Изгнание из Испании

«Fortuna belli artem victos quoque docet» –

«Судьба учит военному искусству даже побежденных»

Латинское выражение

Испания, 206 г. до н. э.

Шел тринадцатый год войны. Рим избрал новых консулов, Ветурия Филона и Цецилия Метелла, героев битвы при Метавре, легатов при прежних консулах.

В этом году с Ганнибалом не воевали: он затаился в Бруттии и не предпринимал никаких активных действий, переживая смерть брата и гибель его армии, вместе с которыми была похоронена его надежда на завоевание Италии. И его не трогали, настолько боялись легендарного Баркида.

Но это в Италии, а здесь, в Испании, война шла своим чередом.

У Мисдеса было полно хлопот – он вербовал новых союзников среди переменчивых испанских вождей. Карфаген не жалел золота, ведь Испания имела очень большое значение для метрополии. Сейчас Мисдес удачно провел переговоры с лузитанами и кельтиберами: войско Гасдрубала Гискона увеличилось до семидесяти тысяч человек пехоты и четырех тысяч конницы, а это уже грозная сила, с которой Сципиону придется считаться.

Служба всецело поглощала его и отвлекала от горестных мыслей. Душевная рана постепенно затягивалась: прошло уже три года после исчезновения его семьи. Нанятые агенты потратили уйму семейных денег на то, чтобы получить хоть какую-то информацию о ней. Искали везде, но итог поисков в Италии и Испании оказался достаточно неожиданным: среди рабов его близких не оказалось! Это и обрадовало Мисдеса, и озадачило: если они не попали в рабство, то куда в таком случае подевались? Римляне не убивали женщин и детей – и не только потому, что они не варвары. Они были выгодным товаром, который охотно скупали работорговцы, постоянно следовавшие за армией. Кроме того, Аришат с детьми могли спрятаться от врага. Но в течение трех лет они должны были хоть как-то дать знать о себе. Чтобы не думать о худшем, Мисдес всецело отдавался службе.

Его непосредственный командир, Гасдрубал Гискон, не вызывал у него симпатий. Они были равнодушны друг к другу. Гасдрубал знал, что Мисдес присматривает за ним, и ему это не нравилось. Мисдес же не признавал никаких других начальников над собой, кроме Баркидов. Но считаться друг с другом они были обязаны – такова воля всемогущего Совета. Между ними сохранялись подчеркнуто вежливые отношения, что не мешало Мисдесу хорошо выполнять свои обязанности.

Единственной отрадой для него были частые встречи с Адербалом, постоянно находившимся подле Магона. Баркид не расставался с ним с момента знаменательного выступления перед Сенатом и желал все время видеть его при себе. Однако частенько он был вынужден посылать его к Гасдрубалу с секретными донесениями, которые нельзя было доверять обычным гонцам.

Вот и сейчас Адербал приехал в лагерь Гасдрубала Гискона при Илипе с вестями от Магона, и радостная встреча братьев перешла в веселую попойку.

Облокотившись о грубые армейские тюфяки, братья ужинали и опустошали огромную глиняную двуручную амфору с сицилийским вином, купленную адъютантом Мисдеса в Гадесе.

Они были одеты в национальные туники – яркие, свободные, длинные, – а на ногах у них красовались сандалии из Уттики. Находясь столько времени вдали от родины, братья стали ярыми приверженцами всего карфагенского: носили плащи финикийского покроя, скрепленные на плече фибулами, прятали волосы под конические шапочки, аккуратно постригали бороды на карфагенский манер. Но это было только в перерывах между походами, в военное же время они выбирали все самое практичное – иберийские сапоги, ливийские шлемы, кельтиберийские мечи. Здесь патриотизм отходил на второй план.

Обсудив последние новости из Карфагена, приходившие все реже, – почти вся Испания находилась теперь в руках Сципиона и связь с метрополией ухудшалась день ото дня, – они перешли к обсуждению положения дел на полуострове.

– Какие новости ты привез? – спросил Мисдес. Информация, которой владел Адербал, секретом для него не являлась: все равно завтра же ему обо всем расскажет Гасдрубал.

– Сципион узнал о том, что Гасдрубал удачно навербовал лузитан, и сейчас он идет из Терракона к Кастулону со своими четырьмя легионами.

– Это следовало ожидать, – заметил Мисдес, – Сципион, эта хитрая лиса, не допустит нашего усиления на полуострове. Мне известно, что он послал легата Марка Силана к союзному царьку Кулху. Тот обещал набрать за зиму много солдат. Мы полагаем, что месяца через два объединенные силы римлян и испанцев двинутся в нашу сторону.

– Да, об этом Магону тоже донесли. Испанцы боятся возвращения Ганнибала и иногда выслуживаются перед его братом, – усмехнулся Адербал, наполняя пустые чаши душистым терпким вином.

Указав на амфору, он иронично промолвил:

– Мисдес, ты себе ни в чем не отказываешь после плена.

Брат мрачно улыбнулся в ответ.

– Когда я десять дней шел в цепях под палящим солнцем, то довольно много поразмышлял о смысле жизни. Я ждал, когда с меня снимут цепи, хотел кинуться на легионеров, чтобы умереть, но не быть рабом... Мы с тобой – карфагенские аристократы, потомки древнего финикийского рода. Наши предки прибыли в Африку с легендарной царицей Элиссой. В нашем роду есть сенаторы, суффеты, верховные жрецы. И я не буду прислуживать какому-то римскому псу, и не хочу, что бы меня прогнали по улицам Рима на потеху черни... Я считал себя трупом, который не успели переправить через подземную реку в царство мертвых лишь потому, что запаздывал перевозчик. И когда наступила неожиданное избавление, я решил, что больше не буду ограничивать себя в небольших радостях жизни.

Адербалу нечего не сказал в ответ. После паузы он перевел разговор на Сципиона.

– Стало известно, что Марций Луций вместе с нашими бывшими друзьями, Андобалом и Мандонием, тоже направляются сюда. Значит, под римскими знаменами бойцов сейчас не меньше нашего.

– М-да, превратности судьбы. – Мисдеса не удивила эта новость, но ему стало обидно за своих бывших союзников, дружбой которых столь бездарно распорядился Гасдрубал Гискон. – Еще не так давно ты командовал илергетами, а теперь будешь сражаться против них.

– Если это нужно Карфагену – это нужно мне! – с пафосом произнес Адербал.

– Не надо, брат, – слегка поморщился Мисдес. – Ты же знаешь, это нужно не Карфагену, а нашим торгашам-сенаторам... Сейчас вот они озаботились проблемами Ганнибала, но думать об этом надо было гораздо раньше... Ныне, он - единственная надежда Карфагена. Его армия в два раза меньше, чем армия Гасдрубала, разгромленная при Метавре, но римляне не решаются дать ему генеральное сражение, предпочитая тактику сдерживания. Вот кого они боятся по-настоящему! А здесь все уже кончено... Я не верю, что Гасдрубал Гискон сможет удержать Испанию. Наш мудрый отец тоже считает так. Когда я уезжал сюда, он сказал, что они пытаются провести в Совете решение об отправке Магона в Италию и оказании помощи Баркидам деньгами и солдатами, но эта сволочь Ганнон Великий всячески этому препятствует.

– Хватит об Испании! – захмелевший Адербал стукнул кулаком по низкому дубовому столу, с которого чуть не слетела посуда. – Надоело о политике! Это ты – дипломат, а я – воин! – Внезапно лицо младшего брата смягчилось, и он мечтательно протянул: – Как мне хочется домой... пройтись по улицам Карфагена, прогуляться от площади Новых ворот по Нижнему городу до Бирсы, по лестнице подняться в храм Эшмуна, помолиться, а потом спуститься в Мегару и гулять там до вечера.

Мисдес удивленно посмотрел на него. Раньше он не замечал у брата тоски по родине. «Стареем, – подумал он. – Стареем… и устаем от этой бесконечной войны».

Догадки братьев оказались правильными. Единственное, в чем они ошиблись, так это в сроках: Сципион появился при Илипе гораздо раньше – через месяц.

Свой укрепленный лагерь римляне воздвигли прямо под носом Гасдрубала, и началась война нервов. День ото дня обе армии выстраивались друг против друга и, не начиная битвы, уходили обратно. Гасдрубал боялся Сципиона и не хотел начинать первым, предпочитая оборону. Сципион же, имея под своим началом сорок пять тысяч бойцов – числом, чуть больше половины карфагенской армии – тщательно примерялся, понимая, что риск достаточно велик.

И у тех, и у других в союзниках были испанские наемники – иберийцы и кельты. Выстраиваясь, противники ставили их по флангам, предпочитая усиливать центр ветеранами. Но Сципион заметил, что Гасдрубал выводит армию довольно поздно, ближе к полудню, и решил пойти на хитрость. В решающий день он поднял войска рано, без сигналов труб, солдат накормили и построили перед лагерем. В центре Сципион поставил испанцев, на флангах – римские легионы. Правым флангом командовал он сам, левым – Марк Силан и Луций Марций.

Гасдрубала подняли с постели тревожным известием: римляне построились и готовы атаковать.

– Почему раньше не предупредили?!.. – заорал в бешенстве полководец и ударил адъютанта кулаком по лицу. – Немедленно строиться и выходить! Я прикажу распять сторожевых, когда вернемся!

Никто не осмелился предложить ему покормить бойцов. Все ринулись исполнять приказа.

Карфагеняне спешно выбегали и строились в заведенном за последние дни порядке. Мисдес занял свое место на правом фланге вместе с лузитанами, недовольными и голодными. Он громко выкрикивал команды, пытаясь придать подобие строя неорганизованной толпе варваров. Но получалось плохо – слишком мало времени ушло на обучение новобранцев.

Мисдес осмотрелся, выискивая глазами брата. Тот командовал конницей, состоящей из нумидийцев и кельтиберов, и сейчас спешно отдавал последние приказы. Легкая конница Сципиона и застрельщики уже двигались в сторону карфагенян, и их нужно было успеть встретить.

– Боги, сохраните его!.. – прошептал Мисдес.

Нет больше с ним его семьи, воюет где-то в далекой Италии Ганнибал, там же сложил голову Гасдрубал. Круг его близких постоянно сужался, и здесь, в Испании, остался только Адербал, которым он очень дорожил и опасался за его жизнь. На то причина: его брат бесстрашен, не знает страха и презирает смерть. Сейчас, убедившись, что его бойцы готовы к бою, Адербал ринулся во главе своих людей в атаку, размахивая кривым иберийским мечом и не прячась за чужие спины.

Враги сшиблись и тут же разъехались, не вступая в затяжной рукопашный бой, оставив с обеих сторон лежать на поле тела убитых и раненых. Такова тактика легкой кавалерии – мелкие стычки и осыпание друг друга градом стрел и дротиков.

Гасдрубал Гискон всматривался в ряды врага и не верил своим глазам: напротив его ветеранов-ливийцев – стояли не легионеры, а испанские наемники Сципиона.

«Как же так?.. – тревожно думал он. – Как так могло случиться? Три дня подряд я видел перед собой легионы, а сейчас этот Сципион, мальчишка-римлянин, обыграл меня!..»

Он нервно ерзал в седле и непроизвольно толкал ногой в бок своего боевого жеребца, которому передалось беспокойство хозяина. Конь громко зафыркал, раздувая ноздри, заржал и пытался разметать стоявших рядом трубачей, вовремя отпрянувших в стороны. Это привело Гасдрубала в чувство, и паника уступила место холодному расчету. «Перестраиваться сейчас нельзя, – твердо решил он. – Слишком поздно. Пусть Сципион попадет в свою же западню. Мои ливийцы разобьют его испанцев, опрокинут конницу и ударят по флангам...».

Но его планам было не суждено сбыться. Взревели трубы. Неожиданно центр римлян расступился, пропуская свою конницу в свой тыл. И вместо того, чтобы ринуться на карфагенян, испанцы двинулись вперед медленным шагом. «Так они и к обеду до нас не доберутся, – забеспокоился Гасдрубал. – Это очередная ловушка хитрого Сципиона!»

Он оказался прав. В отличие от вяло двигающегося центра, фланги врага, состоящие из опытных легионеров, быстро пошли в атаку, почти переходя на бег.

Отошедшая назад римская конница тоже не осталась на месте. Всадники разбились на две группы, обошли своих пехотинцев с тыла и напали на фланги карфагенян, где теперь кипела битва: опытные легионеры резали варваров-лузитан, а легкая конница и застрельщики Сципиона непрерывно обстреливали их, вступали в мелкие стычки и не давали сосредоточиться.

Мисдес видел, как гибли новобранцы, которым внушали, что они будут сражаться с такими же испанцами, но только из других племен. Солдаты не были готовы сражаться с легионами – лучшей армией мира. На их месте должны быть ливийцы, которых Баркиды научили противостоять римлянам.

Напрасно Мисдес кричал, пытаясь организовать контратаку и сбить напор врага. Легионеры неумолимо двигались вперед, оставляя за собой горы трупов.

А ливийские ветераны карфагенян бездействовали, ожидая атаки испанцев из центра Сципиона, которые к ним явно не спешили. Гасдрубал не знал, что ему делать. Идти на помощь флангам нельзя, потому что оголится центр. Оставалось принимать бой на условиях Сципиона.

Мисдес отчаялся что-либо изменить. С отрядом всадников, состоящим из карфагенской молодежи, он вступил в рукопашный бой с конницей врага. Нужно было оттеснить ее, хотя бы на некоторое время, чтобы помочь его лузитанам удержать позиции. Полученное при Метавре раны все еще беспокоили его, но он позабыл о них, полностью отдавшись схватке.

В пылу боя он неожиданно для себя заметил, что ему противостояли илергеты, три года назад переметнувшиеся к римлянам. Теперь бывшие союзники отчаянно защищали интересы своего нового покровителя и готовы были сотнями гибнуть за него.

«Как изменчива судьба, – огорченно думал Мисдес, не забывая парировать удары и прикрываться круглым ливийским щитом. – Еще недавно мы сидели за одним столом, дружно пили вино и илергетское пиво, поднимали тосты друг за друга, а теперь режем друг друга, как заклятые враги…».

Его размышления прервал сильный удар копья, от которого он с трудом увернулся, подставив щит. Вскинув глаза на своего обидчика, Мисдес узнал в нем Биттора – мужа Верики и в прошлом его подчиненного.

– Мисдес?!.. – удивленно воскликнул тот, но вид его не стал более доброжелательным.

– Какая неожиданная встреча, Биттор! – громко ответил Мисдес, отражая очередной выпад илергета. – Я тоже рад тебя видеть! – с издевкой добавил он и удачно нанес ответный удар мечом. Копье Биттора надломилось, став бесполезным.

– Издеваешься, пуниец?..

Вид переломанного копья привел Биттора в ярость. Он бросил его и выхватил меч, не уступающий по размерам мечу Мисдеса.

– О, ты стал разговаривать, как… настоящий римлянин... – Слова Мисдеса перемежались с тяжелыми выдохами: он стал уставать, старые раны напомнили о себе.

Заметив, что его противник теряет силы, Биттор удвоил натиск.

– Я хочу принести твою голову в подарок Верике! – злобно крикнул он. – Пусть она порадуется встречи с тобой… или… с частью тебя!..

Но Мисдес не ответил, лишь улыбнулся. У него открылось второе дыхание, – он знал, что такое бывает в бою, – и теперь реальная опасность смерти нависла уже над илергетом. Мисдес был опытнее его, и Биттор стал пропускать удар за ударом. Вот уже обильно сочившаяся из пореза на предплечье кровь окрасила его тунику до самого рукава, а боль от другой раны, в боку, начала сковывать движения, но Биттор не хотел умирать.

– Твоя голова будет не только радовать Верику, но и огорчать твоего сына… – пронзительно крикнул он из последних сил, но острый меч Мисдеса воткнулся ему в глаз. Илергет умер мгновенно.

«Почему он крикнул про моего сына? – словно в тумане, подумал Мисдес. – Это была уловка, попытка отвлечь меня, или ему что-то было известно? Но что?..»

Но Биттор уже не мог ответить на эти вопросы. Тело испанца, грузно свалившееся с коня, затоптали сражающиеся. Но его последние слова разбередили душевную рану Мисдеса.

Тем временем положение карфагенян становилась все хуже и хуже. Их фланги были безнадежно смяты, лузитаны побежали. Когда испанцы, находившиеся в центре римских порядков, достигли ливийцев, обессилевших от голода и изнуряющей дневной жары, те кинулись бежать к воротам лагеря, что привело к окончательному разгрому армии Гасдрубала.

Ночью остатки карфагенян попытались покинуть лагерь, но враг был начеку. Резня возобновилась с новой силой. Шесть тысяч человек выжило, да и те разбежались, покинутые на произвол судьбы их неудачливым полководцем.

Битва при Илипе стала концом огромной армии пунийцев. Больше ее не существовало. Испания была навсегда потеряна для Карфагена.

* * *

Испания, Гадес, 206 г. до н. э.

Осень подходила к концу. В этом году она была такой же, как и в прошлом, сухой и теплой, что для Испании необычно. Хорошая погода радовала, но все знали – это ненадолго, не за горами зима, холодная и дождливая.

Карфагеняне наконец-то смогли вздохнуть спокойно: римляне не воюют зимой и не будут их преследовать. Сципион удалился на зимние квартиры в Терракон. Но ни для кого не было секретом, что нынешняя зима – последняя для карфагенян и уже весной их окончательно изгонят из Испании, а если быть точнее – из Гадеса, последнего оплота Карфагена на полуострове.

Гасдрубал Гискон переправился в Африку, в царство Сифакса, еще месяц назад. Он до сих пор находился в удрученном состоянии после поражения при Илипе. В Гадесе остался зимовать Магон Баркид и Масинисса. В их распоряжении имелась небольшая армия, состоящая из ливийцев и нумидийцев, которая почти вся умещалась в пределах городских стен.

Дом, в котором остановились Магон и Адербал, находился в самом лучшем районе и принадлежал одному из главных магистратов города – добродушному, гостеприимному толстячку Бурхусу.

Гостям отвели лучшие комнаты. Хозяин следил за тем, что бы они ни в чем не нуждались. Всегда к их услугам были лучшее вино и еда из его запасов. Нельзя сказать, что Бурхус любил карфагенян; скорее, зная жестокость Баркидов, он их боялся и пытался во всем угождать, чтобы избежать напрасного гнева.

Дом Бурхуса стоял в очень престижном месте. Хотя по финикийской традиции все его окна выходили на тенистый дворик, выйдя в сад, можно было полюбоваться видом на огромный, величественный храм Мелькарта, вздымавшийся к небесам и заслонявший собой всю южную сторону сада.

«Как же он красив и торжественен! – думал Адербал, глядя на причудливо изогнутые формы куполов и арок. – Его вид умиротворит любого – и воина, и купца, и простого раба».

Он услышал шелест листвы под чьими-то сандалиями и обернулся. К нему, подобострастно улыбаясь, подходил Бурхус в накинутом на длинную тунику простом широком сером плаще.

«Под таким плащом удобно спрятать меч», – невольно подумал Адербал. Но волнения он не ощущал, потому что мог убить Бурхуса голыми руками, будь тот хоть до зубов вооружен.

– Прости, что отвлекаю тебя от благоговейных мыслей, Адербал. Но тебя на входе спрашивают какие-то люди в нумидийской одежде.

– Сколько их?

– Двое.

– Можно позвать их сюда? – вежливо спросил разрешения у хозяина Адербал.

– Конечно, сейчас я распоряжусь, и слуга проводит их в сад.

– Спасибо тебе, почтенный Бурхус. – Адербал учтиво слегка наклонил голову, благодаря хозяина за услугу.

Вскоре из дверей дома, ведущих в сад, показались двое воинов в накинутых на плечи шкурах леопарда и с причудливыми прическами с множеством мелких, аккуратно заплетенных и уложенных косичек.

Адербал поздоровался с ними. Это были Табат, командир резерва Масиниссы, и Акхат, приближенный Гауды.

– Может быть, я прикажу хозяину накрыть стол? – дружелюбно предложил Адербал.

– Спасибо, не надо, – ответил Табат. Его лицо было серьезным: разговор явно предстоял не праздный.

– Адербал, у нас к тебе важная весть от Масиниссы, – сказал Акхат, который, в отличие от своего спутника, улыбался. Он очень хорошо относился к этому карфагенянину – названному брату его хозяина.

– Я вас внимательно слушаю, братья, – ответил Адербал на нумидийский манер.

– Мы будем говорить на нашем языке, которым ты владеешь в совершенстве, – сказал Табат.

– Хорошо, я слушаю вас, – ответил по-нумидийски Адербал.

– Масинисса знает о том, что ты в душе истинный нумидиец и названный брат Гауды, его любимца, пропавшего на войне...

Адербал молча слушал, пытаясь понять, куда клонит Табат.

– Сейчас в Испании у карфагенян большие проблемы. И всем понятно, что весной Сципион возьмет Гадес, – продолжал Табат. – Масиниссе стало известно, что Магон получил приказ от Совета уйти на Балеарские острова, набрать там армию, а оттуда весной плыть в Лигурию, чтобы прийти на помощь Ганнибалу.

«Однако они хорошо осведомлены, – подумал Адербал. – Кто-то им доносит. И этот кто-то, определенно, сидит в Совете Карфагена».

– Послушай, Адербал, – заговорил Акхат. – Масинисса не пойдет с Магоном в Лигурию. Ему нужно вернуться домой. Царь Гала, его отец, слишком стар, и царевичу нужно отстоять свои права на трон.

– Но он может присоединиться к Гасдрубалу Гискону, если не хочет уходить так далеко от границ своего царства, – предложил Адербал.

– Исключено! – злобно ответил Табат, покрываясь красными пятнами. Одно упоминание об этом недостойном, по его мнению, полководце приводило нумидийца в бешенство. – Во-первых, Гасдрубал сейчас находится у злейшего врага царевича – царя Сифакса. Во-вторых, тебе известно, что дочь Гасдрубала, прекрасная Сафонисба, была помолвлена с Масиниссой?

– Да… Я слышал об этом…

– Друзья из Карфагена сообщили Масиниссе, что вопреки своим обещаниям Гасдрубал выдал дочь за этого старого извращенца, Сифакса. Он нарушил все обещания, данные царевичу, и повел себя как лживая гиена...

«Ах, вот откуда ветер дует. Ветер предательства», – обескуражено подумал Адербал. Он не знал, что ему делать. Как истинный патриот своей родины, он должен предупредить обо всем Магона. Но чувство долга по отношению к своему названному брату Гауде и воспоминания о Батии и Хираме не позволяли ему этого сделать.

– И что царевич хочет от меня? – спросил он довольно жестко.

– Масинисса верит тебе, Адербал, – заговорил Акхат, не переставая улыбаться. – Он нуждается в твоей помощи. Ты знаешь, что сейчас в Карфагене находится в заложницах его дочь Кахина. Твоя семья очень влиятельна. И вы сможете не допустить расправы над ней, когда откроется правда. Если бы здесь был Гауда, то он просил бы тебя об этой услуге. Царевич никогда не забудет того, что ты сделаешь. А он умеет быть благодарным!

– Но что если правда откроется раньше?

Адербал и нумидийцы деликатно называли предательство «правдой».

– Не откроется, – уверил его Акхат. – Масинисса сегодня попросил у Магона разрешения уйти на родину решать вопрос с престолонаследием, и Баркид согласился. То, что царевич откажется присоединиться к Гасдрубалу, станет известно не скоро. Если вы за это время перевезете Кахину в дом твоего отца, то там она будет в безопасности. Масинисса станет царем и гарантирует вашей семье торговую монополию в его стране, а тебе – бесконечное уважение его рода.

Адербал выдержал долгую паузу и твердо сказал:

– Мне нужно подумать пару дней.

– Хорошо. – Табат кивнул в знак удовлетворения. – Акхат останется в Гадесе и будет ждать твоего ответа, который, как мы надеемся, будет положительным.

Попрощавшись, нумидийцы удалились, оставив Адербала в раздумьях. Перед его глазами вставали образы Батия, Хирама, Гауды, улыбавшихся и смотревших на него. Для себя он уже решил: его семья поможет царевичу и защитит его дочь Кахину. И в его поступке не будет ни намека на измену: нумидийцы и раньше не горели желанием участвовать в экспансиях Карфагена, лишь Масинисса, настоящий искатель приключений, вступил в эту чужую для них войну со всей страстью.

* * *

Лигурия, 205 г. до н. э.

Адербал не любил корабли, так как плохо переносил морскую качку, что было странным для представителя рода потомственных мореходов, избороздивших вдоль и поперек Внутреннее море и сколотивших на этом приличное состояние. Хотя плавание от Балеарских островов до Лигурии заняло не более пятнадцати дней, на берег он ступил вконец вымотанным.

Магон подшучивал над ним все это время:

– Ты такой доблестный и мужественный, Адербал. Неужели ты боишься утонуть?

Ответом была лишь слабая улыбка на измученном лице.

Но Баркид не унимался:

– Будь ты торгашом, тебя бы постоянно обманывали твои управляющие: они бы знали, что ты никогда не приплывешь с проверкой…

Наконец армия карфагенян – двенадцать тысяч пехотинцев и две тысячи всадников – высадилась на берег, с ходу захватив Геную. Твердая почва под ногами и обильная еда быстро вернули Адербалу его прежнее, всегда бодрое состояние. Он был готов сражаться, проходить многомильные марши, лишь бы только не подниматься вновь на борт корабля.

Магон быстро сориентировался в местных дрязгах, заключил союз с лигурийским племенем ингавнов, помог им в войне против горцев, чем завоевал огромную популярность среди галлов и лигуров. Совет снабдил его изрядной суммой денег для найма молодежи варваров, и они потянулись к нему со всех сторон.

Каждый день в лагерь въезжали посланцы многочисленных крупных и мелких племен, и бесконечные переговоры изрядно надоели Адербалу. Он воин, а не переговорщик. «Вот Мисдесу это занятие было бы по душе, – рассуждал он. – Больно он ловок в этом деле…». Но служба есть служба, и каждый день в Лигурии был похож на другой. Магон основательно готовился к походу в Италию и не спешил: Метавр стал хорошим уроком.

В один из таких однообразных дней адъютант доложил Адербалу, что прибыли посланцы одного из отдаленных племен, которые желают переговорить с военачальником незамедлительно.

– Магон сейчас занят, пускай их размесят и накормят, – приказал Адербал. – Передай им: когда он освободится – их примут незамедлительно.

– Командир, самое удивительное то, что некоторые из них свободно говорят на нашем языке.

Брови Адербала взлетели вверх.

– Что бы это значило? – Он вскочил на ноги. – Я должен увидеть их немедленно.

Быстрым шагом он достиг лагерных ворот, около которых под неусыпным взором стражи ожидали ответа странные посланцы. Их было человек пятнадцать, – все были одеты в длинные куртки и широкие штаны из грубой шерсти и вооружены длинными мечами и узкими щитами. «Типичная одежда и оружие местных варваров, – подумал Адербал. – Нет ничего, что бы указывало на карфагенское происхождение... Может, лазутчики?»

Когда до гостей оставалось не более дюжины шагов, его взгляд выхватил из этой группы троих, выделявшихся более смуглым цветом кожи и отсутствием бород. В отличие от остальных, эти люди смотрели на Адербала с неподдельной радостью, что озадачило его еще больше.

Внезапная догадка заставила сердце Адербала биться гулко и часто.

– Неужели?.. – пробормотал он и, не удержавшись, громко крикнул: – Гауда!.

И он не ошибся: от группы отделился человек с до боли знакомыми чертами лица. Бросив на землю щит, он кинулся в объятии Адербала.

Остановив взмахом руки метнувшуюся к ним стражу, Адербал крепко обнял своего вновь обретенного брата.

– Узнал своего брата?.. Узнал! – На глазах у Гауды появились скупые мужские слезы.

– Я не ожидал увидеть тебя вновь. Мы все считали тебя погибшим, – радостно отвечал Адербал, продолжая трясти и похлопывать Гауду, все еще не веря своим глазам.

– А я знал, что ты ждешь меня, – смеялся тот, – и поэтому не собирался умирать.

Вскоре за плотным обедом, сдобренным хорошим вином, Гауда рассказывал ему и Магону о своих злоключениях.

– Когда Гасдрубал вышел из лагеря, он послал меня с десятью нумидийцами искать броды. Мы понимали, что сейчас все зависит от нашего усердия, и не останавливались ни на минуту. Но боги были против нас – чем дальше мы уходили, тем круче становились берега реки... Только на следующий день, отойдя совсем далеко, ближе к полудню мы нашли брод. Оставив пятерых своих людей на месте, я поскакал с остальными назад. Но примерно миль через пять, услышав шум битвы, понял, что мы опоздали...

Лицо Гауды омрачилось: он заново переживал события двухлетней давности.

Опорожнив залпом кубок сицилийского вина, привезенного карфагенянами с собой, и оценив позабытый вкус, он продолжил:

– Мы присоединились к ближайшим солдатам – это оказались лигуры, – и стали готовиться к драке. Но нас никто не атаковал. Более того, вскоре вернулись дозорные и сообщили, что карфагеняне разгромлены, а Гасдрубал убит. Их слова быстро подтвердилась: мы увидели бегущих испанцев, а за ними появились легионеры. Лигурийские вожди недолго совещались и приказали всем своим людям уходить. Так я оказался у них. Они вначале хотели нас убить – ведь варвары всегда остаются варварами, – но внезапно началась война с соседним племенем. Каждый воин был на счету. Пришлось сражаться, и за это нам было позволено жить среди них. Но отпускать нас лигуры не хотели, и только слухи о вашем приходе сделали их более сговорчивыми.

– Да. Хлебнул ты горя… Но зато выжил, – подбодрил его Магон. – Его брату, – он указал на Адербала, – повезло меньше. А моему вообще не повезло. – Теперь уже лицо Баркида омрачило воспоминание о погибшем брате.

При упоминании о Мисдесе Гауда оживился. Его глаза засияли от радости, а улыбка озарила лицо.

– Неужели Мисдес спасся?! – воскликнул он в изумлении. – Умоляю, расскажите!.. Как?!..

В свою очередь Адербал поведал ему о злосчастиях Мисдеса и о счастливом повороте в его судьбе. Это повествование привело Гауду в совершенный восторг.

После этого они еще долго пили и беседовали – после двухлетней разлуки накопилось много тем для разговоров. Только поздней ночью, совершенно пьяные и счастливые, названные братья рухнули прямо на пол палатки Адербала и, завернувшись в плащи, безмятежно уснули.

Утро встретило их ласковым летним солнцем. Они позавтракали и, отказавшись от вина, отправились прогуляться по лагерю.

– Брат, я должен сообщить тебе неприятную весть. – Адербал сейчас выглядел озабоченным и напряженным.

– Говори! – потребовал встревоженный Гауда.

Адербал вздохнул. Ему было тяжело говорить, но он должен облегчить свою совесть.

– Твой господин – больше не союзник Карфагена. И более того, в настоящий момент он - наш враг.

Эта новость повергла Гауду в шок. Он остолбенел и выпучил глаза от изумления.

Адербал молчал, давая ему время собраться с мыслями.

Наконец нумидиец выдавил из себя:

– Что же получается?.. Мы теперь с тобой враги, брат?

– Зная твою преданность царевичу, можно и так сказать. – Адербал был огорчен не меньше его. – Но знай: пусть ты будешь врагом Карфагена, но моим врагом не станешь никогда.

После этих слов Гауда расчувствовался и стиснул Адербала в объятиях.

– Я этого никогда не забуду! А теперь, прошу тебя, расскажи мне все, что ты знаешь о Масиниссе.

Выслушав рассказ Адербала, Гауда опечалился еще больше.

– И что же мне делать?

– Я кое-что придумал брат, – приободрил его Адербал.