Особенности «демократической» критики и ее основные представители (Е.А. Соловьев-Андреевич, И.И. Иванов)

Обострение идеологической борьбы в конце XIX — начале XX века, обусловленное, с одной стороны, ростом революционного движения рабочего класса и, с другой стороны, началом упадка и загнивания буржуазного мира, нашло яркое отражение в литературе и в особенности в литературной критике. В этот период формируется революционная марксистская критика, сыгравшая большую роль в развитии революционной литературы.

Оружие критики широко использует и буржуазная печать. Буржуазные журналы конца XIX — начала XX века изобилуют критическими статьями и рецензиями, в роли критиков выступают и писатели, и историки литературы, без критического фельетона не обходятся не только «солидные» газеты, но и откровенно бульварные листки, растущая популярность которых свидетельствует о быстрой перестройке русской печати на капиталистических основах. Однако, при таком явном количественном росте и широком распространении, идейный и эстетический уровень буржуазной критики резко снижается, наглядно иллюстрируя все возрастающую политическую реакционность русской буржуазии, все усиливающийся упадок ее культуры. На фоне этого философского и эстетического вырождения особенно наглядно вырисовывается огромное значение марксистской критики, рост которой был неразывно связан с борьбой и победами рабочего класса.

Так, Е. А. Соловьев-Андреевич (1866—1905), воспитанный в традициях народнической критики, развивавший их в своих ранних биографических очерках о русских писателях-классиках, в конце 90-х годов становится постоянным сотрудником журнала легального марксизма «Жизнь».

Соловьев пытается преодолеть народнический субъективизм, отбросить теорию «критически мыслящей личности», на основе которой возникали историко-литературные концепции народнической критики. Прошлое русской литературы он рассматривает в своих основных трудах — «Очерки из истории русской литературы XIX века» (1902) и «Опыт философии русской литературы» (1905).

В работах Соловьева содержатся отдельные правильные оценки. Так, он вскрывает социальную подпочву русского славянофильства («классовое самосознание барства»), указывает на крестьянские волнения 30—40-х годов как на основную причину усиленного внимания к «мужику» в литературе периода подготовки крестьянской реформы, связывает литературное движение 60-х годов с изменениями в социальной структуре русского общества. Необходимо отметить также правильное понимание Соловьевым мещанско-буржуазной сущности декадентства 90-х годов.

Критик сумел почувствовать значение творчества Горького как подлинно революционного и художественно новаторского явления современной литературы. В противовес декадентской и меньшевистской критике Соловьев дает свою характеристику Горького: «В Горьком... пролетариат впервые заявил о себе, о своем праве на жизнь и счастье, а не только на жалость со стороны привилегированных... в этом огромное значение Горького, делающее его появление гранью двух исторических эпох».

В ряде случаев Соловьев выступает против свойственного академической буржуазной науке «наивного биографизма» и «культа царьков литературного мира». Но в основном в своей методологии он остался буржуазным социологом-эклектиком. В его работах отдельные материалистические положения и верные наблюдения эклектически сочетаются с многочисленными пережитками народнических воззрений. Народническими являются данное им определение «господствующей идеи» нашей литературы как идеи борьбы во имя освобождения личности и характеристика классической русской литературы как проникнутой «общинно-земледельческим миросозерцанием» и т. д. В духе народнической публицистической критики, следуя за работами Скабичевского и Михайловского, Соловьев-Андреевич совершенно обходит вопросы художественной формы.

Противоречивость и непоследовательность воззрений Соловьева проявляется и в том, что, полемизируя с буржуазным литературоведением, он в то же время оказывается на поводу у компаративистов. Вслед за ними критик подменяет борьбу общественных течений филиацией идей, вслед за ними повторяет порочную мысль об «огромности и постоянстве» западного влияния в нашей литературе.

Выступления Соловьева против наиболее слабых и отживших положений народнической критики и наивно-биографического метода буржуазной науки имели известное положительное значение и в свое время обеспечили успех его крупнейших работ. Однако он не сумел порвать с народническими взглядами и в своем понимании историко-литературного процесса не поднялся выше буржуазного социологизма.

Иванов Иван Иванович

обратил на себя внимание театральными рецензиями в "Русских Ведомостях" и "Артисте"; позднее он был плодовитейшим сотрудником "Русской Мысли", "Северного Вестника" и в особенности "Мира Божьего" 1890-х гг. Часть его журнальных статей вышла отдельными книгами: "Иван Сергеевич Тургенев" (СПб., 1896); "Писемский" (СПб., 1897); "Учитель взрослых и друг детей" (Бичер-Стоу, 2 изд., М., 1902); "Люди и факты западной культуры" (1898); "История русской критики" (СПб., 1898 и 1900); "Национальная героиня Франции" (Жанна д'Арк, Москва, 1898, брошюра); "Белинский" (М., 1898, брошюра), " "Пушкин" (М., 1899, брошюра); "Рыцарь слова и жизни" (Сервантес, М., 1901). Для биографической библиотеки Павленкова И. написал биографии Шекспира (1896) и Островского (1899). Своими многочисленными трудами, блестящим изложением, образованностью и стремлением к широким обобщениям И. занял видное место среди современных русских историков литературы. Лучше всего ему удаются работы небольшие. Крупные его труды, печатавшиеся, по мере изготовления, в журналах, очень растянуты, в особенности "История русской критики", где из-за постоянных отступлений центральная задача часто отодвигается на второй план. По манере обработки материала, И. принадлежит к историкам литературы брандесовского типа, более заботящимся о красоте изложения и стройности обобщений, чем о точности исследования. Кроме своей диссертации, он не является самостоятельным исследователем и группирует материал уже разработанный. По литературным взглядам своим И. — эклектик, одинаково благосклонный и к эстетическим традициям 40-х гг., и к методу критики общественно-публицистической; только крайности писаревщины встречают с его стороны суровый отпор.