Глава 10. Судьба чужака

Барсиль скучал во внутреннем дворе Цитадели, возле завернутого в холст тела жены торговца. Он ожидал, когда из дальнего конца Пределов, где размещались конюшни, пригонят повозку — тогда он увезет труп и захоронит на кладбище за городскими стенами. Ругаясь вполголоса, гвардеец натянул пониже капюшон, чтобы хоть как-то спастись от ледяного дождя. Эх, не везет ему сегодня! Вся грязная работенка свалилась на его плечи. Это же, в конце концов, несправедливо!

Во-первых, ему поручили избавиться от женушки торговца и ее отродья. Убийство как таковое Барсиля ничуть не смущало, не волновало его и то, что будущие жертвы — хрупкая женщина и крохотная девчонка. У Барсиля хватало ума предпочитать такую легкую работенку драке, например, с плечистым разбойничком, да еще вооруженным боевым топором. В одном ему только не повезло — в самый неподходящий момент явился святоша Гальверон и изгадил все дело. По счастью, Барсиль успел прикончить женщину, но ведь этот мягкосердечный болван упустил девчонку, и она точно растворилась в воздухе… хотя у Барсиля на этот счет имелось свое мнение. Вроде бы вместе с лейтенантом он обшарил всю Цитадель от башен до казематов, так что паршивка просто не могла уйти… разве что с помощью самого Гальверона. Да только кто окажется во всем виноватым, если иерарх узнает правду? Да уж конечно, не этот сопливый офицеришка!

И в довершение всего — как будто Барсилю и так не выдался нелегкий денек — треклятый лейтенант приказал ему устроить убитой женщине достойное погребение. Барсиля так и подмывало возразить: почему, мол, я? Я ведь ее убил, верно? Вот пускай кто-нибудь другой ее и хоронит.

Он бы выпалил это вслух, да угрюмый огонек в синих глазах Гальверона недвусмысленно намекал Барсилю, что разумней будет держать рот на замке и браться за дело. В другое время, конечно, едва Гальверон скрылся бы из виду, Барсиль подкупом, шантажом или угрозой вынудил бы кого-нибудь взяться за неприглядную работенку, но сегодня, как на грех, Цитадель почти обезлюдела. Одни гвардейцы отправились в горы вместе с лордом Блейдом и иерархом, другие ушли патрулировать город или же только что вернулись с патруля и поедали в трапезной скудный дневной рацион — впрочем, куда менее скудный, чем могли добыть себе обитатели Нижнего Города. Отвлекать солдата от трапезы нельзя — а уж тем более в эти дни, — так что Барсиль хорошо понимал, что отвертеться ему не удастся. Придется ему справляться с этим гнусным делом одному.

И вдруг Барсиля осенило, что он и в самом деле один. Гвардеец украдкой оглянулся по сторонам. Узкий внутренний двор, зажатый между внешней стеной Цитадели и могучим боком донжона, даже в ясные дни неизменно бывал наполнен унылым сумеречным полумраком, а уж сейчас, из-за плотной пелены туч, которые заволокли все небо над городом, здесь, во дворе, стоял густой, почти непроглядный туман. Барсиль глядел на мертвую женщину, и в голове его складывался как будто недурной замысел. Отчего бы ему не воспользоваться случаем? Вся награда за это тухлое дельце — головная боль, ну так он сам себя наградит! Проворно наклонясь, Барсиль развязал веревки, которыми был перетянут длинный холщовый сверток.

В лицо ему пахнуло смертью, едва начавшимся, но уже ощутимым разложением, но гвардеец даже глазом не моргнул. «Ну-ну, — думал он, — посмотрим, посмотрим… В жизни не видывал бедного торговца — все они вечно прячут кое-что в мошне…» Барсиль долго рылся в карманах кожаного жилета, но нашел только пригоршню зерна, горсть вялой, мелко нарезанной моркови да полный карман засохших медовых пряников. Гвардеец злобно выругался. Лошадиные лакомства, надо же! Вот сучка! Он занялся кошелем, привешенным к поясу мертвой, но там обнаружилась только горстка медных и серебряных монеток. Что же, лучше что-то, чем ничего. В ушах у покойницы болтались золотые колечки, на шее висела тонкая золотая цепочка — их Барсиль снял и бросил в кошель, к монетам. По крайней мере этого хватит, чтобы оплатить на всю ночь услуги какой-нибудь окраинной шлюхи.

Больше Барсиль ничего не нашел. Сапоги из добротной крепкой кожи оказались ему малы, но, может быть, с жилетом повезет больше… Ворча и кряхтя, гвардеец перевернул труп и с немалым трудом содрал жилет с холодного, уже закоченевшего тела. Прежде чем примерить добычу, он опять завернул мертвую в холст. Того и гляди во дворе кто-нибудь появится, а Барсилю совсем не хотелось отвечать на ненужные вопросы.

Он снова быстро огляделся — не видит ли кто, расстегнул свой черный плащ, свернул его и аккуратно уложил поверх трупа — чтобы не запачкать в грязи. Потом сунул руки в жилет и…

— У, святая задница! — прорычал Барсиль. Треклятый жилет тоже оказался ему мал. Бормоча проклятия, гвардеец швырнул его наземь, рядом с уже отвергнутыми сапогами, и хотел уже от души пнуть покойницу… но замер с занесенной ногой, услыхав чьи-то торопливые шаги.

Взмахнув руками, чтобы удержать равновесие, гвардеец стремительно обернулся. К немалому его облегчению, это был всего лишь мальчишка по имени Сколль, ученик Агеллы, старшего кузнеца Священных Пределов, которая ковала превосходнейшее оружие для святого воинства Мириаля, а также лично подковывала быстроногих скакунов для гонцов иерарха и могучих боевых коней гвардии. Всем известно, что обидеть кузнеца значит спугнуть удачу, и ни один человек в Цитадели не посмел бы отнестись к Агелле без должного почтения. Это, само собой, не касалось ее ученика, костлявого мечтательного молокососа, который бегом возвращался из Цитадели — мотался, видно, по какому-то поручению.

При виде сопляка Барсиля вновь осенило. Может быть, в конце концов даже тухлое дельце выйдет для него прибыльным…

— Эй! — свистящим шепотом позвал он. — Эй, ты! Ученичок!

Мальчишка подпрыгнул, точно блоха на нищем.

— Я, что ли?

Гвардеец выразительно вздохнул:

— Ты, кто же еще? Иди-ка сюда, быстро!

Сколль, насупившись и волоча ноги, с явной неохотой пошел на зов. Лицо его слегка прояснилось, когда он увидел, что зовет его не какой-нибудь важный чин, а всего лишь Барсиль.

— Чего ты хочешь? Госпожа Агелла приказала, чтоб я не мешкал. Ох она и разозлится…

— Да наплюй ты на нее! — Барсиль ухватил юнца за руку. — У меня тут для тебя кое-что есть, — прибавил он таинственным шепотом и протянул ученику Агеллы кожаный жилет. — Что скажешь, а? Словно на тебя сшит!

Рука Сколля осторожно потянулась к жилету — ученик никогда не смог бы себе позволить покупку такой добротной вещи… но вдруг, к вящему раздражению Барсиля, Сколль отдернул руку.

— Ну, что еще? — сердито спросил гвардеец. Мальчик нахмурился:

— Этот жилет краденый! Я видел его сегодня утром на жене того вольного торговца!

— А, святое дерьмо! — беззвучно выругался Барсиль, лихорадочно соображая. — А… э… конечно же, это жилет той женщины. Она мне его просто продала. — Гвардеец постарался ухмыльнуться как можно беззаботней. — Ты же знаешь этих торговцев — хлебом не корми, только дай что-нибудь продать…

Говоря это, Барсиль осторожно, бочком отступал подальше от длинного холщового свертка.

— А это она тебе тоже продала? — Сколль указал пальцем на валявшиеся на земле сапоги. — Это даже для торговца странно — продавать обувку с ноги. Барсиль размахнулся и врезал мальчишке по уху — несильно, потому что все еще надеялся заключить сделку.

— Не наглей, слышишь, ученичок? И не огрызайся. Ну что, хочешь получить этот славный жилетик — тебе же такого до седых волос не купить — или нет?

— Я же только спросил! — прохныкал Сколль, выпятив губу и прикрыв ладонью распухшее ухо. — Ты права не имеешь меня бить! — В этот миг его взгляд упал на сверток с покойницей. — А это что такое?

— Э-э… ничего, — поспешно ответил Барсиль. Глаза Сколля полезли на лоб.

— Это же она, правда? Она мертвая! — Голос его сорвался на испуганный писк. — Ты хочешь продать мне одежду с мертвой!

— Заткнись! — Барсиль снова от души врезал сопляку по уху. — Не ори так, болван! — Он перевел дух и убедительно развел руками. — Ну хорошо, эта женщина мертва. Значит, и жилет ей больше не нужен, верно? А ведь он пошит отменно, да и кожа крепкая. Не каждый день встречается такая добротная вещь. Да ведь это же преступление — оставить такой превосходный жилет гнить в могиле! Будь жива эта бедняжка, она, бьюсь об заклад, сказала бы тебе то же самое.

Мальчишка все еще хватал ртом воздух, точно вытащенная на берег рыба.

— А… как она… — сиплым шепотом начал он, но Барсиль одарил его таким бешеным взглядом, что сопляк живо заткнулся.

— Слушай-ка, сынок, — если хочешь подольше продержаться здесь, в Пределах, научись не задавать таких вопросов… и соображать, когда следует держать рот на замке. Понятно? Ей не повезло, вот и все. Такой печальный случай. Ну что, тебе нужен этот чертов жилет, или я предложу его кому-нибудь другому?

Сколль помолчал, борясь с искушением.

— Что ты за это хочешь? — наконец спросил он. Барсиль ухмыльнулся:

— А, так-то лучше! Наконец-то ты научился соображать! Он наклонился ниже к Сколлю.

— Послушай, я же знаю, что ты всего лишь ученик и что у тебя нет ни гроша. Я просто хочу попросить тебя об одной услуге — просто так, по доброте душевной. Мне нужен новый меч, но у кузнеца полно работы, и даже если я ее упрошу, руки у нее до моего заказа дойдут через полгода. Ты наверняка знаешь, где она хранит свой список заказов. Найди его, впиши мое имя первым — и я дам тебе отличный жилет просто так, за здорово живешь. Ну, что скажешь?

Ученик заколебался.

— Агелла очень строго следит за очередью на заказы. Она говорит, что ее репутация зависит, во-первых, от качества работы, а во-вторых, от честного обращения с заказчиками. Мол, первый заказал — первый получил, если только ты не лорд Блейд или иерарх. Если она поймает меня на горячем — выставит пинком под зад.

— Да ладно тебе, — настаивал Барсиль, — справишься. Ты же у нас такой смышленый парнишка! Сделай все как надо, и Агелла в жизни ничего не пронюхает. А ты… — он выразительно покачал жилетом перед самым носом мальчишки, — ты станешь гордым владельцем этого превосходного жилета. — Он подмигнул Сколлю. — Как думаешь, девицам такая обновка понравится? Например, той хорошенькой ученице пивовара, на которую ты все время пялишься?

— Согласен, — поспешно сказал Сколль. — А что, если я впишу твое имя вторым в списке? Тогда Агелла наверняка не заметит неладное.

— Идет! — Барсиль хлопнул ученика по плечу и вручил ему жилет. — Только помни: я жду, что ты выполнишь свою часть нашей сделки. Не заставляй меня долго ждать.

— Не беспокойся, все сделаю, да поскорее.

И ученик опрометью помчался прочь. Как раз вовремя — ему пришлось посторониться, чтобы пропустить повозку, которая уже въезжала, оглушительно грохоча колесами, в огромные сводчатые врата Цитадели.

Барсиль покачал головой. Неужели он и сам когда-то был так молод и наивен? Да нет, вряд ли. И уж точно никогда он не был таким дураком.

— Помоги мне, пожалуйста… Меня сейчас стошнит!

Именно это пыталась сказать Вельдан, но далось ей это с трудом. Шатаясь, Вельдан шагнула с крыльца, упала со всего размаху на четвереньки — и ее действительно стошнило прямо в грязь. Голова у нее шла кругом, мысли спутались, недавние события казались смутными обрывками воспоминаний. Нагота ее была прикрыта лишь тонким одеялом, и оттого Вельдан тряслась от холода. Все ее тело терзала боль, голова раскалывалась так, точно вот-вот лопнет, а приступы рвоты отзывались в ребрах слепящими вспышками нестерпимой боли.

В этот отвратительный миг единственным, что радовало Вельдан, был Каз, который опрометью ринулся к ней, расплескивая во все стороны жидкую грязь и восторженно вопя: «Вельдан, Вельдан, ты проснулась, ты жива/». За его могучей спиной чародейка мельком увидела ветхий амбар и незнакомую женщину — та сидела прямо на земле, явно сбитая с ног стремительным рывком дракена.

Каз лихо затормозил между незнакомкой и Вельдан, плакавшей от радости, подставил шею, чтобы чародейка могла обвить ее руками, и одним движением легко поднял ее на ноги.

— Каз, ох, Каз, я уж думала, что никогда тебя не увижу! — твердила Вельдан, утыкаясь лицом в его гибкую сильную шею. Эта мысленная речь, пусть даже произнесенная почти шепотом, отозвалась в ее голове новым приступом боли, перед глазами заплясали яркие пятна. Снова накатила волна тошноты, но, по счастью, рвоты не последовало.

Повернув голову, Каз поглядел на напарницу:

— Проклятие, лапушка моя, ну и вид у тебя — краше в гроб кладут. Не вздумай больше так меня пугать! Я уж решил, что на сей раз ты точно не вывернешься.

— Я была уверена, что мы оба не вывернемся, — призналась Вельдан, содрогаясь при одном воспоминании о недавних событиях. И вдруг замерла, все так же крепко обвив руками шею дракена. — Каз! Провидец! Что случилось с Этаном?

— Прости, Хозяйка. — В мысленном голосе Каза отчетливо прозвучали горечь и сокрушение. — Я бы мог побиться об заклад, что, когда я уходил, он был уже мертв, а если и нет — то сейчас уже умер. Ты пролежала под завалом почти весь день. Я не мог спасти Этона, но мог помочь тебе, так что мне пришлось бросить его на произвол судьбы: У меня просто не было выбора.

Вельдан с трудом сглотнула.

— Значит, мы опять потерпели поражение, — прошептала она.

— Не смей!' — яростно воскликнул Каз. — Даже Кергорн не сумел бы предотвратить оползень! Я…

— Слушай, девочка, должно быть, там, откуда ты родом, умеют закаливать детишек. И все-таки лучше надень на себя что-нибудь, не то, чего доброго, простудишься и таки помрешь.

Голос у незнакомой женщины оказался низкий и грубый, точно медвежий рык.

Вельдан стремительно обернулась — так стремительно, что голову и ребра пронзила новая вспышка боли. Только сейчас она осознала, что одеяло с нее свалилось и она стоит, совершенно голая, под проливным дождем. Вельдан поглядела на незнакомку — перед ней была коренастая, среднего роста пожилая женщина с умными блекло-голубыми глазами и прямыми седыми волосами, остриженными так же коротко, как у самой Вельдан. Морщины на ее лице, точно письмена, запечатлели все радости и горести долгой и бурной жизни. На ней было надето сразу несколько рубашек и жилетов, прочные штаны и распахнутая на груди, изрядно потертая куртка из вывороченной овечьей шкуры. Сейчас женщина была занята тем, что безуспешно пыталась отряхнуться от грязи, в которую свалил ее бурный порыв Каза.

Вельдан потянулась было за упавшим одеялом — и в глазах у нее потемнело от боли, к горлу снова подкатила тошнота. Девушка одной рукой ухватилась за шею Каза, судорожно сглотнула застрявший в горле комок. Кровь тяжело и жарко стучала в ее висках.

— Я ничего не вижу, — прошептала она.

— Дай-ка я тебе помогу. — В грубом голосе пожилой женщины была неподдельная доброта. Вельдан ощутила, как ее руку бережно, но властно снимают с шеи дракена, как надевают на нее ветхую, но мягкую изнутри куртку. Чародейка слабо затрепыхалась, ощупью пытаясь отыскать Каза, который, как ни странно, ничуть не возражал против такого фамильярного с ней обращения.

— Она хорошая, Хозяйка, — убедительно заверил мысленный голос дракена. — Она вчера дала мне целую свинью.

Взяв Вельдан за руку, пожилая женщина бережно усадила ее на ступеньку крыльца.

— А теперь слушай меня, — строго сказала она. — Я понимаю, что ты не хочешь разлучаться со своим другом, но дурить ты брось, ясно? Погляди только на себя — ведь ты же выглядишь не лучше кучи перегретого дерьма!

Именно такое сравнение мог бы сделать Каз, и отчего-то грубоватая речь незнакомый женщины показалась Вельдан необыкновенно ободряющей. Рядом с ней послышался короткий смешок дракена.

— Святая задница! — пробормотала себе под нос женщина. — Этот свиноед и вправду меня понимает!

Зрение постепенно возвращалось к Вельдан. Женщина сидела рядом с ней на крыльце и явно ничуточки не боялась огромного дракена, который из сидячего положения казался еще больше. Впрочем, Каз, положивший морду на колени своей напарницы, и не выглядел особо устрашающе.

— Похоже, ты и твой друг уже не чаяли свидеться в этой жизни. — Голубые глаза женщины блеснули. — Правду говоря, я и сама прошлой ночью не больно-то верила, что ты доживешь до утра. Ну и крепкая же ты, девочка! Люблю таких женщин — верно, за то, что они похожи на меня. — Она хихикнула и протянула руку. — Меня зовут Тулак.

— Вельдан. — Чародейка пожала протянутую руку. Несмотря на холод и сырость, их крепкое рукопожатие оказалось на редкость теплым. — А это — Казарл, Каз, мой… — На миг Вельдан замялась, не зная, как объяснить свою связь с дракеном, не нарушая при этом тайн Совета. Впрочем, эта женщина почему-то с первого взгляда внушила ей доверие… А, да ну их всех в преисподнюю! Хуже, чем есть, уже не будет.

— Каз — мой напарник, — твердо сказала она. — Мы разговариваем, обмениваясь мыслями.

Тулак широко раскрыла глаза.

— Чтоб мне захлебнуться в собачьем дерьме! На таком умении можно было бы недурно подзаработать! Вы двое никогда не пробовали играть в карты?

Вельдан и Каз обменялись невеселыми взглядами.

— Мы все время играем, — сухо ответила чародейка. — В основном на собственные жизни.

— Это заметно — с чего бы иначе вам вздумалось поиграть в кошки-мышки с оползнем? — Тулак одной рукой обняла девушку за плечи. — Пойдем, детка, в таком состоянии тебе лучше побыть в тепле. Того и гляди начнется снегопад, а ты так дрожишь, что зуб на зуб не попадает. Притом же после такого удара по голове тебе лучше полежать. От такой передряги за ночь не очухаешься.

Вельдан тяжело вздохнула.

— Хорошо, — неохотно согласилась она. — И, Тулак… спасибо тебе за то, что с ходу не забросала меня вопросами.

Пожилая женщина захихикала.

— Смотри, накаркаешь, — проворчала она. — Все вопросы я сберегаю до тех пор, пока тебе не станет полегче.

Хотя Вельдан понимала, что ей лучше поскорее уйти в дом, она медлила, нежно поглаживая голову дракена. После того как они едва не потеряли друг друга, ей отчаянно не хотелось разлучаться с напарником, и даже без мысленной речи было понятно, что он чувствует то же самое. Теперь она гораздо лучше понимала, что пришлось испытать Элиону.

— Ты уж извини, — сказала Тулак, — но твой друг слишком уж громадный, чтобы протиснуться в дом. Он не может даже с порога просунуть голову в кухню — во-первых, я не хочу, чтобы его в таком положении увидел с тракта какой-нибудь любопытный стервец, а во-вторых, он до смерти перепугает коня…

— У тебя в кухне конь?! — перебила Вельдан.

— Ну да, и что с того? — сразу ощетинилась та.

Чародейка расхохоталась — и тут же со стоном схватилась за грудь.

— Ты не представляешь, как я рада это слышать! — выдавила она.

Тулак, которая явно готовилась огрызаться и дальше, от таких слов опешила:

— Рада? Клянусь Мириалем, почему?

— Я видела его, когда проходила через кухню, — пояснила Вельдан. — Мне просто не хотелось об этом говорить — я-то решила, что после удара по голове мне просто мерещится!

— И ты не считаешь, что это… гм… странно? — все еще с подозрением осведомилась Тулак.

Вельдан неосторожно пожала плечами и сразу сморщилась от боли.

— Да нет, почему же? Это твой конь и твоя кухня… да и погода премерзкая. На твоем месте я бы, наверно, сделала то же самое.

Тулак недоверчиво уставилась на нее — и обе женщины разразились хохотом. И в это мгновение их крепко-накрепко связала дружба, неподвластная даже времени, а только самой смерти.

Блейд проехал мимо лесопилки, не удостоив ее ни единым взглядом. Мысли его были заняты совсем другим. Нужно побыстрей управиться с этим делом, размышлял он, управиться — и не мешкая возвращаться в Тиаронд. Весь день он явственно чуял близкую перемену погоды. Зима в этом году наступит куда раньше обычного. Блейд обеспокоено глянул на небо — иссиня-лиловое, точно свежий синяк, оно с каждой минутой стремительно темнело. Близилась снежная буря, а в такую погоду гора Халкар — убийственное местечко. Быть может, думал Блейд, мне стоило остаться в Тиаронде, и пусть бы себе Заваль рисковал своей жизнью в неистовстве бурана. Впрочем, иерарх, погибший под снежной лавиной в горах, куда меньше годился бы для тайных целей Блейда, чем иерарх, принявший свою смерть на жертвенном костре.

На самом-то деле командир Мечей Божьих отлично знал, что не смог бы остаться в Тиаронде ни при каких обстоятельствах, — знал с той минуты, когда бродячие торговцы явились в Священные Пределы со своим рассказом о драконе. По тому, как Тормон описал свою находку, Блейд мгновенно понял, что торговец не лжет, однако же счел необходимым самолично обшарить то место, где сошел оползень. Дракон явно направлялся в Гендиваль, и если он рискнул так далеко забраться в эти холодные негостеприимные горы, можно прозакладывать свою голову, что у него были спутники. Присутствие в Тиаронде чародеев, да еще именно сейчас, изрядно повредило бы делам Блейда. Посланцев Тайного Совета следовало немедля отыскать — и обезвредить.

Хотя появление дракона в окрестностях Тиаронда доставило Блейду немало хлопот, ему было почти жаль несчастных соплеменников этого великолепного существа. Уж если драконы решились послать одного из них так далеко в сырые и стылые земли Севера, стало быть, им и вправду приходится туго. Блейд невесело размышлял о многих тысячах тех, кто гибнет сейчас по всему миру — и только потому, что одному человеку хватило дерзости (или безумия) нарушить магические преграды, которые столько веков охраняли их спокойное житье-бытье.

На мгновение Блейда охватил страх. Руки, надежно укрытые в кожаных перчатках, стали липкими от пота. Почуяв смятение всадника, конь и сам беспокойно замотал головой. Сделав над собой усилие, Блейд взял себя в руки. Уймись, сказал он сам себе, не делай вид, что у тебя вдруг появились угрызения совести. Начав разрушать Завесы, ты отлично знал, что из-за этого неизбежно погибнут очень и очень многие — от воинственных, устрашающих георнов до прекрасных и мудрых драконов. Все эти смерти необходимы. И неизбежны. Пускай обитатели этого мира надежно укрыты от опасностей в своих огражденных магией землях, но ведь они остановились в развитии, забыли, что такое прогресс. Им необходима перемена — и они ее получат. Отступать уже слишком поздно. Разрушая Завесы, ты пустил в ход силы, которых уже не остановить. Выживут самые сильные. Сильные, стойкие — и мудрые. Выживут и обретут наконец свободу развиваться, как пожелают.

Давай, давай, ехидно нашептывал Блейду внутренний голос, продолжай думать так и дальше. Повторяй себе, что все это ты делаешь ради их же пользы. Быть может, если ты будешь твердить это без устали, в конце концов и сам поверишь, что это правда.

Насквозь промокший плащ неприятно липнул к плечам и спине иерарха, но сердце его пело от радости, когда он смотрел, как солдаты откапывают дракона. Спасен, наконец-то спасен! Заваль с трудом верил в такую удачу. Завтра ему уже не придется взойти на жертвенный костер и отдать свою жизнь ради вящей славы Мириаля. Бог наконец-то смилостивился над ним, и теперь его место на костре займет это невероятное существо!

Над головой Заваля зловеще темнело небо. Чтобы лучше видеть, где копать, людям пришлось повтыкать в землю вокруг дракона ярко горящие масляные факелы. Солдатам уже удалось отрыть больше половины чудовищно огромного тела.

Даже мертвый (или умирающий) дракон поражал воображение необыкновенной красотой. Изящная узкая голова, бессильно свесившаяся набок, казалась выточенной из чистого золота. Завалю очень хотелось увидеть глаза дракона, но солдаты, как ни старались, не сумели поднять тяжелые веки. Судя по той части тела, которую им уже удалось отрыть, сам дракон был невероятно огромен. Одно это должно убедить самых настырных ворчунов Тиаронда, что иерарх Заваль по-прежнему в милости у своего бога!

Теперь Заваль видел уже достаточно — более чем достаточно, — чтобы убедиться в правдивости торговца. Настала пора избавиться от него. Заваль искоса глянул на торговца — тот торчал поодаль, кутаясь в плащ и натянув пониже капюшон, чтобы спастись от дождя и пронизывающего ветра. Как ни в чем не бывало он наблюдал за работой солдат, держась на почтительном расстоянии от вышестоящих. Иерарх заметил, что поблизости от торговца, чуть позади него напряженно замер лорд Блейд. Зоркий взгляд его ледяных серых глаз был устремлен в спину простолюдина. Заваль перехватил взгляд Блейда и почти незаметно кивнул. И в тот же миг гвардейцы Блейда пришли в движение.

Торговец бросился наутек, на какую-то долю секунды опередив солдат, и они сорвались в погоню. Заваль даже не глянул в ту сторону. Заткнуть рот торговцу — не его дело, а Блейда. Сам иерарх уже стремительно шагал к полукругу горящих факелов. Ему не терпелось поближе рассмотреть дракона.

Торион давно уже горько сожалел о том, что ему пришло в голову рассказать о своей находке иерарху. Чем выше отряд поднимался в горы, тем тяжелей становилось у него на душе. Хотя Тормон всегда с гордостью твердил, что ему плевать на высокие чины и титулы, его принижало холодное, грубое обращение командира Мечей Божьих и самого иерарха. Солдаты, сопровождавшие их, были ничуть не лучше. Они ехали в полной тишине — лишь изредка скрипнет кожа или звякнет металл о металл — и смотрели сквозь Тормона, словно он и не существовал вовсе.

И лишь когда Тормон привел своих высокородных спутников к тому самому оврагу, что тянулся вдоль заваленной тропы, и показал иерарху дракона, суровое непреклонное лицо Заваля заметно смягчилось. Напряжение, царившее в отряде, немного ослабло, но не настолько, чтобы Тормон мог вздохнуть с облегчением.. В глазах иерарха все еще стыло отчуждение, и в голосе, которым он благодарил торговца за ценную находку, не было ни грана тепла. Лорд Блейд, стоявший рядом с ним, оставался все таким же настороженным, холодным и зловещим — точь-в-точь медвежий капкан, готовый сомкнуть стальные челюсти на неосторожной жертве.

Теперь, когда работы шли полным ходом и диковинное существо было отрыто уже больше чем наполовину, Тормон изо всех сил старался уследить за всеми сразу. Он стоял лицом к раскопкам, притворяясь, что с большим интересом следит за их ходом, но все это время украдкой, пядь за пядью отступал прочь, незаметно увеличивая расстояние между собой и остальными. Взгляд его, надежно укрытый в тени капюшона, все время метался из стороны в сторону, не упуская из виду ни иерарха, ни Блейда, ни телохранителей Заваля, которые не были заняты на раскопках. И в то же время Тормон отчаянно шарил взглядом по отвесным, скользким от травы и дождя склонам оврага, безуспешно стараясь найти лазейку для бегства. Если дела пойдут так, как он подозревает, ему эта лазейка ох как понадобится!

Время тянулось бесконечно, день клонился к вечеру, и Тормону уже казалось, что о нем все забыли. Помимо воли он весь дрожал от страха и напряжения и все же ни на миг не позволял себе расслабиться, решить, что он преувеличил опасность. Он оставался настороже, каждое мгновение готовый обратиться в бегство.

В тот миг, когда Заваль подал свой почти неприметный знак, торговец сорвался с места и метнулся влево, увернувшись от занесенных мечей. Оскальзываясь на мокрой глине, он бросился бежать по заваленному дну оврага — вдоль него, а не наверх, к тропе, где были привязаны кони. Нападавшие явно ждали, что он бросится к коням, а Тормон вместо этого помчался прямиком к раскопкам. Растолкав изумленных солдат с заступами, он обогнул полузасыпанное тело дракона и помчался дальше, стараясь увеличить разрыв, покуда погоня не пришла в себя.

Горы камней и стволы вырванных с корнем деревьев изрядно замедляли бегство Тормона, но они же и служили ему пускай и ненадежным, но укрытием. В воздухе уже зловеще и алчно свистели стрелы, звонко ударялись о камни, чмокали, втыкаясь в дерево и землю — всякий раз так близко, что Тормон холодел от ужаса. И с каждой минутой солдаты Блейда стреляли все прицельней. Шум погони приближался — скрежетали, осыпаясь под ногами, камни, с хрустом ломались ветки, пыхтели, сопели, сыпали проклятиями на бегу люди. Тормон взмолился так, как не молился никогда в жизни: пускай падет туман и укроет его от вражеских глаз, пускай у самых его ног откроется некий тайный, спасительный ход… яви чудо, о Мириаль, яви чудо!..

С омерзительным сочным чмоканьем стрела вонзилась в человеческую плоть, и тут же воздух разорвал страшный, воющий, нестерпимый крик. «Это же не я кричу, — тупо подумал Тормон, валясь наземь, — это не я…» Потом слепящая вспышка боли разом погасила все его мысли и чувства. Тьма сомкнулась над ним, и мир исчез.

Этон, как и все его соплеменники, был связан со стихией Огня, а потому пламя факелов не могло обжечь его. Напротив — истощенное тело так жадно поглощало их тепло, что дракон начал «приходить в себя, подыматься из черной, всепоглощающей бездны забытья. Вскоре он уже мог осознать, что его окружает, — сырость, липкая грязь и промозглый холод. Казарла и Вельдан рядом не ощущалось, а сам он, слабый, едва живой, не мог позвать их мысленно, разве что шепотом. Все же Этон сделал такую попытку — и ничуть не удивился, не уловив ответа. Скорее всего чародеи погибли под оползнем, а сам он попал в руки людей из Каллисиоры — Вельдан описывала их невежественными, грубыми, суеверными дикарями.

Наконец Этон осознал весь ужас своего положения. Хотя огонь факелов пробудил его разум, его было явно недостаточно, чтобы возродить безнадежно ослабшее тело — такое чудо могла бы свершить только чистая, жаркая, яростная сила солнца. Никакое иное пламя ему не поможет.

На смену ужасу пришло отчаяние. Приговор окончательный и неотвратимый — здесь, на стылой чужбине, Этон, провидец драконьего племени, обречен умереть.

Прояснившийся разум дракона лихорадочно заметался. Почему, отправляясь в путь, он не смог провидеть собственного конца? Нет, конечно, он чуял, что случится что-то недоброе, — но если не считать Змеиного Перевала, все прочие видения были смазаны и расплывчаты, словно он смотрел на мир совсем иными глазами. Но смерть?! Нет, это невозможно! Дракон постарался собраться с силами прежде, чем его окончательно охватит паника. Если он умрет сейчас, погибнет не только его уникальный дар, но все его познания, вся драконья мудрость, передаваемая из поколения в поколение, — мудрость, которая, быть может, сумеет исцелить этот несчастный мир.

Ужасно будет умереть вот так — одному, на чужбине, в окружении невежественных дикарей. В смертный час дракон никогда не бывает один. Прежде чем его разум покинет мир, умирающий дракон отдает все свои знания, весь опыт своей долгой жизни своему наследнику — прямиком из сознания в сознание. Таким образом не терялось ничто когда-либо известное драконам, а это очень важно для расы, у которой ничтожно низкая рождаемость, а стало быть, и численность самой расы все время грозит сократиться. Этон был единственным провидцем среди драконов. Потеря его дара обернется катастрофой для всей расы. Притом же, если отвлечься от чисто практических рассуждений, Этону было бы приятно знать, что хотя бы часть его разума — его редкостный дар — навеки сохранится в памяти последующих поколений.

И вдруг Этона осенило: быть может — быть может — все-таки есть способ уберечь его память от полного забвения. Он — чародей, а потому его телепатический дар куда мощнее, чем у большинства драконов. Если он сумеет переправить не только память, но и все свое сознание в другое тело — в сильное, крепкое человеческое тело, — в нем он сможет добраться до родных краев и там, передав, по традиции, свой дар наследнику, окончательно уйдет из мира.

Прежде никто такого не пробовал. Этон не знал, выйдет ли у него. И все же он попытается. Это его единственный шанс. Безмолвный, неподвижный, он выжидал, покуда кто-нибудь из людей не подойдет поближе, мечтал, чтобы это наконец случилось. И тут в небольшой группе людей, стоявших на дне оврага, возникло какое-то замешательство. Один из них побежал, другие погнались за ним… Этон мысленно выругался. Куда они все побежали? Вернутся ли? Нельзя, чтобы все они исчезли отсюда — ведь это его последний, единственный шанс!.. Но нет, все в порядке. Один человек все-таки не побежал за остальными. Он подходит все ближе, ближе…

Когда человек протянул руку и коснулся дракона, тот нанес удар. Нет, тело его даже не дрогнуло, он собрал весь свой разум, все сознание в подобие гигантского копья — и со всей силы метнул его в разум ни о чем не подозревающего человека. В этом последнем усилии Этон уловил присутствие другого чародея… но было уже поздно. Приговор свершился. И когда густой белый снег повалил с небес, точно саваном накрывая землю, умирающее драконье тело содрогнулось в предсмертных конвульсиях. В новом своем сосуде разум Этона испустил безмолвный торжествующий крик. И громко, очень громко закричал иерарх.