Жажда знаний

Власть государства во все времена покоилась на том, что оно осуществляло контроль над силовыми структурами, производством материальных ценностей и знаниями. То, что претерпело глубокие изменения в наши дни, — это отношения между этими категория­ми. Новая суперсимволическая система роста благосостояния на­вязывает политической повестке дня широкий круг вопросов, свя­занных с информацией.

Это самые разнообразные вопросы — от частной собственнос­ти до пиратства товаров, от телекоммуникационной политики до компьютерной безопасности, от воспитания и внутренней торгов­ли до новой роли средств массовой информации. Но и то, что упомянуто, — это лишь небольшая надводная часть айсберга.

Информационная программа развития (инфопрограмма), хотя это пока еще и не замечается многими, действует столь стреми­тельно, что в Соединенных Штатах сто первый конгресс должен был иметь дело с более чем сотней внесенных на его рассмотрение законов, связанных с информационными вопросами. 26 из них имели отношение к тому, как федеральное правительство должно распространять факты и информацию, собранные за счет налого­плательщиков². Сегодня каждый человек, у которого есть компью-

тер и модем, может обратиться за информацией по несметному ряду вопросов к нескольким правительственным базам данных. Но как должно функционировать такое распространение информации? Надо ли правительству заключать контракт с внешними частными фирмами, чтобы они распределяли ее электронным способом и давали бы доступ к ней за плату? Многие работники библиотек, университетские ученые и сторонники гражданских свобод утвер­ждают, что правительственная информация должна не продавать­ся, а быть свободно доступной для общественности. С другой сто­роны, частные компании, служащие посредниками, утверждают, что они предоставляют дополнительные услуги, и это оправдывает взимаемую плату.

Однако инфопрограмма простирается очень далеко за преде­лы этих проблем.

Когда мы начинаем более глубоко осознавать суть новой су­персимволической экономики, становится очевидным, что ин­формационные проблемы больше не являются для нас далеки­ми или неясными. Общественность, само существование которой все больше зависит от манипулирования символами, также стано­вится все более чувствительной к их значению. Одна из вещей, которая уже была сделана, — это утверждение «права знать», особен­но в той сфере, которая непосредственно связана с благососто­янием людей.

В 1985 г. в отчете бюро рабочей статистики Соединенных Шта­тов сообщалось, что более половины из 2,2 млн. рабочих, подверг­шихся крупномасштабному увольнению, менее чем за 24 часа были извещены о том, что их выбрасывают на улицу³. К 1987 г. рабочие организации пытались провести закон, который требовал бы от крупных фирм при планировании серьезных увольнений извещать об этом своих работников за 60 дней и информировать об этом также городские и государственные управленческие структуры.

Работодатели резко выступали против предлагаемого закона, аргументируя это тем, что доступ общественности к этой инфор­мации подорвал бы усилия фирмы, направленные на спасение предприятия. Кто захотел бы вкладывать в него свои деньги, или сливаться с ним, или заключать контракт о работе с ним, или по­вторно финансировать его, если хотя бы что-нибудь стало извест­но о том, что ожидаются массовые увольнения?

Тем не менее росла поддержка этого мероприятия со стороны общественности. Лидер демократической партии в сенате сказал об этом так: «Это — не вопрос о рабочей силе. Это — вопрос о справедливости и честности»⁴.

К 1988 г. борьба по этому вопросу охватила весь Вашингтон, при этом конгресс был за него, а Белый дом — против. В конце концов, закон прошел, несмотря на угрозу президентского вето. Теперь американские рабочие и служащие имеют право заранее знать, когда они могут потерять работу из-за закрытия предпри­ятия.

Американцы хотят также иметь больше информации об усло­виях, в которых они трудятся. По всей территории Соединенных Штатов группы по охране окружающей среды и целые сообщества настойчиво требуют от компаний и правительственных служб де­тальных сведений о токсических отходах и других вариантах за­грязнения территории.

Недавно они почувствовали себя сильно уязвленными, узнав, что по крайней мере 30 раз между 1957 и 1985 г., т.е. чаще, чем раз в год, предприятие по ядерному оружию «Саванна Риве», располо­женное в Южной Каролине около Айкена, переживало то, что один ученый впоследствии определил как «происшествие с реактором, имеющее исключительно большое значение». Речь идет о крупной утечке радиоактивности и разрушении ядерного реактора, кото­рый оказался расплавленным. Однако ни одно из этих происше­ствий не было доведено до сведения местных жителей или широ­кой общественности. Ничего не было предпринято и тогда, когда ученый подчинился внутреннему меморандуму об этих «инциден­тах». Эта история не выходила на свет вплоть до 1988 г., когда она была обнародована на слушаниях в конгрессе.

Предприятием, работавшим на правительство Соединенных Штатов, управляли Е. И. дю Понт и Компания, и дю Понт был обвинен в сокрытии фактов. Компания немедленно выступила с опровержением, указывая, что она постоянно сообщала о несчаст­ных случаях в министерство энергетики.

Как известно, на этом этапе министерство признало себя ви­новным в том, что оно сохранило эти данные в тайне. Оно с голо­вой погрязло в военной секретности и традициях манхэттенского проекта, который привел к использованию атомной бомбы во Вто-

рой мировой войне. Однако общественное давление, направлен­ное на раскрытие этих тайн, вызвало внутреннюю борьбу между министром энергетики Джоном Херрингтоном, выступающим за более высокие требования надежности и большую открытость, и его собственными сотрудниками, которые сопротивлялись этому.

Но хотя внутри министерства и бушевал этот конфликт, рево­люционный новый закон начал действовать, впервые выступая с требованием, чтобы всем сообществам, на всей территории Со­единенных Штатов, была дана ясная и детальная информация о токсических отходах и других опасных материалах, которым они могут подвергнуться. «Впервые, — сказал Рихард Зигел, консуль­тант фирмы, которая помогла ускорить согласие на это трехсот различных предприятий, — общественность собирается узнать, что же выпускает предприятие, расположенное на той же улице». И это было еще одной явной победой в вопросе об общественном доступе к информации.

Все усиливающаяся борьба за гласность — это не только аме­риканский феномен, и она не ограничивается чисто национальными вопросами.

В японском городе Осака жители образовали организацию под названием «Право Знать Сеть Канзай», которая проводила акции в отношении муниципальных и префектурных органов управле­ния, требуя от них доступа к ранее засекреченной информации⁵. Из 12 запросов на имя префектур шесть были одобрены, а осталь­ные быстро отклонены. Среди этих последних был запрос об ин­формации, касающейся отчета по расходам губернатора.

Ответ правительства города Осака был, так сказать, крайне искусным. Когда группа потребовала документы, относящиеся к покупке картины Модильяни, которая украшает сейчас музей со­временного искусства Осаки, чиновники не ответили «нет». Они просто вообще не дали ответа. Однако требования обеспечить до­ступ к публичным документам как на местном, так и на общена­циональном уровнях не прекращались.

Рост того, что можно назвать осознанием роли информации («info-awareness»), идущий параллельно росту экономики, основан­ной на компьютерах, информации и коммуникации, вынудил пра­вительства разных стран уделять все больше внимания вопросам,

относящимся к знанию, — таким как секретность, общественный доступ, личное, частное дело.

С тех пор как Соединенные Штаты приняли акт о свободе информации в 1966 г., расширяющий право граждан на доступ к государственным документам, эта концепция распространяется и на другие передовые экономические системы⁶. Дания и Норвегия последовали этому примеру в 1970 г., Франция и Нидерланды — в 1978 г., Канада и Австралия — в 1982 г. Однако этот список не полностью отражает данную тенденцию, ибо гораздо большее чис­ло штатов, провинций и городов сами проявили такую законода­тельную инициативу, причем в ряде случаев они сделали это рань­ше, чем государство в целом. Именно так было в Японии, где пять префектур, пять крупных городов, два специальных округа и во­семь обычных городов уже сделали это в 1985 г.

В тот же самый период наблюдается быстрое распространение законов, определяющих право на частную собственность. Законы относительно частной собственности были приняты в Швеции в 1973 г., в Соединенных Штатах — в 1974 г. В 1978 г. их примеру последовали Канада, Дания, Франция и Западная Германия; Ве­ликобритания присоединилась к ним в 1984 г. Многие государства учредили агентства по «защите данных», специально предназна­ченные для того, чтобы предотвратить компьютерные злоупотреб­ления правом частной собственности. Естественно, что понятия и методы, используемые для этого, неодинаковы в разных странах, так же как и их эффективность. Тем не менее общая картина со­вершенно ясна: повсюду, где развивается суперсимволическая эко­номика, информационные вопросы становятся все более важны­ми в политическом отношении.