Пятью месяцами ранее

- Почему зрелый человек, влюбляется в зрелого человека? – Задал мне вопрос Гимлер.

- Наверно, ему он больше нравится, - растерявшись, ответил я.

- Почему?

- Ну, … я никогда не думал об этом.

- Честный ответ, но, правда, в том, что мы не можем любить людей, которые не созвучны с нами, ведь они не такие как мы внутренне. Вот ответь, почему старик не влюбляется в ребенка? Младенца, например? Ты знаешь такие случаи?

- Нет, не знаю.

- Они разные внутри. Каким бы ни был молодым внутри старик, он не влюбится в младенца. Так же в младенца не влюбится и любой другой человек находящийся в сознании. Родители будут любить, но не будут влюблены в отрока. Потому что они не созвучны. Понимаешь?

- Да, но не совсем понимаю, как это связано со мной? С тем, что я потерял Юлю.

- Вы стали разными по звучанию. Она это поняла и потеряла к тебе интерес, ты не смог это заметить и уцепился за память, в которой ты видел ее прежней, хотел вернуть все к исходному состоянию. К великому разочарованию, это невозможно сделать. Ситуация инертна, - говоря это, он что-то умолчал в мысли, я это почувствовал по голосу, но ничего не стал говорить на это счет, мне было куда интересней услышать решение, - и что мне теперь делать? – спросил я.

- Нужно сделать всех людей созвучными. Тогда мы сможем достичь рая, идеала, того что описывают порой старики и обещает религия за благие дела и праведную жизнь.

- Но как я смогу это сделать? У меня ведь ничего нет! Я не талантлив и... и являюсь таким же обычным как все, - растерялся я.

- Многие люди не до конца понимают, что они из себя представляют в конечном результате. Сейчас ты можешь стать частью истории, которую мы будем писать заново, мы создадим новый мир. Мир, в котором есть настоящая любовь. Жизнь, в которой нет нужды ставить замки на дом, идеология в которой нет надобности, обращаться к адвокатам. Это мир, где нет страданий!

- Но в нашем мире это невозможно! Всегда кто-то будет что-то желать, всегда будут различия.

- Нет. Различия можно стереть. Даже Гитлер говорил: Если мы перестаем видеть различие между расами, то это приводит в дальнейшем к игнорированию различий между отдельными народами, а затем логически и к игнорированию различий, существующих между отдельными людьми. А ты знаешь, что это дает?

- Ммм … наверно, созвучность?

- Именно! – Воскликнул Гимлер.

Мы еще долго говорили на эту тему, и он мне рассказывал, казалось невероятные вещи, притом, судя по его словам вполне реальные и возможные. Я и сам начал верить в это. Рассказывая, он не говорил, что мир плох, он не говорил о грязи, он лишь иногда упоминал, что мир несовершенен и его нужно исправить; причем эта миссия выпала на наш век и на нашу долю. Гимлер оказался вдохновителем, слушая его, хотелось меняться самому и менять мир вокруг себя. Перед тем, как мы простились, он дал мне тетрадку со своими записями.

- Приходи тогда, когда почувствуешь, что должен придти, - произнес он, протягивая мне руку.

- А если этого не случится?

Он улыбнулся и с серьезным видом погрузился в ноутбук.

По улице я брел имея надежды, что все изменится, что все будет иначе когда-нибудь. Придя домой, я начал просматривать тетрадь с мыслями Гимлера.

«Тело данное тебе, не меняй и не корректируй. Оно именно такое, какое может сделать тебя совершенным. Тебе следует за ним ухаживать и заботиться о нем, но не следует его менять. Не стоит усложнять себе жизнь косметическими вмешательствами, ибо человек так перестает видеть себя реального, а значит, уже не может достичь идеала».

«Пустота невозможна. Всегда есть что-то еще. В комнате без предметов, есть пространство. В опустошенном человеке – рождение нового, но еще мало заметного. Оно проявляется через дни».

«Есть два вида боли. Счастье и несчастье. Они оба вредны, если не иметь над ними контроль. Лишь путь аскетизма способен уберечь человека от духовного разрушения. Чрезмерная радость развращает, чрезмерная боль убивает. Мы, должны найти ко всему противовес, но не во вред другим, а только себе. Лишь имея равновесие, можно достичь совершенства через тело».

Записей было много, и поэтому я предпочел читать либо самые короткие цитаты, либо те, что затрагивали мною наболевшую тему. Затем я поглядывал на корни собственной надежды и вместе с этим выбирал себе дорогу. Хотя, скорее всего я уже знал куда направлюсь, нужно было лишь время, чтобы решиться.

Через пару дней я решил встретиться с Гимлером. Он предложил мне побывать на собрании и послушать речь, ну а после уже лично переговорить.

Зайдя в зал, я увидел группу людей, сидевшую на стульях, их было около двухсот. Все они являлись одновременно разными и одновременно одинаковыми на вид. На стенах бытовала иллюзия окон с красными шторами, а внутри них подсвечивалась золотистая цитата на черном листе. Помещение излучало уют, было теплым и имело добрую атмосферу благоденствия. Хотя больше всего меня удивило другое, ни один человек не посмотрел на меня, когда следуя вдоль рядов, я запнулся о неаккуратно поставленный стул. Мне, конечно же, было дико стыдно, но все делали вид, будто ничего не произошло.

- Подобно ранним, революционным крестьянским движениям, мы начнем свою пропаганду сначала внутри страны, а затем уже перейдем на мировой уровень, - эмоционально голосил с трибуны, Гимлер, - мы провозгласим идею имущественного равенства, с борьбой против роскоши господствующего класса первичной! Дадим людям повод взволновать власть, главам озираться и бояться нападений. А нужно это нам для того чтобы мы могли влиять на господствующий класс. Затем нам обязательно понадобится мировая война! Необходимо сократить количество людей в мире, чтобы создать новых, совершенных, не запятнанных гиеной несовершенства индивидуумов! Мы будем создавать новое, идеальное общество, а с ним и идеальный мир!

После яркой речи, началось обсуждение методов достижения войны, составлялись планы создания условий по преобразованию уже целого мира, рассматривались фигуры, которых нужно исключить уже до начала агитационных действий. Казалось, все люди в этом помещении действуют подобно едино слаженному организму.

Только я подумал о том, чтобы подойти к Гимлеру, как он вновь взобрался на трибуну.

- Александр, - сказал он, после чего все замолчали, - сегодня ты находишься на тайном собрании, ты слышал речь, слышал, кто и что выдвигал, а теперь мы тебя просим высказать свое мнение по поводу нашего проекта.

Он замолчал, и мне нужно было что-то говорить этим людям, но слова будто встали комом в горле.

- Ты должен что-то сказать. Никто тебя здесь не осудит, - подбадривал Гимлер.

Я промолчал, мне нечего было сказать этим людям, к тому же страх перед публикой меня сопровождал еще с детства; спасибо школе за это и моим учителям, которые требовали высмеивая мою скованность, а, не поддерживали и не помогали мне.

Спешно выйдя из зала, я помчался по коридору на улицу. Теплая майская погода и легкий ветерок убедительно успокаивали расшатанные за эти дни нервы. В этот момент я решил, что больше никогда не вернусь обратно. Мне было слишком стыдно перед сотнями незнакомых людей. Я чувствовал себя униженным и оскорбленным.