Снова о потенциале Русской философско-психологической школы

Проблема, затронутая в статье Н.М. Ракитянского и Ю.В. Колесниченко, выходит далеко за пределы практики политического портретирования. Собственный опыт показывает, что за границами известных психологических теорий и методов исследования находится нечто чрезвычайно важное, без чего нельзя ни понять, ни описать личность и поведение политика. И не только политика. И не потому, что психологическая наука отстает от пост-глобальных изменений в мире, а потому, что некоторые ее разделы или забыты, или сознательно изъяты из обращения.

Все психологи об этом знают или догадываются, но мало кто решается напомнить о том, что психология – это все-таки «наука о душе человека», хотя позитивизм вывел ее за рамки научного знания. Если это ошибка, то именно она является сегодня причиной огромных жертв и утрат, а в будущем она определит судьбу человечества. Совершенно очевидным это стало на этапе пост-глобализации, на котором политическая борьба на сакральном уровне ведется фактически вокруг определения «что такое человек» и того, «каким ему быть»? Психологическая сущность человека является главным полем политической битвы, а проблемы цен на нефть, курсов валют, и т.п. – не более, чем сопутствующие ей инструменты этой битвы.

Проект «нового человека» вырастает на глазах в ходе столь радикального изменения норм его поведения, которые на пороге 2000 года представлялись недопустимыми, невозможными, невероятными, нереальными. Самые фундаментальные признаки человека и человечности, сформулированные мировыми религиями за две тысячи лет, отвергаются и заменяются новыми за дымовой завесой гебридных войн, экономических кризисов, межгосударственных конфликтов. Именно признаки человека являются целью, средством и результатом политики: от того, что понимается под человеком, полностью зависит, какой будет новая цивилизация. Поэтому одни психологические признаки человека по политическим причинам исключаются их научного оборота, вместо них включаются новые. Эти вынужденные замены приводят к тому, что некоторые, исключительно важные качества человека, не наблюдаются, не регистрируются, не оцениваются, потому что определяющие их понятия изъяты из научного оборота. Психологи и политики разных поколений и политических взглядов говорят на разных языках, по-разному воспринимают человека и мир, по-разному мыслят в соответствии с гипотезой Сепира и Уорфа. Правильность их спорной для многих гипотезы подтверждается тем, что психологи действительно часто «не видят» некоторых признаков человека, чрезвычайно важных для его понимания и портретирования. Чтобы увидеть, их нужен весь накопленный человечеством психологический словарь, а не только его «политически приемлемая» часть. На такие мысли наводит статья Н.М. Ракитянского и Ю.В. Колесниченко и собственный опыт.

Чтобы ответить на вопрос: какая часть психологического словаря была утрачена, надо сначала ответить на вопрос – почему произошли эти утраты? И логика развития психологической науки здесь не при чем.

Первая причина. Психологическая наука отнюдь не является «башней из слоновой кости», независимой от периодических изменений в идеологии общества, а жестко следует им. К сожалению, развитие психологии определяется не только ее внутренней логикой, но в большой степени зависит от внешних политических влияний. В ее защиту надо сказать, что это касается всей науки, от медицины до физики. Например, когда политике требуется атомная бомба, то она создает идеальные условия для развития физики, а когда бомба не актуальна – о ней почти забывают. Аналогичным образом, когда представление психологии о человеке устраивает политику, она ее поддерживает, а когда не устраивает - политика дает заказ на новую психологию, разрабатывающую такое представление о человеке, которое соответствует идеологии той или иной политики.

Все кризисы в психологической науке были обусловлены политическими изменениями: после Великой Французской революции Огюст Конт исключил психологию из числа наук; точно так же после революций 1917 года в России были «закрыты» представления о человеке, разработанные идеалистической психологией. В 1930 году в СССР «поведенческий съезд» приступил к разработке психологии человека на основе марксистко-ленинской философии, а переворот 1991-1993 годов породил в российской психологии небывалую эклектику, ведущую ее к принятию философии позитивизма и бихевиоризма. Сейчас идет подготовка к введению лицензирования деятельности психологов, которое потребует принятия позитивистской концепции психики человека и его поведения. Времена, когда каждый психолог создавал свою собственную психологическую концепцию, пройдут.

Вторая причина. Более того, психологическая наука является частью политики, о чем многие психологи не догадываются. Именно психология разрабатывает научное обоснование политики, и косвенно участвует в политической борьбы, скрываясь в своей башне из слоновой кости. Любая политика начинается с представлений о человеке и его поведении, и заканчивается на использовании этих представлений для организации поведения миллиардов людей на планете. Например, то, что в политике именуют либерализмом, целиком базируется на представлениях о человеке психологов-детерминистов или «механицистов», создавших «объяснительную или «эмпирическую психологию». Сутью этой психологии является отрицание проблемы сознания и объяснение поведения человека на базе инстинктов и навыков, и доказывающей, что восприятие формы и пространства не дано от рождения, а является формой научения. Механицисты не обсуждают процесса мышления, и не отвечают на вопрос, что отличает поведение животных от сознательной деятельности человека. Они утверждали, что все, что есть в мышлении, раньше было в чувственном опыте. А изучение мышления возможно теми же методами, которыми изучаются элементарные явления чувственного опыта.

Либеральный менталитет базируется на классических психологических теориях: Дж. Локка, заявившего, что человеческая психика – это tabula rasa, на которой «опыт записывает свои письмена»; на достижениях психологов-ассоцианистов, по мнению которых для понимания мышления достаточно иметь два элементарных процесса (представление или чувственный образ, с одной стороны, и ассоциацию, связи чувственного опыта, с другой); бихевиористов, объявивших предметом психологии поведение, которое объяснили как нечто, состоящее из реакций на стимулы, как результат повторений и подкреплений, как процесс, строящийся на элементарной схеме условного рефлекса. Это позволило Уотсону Д.Б. свести поведение человека к набору реакций и решить проблему управления его социальным и политическим поведением. Психология детерминистов позволила Уолтеру Липману в 1922 году понять, что человеческие поступки основываются не на прямом и очевидном знании, а на картинах, которые индивид рисует сам или получает от кого-то другого. Картины, в соответствии с которыми действуют группы людей или индивиды, действующие от имени групп – это Общественное Мнение с большой буквы. Так психологи-детерминисты помогли политикам сделать так, чтобы человек выдавал определенные реакции на определенные стимулы, потому, что «мы видим то, что ожидаем увидеть». Так сокращенно описывается то, что создали своим трудом выдающиеся ученые-механицисты для победы демократии: Джон Стюарт Милль, Герберт Спенсер. Эрнст Мах, Рихард Авенариус, Готлоб Фреге, Бертран Рассел, Людвиг Виттгенштейн, Карл Поппер, Томас Кун, Имре Лакатос, Пол Фейерабенд, Майкл Полани, Стивен Тулмин и др.).

А политическая борьба всегда была производной от борьбы в психологической науке психологов-механицистов с психологами-идеалистами (картезианцами), которые создали «описательную психологию». Вундт В., подчинивший психологию требованиям позитивизма и вернувший ей звание науки, признавал, что процессы активного отвлеченного познания человека выходят за пределы чувственного опыта, относятся к высшим духовным явлениям, их можно описывать, но объяснить нельзя, потому что в них проявляются основные априорные категории человеческого духа (Вюрцбургская школа). Разночтение в научных представлениях о психологии человека сотни лет противопоставляет в политике либералов и консерваторов (в каждое историческое время они имели разное название). Идеалисты Рене Декарт, И. Кант, В.Г. Лейбниц (нативисты, гештальтпсихологи и др.) считали восприятие формы и пространства врожденными. Дильтей и Шпрангер утверждали, что высший уровень абстрактного поведения человека – это проявление особых духовных способностей, заложенных в психике человека. Возможность выйти за пределы чувственного опыта и оперировать отвлеченными категориями есть свойство духовного мира, которое есть у человека, но нет у животных.

Есть много доказательств того, что духовный мир не может быть выведен из материальных явлений, и корни этого поведения уходят в свойство духа, который нельзя объяснить материальными законами. Что человек отличается от животных тем, что он оказывается в состоянии мыслить и организовывать свое поведение в пределах символических форм, а не только наглядного опыта. Более того, выдающийся физиолог-экспериментатор Шеррингтон Ч. сознался, что физиолог принципиально не может объяснить духовный мир человека, а мир отвлеченных категорий, мир волевых действий есть отражение идеального духовного мира, существующего вне человеческого мозга.

Психологи картезианцы-идеалисты создали фундамент для консервативного менталитета, т.е. консервативной политики, противостоящей политике либеральной. Она ориентируется на Веру человека в Сознание, Долг, Честь, Совесть, Справедливость, Красоту. Совесть, а не стимул, выступает в качестве внутреннего регулятора. Здесь совесть рассматривается, как способность к активному самосознанию, самооценке личного отношения к окружающему, к действующим в обществе нравственным нормам. Она помогает определять соответствие индивидуального поведения личности высшим моральным предписаниям. Совесть имеет «интимный» характер, человек стоит лицом к лицу с самим собой, и поэтому предельно откровенен – ее нельзя обмануть, она - «свидетель, который всегда с тобой». Совесть проявляется, как стыд за совершенное, как угрызения совести, как муки совести. Моральным результатом этих переживаний является раскаяние, нравственный смысл которого — гармонизация отношений между Долгом и Совестью. Долг, как нравственная обязанность человека, выполняемая им под влиянием не только внешних требований, но и внутренних нравственных побуждений неотрывен от совести.

Описательное направление в психологической науке много лет создавалось трудом таких выдающихся ученых, как Лейбниц В.Г., Беркли, Декарт, Кант, Шеллинг, Мальбранш, Фихте, Хайдеггер, Дильтей, Шпрангер, Шеррингтон, Лебон Г., Юнг К.Г., Челпанов, Соловьев, С.Н.Булгаков, Трубецкие С.Н. и Е.Н., С.Л. Франк, Титченер, Н.О.Лосский. Когда авторы статьи Н.М. Ракитянский и Ю.В. Колесниченко пишут, что: «Религия в учениях С.Л. Франка, Г.Г. Шпета, М.М. Рубинштейна, а также М.М. Бахтина, А.Ф. Лосева, Л.Н. Карсавина, Н.С. Трубецкого, П. Флоренского, А.А. Ухтомского осуществляет роль внутреннего умозрения, определяет полноту и внутреннее единство философии, устремляет её к истине», то они ведут речь, в сущности, о значении картезинской психологии и политическом консервативном менталитете. Едва ли их научное наследие бесполезно или его можно отвергнуть по идеологическим причинам без потери главного смысла феномена человека и его поведения.

Третья причина. По поводу того, правы ли авторы статьи, когда пишут, что: «Деятели русской философской и философско-психологической мысли в познании феномена личности опирались на религиозные основания, которые в контекст нашей современной жизни и науки привносят значительный и многомерный эвристический потенциал» спорить бессмысленно. Научно-психологических оснований опровергать это утверждение нет, но есть политические основания с ним не соглашаться. Потому что Конституции, Законодательство, вся правовая система всех стран адаптированы юристами к той психологической парадигме человека, которая принята психологической наукой этих стран для управления поведением многомиллионных масс людей: какова парадигма человека – таков и правящий режим.

Нет оснований спорить еще и потому, что в современной психологический науке никто не владеет истиной в последней инстанции для того, чтобы судить о том, кто прав, а кто не прав? Как и во времена Аристотеля, психологи сегодня стоят перед вратами в тайну человека, иногда выдвигая объяснения тому, чего не знают, выдавая свои гипотезы за теории.

Много лет назад слышал от академика Ананьева Б.Г., что есть макрокосм (вселенная), и есть не уступающий ей по сложности микрокосм – человек. Это не преувеличение. Достижения психологов можно сравнить с достижениями геологов, которые пытаются узнать тайну Земли, проникнув в ее глубины с помощью бурения типа Кольской скважины (12 262 метра) при том, что до центра Земли 6371 км. Как геологи проникли в тайну Земли на глубину, сравнимую с толщиной мыльной пленки на поверхности футбольного мяча, так и психологи на такую же научную глубину проникли в тайны психологии человека и его поведения. Как геологи только по косвенным признакам знают, что лежит под земной корой, так и психологии знают только то, что буквально лежит на поверхности психики: психические процессы, психические свойства и состояния. Из того, что под «мыльной пленкой», - известно только кое-что по косвенным признакам и опосредованным методам исследования.

Как в геологии температура нарастает по мере продвижения вглубь Земли до 5000С, так и психологи сталкиваются с такого же масштаба трудностями, для преодоления которых у них нет средств. Тем не менее, геологи придумывают все более изощренные инструменты проникновения в тайну Земли не только непосредственным наблюдением поверхности Земли, а из кернов сверхглубоких скважин, вулканических пород; сейсмических исследований и т.д. Так и психологи, пытаясь проникнуть в тайны психики человека, изобретают свои методы, тем более, что на «поверхности психики» человека хватит места всем для ее исследования. А пока, не время подводить итоги, и возводить какую-либо психологическую теорию в ранг научной религии, заставляя всех психологов ей «поклоняться» методами образовательных стандартов и лицензирования.

Множество, якобы, спорных точек зрения на психику человека объясняется тем, что все психологи, находятся в совершенно разных точках поверхности объекта изучения, если представить психику в форме шара. Поэтому каждый из них видит и изучает человека с разных сторон: кто сверху (идеалисты), кто снизу (материалисты), кто справа (позитивисты), кто слева (метафизики). Каждый описывает свой наблюдаемый профиль того человека, который он видит, иногда выдавая это за полное, всестороннее знание его психологии. Если добавить, что число точек наблюдения за ядром шара с поверхности бесконечно, то и число углов зрения на человека бесконечно, а значит, и психологических теорий может быть бесконечно много. На сегодняшний день число психологических теорий и методологий исследование человека доходит до 150-180, что составляет ничтожно малую часть знания о нем – впереди психологию ждут великие открытия. Нынешнее поколение психологов так же находиться в начале изучения психики человека, как и их великие предшественники и учителя. Человек, физически такой близкий, что его можно потрогать рукой, психологически недоступен для полного и ясного понимания, как ядро Земли для геологов или Космос для астрономов.

К сожалению, эти обстоятельство часто не принимаются во внимание, и психология, как наука, многое теряет от бессмысленной методологической дискуссии между лидерами различных психологических школ – она становится чрезмерно зависимой от политического заказа. Тем самым психология теряет свое лидирующее положение в ряду других наук, и не оказывает того законного влияния на политику, экономику, общество, которое по праву принадлежит ей.

Идеи авторов статьи Н.М. Ракитянского и Ю.В. Колесниченко фактически ставят не оперативные задачи психологического портретирования, а побуждают обдумать проблему: «традиции позитивизма, гностицизма, рационализма и эмпиризма при игнорировании философских, метафизических и онтологических проблем личности». Она касаются всех сторон современной психологической науки, которая и до 1991 года не использовала весь ресурс знаний о человеке, и в наши дни может случиться так, что опять целые направления психологии будут «вырезаны» из образовательных стандартов и из требований для лицензирования практических психологов.

Тактика вырезания целых пластов знания о психологии человека сослужила плохую службу для СССР. Провалилась идея формирования «советского человека», в структуру которого включили только то, что соответствовало идеологии, и при этом делали вид, что в человеке нет психологических характеристик, которые в нее не вписывались. При первых потрясениях конца 80-х и начала 90-х годов выяснилось, что «работают» на митингах и выборах именно те психологические переменные, которые пытались не замечать, а без них психологические переменные «советского человека» не активировались: СССР не стало. Аналогичным образом в 1917 году потерпела поражение модель «монархического человека», из которой по принципиальным идеологическим соображениям были «вырезаны» те особенности человека, которых не хотелось видеть и было неприятно их изучать. Именно эти, «вырезанные» особенности психики человека жутким образом проявили себя при сбрасывании колоколов с церквей и поголовном уничтожении офицеров, например, в Кронштадте и в Крыму. России не стало. Опасно не знать того, чего не хочется знать.

Чтобы ошибка советской психологии не была повторена вновь, Н.М. Ракитянский и Ю.В. Колесниченко обращаются к «вырезанному» тогда «наследию русских философов 20-30 годов ХХ столетия…. когда личность стала трактоваться как совокупность явного и сокрытого, природного и надприродного, эмпирического и внеэмпирического, что потребовало обращения к собственно философскому взгляду, как в изучении личности…». Тем более, что пост-глобализация формирует новый тип «пост-глобального человека», которому тесно в рамках всех существующих мировых психологических теорий и концепций – он опять другой, и психология его не знает. А кто знает – молчит, и делает так, чтобы все другие этого не узнали. Все психологи видят, что человек на глазах становится другим, но описания «пост-глобального человека» до сих пор нет, потому что они происходят именно в тех его свойствах, которые в современной российской психологии не именуются, а значит, не регистрируются, и поэтому – не обсуждаются.