. Но это — на крайний случай. А пока задача другая: сделать все, чтобы удержать оборону.

Командующий фронтом А. И. Еременко получил приказ Ставки, в котором говорится, что оборона Сталинграда и разгром врага, наступающего с запада и юга, имеют решающее значение для исхода войны.

В Сталинграде не прекращается жизнь. Строители срочно прокладывают железнодорожную магистраль Сталинград- Саратов-Ульяновск (кстати сказать, гитлеровская разведка так и не узнала о проведении этой жизненно важной для нашего фронта ветки). С конвейера Сталинградского тракторного завода продолжают сходить новенькие танки. Завершается строительство наплавного моста через Волгу.

В своих послевоенных мемуарах гитлеровские генералы, пытаясь оправдать поражение под Сталинградом, обычно ссылаются на то, что Сталинград был сильной крепостью, опоясанной мощными инженерными сооружениями.

Однако справедливости ради следует отметить, что Сталинград никогда не был крепостью. Вокруг него не имелось ни фортов, ни крепостных стен, ни мощных оборонительных рубежей. Захватив гряду пологих высот с песчаными холмами на южной окраине и цепь курганов, обступающих город амфитеатром с запада, враг получил возможность насквозь просматривать город и переправы на реке.

Поэтому если уж говорить о Сталинграде как о крепости, то следует сказать, что настоящими фортами и бастионами города были мужественные сердца советских людей, героически защищавших Сталинград, их непреклонная воля к победе. Именно об эту крепость и разбилась лавина войск, огня и стали, обрушенная гитлеровцами на Сталинград.

Все великое лучше видится на расстоянии. И сейчас, после стольких лет, вспоминая те горькие, незабываемые дни, поражаешься героизму, самоотверженности, великой живучей силе защитников славного города. Ведь немцы триумфально прошли по всей Европе. Мы потеряли Украину, Белоруссию. Враг лез на Москву, обложил Ленинград. Немцы были в центре России, на Волге. И все-таки обреченность гитлеровских захватчиков чувствовалась уже тогда.

Именно у стен Сталинграда начались перебои в чудовищной военной машине гитлеровцев. Прежде всего немцы столкнулись с тем, чего боялись, начиная войну: с нехваткой резервов. «Блицкриг» не удался, а затяжная война поставила гитлеровцев перед непреодолимыми трудностями.

Нам стало известно – потери фашистов были настолько велики, что им пришлось перебросить в район боев авиационные части с острова Сицилии, с Ленинградского и Центрального фронтов.

Но и это им не помогло. Небо Сталинграда превратилось в гигантскую мясорубку для фашистской авиации. Овладев мастерством, наши славные летчики сбили спесь с хваленых немецких асов. Наша летная молодежь убедилась в том, что советская техника в руках умелых бесспорно превосходит технику врага.

Воздушная битва над Волгой принимала небывалые размеры. Она дорого обходилась гитлеровцам. У наших истребителей с каждым днем увеличивался счет сбитых вражеских машин.

Большинство гитлеровских асов нашло смерть в сталинградских воздушных боях.

Каждый день обороны города укреплял наши силы, нашу веру в окончательную победу. Ибо таких героических защитников, такой народ не сломить никакому врагу, как бы ни был он силен.

Вот что писала 27 сентября 1942 года американская газета «Нью-Йорк геральд трибюн»:

«В необозримом хаосе бушующих пожаров, густого дыма, разрывающихся бомб, разрушенных зданий, мертвых тел защитники города отстаивали его со страстной решимостью не только умереть, если потребуется, не только обороняться, где нужно, но и наступать, где можно, не считаясь с жертвами для себя, своих друзей, своего города. Такие бои не поддаются стратегическому расчету: они ведутся с жгучей ненавистью, со страстью, которой не знал Лондон даже в самые тяжелые дни германских воздушных налетов. Но именно такими боями выигрывают войну».

Трудно передать, что творилось в небе Сталинграда. На позиции, занимаемые нашими бойцами в разрушенном городе, десятками пикировали вражеские бомбардировщики. Сотни, тысячи бомб, казалось, перемололи не только каждый камень развалин, но и самую землю. Над бомбардировщиками кружилась карусель истребителей. То и дело завязывались ожесточенные схватки, и тогда небо чертили трассирующие очереди, а сбитые машины чадными факелами падали на землю, вздымая фонтаны грязи, гари и обломков.

То и дело на городских улицах завывают сирены воздушной тревоги. Сотни тяжелых бомбардировщиков застилают небо. Одна волна сменяет другую. Гитлеровцы методически сбрасывают то зажигательные, то тяжелые фугасные бомбы. Кромешный ад. Дым пожарищ скрывает полуденное солнце. Взрывы страшной силы сотрясают воздух. Горят жилые кварталы, рушатся здания школ, превращенные в госпитали, культурно-бытовые учреждения. Отовсюду доносятся стоны, крики раненых. Пожарные и бойцы противовоздушной обороны делают все возможное, чтобы не допустить распространения пожара на уцелевшие объекты, они растаскивают горящие крыши, извлекают людей из-под обломков. А с почерневшего от дыма неба продолжают падать бомбы. Все основные коммуникации города – водопровод, электросеть, телеграф, телефонные линии давно выведены из строя. Разрушены крупные здания, госбанк, гостиницы, вокзал, театр, многие больницы и школы. Вся центральная часть города постоянно объята пламенем. От невероятного перегрева воздуха и сотрясений поднимается небывалой силы ветер. Он, как свечу, раздувает огонь.

Наши истребители мужественно бросаются в бой, но их мало, чтобы одолеть такую армаду бомбардировщиков. Например, в нашем полку осталось всего 18 самолетов.

Полк уже не мог называться полком, но кто учтет нашу решимость, наше беззаветное желание остановить ненавистного врага? Эти качества советских летчиков с лихвой покрывали недостачу в материальной части. Наши две эскадрильи успешно дрались за целый полк.

В штабе фронта перед летчиками поставили задачу – надежно прикрыть переправу. Вернувшись, мы тут же отправились по машинам. Восемь самолетов пошли на взлет. Я повел их к Волге. Там началась переправа гвардейцев генерала Родимцева.

В небе над Волгой самолеты врага висели почти беспрерывно. Уничтожая переправы через реку, они пытались разрушить и наше воздушное прикрытие. В эти дни им казалось, что еще немного, еще одно усилие – и цель будет достигнута: город перейдет в их руки. Рассказывали, что немецкие танки и мотопехота видны из окон тракторного завода. В бой против танков были брошены зенитные установки.

В эти напряженные, выматывающие все силы дни не обошлось и без курьезов. Во время одного из налетов вражеской авиации на город из зоопарка вырвалась и убежала любимица сталинградской детворы слониха Нелли. Оглушенная взрывами, не понимающая, что творится на земле, Нелли слонялась по горящим разбитым улицам. Все попытки увести ее к Волге и переправить на ту сторону ни к чему не привели. Вначале, правда, удалось успокоить и привязать к пятитонной грузовой машине. Но когда пытались погрузить ее на паром, раздались завывающие звуки воздушной тревоги, захлопали зенитки, стали рваться фугаски,- слониха взбунтовалась, оборвала привязь и убежала.

Несколько дней ее видели в самых различных районах. Близко к себе слониха никого не подпускала. Бродячая жизнь Нелли в пылающем разрушенном городе закончилась печально: ее убило взрывом фугаски.

…Враг встретил нас над Волгой. Не обращая внимания на вакханалию, которая творилась над самим городом, нам навстречу литым хищным строем неслась группа «мессершмиттов», а чуть выше – «хейнкелей».

У каждого летчика существует свой своеобразный «почерк», и бывает, что достаточно одного взгляда, чтобы определить, что за человек управляет самолетом.

По «почерку» было видно, что перед нами опытные летчики. На «хейнкелях», как правило, летали старшие офицеры, нередко вплоть до полковников. Это были асы 4-го воздушного флота под командованием генерал-полковника Рихтгофена.

Наша восьмерка истребителей выглядела обреченной перед этой стаей стервятников. Но выхода не было – мы тоже устремились навстречу.

Враги были настолько близко, что времени для маневра не оставалось. Я успел отдать короткую команду и, выбрав ведущего вражеской группы, пошел на сближение. Сходились мы на лобовых атаках. Советские летчики уже успели узнать как сильные, так и слабые стороны противника.

Нервы немца не выдержали. Когда до столкновения остались какие-то секунды, он ловко нырнул вниз.

Однако, проведя этот умелый и четкий маневр, немецкий летчик не учел одного – тарана. Он рассчитывал, что в последний миг я тоже постараюсь избежать столкновения. Однако я крепко держал штурвал машины. Мой тяжелый самолет на полной скорости с такой силой ударил немца левой плоскостью, что начисто снес стабилизатор. Потеряв управление, вражеская машина свалилась и завертелась.

Смотреть – выбросился ли летчик на парашюте – не было времени. Вокруг кипел бой, и секунды промедления могли дорого стоить.

Восемь наших истребителей смело врезались в литой строй немецких самолетов. Бой превратился в какое-то немыслимое переплетение «свечей» и пике, виражей и еще чего-то такого, чему нет названия. В такие ответственные, опасные минуты каждый летчик неизбежно что-то импровизирует. Иначе трудно уцелеть.

В этот день мы надежно прикрыли переправу. Из наших ребят не был сбит никто, но трое еле дотянули до аэродрома. Их машины были так изрешечены, что казалось чудом, как они не развалились в воздухе.

Прикрыть переправу и уцелеть всем,- такое случалось не часто.

А переправа через Волгу шла своим чередом. Батальоны 13 гвардейской дивизии прямо с марша грузились в речные трамваи и на суда Волжской флотилии, в лодки и на плоты. По наведенному саперами мосту перетаскивали легкую технику.

Воздушные бои над Сталинградом продолжаются весь световой день. Несмотря на численное преимущество фашистских самолетов, наши летчики бесстрашно атакуют гитлеровцев.

Помимо бомб враг засыпал город листовками, в которых пытался убедить население, что сопротивление бессмысленно, что дни Сталинграда сочтены. В конце листовки обычная фраза: «Лучше всего сдаться».

Эти листовки вызывают еще большую ненависть к фашистам.

Городской комитет обороны отпечатал обращение ко всем защитникам Сталинграда.

«Дорогие товарищи! Родные сталинградцы!- говорится в нем.- Снова, как и 24 года назад, наш город переживает тяжелые дни. Кровавые гитлеровцы рвутся в солнечный Сталинград, к великой русской реке Волге… Не отдадим родного города, родного дома, родной семьи. Сделаем каждый дом, каждый квартал, каждую улицу неприступной крепостью… Защитники Сталинграда! В грозный 1918 год наши отцы отстояли красный Царицын от банд немецких наемников. Отстоим и мы в 1942 году краснознаменный Сталинград. Отстоим, чтобы отбросить, а затем разгромить кровавую банду немецких захватчиков… Все, кто способен носить оружие, на баррикады, на защиту родного города, родного дома!»

Это воззвание нашло горячий отклик в сердцах защитников. С удвоенным мужеством отбивали бойцы бешеные атаки осатаневшего врага.

Видя, что подкрепления с левого берега непрерывно поступают, враг обрушил на Волгу артиллерийский и минометный огонь.

Сдавая смену в воздухе своим товарищам и отправляясь на аэродром, я бросил взгляд на переправу. Волга, казалось, кипела от разрывов снарядов и мин. Нередко от прямых попаданий лодка с бойцами взлетала высоко в воздух. Но гвардейцы упрямо стремились на правый берег. К утру следующего дня в Сталинград переправились два полка дивизии. Они с ходу атаковали врага и выбили его из центра города. А еще через день гвардейцы дивизии А. И. Родимцева штурмом взяли Мамаев курган.

Оговорюсь сразу. В масштабах всей войны такие, на первый взгляд, незначительные успехи могут показаться мелочью. Но в Сталинградской битве решающее значение имели буквально метры оставленной и отвоеванной территории. Так было на земле, так было и в воздухе.

Переправа войск гвардейской дивизии генерала Родимцева проходит в исключительно тяжелых условиях. Вражеские самолеты все время висят над рекой.

Вернувшиеся с правого берега баржи доставляют раненых. Их много,- баржи набиты битком. Кто сходит сам, кого выносят. Один из раненых, бородатый, с забинтованной головой, едва сошел, попросил закурить. Бойцы, ожидавшие команды на посадку, протянули ему несколько кисетов.

– Ну, что там делается?- спросил кто-то.

Раненый, скручивая цигарку, не торопится с ответом.

– Сам черт не разберет,- говорит он наконец.- Видите – весь город горит.

– Чему же там гореть так долго? – удивленно спрашивает молоденький боец, с испугом вглядываясь в дымный правый берег.

– Все горит,- мрачно поясняет раненый.- Все: дома, заводы, сама земля.

– Как же люди там?

– А что люди? Люди стоят. Насмерть стоят.

Раздается команда на посадку, бойцы подхватывают оружие и устремляются на сходни. Скоро нагруженная баржа медленно отходит от берега.

На переправе – ад кромешный. Огонь немецкой артиллерии не прекращается ни на минуту. Хотя вражеские наблюдатели из-за темноты густой осенней ночи не видят цели, но снарядов они не жалеют и стреляют без передышки. Огненные вспышки разрывов на миг освещают мокрый песок, обрубки деревьев, прибрежные лозы, темные силуэты барж на воде и фигуры людей.

Никто не обращает внимания ни на вой снарядов, ни на скрежет разлетающихся вокруг осколков. То и дело из темноты подъезжают грузовики с пехотой, и бойцы торопливо переносят на баржи ящики со снарядами, гранатами, бутылками с горючей жидкостью, мешки и пакеты с продовольствием. Все торопятся, потому что многое нужно успеть до наступления холодного осеннего рассвета.

Приказом по Сталинградскому фронту оборона города возложена на 62-ю армию. Командует этой армией генерал-лейтенант В. И. Чуйков. Это боевой генерал, имеющий за плечами опыт современной войны, человек решительный, энергичный, волевой. Он без всякой рисовки заявил командующему фронтом:

– На левый берег меня немцы не выгонят. Или грудь в крестах или голова в кустах.

А гитлеровцы нагло требуют сдачи города. Они сбрасывают с самолетов тысячи листовок с изображением кольца окружения, в которое якобы попали защитники Сталинграда. На город непрерывно падают бомбы, пикируют самолеты с воющими сиренами, сбрасываются дырявые бочки и обрубки рельсов, издающие при падении душераздирающие звуки. Но все, кто остался в Сталинграде, кто его защищает, уже привыкли ко многому: и к курлыкающим минам и бомбам, к ревущим снарядам, к воющим сиренам и к ослепительным ракетам.

Город живет и борется. Город стоит насмерть.

Нас, фронтовиков, поражает мужество тех, кто работает на тракторном заводе. Фронт совсем рядом, рукой подать, а цехи работают, люди трудятся с удвоенной энергией, выпуская все больше и больше продукции для нужд фронта. То и дело из заводских ворот, грохоча гусеницами по асфальту, выезжают грозные танки. Навстречу им тягачи волокут к проходным подбитые, почерневшие от дыма машины. Их подхватывают умелые руки слесарей, токарей, военных ремонтников. Стало правилом, что ремонт, на который полагается сутки, рабочие делают за три-четыре часа. И боевые машины снова отправляются на фронт. Отправляются своим ходом, благо, что идти совсем недалеко.

Вчера вечером я дольше обычного задержался в штабе полка. Узнал интересные новости. Оказывается, в занятую часть Сталинграда на днях из города Калача прибыла немецкая комендатура. Возглавляет ее генерал Лонинг. В помощь гитлеровцам переброшены с запада две роты полиции из бывших петлюровцев, которые приданы немецкой жандармерии. Фашисты приготовились хозяйничать в городе. Они ждут, когда падет Сталинград. Но не дождутся! Один Севастополь боролся дольше, чем вся французская армия, а Сталинград уже сейчас стоит немцам больше, чем все их победы в Европе. Не дождутся!

Дни и недели были удивительно однообразны: бои, длительные и ожесточенные бои. Казалось, им не будет конца.

Вернувшись из полета, я остановил машину у своего обычного места и отстегнул ремни парашюта. Стояла поздняя осень. Несколько раз выпадал снег, но его быстро сдувало резким степным ветром. Сегодня, однако, выдался тихий погожий день. Я снял шлемофон, разгоряченную голову приятно обдувал прохладный ветерок. Кое-где лежали нетоптаные полянки набившегося в траву снега.

Техник Иван Лавриненко с мрачным выражением лица неторопливо принялся осматривать машину. Сейчас он не спешил,- мне еще нужно сходить в столовую, значит, времени более чем достаточно.

– Почты не было?- спросил я сверху.

Вместо ответа неразговорчивый техник лишь махнул рукой. Я знал, что Иван тоже ждет известий из дому. Почта не приходила уже много дней. Не получая весточек от родных, ребята переживали, ходили туча - тучей. Здесь, на фронте, письмо из дому – великий праздник.

Задержка почты была, конечно, связана с трудностями сообщения. Фронту в первую очередь доставляли то, что было необходимо. И хоть каждый из нас понимал это, все же на душе скребли кошки.

– Завтра будет,- успокоил я техника.- Вот увидишь.

– Примету знаете?- иронические прищурился Иван.

– А что ты думаешь? И знаю.

– Ну… поглядим.

Я спрыгнул с плоскости на землю.

Аэродром жил своей обычной фронтовой жизнью. Вот, оставляя за собой шлейф мерзлой пыли и снега, разогнался и круто пошел в небо истребитель. Скоро к нему пристроились еще два. Тройка самолетов ушла к Волге. В просвет между облаками проглянуло солнце. Заблестели плоскости самолетов. Техник, готовивший неподалеку машину, выглянул из-под крыла и засмотрелся на небо. Здесь, над аэродромом, оно было поразительно мирным, не то что над Волгой. Спокойно катились грудастые кучевые облака, рябая тень скользила по земле,

По дороге в столовую я обратил внимание на новенький самолет, стоявший в сторонке. На хвосте у него красовалась крупная цифра «9». Это был Ла-5 – новая модель истребителя. В последнее время в нашу воздушную армию непрерывно прибывали только самолеты нового типа: ЯК-7, Ла-5 и Пе-2.

Любопытно было посмотреть на новую модель вблизи.

Остановившись рядом, я стал разглядывать самолет. Летать на нем мне еще не доводилось. Новенький истребитель, однако, уже успел побывать в серьезной потасовке. На его плоскостях зияли огромные пробоины.

– Ого!- удивился я, измеряя пробоины.- Где это тебя так?

Возившийся у самолета летчик выпрямился и повернул ко мне смуглое, с необычайно густыми выразительными бровями лицо.

– Да понимаешь,- с едва заметным акцентом заговорил он, осторожно вытирая испачканной рукой лицо.- Навалились со всех сторон. Дыхнуть не давали.

Я покачал головой. В пробоины свободно пролезал кулак. Природа пробоин мне была ясна: пушечная очередь. Там, где снаряды попали в машину, курчавились острые края разодранного дюраля.

– Что же,- сказал я,- еще удачно все получилось.

– Могло быть хуже,- скупо согласился чернобровый летчик, критическим взглядом осматривая изрешеченную машину.

– В столовую?- спросил я.

– Да, сейчас. Одну минутку. Подожди, вместе пойдем.

Или тебе некогда?

– Ничего, подожду.

Летчик быстро закончил свои дела, и мы отправились в столовую. Так состоялось мое знакомство с Володей Микояном, летчиком соседнего истребительного полка, который базировался на нашем же аэродроме.

Микоян уже слышал обо мне от своих товарищей и принялся расспрашивать о последних боях. Из его вопросов я сделал вывод, что сам он на фронте недавно. Так оно и оказалось.

– Месяц как из школы. Едва настоял, чтобы на фронт… Но летал мало, очень мало. Учились по сокращенной программе.

– Не в Оренбурге кончал?

– Нет, в Каче. Качинскую школу.

Выпускников этой школы я знал, приходилось летать. Репутация школы была высокой. Но в такое тяжелое время обучение летчиков велось ускоренными темпами, зачастую в ущерб летной практике. Фронт ежедневно требовал пополнений.

Первые бои для Володи прошли удачно. Он даже сумел открыть личный счет сбитых вражеских машин. Но с немецкими асами встречаться ему еще не приходилось, поэтому его интересовали тактические новинки немецких летчиков. Я как мог удовлетворил его любопытство.

Разговаривая, мы шли по узенькой тропинке. Планшеты, едва не задевая землю, привычно хлопали по ногам.

В столовой было пусто,- многие летчики еще не вернулись из полета. Мы сели за длинный стол.

За стенкой, на кухне, гремели посудой. Чей-то тонкий печальный голос негромко выводил песню без слов, одну лишь мелодию. Мы невольно заслушались. Голос поющей девушки напоминал тихий летний вечер в мирное время. Уже смеркается, прошло с поля стадо, в воздухе оседает пыль… Заметив мое мечтательное настроение, Володя улыбнулся, но ничего не сказал. Я даже головой потряс, чтобы стряхнуть неожиданное оцепенение.

Принесли обед, Володя положил с собой рядом шлемофон и решительно придвинул тарелку.

За обедом я стал расспрашивать Володю о последнем бое. Как и все летчики, он оживился и начал отчаянно жестикулировать, передавая подробности недавнего воздушного боя. Ложка у него изображала вражеский самолет. Рассказывая, он успевал черпать из тарелки и показывать, как немец заходил для атаки.

– Понимаешь, по глупости чуть не пропал. Мальчишество! Сбил одного и, видишь ли, захотелось посмотреть, как он горит. Вот тут-то мне и дали! Как только живой остался!

О новом истребителе он отзывался похвально, однако и эта машина была тяжеловата. На вертикальном маневре она проигрывала «мессершмиттам». Я посоветовал применять вираж. Это был мой излюбленный маневр, он оправдал себя уже десятки раз. Переняли его у меня и мои товарищи. Однако Володя относительно боя на виражах высказался, что это все-таки оборонительный маневр. Надо преследовать врага и на вертикалях, лишить его собственной излюбленной манеры. Я заспорил – бой на виражах отнюдь не оборонительный, если только навязать врагу свою волю. Конечно, желательно, чтобы мы не отказывались и от боя на вертикалях, но пока что, с такими тяжелыми самолетами…

– Простите,- перебил меня Володя, поднимаясь из-за стола. Прищурясь, он всматривался в ту сторону, где была дверь. Там стоял посыльный. За ним пришли.

В этот день поговорить нам больше не пришлось. Так и не закончив обеда, Володя наскоро попрощался, схватил шлемофон и побежал к своей «девятке». Срочный вылет. Такое у нас случалось частенько.

Начальника политотдела воздушной армии генерала В. И. Алексеева все летчики уважительно звали Батей. Василий Иванович не только знал всех «стариков» своей армии, но и их семьи, регулярно переписывался с некоторыми, помогал посылками. У меня, например, до сих пор сохранилась с ним самая теплая дружба.

Бывший боевой летчик, генерал водил самолет сам. Он посадил машину в углу нашего аэродрома и не спеша стал вылезать из кабины.

Прилетел генерал на легком двукрылом самолете У-2. Некоторые называют этот самолет иронически «кукурузником», но, ей-богу, машина эта заслужила на фронте самую высокую репутацию.

Вначале гитлеровцы называли самолет полупрезрительно, полуиронически «рус-фанер». Они были правы: машина действительно сделана из дерева и обтянута полотном. Тихоходная, с низким потолком, она предполагалась для использования на фронте только для связи. Хороша она для первых шагов авиационного спортсмена, для обучения будущего летчика. Но для боя!… И все же этот небесный тихоход, этот «рус-фанер» оказался очень ценной машиной в воздушной войне. Его минусы превратились в достоинства. Малая скорость и малая высота полета позволяли машине в ночное время беспрепятственно и вместе с тем с абсолютной точностью сбрасывать на голову врага груз авиабомб. Маленький самолетик, этот труженик войны, простой, нетребовательный к аэродромам, взлетавший с любых площадок, заправлявшийся несколькими ведрами горючего, наносил немалый ущерб врагу. Фашисты бесились, но так и не придумали средств борьбы с этими ночными, больно жалящими осами.

Ироническое прозвище этих машин сменилось на грозное. Фашисты прозвали их «черт-машин». И недаром за каждый сбитый «черт-машин» гитлеровские асы награждались Железным крестом. Но сбить его было не так-то просто. Однажды я наблюдал за тем, как наш маленький «кукурузник» вел бой с немецким бронированным стервятником. На бреющем полете наш летчик искусно маневрировал вокруг огромного развесистого дерева, а разозленный немец, грохоча из пулеметов, проносился, взмывал и снова бросался в атаку. Его подводила огромная скорость самолета, он никак не мог попасть в увертливый «кукурузник». Поединок напоминал бой коршуна и мухи. И все же «муха» выбрала удачный момент, неожиданно ударила из пулемета в хвост промелькнувшему «мессершмитту». Вражеский самолет врезался в землю. А «рус-фанер» спокойно полетел своей дорогой.

Недаром командующий воздушными силами фронта генерал Т. Т. Хрюкин уважительно заявлял: «У-2 важная сила 8-й воздушной армии».

Так вот, такой «рус-фанер» и приземлился на нашем аэродроме, из него вылез генерал Алексеев. К генералу побежали встречающие. В комбинезоне, в полной летной форме Батя ничем не отличался от простого летчика. Стягивая перчатки, он шел навстречу.

– Товарищ генерал…- начал было, вытянувшись по стойке «смирно», рапортовать парторг нашего полка, но Батя прервал его и протянул для приветствия руку.

Поздоровавшись, генерал В. И. Алексеев спросил, где капитан Луганский.

– В воздухе,- озабоченно ответил И. Ф. Кузьмичев.- Долго вот что-то нет.

Как обычно, дожидаясь нашего возвращения, Кузьмичев все чаще поглядывал то на часы, то на небо. Это были самые неприятные минуты для тех, кто оставался на аэродроме. Вернутся, не вернутся? Сколько вернется, кого не будет? Генерал понимал озабоченность наших товарищей. Не донимая больше расспросами, он стал терпеливо ждать.

В тот день мы вернулись с боевого задания без потерь. Было еще довольно рано, всего одиннадцатый час утра.

Но к этому времени мы успели сделать уже два боевых вылета

Не зная, что прилетел Батя, мы собрались завтракать. Завтрак нам принесли прямо к самолетам. Мы с ребятами расположились на земле.

– Вот они,- сказал И. Ф. Кузьмичев.- Идемте.

– Нет-нет. Пускай спокойно позавтракают,- остановил его генерал.

Он взял комиссара под локоть и, расхаживая, принялся расспрашивать о жизни в полку. Генерала интересовало, получены ли листовки с обращением ленинградцев. Листовки в полк еще не поступали, но содержание их летчики уже знали. Из кольца вражеской блокады ленинградцы обратились с письмом к защитникам Сталинграда. В обращении запоминались такие волнующие строки: «Вы своей доблестью, мужеством, массовым героизмом при защите от фашистского зверя родного города прославили себя в веках. С мыслью о Сталинграде к станкам встают ленинградцы, с именем вашего города, как с боевым кличем идут в бой воины Ленинградского фронта. Сталинград – это теперь клятва на верность Родине, пример стойкости, образец мужества…»

В те же дни в адрес Сталинградского Совета депутатов трудящихся пришла телеграмма от мэра английского города Ковентри.

«Ковентри – наиболее пострадавший город Британии, с глубоким восхищением приветствует защитников героического города Сталинграда, чей пример вдохновляет каждого честного человека подняться против общего врага».

Телеграмму зачитывали на КП фронта, познакомили командиров и политработников. В ответе мэру Ковентри сталинградцы пожелали англичанам вместе со своими союзниками американцами быстрее открывать второй фронт, чтобы ускорить разгром фашистских захватчиков.

Генерал и Кузьмичев неторопливо прохаживались по краю поля. Летчики завтракали. Техники в это время заправляли машины.

Через пятнадцать минут В. И. Алексеев взглянул на часы:

– Ну, пошли.

Я издали заметил на поле аэродрома знакомую фигуру генерала. Батя неторопливо шагал к нам.

Летчики вскочили. Я коротко доложил.

Генерал внимательно всматривался в лица летчиков.

– Как дела?- расспрашивал он.- На самолеты не жалуетесь?

– А чего на них жаловаться? Летаем. Но если будут получше этих – не откажемся.

– Скоро, скоро, товарищи, все будет. Был большой разговор со всеми конструкторами. Понимаете?… И вообще скоро все будет иначе.

В словах генерала нам почудился намек на какие-то изменения в обстановке. Уж не наступление ли? Наконец-то! Скорей бы уж!

Не знаю, каким образом, но слухи о близких переменах начали просачиваться сначала в штабы, потом к солдатам. Действует так называемый беспроволочный солдатский телеграф. А здесь, под Сталинградом, каждый солдат ожидал изменений еще и потому, что враг был остановлен и остановлен надежно, больше немцам не удалось продвинуться ни на метр. Но сколько же можно стоять друг против друга? Такова была нехитрая солдатская логика.

И еще одно. С наступлением ноября на нашем фронте основной объем воздушной работы стал перекладываться на плечи истребителей. Все чаще некоторым из нас стали даваться задания не допускать разведчиков противника в тыловые районы фронта. Толковать такие задания можно было только так: мы оберегали места сосредоточения наших войск. А любому военному понятно, что сосредотачивают войска только перед тем, как послать их в наступление.

Дежурство наших истребителей в воздухе стало постоянным. Группы самолетов, сменяя одна другую, закрыли фронт и успешно перехватывали вражеские машины. В дальнейшем это сыграло огромную роль: немецко-фашистское командование так и не добыло сведений о крупном сосредоточении наших войск, не разгадало планов подготовки решительного контрнаступления.

Итак, фронт жил ожиданием близких перемен. Остановив врага, мы собирали силы для ответного удара. Намек на долгожданное наступление уловили мы и в словах генерала Алексеева.

Закончив расспросы о житье-бытье, генерал на минуту замолчал и переглянулся с И. Ф. Кузьмичевым. По лицу полкового комиссара скользнула одобрительная усмешка.

Батя полез в планшет и достал новенький партийный билет.

– Твой!- значительно произнес генерал, показывая мне билет.

Я невольно вытянулся по стойке «смирно». Генерал поздравил меня со знаменательным событием, по-отечески похлопал по плечу:

– Много говорить не буду, но такое у человека бывает раз в жизни… Ладно, спрячь и пошли-ка в сторонку.

Расстегнув комбинезон, я бережно спрятал партийный билет в нагрудный карман гимнастерки.

После, так сказать, официальной части, Василий Иванович принялся расспрашивать меня о семье. К тому времени жена с дочкой сумели добраться до Алма-Аты и прислали мне весточку. Жить они стали вместе с моей матерью.

– Смотри, как все хорошо получается,- порадовался вместе со мной Батя.- Дай-ка мне их адресок.

Достав свою пухлую записную книжку, генерал пристроил ее на планшете и, сильно щурясь, начал писать крупным четким почерком.

– Значит, в Алма-Ате обосновались?- приговаривал он, записывая.- Хороший город?

– Товарищ генерал, так я же сам из Алма-Аты!

– Я спрашиваю, как там жизнь? Дорого все? Есть ли что на базаре? Снабжение-то… сам понимаешь.

– Там мама. Сестра там. Огород есть, сад. Не пропадут. Теперь уж не пропадут! Главное – что добрались.

– Да, это хорошо. И очень удачно, что родные у тебя далеко от фронта. Им сейчас забыть все это нужно. Представляю, как они добирались Сейчас на железных дорогах бог знает что творится.

– Они пешком пошли, товарищ генерал.

– Ну, не до самой же Алма-Аты они тащились пешком.

В это время над полем взвилась ракета: на вылет! Я осекся на полуслове и умоляюще поглядел на генерала.

– Ну, ничего не поделаешь,- сказал он, пряча записную книжку.- Давай, беги. Смотри, ребята уж в машинах. Я, может быть, дождусь тебя!- крикнул он вслед.

На бегу я обернулся и покивал: хорошо. Техник уже стоял у моего самолета, чтобы помочь мне подняться. И. Ф. Кузьмичев потом рассказывал, что Батя долго ждал возвращения нашего звена, но так и не дождался. Времени было в обрез, а ему в этот день предстояло побывать в нескольких полках.

Генерал В. И. Алексеев не случайно оговорился относительно недалеких перемен. О том, что в скором времени наши войска перейдут к решительным действиям, стало говорить многое. В наш полк и в соседние начали поступать непрерывные пополнения летного состава и техники. Правильно мы догадались и по характеру наших охранных полетов. День ото дня в прифронтовой полосе происходила сугубо засекреченная концентрация мощных резервов танков и пехоты. Но главное, что говорило о приближении долгожданного дня, это тот боевой наступательный дух, который постепенно овладевал каждым бойцом, каждым командиром.

В день 25-летия Великой Октябрьской социалистической революции в приказе Наркома обороны было сказано: «Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник!»

Особенно радовало нас, что авиационные полки получили большое количество новых самолетов-истребителей, летные данные которых позволяли нам теперь вести бой не только на виражах, но и успешно применять излюбленный немцами вертикальный маневр. К тому времени военные заводы, перебазированные на Восток, уже наладили серийный выпуск новых марок. С каждым днем самолетов становилось все больше. Чувствовалось, что теперь не немцы, а мы будем наращивать свою мощь. Скоро, очень скоро придет праздник и на нашу улицу.

Приближался намеченный Ставкой день наступления. Предстоящая операция, условно названная «Уран», отличалась своей целеустремленностью, смелостью замысла и огромным размахом. Контрнаступление мыслилось, как стратегическая операция трех фронтов – Юго-Западного, Донского и Сталинградского. Советским войскам предстояло прорвать оборону врага, разгромить его войска северо-западнее и южнее Сталинграда, а затем, наступая по сходящимся направлениям, окружить и уничтожить всю ударную немецкую группировку.

Разгром основных сил немецко-фашистских войск под Сталинградом создавал условия для развертывания общего наступления Красной Армии на всем советско-германском фронте.

Успех этой операции во многом зависел от решительных действий танкистов, поэтому основные силы авиации должны были взаимодействовать с танковыми соединениями. Для того, чтобы расчистить танковым корпусам дорогу, выделялись истребительная и бомбардировочная авиация.

Впервые за все время войны нам представлялась возможность в широких масштабах применить военно-воздушные силы для поддержки сухопутных войск.

К началу контрнаступления в составе трех фронтов имелось 25 авиадивизий с общим числом более 1300 самолетов. Предполагалось также использовать и соединения авиации дальнего действия численностью в 200-300 бомбардировщиков.

Нельзя не отметить, что в эти дни была произведена организационная перестройка. В целях создания полнокровных авиационных полков и дивизий вместо двух эскадрилий по девять самолетов новые штаты предусматривали в истребительных и штурмовых полках три эскадрильи по десять машин в каждой. Теперь звено состояло не из трех самолетов, а из двух пар. Наши летчики стали драться парами, в расчлененных боевых порядках. Это было продиктовано всем опытом предыдущих боевых действий.

Теперь мы были уже не те, совсем не те, что начинали войну.

Для прорыва вражеской обороны были созданы мощные группировки пехоты, танков и артиллерии. Одна на северном крыле, в составе трех танковых и двух кавалерийских корпусов, и другая на левом фланге в составе двух механизированных и одного кавалерийского корпусов. Обе группировки должны в течение трех дней замкнуть кольцо окружения.

Координацию действий трех фронтов Ставка возложила на начальника генерального штаба и представителя Ставки А. М. Василевского.

До начала контрнаступления остаются считанные дни. Наша разведка доносит, что немцы и не подозревают о предполагаемом ударе. С немецкой педантичностью они ведут беспорядочную бомбардировку наших переправ и железнодорожных станций.

Враг даже не подозревает, что мы способны на активные и мощные противодействия.

В эти напряженные дни, когда враг, все более ожесточаясь, продолжал беспрерывные атаки сталинградских руин и не догадывался заглянуть чуть подальше, в наш тыл, где собирались мощные силы, много дел было у политработников. Наш полковой комиссар И. Ф. Кузьмичев знакомил молодых пилотов с боевыми традициями полка, рассказывал о подвигах героев-летчиков.

– Скоро, скоро, ребята, наступит веселое время,- говорил Иван Федорович.- Скоро и мы пойдем. И как пойдем!

Надо было видеть, как загорались глаза летчиков. Кончилось наконец отступление. Враг еще был силен, он еще не потерял надежды опрокинуть наши войска в Волгу, но теперь мы были совсем не те, что прежде. За Волгой, на запад, лежали тысячи километров поруганной фашистами родной земли. Эта земля ждала избавления от неволи, она ждала освободителей.

Душевный подъем воинов был так велик, что многие авиаторы изъявили желание идти в бой коммунистами. Во всех авиационных полках, изготовленных к удару, сотни лучших летчиков, штурманов, техников были приняты в члены и кандидаты партии.

Знаменательного дня все ждали как праздника. И теперь, по истечении времени, снова и снова не перестаешь удивляться той самонадеянности, с какой гитлеровцы вели войну. Ничто не заставило их почувствовать беду. Наоборот, геббельсовская пропаганда вовсю трубила, что после Сталинграда наступит полный крах советского государства. И это не было обычным пропагандистским трюком: падения Сталинграда, считали немцы, следует ждать с минуты на минуту. Такое твердолобое убеждение в собственном превосходстве принесло горькие плоды. Немцы проглядели подготовку к колоссальному наступлению. Они и в мыслях не держали, что припертые к Волге русские войска способны на мощный контрудар.

Утром 19 ноября залп многих тысяч орудий и минометов возвестил начало сражения. Долгожданный час возмездия наступил!

Грозный, все потрясающий гул прокатился над степью – началась артиллерийская подготовка атаки. Огонь орудий и минометов уничтожал живую силу и технику на позициях вражеской обороны. Такого огневого шквала немцы еще не видели со дня вторжения. Недаром артиллерия, «бог войны», отмечает свой традиционный праздник именно 19 ноября.

К сожалению, низкая облачность и туман обрекли авиацию почти на бездействие.

Едва забрезжил рассвет и в атаку пошла пехота, с аэродромов поднялись и взяли курс на позиции врага мелкие группы бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей. Низкие серые облака висели над заснеженными полями, сверху падали хлопья снега, видимость оказалась отвратительной. Налеты с воздуха не дали должного эффекта. Правда, в этот день почти бездействовала и авиация противника.

Не улучшилась погода и на другой день, но все же летчики мелкими группами и в одиночку наносили удары по врагу. Поддерживая успешное наступление сухопутных войск, экипажи бомбили и штурмовали вражеские аэродромы. Больше всего уделялось внимания самым крупным аэродромам врага – в Тацинской и Морозовском, на каждом из которых находилось до 300 самолетов. Об эффективности наших налетов говорят сами немцы. Впоследствии один из битых гитлеровских генералов, фон Манштейн, писал: «Гитлер приказал обеспечить всем необходимым окруженную армию Паулюса, а обеспечивать было нечем, так как аэродромы Морозовский и Тацинская подверглись жесточайшему разгрому, в результате которого материальная часть и горючее были уничтожены, а личный состав наполовину перебит, другая же половина разбежалась неизвестно куда».

Вернувшись из полетов, мы стояли у своих машин и с радостным волнением прислушивались к могучим звукам все нарастающего боя.

Наши войска идут в наступление!

Немецко-фашистское командование, не ожидавшее удара подобной силы, было захвачено врасплох. Советские ударные части стремительно развивали успех.

Ежедневно на своих летных картах мы отмечали продвижение наступающих войск.

Стремительно шла по отвоеванной земле наша 5-я танковая армия. Поддержанные авиацией, танкисты двигались в район города Калача, где должны были соединиться с войсками Сталинградского фронта и завершить окружение вражеских войск.

Под мощными ударами наших войск немцы откатываются. Разведка, действующая в тылу противника, а также пленные сообщают, что штаб генерала Паулюса спешно перешел на дивизионный командный пункт. За время наступления это уже вторая «кочевка» Паулюса со своим штабом. Бегает как заяц! Это тот самый Паулюс, который еще в 1940 году, будучи постоянным заместителем начальника немецкого генерального штаба, разрабатывал предложения относительно группировки войск для войны против; Советского Союза, порядка их стратегического сосредоточения и развертывания. На основе докладной записки, Паулюса Гитлеру оперативный отдел генерального штаба составил проект директивы знаменитого плана «ОСТ». В декабре 1940 года в кабинете Паулюса был проигран штабными генералами подготовленный план Восточной операции. И вот теперь этот гитлеровский стратег под ударами советских войск мечется и не может найти себе места. Наконец наступил день, когда клещи советских войск сомкнулись. На аэродроме у нас всеобщее ликование. Летчики поздравляют друг друга, обнимаются и целуются. Настоящий праздник!

Снова в полку мы увидели Батю. Генерал прилетал как добрый вестник. Ликующие летчики чуть не закачали его. Подлетая в воздух, генерал умолял отпустить его на землю. Куда там! В конце концов пришлось вмешаться Кузьмичеву.

Переведя дух, генерал перешел к делам. Окруженная группировка, сказал он, и не подумает добровольно сложить оружие. Попав в котел, немцы будут пытаться всеми силами разорвать кольцо окружения. Генерал сообщил нам, что окруженным немецким войскам Гитлер направил специальную телеграмму. «6-я армия временно окружена русскими,- писал Гитлер.- Армия может поверить мне, что я сделаю все от меня зависящее для ее снабжения и своевременного деблокирования. Я знаю храбрую 6-ю армию и ее командующего и уверен, что она выполнит свой долг. Адольф Гитлер».

Немецкая авиация, предупредил генерал Алексеев, станет постоянно опекать окруженных. И вот тут нам предстоит показать себя.

Мы горячо заверили Батю, что «опеку» над окруженными целиком возьмем на себя. Над «котлом» и воробей не пролетит!

На следующий день мы узнали о размерах фашистской группировки.

Начальное кольцо оперативного окружения было замкнуто менее чем за сто часов, В кольцо окружения попали 22 немецко-фашистские дивизии с многочисленной техникой. Территория «котла» отлично простреливалась дальнобойной артиллерией в любом направлении.

Вооруженная передовой советской военной наукой. Красная Армия полностью развенчала пресловутую доктрину немецких генералов, перед которой долгое время преклонялись военные специалисты многих стран.

:В результате Сталинградской победы Красная Армия прочно захватила стратегическую инициативу и перешла в общее наступление на огромном фронте от Ленинграда до предгорий Кавказа.

В период разгрома окруженной группировки врага в небе Сталинграда с рассвета дотемна шли напряженные воздушные бои.

Генерал Алексеев правильно предвидел: для снабжения находившихся в «котле» войск немецкое командование сосредоточило почти всю свою транспортную авиацию, сняв для этого самолеты с воздушных линий Берлин – Париж и Берлин – Рим. На транспортные самолеты были посажены лучшие инструкторы летных школ Германии.

Все это напоминало лихорадочные действия зарвавшегося игрока.

Становится известно, что немецкие соединения в «котле» начинают перегруппировку, создавая группу прорыва окружения. Немецкое командование отдало приказ: уничтожить, сжечь или привести в негодность излишки снаряжения и военного имущества, поврежденные танки, пушки, грузовики, средства связи, запасы обмундирования, документы. Это была агония перед бесславным концом.

На Котельниковском плацдарме приказом Гитлера создана группа армий «Дон». Главнокомандующим группой назначен Эрих фон Манштейн. Ее задача – восстановить положение и деблокировать армию Паулюса,

К нам в руки попадает приказ Паулюса по армии. «Солдаты 6-й армии!

Армия окружена, но не по вашей вине. Вы всегда стойко держались даже тогда, когда враг у вас за спиной. Своей цели – вас уничтожить – он не добьется. Много еще я должен потребовать от вас: вы должны преодолеть все' трудности и лишения, в мороз и холод выстоять и биться с любыми численно превосходящими силами противника! Фюрер обещал нам помощь. Вы должны драться до тез пор, пока не победим. Поэтому держитесь. Фюрер нам поможет».

И фюрер из кожи лез, чтобы помочь своим обреченным дивизиям. Ежедневно тяжело груженные самолеты Ю-52 направляются к «котлу». Они везут боеприпасы, продовольствие. Но большая часть грузов не доходит до места назначения.

Попытка германского командования снабжать армию Паулюса по воздуху окончилась полным провалом. Советские летчики надежно блокировали «котел». Представитель Ставки по авиации – командующий ВВС Красной Армии генерал-лейтенант А. А. Новиков – издал специальную директиву по организации воздушной блокады вражеской группировки. Основное ее требование было сформулировано предельно просто: «Уничтожение транспортных самолетов противника считать основной задачей».

Немецкие транспорты упрямо лезли к «котлу», а истребители били и били их. Мы расстреливали самолеты, и они огромными факелами валились на землю. Это была месть. Это было ликование. Кончились дни отступления. Теперь наш праздник.

Летчики, штурманы, техники, воины авиационного тыла не жалели сил, чтобы вырвать у врага победу. В дни боев над окруженной группировкой немецких войск по всем фронтам прогремело имя летчика-штурмовика, славного сына казахского народа Нуркена Абдирова. Летчик Абдиров был подбит во время штурмовки вражеских позиций. Самолет Абдирова загорелся. И тогда, собрав свою волга в кулак, летчик решил повторить подвиг капитана Гастелло: он направил горящую машину прямо в скопление вражеских танков. Тяжелый взрыв разметал вражеские машины, изготовившиеся для боя.

Примеров самопожертвования, героизма можно привести множество.

За время ликвидации окруженной группировки вражеская авиация понесла огромный урон. В воздушных боях были разгромлены лучшие летные части фашистской Германии. Там она потеряла своих опытных летчиков и штурманов. После Сталинграда в военно-воздушных силах Германии стал ощущаться недостаток в летчиках. Ликвидировать его противник не смог до конца войны.

…Знакомая мне «девятка» неутомимо сновала в беспорядочном бою. Бои стали обычным явлением на подходах к границам сталинградского «котла». В морозном небе далеко-далеко протянулись три дымовых хвоста – последний путь горящих машин. Бой не ослабевал ни на минуту.

Торопясь на смену эскадрилье, в составе которой на неутомимой «девятке» дрался Володя Микоян, мы с ходу врезались в беспорядочный строй «мессершмиттов» и «лавочкиных».

На моих глазах «девятка» с ястребиного захода атаковала вражескую машину, и еще один дымный след потянулся к земле. В этом хаосе беспрерывных пушечных и пулеметных очередей трудно было решить, правильно ли выбран тот или иной маневр. Не мудрено было получить шальную очередь или попасть под огонь своего же товарища. Я заметил, что, выходя из атаки, «девятка» как будто потеряла маневренность. Поврежден мотор? Или ранен летчик? Во всяком случае, с этого момента я старался быть поближе, чтобы в нужный момент прикрыть пострадавшего товарища.

На поврежденном самолете Володя устремился в новую атаку, пристроившись за вражеской машиной. Но я заметил, что следом за ним увязался «мессершмитт».

«Девятка» выписывала сложнейшие фигуры, ни на шаг не отставая от намеченной жертвы. Немец свечой вверх – «девятка» за ним, немец в вираж – «девятка» как привязанная. Но следом за самолетом Володи Микояна все это сплетение фигур выписывал и пристроившийся к нему «мессершмитт», а уж за ним и я. Такой каруселью мы и носились в стылом зимнем небе над Волгой. Оглушительно ревели моторы, но огня никто не открывал. Каждый из летчиков старался «увидеть в прицеле заклепки вражеской машины».

Но вот длинной очередью Володе удалось поджечь «мессершмитт». Вражеский самолет задымил и потянулся к земле. Ничего не подозревая о погоне, «девятка» легла в неглубокий вираж, открыто подставляя себя под огонь.

Видя все это, я понял, что медлить нельзя ни секунды. И мне удалось опередить Володиного преследователя. Пушечная очередь почти в упор разворотила вражескую машину. На землю полетели обломки.

Не убавляя газа, я вышел из атаки и взмыл вверх, набирая высоту. Убедился, что на хвосте у меня никого нет. Можно было атаковать снова. Но враг уже уходил и бой затихал. Я стал всматриваться вниз, пытаясь разглядеть самолет Володи Микояна. Его не было. Хотя, вот он! «Девятка», словно обессилев, плелась устало и безучастно. Я догнал ее лишь сейчас, рассматривая вблизи, увидел, насколько пострадала она в бою: фюзеляж был изрешечен, крыло еле держалось.

В кабине за стеклом фонаря я рассмотрел Володю. Он повернул в мою сторону лицо, улыбнулся слабенькой улыбкой усталого человека и опустил голову на штурвал. «Девятка» тотчас же начала зарываться. «Ранен?…» Но нет, машина снова выровнялась, и я увидел, что Володя делает отчаянные усилия, чтобы не свалиться в штопор. «Хоть бы дотянул до аэродрома!…»

Однако я тут же заметил, что «девятка» плетется совсем в обратную сторону – на запад. Куда он? Я поправил наушники.

– Володя… Володя… Разворачивайся. Разворачивайся, слышишь?

Но в наушниках было тихо. «Девятка» клевала все чаще.

– Володя, ты не туда летишь! Слышишь? Володя, поворачивай домой.

Все напрасно. Изрешеченный самолет упрямо тянул на запад.

Я надеялся, что с остатками сил Володя все же сумеет добраться до своего аэродрома. А нам надо поворачивать, уходить в обратную сторону. Беспокоило и другое – в любую минуту могли показаться «мессершмитты». В нашем положении отбиться от этих стервятников было бы трудно. Но впереди, там, куда мы летели, пока чисто. Надо пользоваться затишьем, разворачиваться и идти домой.

Как сильно ранен Володя? Почему не откликается? Становилось ясно, что летчик начинает терять сознание.

Я хотел было пресечь курс «девятки», чтобы показать, куда надо лететь, но тут, видимо, силы совсем оставили раненого летчика, и машина перевернулась, а еще через мгновение загорелась.

Зная по опыту, что теперь положение поправить немыслимо, я все же сделал несколько кругов, но купола парашюта так и не увидел. «Девятка» ударилась о землю. Еще одна безымянная могила отважного человека. Сколько их было в наших бескрайних степях…

После воины мне довелось встретиться и разговаривать с Анастасом Ивановичем Микояном. Потерю сына Анастас Иванович перенес мужественно. В то тяжелое для Родины время в боях под Сталинградом многие семьи понесли невозвратимые утраты, Так, в кровопролитных боях под Сталинградом был смертельно ранен командир пулеметной роты курсантского учебного батальона Рубен Ибаррури, сын секретаря ЦК Коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури. С большим трудом раненого переправили через Волгу и доставили в госпиталь. Врачи сделали все возможное, но спасти жизнь ему не удалось. Рубена похоронили в поселке Средняя Ахтуба. Смертью героя погиб в боях под Сталинградом Тимур Фрунзе, сын легендарного М. В. Фрунзе, и многие-многие другие. Имена их свято чтут однополчане, товарищи по фронту, весь наш народ.

Система воздушной блокады оказалась весьма эффективной. Враг потерял на аэродромах и в воздухе более тысячи самолетов. Почти семьдесят процентов из них транспортные. Несмотря на все потуги Геринга, генерала Рихтгофена организовать снабжение по воздуху немцам фактически не удалось.

Не получая необходимых подкреплений, окруженная группировка противника с каждым днем теряла свою боеспособность.

За подписью Вальтера Ульбрихта – депутата рейхстага, Эриха Вайнерта – писателя Берлина, Вилли Бреде-ля – писателя Гамбурга среди немецко-фашистских войск, запертых в «котле», распространяется листовка с призывом прекратить бессмысленное кровопролитие и капитулировать. Это самое разумное, что остается сделать окруженным. Положение в «котле» с каждым днем резко ухудшается. Нет продовольствия, начался голод. Немцы получают в Сталинграде по 50 граммов хлеба в день. Своим союзникам они не дают и этого.

Наши разведчики сообщают, а пленные немецкие солдаты подтверждают, что в окруженных войсках введено чрезвычайное военно-полевое законодательство. За маломальский проступок – недовольство командованием, высказывание критических мыслей, протест против сокращения хлебного пайка или за необеспечение медикаментами – предусматривается самое тяжелое наказание. Только за последние дни вынесено около 400 смертных приговоров солдатам и даже офицерам, которые немедленно приведены в исполнение. Такими чудовищными мерами гитлеровское командование хочет заставить своих солдат продолжать сопротивление.

Новое сообщение из «котла»- Паулюс со своим штабом перебрался в подвал больницы. Пленный немецкий генерал показал на допросе: «Паулюс окончательно надломлен. Он сдался бы немедленно, но получил от Гитлера радиограмму – не омрачать десятилетие фашистского строя в Германии, которое будет отмечаться 30 января 1943 года. Паулюс с нетерпением ждет этой даты».

Однако несмотря на приближающийся юбилей фашизма, немцы сдаются в плен целыми подразделениями. Затравленный Паулюс перебирается из подвала больницы в универмаг на площади Павших борцов. На пленных жалко смотреть. Грязные, вшивые, одетые в рванье, измученные морозами, они еле волокут ноги и, как заведенные, бормочут заученные слова: «Гитлер капут!» Жалкий финал самоуверенных вояк. Не получился юбилей у Гитлера! Как раз 30 января вечером советские войска обложили универмаг, в подвале которого засел Паулюс со своим штабом. Немцам ничего не оставалось делать, как выкинуть белый флаг.

Чтобы не омрачать своего праздника, фашистское paдио Берлина объявило: «Генерал-фельдмаршал Паулюс, находясь в Сталинграде, носил с собой два револьвера и яд. Попал ли он в советские руки, будучи в бессознательном состоянии (поскольку он несколько дней назад был тяжело ранен) или мертвым – еще неизвестно».

Так заврались фашистские заправилы в Берлине, не сумев выручить своего генерала.

А генерал Паулюс в это время живой и невредимый, только очень исхудавший, под надежной охраной переправлялся в штаб Донского фронта.

Закончилась кровопролитная битва на Волге. 200 дней и ночей безуспешно штурмовали отборные части гитлеровцев Сталинград. Здесь, в глубине России, нашли они свой бесславный конец.

По утверждению пленных генералов, только в период с 24 января по 2 февраля, т. е. почти за неделю, было убито и умерло более 100 тысяч немецких солдат и офицеров.

Поражение на Волге заставило Берлин объявить по всей Германии траур. Так на белый флаг Паулюса Германия ответила черными флагами траура.

После Сталинграда наш полк перевели в один из приволжских городов. Там предстояло нам получить новые машины ЯК-1, пополнение в летном составе, а заодно и отдохнуть.

Признаться, мы совсем отвыкли от мирной обстановки. Более полутора лет шла война, более полутора лет мы только и знали, что вылеты, штурмовки, воздушные бои. И вот тыловой город, уличное движение, машины, поток людей, гремя, несется трамвай, а на подножке, размахивая портфелем, пристроился мальчишка. Несколько девчушек чинно переходят оживленную улицу. Старик в шапке пирожком засмотрелся на световую рекламу нового кинофильма. Милиционер на перекрестке четко регулирует уличное движение. Хорошо!

Зима выдалась снежная. Улицы очищались от снега только в центре, чуть подальше снег лежал нетронутым слоем, лишь к калиткам вели протоптанные тропинки. Оч