ОДИННАДЦАТЬ 6 page

Сунув в карман фотоаппарат, Квиллер вышел из машины и направился к старушке, приветливо махая ей рукой. Она смотрела на него, никак не реагируя.

– Простите, мадам, – обратился он к ней самым любезным тоном, на какой был способен. – Это дорога к Картофельной Лощине?

Прежде чем ответить, она качнулась несколько раз в качалке.

– Сдаётся мне, ты и сам знаешь, – ответила она, нахмурившись. – Я видела, как ты проезжал вчера. Дорога ведёт только туда.

– Извините, я здесь человек новый, а горные дороги кого угодно запутают. – Он рискнул осторожно приблизиться к ней. – У вас красивые кошки. Как их зовут?

– Это – Черныш. Это – Пятныш. А того – Тигр. – Она перечислила имена деловым тоном, как агенту по переписи населения.

– Я люблю кошек. У меня их две. Вы не будете возражать, если я их сфотографирую? – Он вытащил из кармана фотоаппарат.

Она молча качалась в кресле. Наконец решила:

– Если и мне будет одна фотография.

– Вы получите её, как только я проявлю пленку. – Он поспешно щёлкнул несколько раз. – Прекрасно. Благодарю вас… У вас приятный дом. Вы давно живёте на Малой Бульбе?

– Я родилась здесь. Ко мне тут всё время приезжают и уговаривают продать дом. Ты тоже? Я не собираюсь ничего продавать.

– Нет, я просто провожу здесь отпуск, наслаждаюсь прекрасным горным воздухом. Меня зовут Джим Квиллер. А вас как? – Он говорил с таким неподдельным интересом и таким ласковым голосом, что сразу располагал собеседника к себе.

– Все зовут меня бабушка Ламптон, у меня уже четыре правнука.

– Ламптон? Кажется, здесь в Картофельных горах довольно много Ламптонов, – заметил Квиллер.

– И должно быть! – ответила старушка, энергично раскачиваясь. – Ламптоны здесь уже больше ста лет – рожали детей, выкармливали цыплят, продавали яйца, рубили лес, делали виски из зерна…

Во двор въехала машина, шофер посигналил, и старуха, быстро встав и откинув кошек, решительно зашагала к машине, даже не попрощавшись. Теперь Квиллер понял – или думал, что понял, – почему на крыльце держали ружье: оно предназначалось для отпугивания спекулянтов землей, если они становились слишком настырными, и, скорее всего, бабушка Ламптон умела с ним обращаться.

Несмотря на грязь после дождя, мастерские и магазинчики в Картофельной Лощине работали. Кризалис Бичем встретилась ему на деревянных мостках у ткацкой мастерской. Хотя то, что на ней было надето, казалось ручной работы, выглядело оно скучно, впрочем, как и прежнее платье; однако отношение к нему стало помягче.

– Я не ожидала, что вы приедете по такой дороге, – сказала она.

– Но стоило поехать, – ответил он, – хотя бы для того, чтобы увидеть водопады и водопадики и радугу над каждым из них. Что это за цветы, которыми покрыты все горы?

– Горная лавровишня, – ответила она.

Они вошли в магазинчик, окунувшись в обволакивающую мягкость тканей, развешанных по стенам от пола до потолка.

– По‑моему, это здание было когда‑то школой, – заметил он.

– Да. И много лет. Ещё моя прабабушка училась здесь в младших классах. Всего лишь двадцать лет назад бульбики учились в школе, в которой восемь классов занимались в одной комнате – с одним учителем, а иногда и с одним учебником… Вот ваши накидки. Я принесла шесть, чтобы вы могли выбрать цвет. Что вы собираетесь делать с ними, мистер…

– Квиллер. Подарю своим приятельницам. Может, вы поможете мне выбрать цвет? У одной женщины золотистые светлые волосы, у другой – рыжеватые, у третьей – начинают седеть, а у четвёртой цвет волос меняется каждый месяц.

– Вы не женаты? – спросила она прямо, но без какого‑либо признака личного интереса.

– Уже нет… и ни за что снова! У вас вчера вечером отключался свет?

– У всех отключался. Мы все равны, когда авария на линии. И бульбики, и все остальные.

– Что‑то я не вижу вашей мамы сегодня…

– По воскресеньям она не работает.

С помощью Кризалис Квиллер выбрал фиолетовую накидку для Лори, зелёную для Фран, ярко‑синюю для Милдред и тёмно‑серую для Хикси. Пока он подписывал чек, Кризалис упаковывала накидки в коробку из‑под ниток.

– У меня никогда не было так много денег сразу, – сказала она.

Получив покупку, Квиллер замялся, не зная, начинать ли болезненный разговор. Потом решился:

– Вы не рассказали мне, что ваш брат обвиняется в убийстве Дж. Дж. Хокинфилда.

– Вы его знали? – спросила она отрывисто.

– Нет, но я снимаю его бывший дом.

– «Тип‑Топ»? – Она задохнулась от отвращения. – Именно там всё и произошло – ровно год назад. Случай этот называют убийством в День отца. Вы ведь знаете, как газетчики могут всё это подать!..

– А почему обвинили именно вашего брата?

– Это длинная история, – сказала она, тяжело вздохнув.

– Я бы хотел услышать её, если вы не против.

– Тогда вам лучше сесть, – сказала она, подтолкнув к нему деревянный ящик, сама же устраиваясь на сиденье ткацкого станка.

С правильными чертами лица, с горящими глазами, худощавая и сильная, как все, кто живёт в горах, с тонкими и ловкими руками ткачихи, она была не лишена привлекательности; ей не хватало немного косметики, чтобы выглядеть по‑настоящему красивой.

– Форест поступил в колледж, где изучал естественные науки, – бодро начала Кризалис, словно долго репетировала свой рассказ. – Когда он вернулся домой, его очень интересовали проблемы окружающей среды, и он ненавидел людей, которые разрушали наши горы. А главным разрушителем был Хокинфилд. Посмотрите, что он сделал с Большой Бульбой! И все его проекты таковы – о природе он не думал.

– Что именно планировал Хокинфилд? – спросил Квиллер с интересом. В силу своей профессии он умел и любил слушать.

– Построив коттеджи на вершине, он продал их вместе с участками земли и заработал кучу денег, затем организовал синдикат, для того чтобы продвигать планы строительства мотелей, парка передвижных домиков и даже лыжной базы! Уже началась вырубка леса, чтобы проложить лыжные трассы. Не правда ли, как нелепо то, что его именем собираются назвать самую живописную дорогу!

– И что же предпринимал ваш брат в этой ситуации?

– Возможно, он был немного вспыльчив, но он верил в активные действия. Да и не только он, многие хотели остановить осквернение природы, но Хокинфилд обладал большой властью в долине. Вы понимаете, что, владея газетой и радиостанцией и имея деньги и политическое влияние, он мог припереть к стенке кого угодно. Вышло так, что только Форест осмелился открыто высказать своё мнение.

– Ему было где высказаться?

– Ну едва ли, при таких обстоятельствах, Всё, что он мог сделать, – это проводить собрания и митинги на улицах. Ему приходилось раздавать листовки прохожим, чтобы привлечь внимание людей. Сначала никто не брался печатать их, но один наш друг работал в типографии «Вестника» и вызвался напечатать несколько листовок во время обеденных перерывов. К несчастью, его поймали на этом и уволили. Мы ужасно переживали за него, но он не считает, что это из‑за нас.

– Какие отклики вы получали на свои воззвания? – поинтересовался Квиллер.

– Первый раз всё прошло в общем довольно хорошо, в толпе находился репортер от «Вестника», и мы надеялись, что о нас напишут – хорошо или плохо, не имело значения. Но мы ошиблись! В газете не появилось ни строчки, зато он сфотографировал всех, кто присутствовал на митинге. Ну не грязно ли это? Точно тайная полиция! Об этом узнали, и на следующий митинг пришли только храбрецы, которым нечего было терять. Проблема охраны окружающей среды фактически разделила людей в нашем округе на порядочных и не порядочных.

– Каким образом?

– Ну, совет по образованию не разрешил нам использовать школьные помещения или игровые площадки, городской совет не разрешил собираться в общественных местах, а один из пасторов поставил себя под удар, разрешив нам использовать церковный подвал. Я никогда не забуду его – преподобного Перри Ламптона.

– Это не у него ли здание в современном стиле по дороге в гольф‑клуб?

– Нет, у него самая старая церковь в городе, вроде как историческое здание.

– И как реагировал на это Хокинфилд?

– Он написал статью о «вмешательстве Церкви в мирские дела, об оппозиции экономическому процветанию общества, которой она служит». Именно так и было написано! Но это ещё не всё. Городские власти сразу же заявили о нарушении каких‑то правил, касающихся здания старой церкви. Хокинфилд был настоящим негодяем.

– Если ваш брат невиновен, то, может, вы знаете или подозреваете, кто убийца? – спросил Квиллер.

Кризалис покачала головой:

– Это может быть кто угодно. Хокинфилда многие тайно ненавидели, даже те, кто, спасая свою шкуру, выступал с ним заодно.

– Свидетелей преступления не было?

– Не нашлось никого, кто сказал бы, что видел, как это случилось. Полиция заявила, что сначала произошла драка, а потом Хокинфилда столкнули с обрыва. Все улики, предъявленные суду, были косвенными, а свидетель дал ложные показания под присягой.

– Мне хотелось бы узнать об этом побольше. Не могли бы вы поужинать со мной как‑нибудь вечером? – сказал Квиллер. Он любил ужинать с женщинами. При этом красота и очарование не играли важной роли, если женщина заинтересовала его, и он знал, что дамы с удовольствием принимают его приглашения. Однако Кризалис колебалась, избегая его взгляда.

– Может быть, завтра? – настаивал он. – Я заеду за вами сюда к закрытию.

– Мы не работаем по понедельникам.

– Тогда я заеду за вами домой.

– Вы не сможете найти дом, – сказала она.

– Однажды я его уже нашёл, – возразил он.

– Да, но тогда вы не искали его, и, когда вы туда попали, вы не знали, где находитесь. Лучше встретимся у вас, в вашем «Тип‑Топе».

Перед тем как отправиться домой со своими четырьмя накидками, Квиллер заехал пообедать в долину, успев до начала столпотворения в связи с Днём отца. Поставив машину, он взглянул на горы. Малая Бульба, заселённая, утопала в пышной зелени, в то время как Большая была испещрена строительными площадками и поместьями с залысинами вырубленного леса; Дорога к Соколиному Гнезду ломаной линией прорезала её некогда живописные склоны. Он почувствовал, что втягивается в спор, чего бы предпочёл избежать: ведь он приехал в горы, чтобы подумать о своём будущем, принять решения, касающиеся только его самого.

В кафе «Пять углов» специально по поводу Дня отца на обед подавали индейку с гарниром из маиса, клюквенным соусом и репой. «Без репы», – сказал он, делая заказ, но блюдо подали с подозрительной горкой чего‑то серого рядом с большим количеством картофельного пюре. Он находился в Стране репы, и избежать её, равно как и картошки, было невозможно. Пока он с жадностью ел, почти не замечая вкуса, мысли его были заняты историей, которую рассказала Кризалис. Он вспомнил первую реакцию Коко на кресло в стиле королевы Анны и на стеклянную дверь – молчаливых свидетелей преступления. Как бы реагировал Коко на ограждение веранды, не почини её плотник? Веранда нависала над обрывом высотой в сто футов, и лишь несколько валунов выступали из неровного склона этого обрыва. Квиллер представил финальную сцену: стул, выброшенный через стеклянную дверь, яростная борьба на веранде – Хокинфилд с грохотом падает на ограждение и летит вниз.

Вернувшись домой, он провёл эксперимент: надел на Коко шлейку и вышел с ним на веранду. Ничего необычного: кот беспорядочно рвался в разные стороны, балансировал на перилах, исследовал невидимые пятна на окрашенных половицах. Но когда они дошли до дальнего конца дома, он осторожно подошёл к отремонтированным перилам и замер с вытянутым хвостом, выгнув при этом спину и прижав уши. Квиллер подумал: «Коко знает – здесь что‑то произошло, и даже что именно произошло!»

– Кто это сделал, Коко? – спросил Квиллер. – Бульбик или житель Спадзборо?

Но кот только важно ходил кругами, бросая неприязненные взгляды на край веранды.

Эксперимент прервал телефонный звонок; взяв трубку, Квиллер услышал нежный женский голос:

– Добрый день, мистер Квиллер. Говорит Ванда Дадли Уикс, фельетонист «Вестника». Мистер Кармайкл дал мне ваш номер телефона. Надеюсь, я не прерываю вашу воскресную сиесту.

– Нет, что вы, – ответил Квиллер ровным голосом, решив быть вежливым, но не поощряющим.

– Мистер Квиллер, я была бы счастлива написать заметку о вас и ваших успехах, которые, как сказал мне мистер Кармайкл, просто удивительны, и хочу спросить вас, не могу ли я приехать на вашу великолепную гору сегодня днем для импровизированного интервью.

– Боюсь, это невозможно, – ответил Квиллер. ‑Я одеваюсь и ухожу в гости.

– Да, понимаю! Вы становитесь необычайно популярным! Известный журналист! И именно поэтому мне так хочется написать о вас, успев это сделать до того, как все лучшие люди завалят вас приглашениями к себе. Обещаю, – добавила она с кокетливым смешком, ‑что правильно напишу вашу фамилию.

– Честно говоря, я не собираюсь вести здесь светскую жизнь. Мне необходимо поработать в спокойном уединении, и боюсь, что любое упоминание, особенно в вашем разделе, только помешает мне.

– Не беспокойтесь, мистер Квиллер, в своём очерке я упомяну об этом и даже создам вокруг вас завесу тайны. Может, мы увидимся с вами завтра?

Будучи газетчиком, Квиллер знал, как реагирует журналист, когда интересующий его человек отказывается от интервью; он, например, расценивал это как личное оскорбление. Тем не менее он не желал становиться одной из картофелин, с которых Ванда Дадли Уикс снимает кожуру. Он сказал:

– Я всё ещё устраиваюсь, миссис Уикс, и завтра у меня встреча в городе. Если вас устроит, мы можем встретиться с вами где‑нибудь за чашечкой кофе и поговорить несколько минут. Только скажите где.

– О, приезжайте ко мне на чашку чая! – пригласила она. – Я живу на Центральной улице, в маленьком викторианском пряничном коттедже. Скажите, в какое время вам удобно.

– Что если в десять тридцать? У меня встреча в одиннадцать пятнадцать, я смогу уделить вам полчаса.

– Великолепно! Я даже не мечтала о таком! – воскликнула Ванда. – Можно я приглашу фотографа из газеты?

– Пожалуйста, никаких фотографов, – заявил Квиллер.

– Вы такой красивый мужчина! Я видела вас во время обеда в клубе и восхищена вашими усами! Это так романтично!..

– Никаких фотографий, – твёрдо сказал Квиллер.

Почему незнакомые люди чувствуют себя вправе говорить с ним о его усах? Он никогда не говорил: «Мне нравится ваш маленький носик», «У вас необыкновенно большие уши», «Какие необычные ключицы». Но его усы рассматривались как общественное достояние и обсуждались всеми без его на то разрешения.

Закончив разговор, он обнаружил, что Коко сидит на шкафчике лорда Фитцуоллоу, наклонив голову в ожидании краткого отчета.

– Это была Ванда Дарли Уикс, – сказал он ему, отстегивая ремешок.

– Йау, – ответил Коко, который никогда не тратил слов даром.

– А у вас сегодня ранний ужин, потому что я собираюсь на коктейль. Может быть, принесу вам немного икры.

В шестом часу Квиллер спускался по Дороге к Соколиному Гнезду, мимо дома Уилбанка, к поместью «Семь уровней». У главного дома стояло полдюжины машин, и Долли Лесмор, в старомодных очках, приветствовала гостей у дверей; по мнению Квиллера, на ней было нечто слишком короткое, слишком узкое и слишком красное.

– Мы хотели провести вечеринку у пруда, – сказала она, встречая его, – но после вчерашнего дождя везде ужасно сыро. Пройдёмте в дом, Джим, и познакомьтесь с вашими соседями. Можно я буду называть вас Джимом? Пожалуйста, зовите меня Долли.

– Друзья называют меня Квиллом, – сказал он.

– О, мне нравится! Что будете пить?

– А что пьете вы?

– Моя погибель – бренди с содовой.

– Мне то же самое со льдом – без бренди.

– Квилл, помните Роберта, человека, помешанного на гольфе? – спросила Долли, подводя его к своему мужу.

– Привет, – сказал Роберт, сопровождая слова рукопожатием, которое было более мужественным, нежели сердечным.

– Вы удобно устроились в «Тип‑Топе»? – спросила Долли.

– Постепенно устраиваюсь. Завтра приедет Сабрина Пил, привезет кое‑какие безделушки, чтобы оживить обстановку. Ничего, если плотник построит бельведер в лесу?

– Конечно? Всё, что хотите… если вы платите за это и не увозите с собой при отъезде, – добавила она с гортанным смешком. Она подвела Квиллера к группе гостей: – Это ваши ближайшие соседи, Дэл и Ардис Уилбанк. Шериф Уилбанк, вы уже знакомы… А это доктор Джон и доктор Инесса Уикис, ветеринары… У Квилла две кошки, – объяснила она чете Уикис. – У Джона и Инессы совершенно очаровательный дом над водопадом. Он называется «Тайный водопад». Возможно, вы видели табличку.

– Нам казалось, это хорошая идея – жить у водопада, – сказала Инесса с огорчением, – но честно говоря, он шумит, словно неисправный водопровод. Бывают ночи, когда мы отдали бы всё, что угодно, только бы его выключить, особенно после таких дождей, как нынешней весной.

– Уровень воды опасно высокий, – включился в разговор её муж, серьёзный человек в очках, которые делали его похожим на сову. – У нас очень неустойчивое состояние склона, поэтому постоянно думаешь об оползнях. И я никогда прежде не слышал, что земля может быть так пропитана влагой.

Хозяйка представила ещё несколько пар, живущих на Дороге к Соколиному Гнезду, и беседа потекла по обычной схеме: «Когда вы приехали?.. Надолго?.. Как вам нравится наша гора?.. Вы играете в гольф?»

Квиллер радовался, что никто не заговорил о его усах, хотя женщины и смотрели на него оценивающим взглядом, который он научился узнавать. Среди гостей были ещё двое с усами, но их усы не шли ни в какое сравнение с его – ни по пышности, ни по конфигурации.

Его устраивало и то обстоятельство, что это был коктейль а‑ля фуршет. Ему нравилось то присоединяться к болтающим группам, то отходить в сторону, чтобы поговорить с кем‑нибудь из гостей. Он был любопытен от природы, а задавать вопросы стало его профессией. Увидев, что Дэл Уилбанк стоит один, задумчиво глядя на пруд, Квиллер подошел к нему со словами:

– Я любовался вашим домом, шериф. Очень оригинальный проект.

– Мы любим его, – угрюмо сказал Уилбанк, – но не все разделяют наше мнение. Если долго смотреть на те диагональные доски, то начинает клонить в одну сторону. Наши владения занимают три и две десятых акра. Ардис хотела видеть закаты, поэтому пришлось вырубить около пятидесяти деревьев. К сожалению, не очень хорошо принимаются телепрограммы.

– Думаю, вы знали Хокинфилда, – сказал Квиллер.

– Все знали Дж. Дж.

– Какой несчастливый конец у того, кто, насколько я понимаю, сделал выдающуюся карьеру.

– Но не такой уж неожиданный, – ответил шериф. – Мы понимали – что‑то обязательно произойдёт. Дж. Дж. был независимым парнем и не стеснялся в выражениях. Он ходил по лезвию ножа.

– Говорят, он упал со скалы, это так? – решился спросить Квиллер.

Уилбанк мрачно кивнул.

– И с очень высокой. Но сначала вышла крупная ссора, – сказал он.

– В какое время дня это случилось?

– Около двух часов. Мы с Ардис были дома, ждали звонка от сына из Колорадо.

– Есть свидетели?

– Нет. Дж. Дж. был дома один. Его дочь приехала на День отца и поехала на Пять Углов за продуктами. Когда она вернулась, то увидела разбитое стекло и сломанные перила на заднем крыльце. Она кричала, звала отца, но он не отзывался. Потом она услышала, как их доберман скулит на дне обрыва. Она прибежала к нам в истерике. Это случилось ровно год назад. Я сейчас думал именно об этом.

– Подозревали многих?

– Нужен только один, если такой есть. Мы нашли его по следу машины. Когда дочь Дж. Дж. ехала вниз за продуктами, она видела старый армейский автомобиль, который шёл вверх. Когда она вернулась, автомобиль уже уехал. Хорошо, что она оказалась такой наблюдательной! Следы привели нас прямо к Бичему. Он всегда был смутьяном.

– У него были судимости до этого?

– Нет, но он угрожал Дж. Дж. Его арестовали, обвинив в убийстве, потом состоялся суд, и его признали виновным – простейшее дело. Эти бульбики, вы знаете… у некоторых из них есть склонность к убийству. Вы слышали о Хатфилдзе и Мак‑Койзе? Они, правда, не с наших гор, но у нас здесь такие же. Вспыльчивые… затаившие злобу… всегда готовые схватиться за ружье.

– Странно. Я был в Картофельной Лощине пару раз, и у меня сложилось совершенно другое впечатление. Я встретил приветливых людей, с головой ушедших в своё ремесло, – сказал Квиллер.

– Конечно! Но не смотрите на них косо, иначе вам могут снести голову.

ВОСЕМЬ

Квиллер потягивал содовую, пробовал закуски и слушал гостей, собравшихся у Лесморов. Обсуждали проблемы, неизбежно возникающие у всех, кто живёт в горах: недостаточную защиту от пожаров, высокую стоимость покрытия кольцевой дороги, плохой приём телесигнала, угрозу оползней, возможность освещения Дороги к Соколиному Гнезду и доставки почты.

Решив, что пора уходить, он попросил хозяйку дать немного печёночного паштета для сиамцев – икры не было – и отправился к себе в «Тип‑Топ». Дорогой он обнаружил, что подъём к Соколиному Гнезду намного круче, чем спуск от него, а икры ног, привыкшие к равнинам Мускаунти, и так уже болели после субботней прогулки в лесу. Медленно поднимаясь в гору, он вдруг поймал себя на том, что постоянно приглаживает усы: они обладали своеобразной чувствительностью – например, над верхней губой покалывало всякий раз, когда он сталкивался с ложью, обманом или нечестностью. И сейчас усы посылали ему эти сигналы. Коко, с его подергивающимися усами и любопытным носом, обладал той же способностью. В какой‑то степени они были братья по духу.

Оставшуюся часть вечера Квиллер провёл за чтением «Волшебной горы» и в мечтах о массаже. Почитав сиамцам вслух, он рано лег спать, так как устал за день и не сомкнул глаз предыдущей ночью. Несмотря на раздражающие кружева на простынях, он крепко проспал до половины восьмого утра, когда шум мотора со сломанным глушителем дал ему понять, что Дьюи Бичем приехал строить бельведер.

Поспешно натянув штаны и куртку, Квиллер спустился на стоянку поздороваться с плотником.

– Лучше построить его там, – предложил он, показывая Бичему на небольшую полянку.

– Лучше там, за деревьями, – сказал Бичем. – Там собираюсь поставить.

– Ну, я должен признать, что вы были абсолютно правы по поводу дождя, мистер Бичем, поэтому я вам верю.

– Дожди ещё не кончились, – проворчал рабочий. Квиллер наблюдал, как он разгружает инструменты и материалы, а затем помог ему перенести их на место строительства. Стараясь поддержать разговор, Квиллер сказал, опуская местоимения, как и Бичем:

– Перепугался в субботу перед самым дождем. Пошел погулять в лес. Заблудился.

– Без ружья опасно, – заметил Бичем. – Медведей видели?

– Только большую чёрную собаку. А в этих лесах есть медведи?

– Не больше двухсотфунтовых. Убивали пятисотфунтовых, когда ещё молодыми были. Тяжёлые времена были. Приходилось убивать медведей на мясо.

Квиллер вежливо выслушал, потом извинился и вернулся в дом кормить кошек.

«Кормление кошек, – подумал он, – единственная постоянная величина в моей отнюдь не размеренной жизни: ритуал, исполняемый дважды в день, вокруг которого вращаются все мои остальные дела». Ещё несколько лет назад он никогда не поверил бы, что такое возможно.

– Не беспокойтесь, если услышите стук молотка и звук пилы, – сказал он кошкам. – Это – для вас. Вернусь к часу, на случай если кто‑нибудь позвонит.

Позавтракав в городе, он купил четыре сосиски и зарядил карманный фонарик. На Центральной улице зашел в Первый Национальный банк открыть счёт. Он находился ещё там, когда через город прогрохотал поезд, прямо по выступу над банком. Земля дрожала, и грохот локомотива и вагонов разносился по всей долине.

– Скажите, здесь оползней не было? – спросил он кассиршу в банке. – Поезда на деловую часть города не падали?

– По крайней мере, я о таком не слышала, – ответила она. – Вы хотите простые чеки или с рисунком гор? Чеки с рисунком – с наценкой.

– Простые, – сказал он.

В половине одиннадцатого он стоял перед домом Ванды Дадли Уикс. Из всех викторианских домов в жилой части Центральной улицы её имел самые причудливые пряничные украшения на фронтонах и крыльце, а также самое большое количество висящих цветочных корзинок. Ещё до того, как он ушёл позвонить, дверь открылась, и его приветствовала пышущая здоровьем миссис Уикс, в нарядном платье из голубого атласа и в жемчугах. Волосы наверняка подкрашены.

– Вы восхитительно пунктуальны, мистер Квиллер! – воскликнула она. – Проходите, пожалуйста, располагайтесь в гостиной, я пойду заварю чай. – И уплыла в мягких складках атласа, подчеркивающих её округлые формы.

Квиллер вошёл в комнату, в которой были красные стены, ковер с узором из роз и окна с гирляндами из зелени. Он расхаживал по комнате мимо изящных стульев с резными спинками и рассматривал фотографии в рамках, стоящие на мраморных столиках и на пианино, покрытом шалью.

– Вам нравится «дарджилин»?[6]– спросила миссис Уикс, вкатывая маленький столик с серебряным чайным сервизом.

– К сожалению, моё образование в отношении чая запущено, – ответил Квиллер, тонко намекнув, что никогда не пил чай, если мог избежать этого. Расправив складки голубого шёлка, хозяйка уселась на чёрное канапе, а Квиллер осторожно опустился на сиденье изящного стула с резной спинкой и обрушил на хозяйку шквал вопросов: «Это всё фамильные вещи?.. Сколько лет вы живете в Спадзборо?.. Ваш дворик за домом когда‑нибудь затопляло?»

Она добросовестно отвечала на вопросы, держа в руках серебряный заварной чайник, ручку которого украшали перламутр и жемчуг, и разливая чай в чашки из тонкого, как яичная скорлупа, фарфора.

– Отличный чай! – заметил он. – В чём его секрет?

– Не перекипятить воду! – ответила она доверительным шепотом. – Мой последний муж обожал мой чай, но я никогда не открывала ему своего секрета.

– Когда ваш муж… умер?

– Почти год назад, и мне его ужасно не хватает. Это был поздний брак. Мы прожили вместе только восемь лет, восемь счастливых лет.

– Примите мои соболезнования, – пробормотал Квиллер, выждав несколько почтительных минут перед возобновлением допроса: «Кто написал ваш портрет?.. Вы сами занимаетесь интерьером?.. Когда построен этот дом?» Он заметил миниатюрный магнитофон на чайном столике, но она забыла включить его.

– Не правда ли, дом очаровательный? Его построил более ста лет назад мистер Ламптон, владелец универмага, – отвечала она. – Спадзборо многие десятилетия был сонным старомодным городом до тех пор, пока Дж. Дж. не приобрёл газету и не вдохнул жизнь в нашу городскую общину.

– Ваш муж был журналистом?

– О нет! Уилсон был очень удачливым строительным подрядчиком. Он заключил контракты на строительство всех домов по Дороге к Соколиному Гнезду. Как член городского совета, он отвечал за установку мусорных контейнеров и счётчики платных автомобильных стоянок на Центральной улице,

– А вы, вероятно, изучали журналистику в колледже? – спросил он лукаво.

– Ну что вы! Как выяснилось, у меня природная способность к бумагомаранию, и Дж. Дж. неожиданно возвысил меня от секретаря по подписке до ведущей газетного раздела. Это произошло двадцать пять лет назад, и с тех пор я, так сказать, «чищу картошку». Боюсь, я сообщила вам свой возраст, – добавила она с девичьей застенчивостью.

– Значит, вы очень хорошо знали Дж. Дж. Как бы вы описали его?

– Дайте подумать… У него были чёрные глаза, которые могли просверлить тебя насквозь… и очень крупный, крючковатый нос… и очень суровое выражение лица которое всех заставляло подчиняться ему: служащих городских чиновников – всех! Думаю, именно так он добился важных для города вещей. Лучшие школы, новая канализация, хорошая библиотека…

– А вы, вы его боялись?

– Не совсем, – сказала она, улыбнувшись чуть виновато. – Он был очень добр ко мне. До того как я вышла замуж за Уилсона, Дж. Дж. обычно приглашал меня на вечеринки на озере Батата и на прекрасные рождественские вечера в «Тип‑Топе». Прекрасное было время!

– Что случилось с его сыновьями?

Она поставила чашку и повернула к нему скорбное лицо.

– Они погибли – все трое! Двое младших попали под снежную лавину во время лыжной прогулки, а старший мальчик утонул в реке. У матери, бедняжки, произошёл нервный срыв, и она до сих пор в клинике, где‑то в Пенсильвании… Налить вам ещё чаю?

Квиллер подождал, пока чашка наполнится, а затем спросил:

– Как здесь отнеслись к убийству Дж. Дж.?

– Мы были просто убиты горем! Он был самой замечательной личностью в округе! Конечно, мы все понимали, что это дело рук одного из этих ужасных бульбиков, удивительно, что убийцу не линчевали до того, как он предстал перед судом.

Квиллер посмотрел на часы и резко поднялся:

– К сожалению, я должен идти. Благодарю вас, я получил большое удовольствие, но у меня назначена ещё одна встреча.

– Я понимаю.

– Спасибо за восхитительный чай.

Ванда Дадли Уикс, прощаясь, рассыпалась в выражениях признательности, а Квиллер, уходя, радовался тому, как провёл беседу.

Вернувшись в «Тип‑Топ», он подготовился к приезду Сабрины Пил с несколько большим энтузиазмом, чем того требовали обстоятельства, – охладил бокалы для вина, повесил на место горный пейзаж, поставил железный подсвечник рядом со шкафчиком Фитцуоллоу. И даже предусмотрительно придвинул обратно письменный стол к двери кабинета Дж. Дж.: раз у кого‑то были причины скрывать эту комнату – лучше сделать вид, будто ничего не произошло.