Тайна Екатерины Великой

Нити истории путаны и непонятны. Почему непредсказуемая Клио выдвигает того или иного человека на авансцену – часто полная загадка. Иногда эти загадки обрастают романтическими легендами. Легенда о рождении российской императрицы Екатерины II воистину сенсационна.

Отчего Елизавета Петровна сделала своим наследником голштинского принца Карла‑Петера‑Ульриха под именем Петр III, вполне понятно: он был сыном ее любимой сестры Анны Петровны. Сама же императрица Елизавета I хоть и имела сыновей, но, увы, незаконных, которые претендовать на трон не могли. Но почему в невесты наследнику императрица Елизавета выбрала неприметную Софию‑Фредерику‑Августу, принцессу Ангальт‑Цербстскую?!

Это немецкое семейство из города Штеттин не обладало ни богатством, ни знатностью. В списках многочисленных немецких герцогов их имя стояло чуть не на последнем месте. Даже на семейных сборищах в Голштинии (практически все немецкие герцоги были в родстве между собой) ангальтцербстское семейство сидело в конце стола. Российский дипломат, князь Василий Долгоруков, писал из Парижа в Петербург: «В сложных расчетах русской политики оно ничтожно малая величина».

О самом ангальт‑цербстском герцоге Долгоруков извещал, что он «даже не владетельный князь, а служит в незначительном чине генерал‑майора в прусской армии». К тому же герцог слыл человеком малообразованным, скучным и на семейные праздники приглашался только потому, что супруга его, Иоганна‑Елизавета, – урожденная принцесса Голштинская.

Тогда, возможно, Елизавете было приятно выдать Петеньку за дочь женщины, принадлежащей по крови к голштинскому семейству? Ведь и саму Елизавету некогда прочили в невесты одному из голштинских принцев. Неужто в выборе супруги для племянника, а в сущности – будущей императрицы России Елизавета руководствовалась всего лишь воспоминаниями о прошлой сердечной привязанности? Но ведь известно, что Елизавета хоть и была любвеобильна, но очень умна и знала все нити тайных интриг – почему же она выбрала малопримечательную немочку Софию Ангальт‑Цербстскую?..

А ведь выбор был велик. Чуть не два десятка живописных парсун и медальонов с прелестными личиками юных европейских принцесс были выставлены в личных покоях императрицы. Елизавета советовалась с придворными, даже спросила у Петеньки: «Сердце мое, кто тебе по душе?» Но Петенька только недовольно буркнул: «Из‑за этих дур не стоит отрывать меня от сражения!» – и понесся к своим оловянным солдатикам. Именно они, а никак не реальная жизнь, составляли весь смысл его существования.

«Позовите камергера Бецкого!» – приказала императрица и, привычно прихорашиваясь, взбила напудренные локоны парика. Хоть у Елизаветы и есть морганатический супруг, мил‑друг Алешенька Разумовский, но от одного вида высокого и статного Ивана Ивановича Бецкого у любой женщины сердце екнет. Красив Иван Бецкой, ничего не скажешь, а уж история его жизни и вовсе – чистый роман!

Родился Бецкой в 1704 году, в Стокгольме и был незаконным сыном наизнатнейшего князя России – генерала Ивана Юрьевича Трубецкого, верного соратника отца Елизаветы, царя Петра. Но вот беда – в 1701 году генерал попал в плен к шведам, был брошен в каземат и умер бы от воспаления легких, если бы в его судьбу не вмешалась баронесса Агнесс Вреде, вдова влиятельнейшего шведского сановника. Она забрала больного Трубецкого в свой дом, и благородный поступок вылился в горячее чувство. Вот от этой страстной любви военного времени и появился Иван Бецкой, увы, незаконнорожденный. Правда, это не особенно помешало Бецкому. Хоть он и звался фамилией, «обрубленной» от Трубецкого, зато отец передал ему огромное богатство и даже добыл дворянское звание. Бецкой получил отличное образование, был принят в лучших домах России и Европы. Как и все Трубецкие, он слыл бесстрашным воином и фехтовальщиком, заводил романы и попадал в «авантажные приключения». Однако главное, что унаследовал Бецкой от отца, – острый, ясный ум и необычайная прозорливость. Так, он в числе других немногих, но верных сторонников верил в то, что именно дочь Петра должна править на российском престоле. Возвращаясь из очередной поездки, Бецкой рассказывал молодой Елизавете о европейской жизни и политических играх. Так что благодаря ему «княжна в загоне» оказывалась в курсе всех интриг и событий.

Естественно, что и Елизавета начала интересоваться Бецким. И вот что она узнала от посла в Париже, тоже своего сторонника – князя Василия Долгорукого. Оказалось, в конце июля 1728 года в его парижской резиденции двадцатичетырехлетний Бецкой по уши влюбился в восемнадцатилетнюю герцогиню Иоанну‑Елизавету Ангальт‑Цербстскую. Та, уже два года будучи замужем, никак не могла зачать ребенка и приехала в Париж лечиться. Неизвестно, помог ли ей французский доктор или вышла какая иная оказия, но через пару месяцев юная герцогиня вернулась в свой Штеттин и вскорости подарила супругу дочку. Говорили, девочка родилась семимесячной, но для недоношенного младенца выглядела весьма крупной и упитанной. Описывая эту пикантную историю, Василий Долгорукий совершенно недвусмысленно давал понять Елизавете, что отцом «недоношенной» девочки был явно не герцог Ангальт‑Цербстский, а умелый любовник Бецкой. И между прочим, девочкой этой была как раз София‑Фредерика‑Августа Ангальт‑Цербстская, на чей портрет вот уже который день придирчиво взирала нынешняя императрица Елизавета.

«Что скажешь, Иван Иванович? – спросила императрица, указывая на портрет Софии. – Твои советы всегда мудры. Может, эту девочку для Петеньки выпишем? Правда, носик у нее длинноват и лицо овальное. И откуда такое – все Цербстские круглолицы… – Императрица воззрилась на Бецкого. Тот напрягся. – Носик‑то с овалом на твои похожи. Словно девочка не из Неметчины, а из вотчины Трубецких…»

Бецкой вздрогнул и отвел взгляд. Елизавета весело сверкнула глазами: неужто угадала? Но вслух только и бросила: «Мне князь Долгорукий говорил, как ты с герцогиней Цербстской лихо отплясывал в его парижском посольстве!» Бецкой осторожно вымолвил: «Да, мы были знакомы…» Елизавета пропела елейным голоском: «Отчего – были? Говорят, ты к Цербстским в Штеттин частенько наведываешься. Детишкам подарки даришь, особливо вот этой девице…» Бецкой даже дышать перестал. Стало так тихо, что Елизавета услышала стук его трепещущего сердца и подумала: «Не обманулась я. Точно – он отец! Трубецкая порода сразу видна – и стать, и характер сильный. Моему бесхарактерному Петьке такую жену и надо. К тому же кровь – не водица. А уж русская кровь себя проявит – заставит радеть за Россию!»

Императрица не ошиблась. Приехавшая в Россию юная принцесса Цербстская не только в мгновение ока выучила русский язык, охотно приняла православную веру, но и во всем стала вести себя как истинно русская. Это ее бесшабашный и слабохарактерный супруг Петр III так и не осилил русского языка, а София‑Фредерика‑Августа, ставшая Екатериной II, писала по‑русски книги и стихи, сочиняла драмы, комедии и даже оперные либретто. Для российского народа она стала великой императрицей – единственной, которую простые люди величали матушкой.

Чьей дочерью она была на самом деле, осталось загадкой. Историки не отметают версию о том, что на самом деле Екатерина была Трубецкой. Современники пишут об этом в дневниках. Елизавета Трубецкая в своей книге «Сказание о роде князей Трубецких» излагает ту же версию.

Но самым большим доказательством этого тайного родства служат взаимоотношения самих Екатерины Великой и камергера Бецкого. Многие десятилетия раз в неделю он безо всякого доклада приходил в личные покои императрицы. Екатерина встречала его, сама наливала кофей со сливками и подавала мягкие круассаны. И безо всяких чинов и политесов они садились завтракать. Это было их утро – и никто не смел мешать. Пока седовласый камергер откушивал кофей, Екатерина рассказывала, как прошла неделя, иногда просила совета. Правда, камергер в государственные дела предпочитал не вмешиваться. Но было у них одно общее дело – создание Смольного института благородных девиц. Они заботились о девочках‑ученицах, как о родных. Не потому ли, что стремились найти то, что недополучили в жизни: она – отцовской любви, он – дочерней?

Но их тайна так и осталась тайной…