Амурский лиман

Дует тихий и теплый юго‑западный ветер. Невельской осматривает в трубу огромную панораму моря и далеких берегов. Слева — возвышенности Сахалина. Выступила и залегла синей грядой среди моря лесистая гора‑мыс. Этот мыс, казалось, закрывал путь кораблю. Правее мыса море, а далеко за морем чуть заметно поднимается над горизонтом конусообразный пик.

— Материк видно! — говорит капитан. — Вот здесь и следует искать вход в лиман...

Когда судно пересекло меридиан мыса, ветер переменился, стал попутным. Погода хмурилась. Водяные вихри обдавали борта шлюпок, шедших с промером впереди транспорта. Невельской приказал офицерам возвращаться. Попов, Ухтомский и матросы, мокрые, измученные, поднялись на борт.

— Совсем замокли! — говорил Попов, вытирая платком лицо.

Невельской приказал убрать часть парусов. Ветер крепчал. Судно тихо продвигалось вперед. Бросили лот. Глубина была девять саженей.

Капитан спустился в свою каюту, когда раздался характерный удар и все судно задрожало и заскрипело. Послышались испуганные голоса, свисток боцмана, вызывавший всех наверх, крики вахтенного офицера, топот многих ног и тяжелая возня на палубе.

«Опять привалило», — подумал Невельской и, быстро надев шинель, поднялся.

Сколько раз за время описи «Байкал» садился на мель!

Заскрипели блоки. Несколько матросов дружно налегли на снасть. Один из них перед каждым новым рывком подпрыгивал, как кошка, и повисал на талях. Баркас подняли и сразу опустили на воду. Согнувшись и расставив ноги, в нем стоял Бахрушев. На корме на двух вымбовках лежал верп. Гребцы быстро спускались и прыгали с борта.

Баркас заплясал на волнах. Офицеры столпились на полуюте. «Байкал» глухо бился о мель. Волны набегали здесь, на мелком месте, с особенной силой.

Судно стояло среди кипевшей пены и водяных вихрей. Шестаков, прыгая в баркас, сорвался, но ухватился за борт. Унтер‑офицер затащил его в шлюпку.

Баркас снова подняло, бросило к судну. Матросов чуть не зашибло о борт. Отшатываясь, они падали и пригибались. Бахрушев что‑то кричал, но, казалось, слов его матросы не слышали. Подбежал Невельской и схватил рупор.

— Весла на воду! — закричал он тем особенным, подобным реву голосом, которым подают команду лишь в минуты опасности.

Матросы, слыша твердую команду, дружно взялись за весла.

— Навались!

Баркас сразу пошел, круто поднимаясь на волны, так что с судна стали видны упиравшиеся ноги матросов. Снова раздался глухой удар. Невельской в шинели с поднятым воротником не спускал глаз со шлюпки. Когда он подал знак бросить якорь, двое матросов, оставив весла, взялись за вымбовки и приподняли их. Верп соскользнул в воду. Матросы сразу же кинулись по местам, дружно ударивши веслами.

Матросы на судне вертели шпиль[179], грудью налегая на рычаги. Канат натянулся. Послышалось характерное шуршание, и судно поползло с мели.

Отойдя полторы мили к северу, «Байкал» бросил якорь.

«Было время, — размышлял капитан, оглядывая в трубу берега Сахалина, которые то застилало туманом и тучами, то снова открывало, — когда маленькая Греция была как бы лабораторией, в которой создавалась культура для всей Европы. Но кто теперь всерьез может подумать, что центр мировой культуры может быть ограничен берегами Эгейского моря, в наш век, когда существуют великие государства Европы! А через сто лет никто всерьез не поверит, что центр мировой культуры может быть ограничен Европой».

— А ты помнишь, как у нас гика‑шкот лопнул? — спрашивал латыш Преде.

— Гик как пронесся над головой, чуть не зашиб насмерть, — говорил Козлов. — Геннадий Иванович сам за шкот[180]схватился. Шторм в семь баллов, парус плещет, а матросов близко не было. Это у Горна шли. Капитан сам ухватился и держит. Он навалился, и мы сразу подбежали. А сперва‑то его чуть гиком не убило.

Два дня стоял густой туман, и судно не двигалось.

Халезов иногда начинал в кают‑компании разговор на какую‑нибудь тему, не имевшую отношения к происходящим событиям.

— Почему, господа, Кутузов засыпал во время заседаний военного совета? — спрашивал он.

Мичманы пожимали плечами. Гревенс вообще сомневался, мог ли Кутузов засыпать при исполнении долга.

— Господа, сколько всего частей в романе Сю?

У Халезова короткие усы, желтые волосы и желтые глаза. Обветренное лицо с широким подбородком. Молодцеватая осанка и неожиданная быстрота движений после совершенной неподвижности. Иногда он бранит капитана, уходит в раздражении из рубки.

На третий день разъяснило, и шлюпки снова пошли с промером.

— Впереди мели, Геннадий Иванович. Кругом мели! — докладывал капитану Казакевич.

Офицеры, возвратившись с промера, донесли, что от мыса на запад к материку тянется сплошная коса, преграждающая вход в лиман.

— Вряд ли удастся перейти ее здесь, — говорил Попов.

— Действительно ли коса сплошная? — спросил Невельской.

— Глубины есть кое‑где, но обрывисты.

— Кругом мели, Геннадий Иванович. Вон как волны ждут, видно, что всюду банки, — проговорил стоявший рядом с капитаном Козлов, крепя снасть.

Начался отлив. Невельской видел в трубу, как в разных местах обсыхали и поднимались из моря пески. Офицеры были правы. Теперь даже простым глазом видно, как через все море тянется цепь мелей.

— Обратимся к материковому берегу, — решил Невельской.

Судно стало лавировать по направлению к конусообразной горе.

— Значит, где‑то есть канальчик, — заметил Халезов.

К вечеру ветер снова налетал сильными порывами. Барометр сильно падал. Внезапно потеплело. С юга подул жаркий ветер.

Невельской перешел линию ветра и, чувствуя приближение шквала, приказал убирать паруса.

Матросы отвязывали и травили снасти, которыми держались паруса. Четверо матросов на рее укладывали парус, перегибаясь и хватая его. Косые паруса бешено заполоскали и заскользили вниз. Падая, они превращались в бесформенные груды парусины.

Упал косой стаксель[181].

Обнажились мачты из желтой полированной финляндской сосны.

Дрогнул гафель[182]и, опуская парус, пополз вниз, но остановился.

— Заело! — раздался испуганный крик матроса.

Ветер забил в парус. Судно валило набок и несло кормой к близким мелям.

Казакевич сам бросился к снастям.

— Держись! — крикнул рулевому Горшков.

С отчаянной удалью боцман прыгнул на нактоуз, где стоял компас, потом одной ногой рулевому на плечо — и вмиг оказался на штурманской рубке. Он кинулся по снастям на руках. Гафель дрогнул и быстро опустился. Боцман спрыгнул, и сразу же из‑за груды упавшего паруса, как из‑под земли, появились четверо усатых матросов. Один из них вскочил верхом на гафель и на гик, между которыми, как между двумя бревнами, был зажат смятый парус.

— Отцы! Угодники! — покрикивал на них Невельской.

Шквал бушевал со всей силой, но уже по голосу капитана все чувствовали, что опасность миновала.

Временами ветер достигал такой силы, что с близких кос несло песок.

Наутро судно шло бейдевинд[183]вдоль видимой отмели. Небо было сумрачное, неслись серые тучи. Горы материкового берега все выше подымались из моря. Впереди желтели обширные песчаные острова, словно большие и высокие кошки. Кое‑где появились люди. Курился одинокий дымок.

— Теперь и правый берег оживает! — сказал Казакевич.

— Хороший признак! — отозвался капитан.

Он рассматривал этот берег с таким удовольствием, словно встречался со старыми знакомыми.

Шлюпка шла с промером вдоль косы, приближаясь к островам. Гроту приказано было, когда коса оборвется, выйти и встать на ее оконечности.

— Сигналят, вашескородие! — крикнул впередсмотрящий.

На мачте шлюпки поднялись флаги.

— Коса закончилась, — передавал Грот, — дальше промер показывает глубину шесть сажен.

Маленькая шлюпка подошла к отмели, белевшей среди моря. На ней появилась черная фигура офицера.

— Смотрите, господа, — сказал Казакевич, — речная вода!

Впереди море казалось желтым. Мутные воды от голубовато‑зеленых отделяла широкая полоса белой пены. Она быстро приближалась к транспорту. Как широкая прямая дорога, уходила она в глубину моря.

Река была найдена! Пока еще без берегов, среди моря.

Судно вошло в амурские воды.

Офицеры, приказав матросу достать ведро амурской воды, обступили его и пили воду из бокалов.

— Сигнальте шлюпке идти в канал с промером, — заметил капитан.

Там, где кончились коса и цепи мелей, тянувшиеся поперек моря от Сахалина к материку, почти под самым берегом, среди островов, глубоким каналом шла в море речная вода. От судна пошла вторая шлюпка.

Штурман Попов и мичман Грот сигналили, что глубины не прерываются.

— Вышли на фарватер! — заметил Халезов.

Судно пошло к югу. Справа белели песчаные острова. Невельской быстро заходил по юту.

— Ты чему радуешься, Иванов? — спросил он костлявого пожилого рулевого, видя, что тот радостно осклабился.

— На Ильмень‑озеро походит! У нас как ветер, вода так же темнеет.

Бриг шел среди моря, но вокруг плескались желтые волны. Где‑то близко было устье Амура. Пройдя каналом между мелей, Невельской приказал бросить якорь.

— Отдать левый якорь! — раздалась команда Казакевича.

Загрохотала цепь.

— Старший у нас по постным дням левый якорь отдает, по скоромным — правый, — приговаривал юркий Горшков, распоряжаясь на баке. — Ударь в склянку три раза! — велел он Алехе Степанову и пояснил: — Чтобы капитан знал, сколько связок каната вытравлено.

Раздалось три удара.

— Еще трави! — крикнул Казакевич.

«Отличная глубина», — думал Невельской.

Шлюпки возвращались на судно.

«Где‑то здесь, среди огромной площади мелей, есть глубокий канал, — думал Невельской, — по которому с силой идет мощное течение. Но если его нет здесь, значит, Сахалин — остров и у реки выход к югу. Такая огромная сила, как Амур, не может не иметь выход к океану. Ведь это так ясно...»

Все искали вход в реку с юга... План капитана иной. Искать выход в море из реки. Для этого сначала войти в реку.

И Невельской чувствовал: в эту минуту, когда бриг его с грохотом бросал якорь на пятисаженной глубине, пройдя цепь песчаных кошек, он ищет не только морской путь кораблям.

Бриг стоял среди моря, среди лайд и банок, но по глубокому каналу шло течение, и кругом была пресная вода.

Но может быть, месяцы придется вот так же медленно двигаться на корабле среди мелей, преград и опасностей, так же кропотливо в ветер и в шторм делать съемки, исчисления и промеры.

В этот день к бригу подошли лодки с туземцами, но сразу же быстро ушли прочь.

— Боятся нас, — заметил Казакевич.

— Видимо, европейцы тут отрекомендовались, — отвечал капитан.

— Вон и тут всюду киты ходят.

На следующий день «Байкал», двигаясь очень медленно и осторожно, прошел фарватером, ведущим в лиман. Якорь бросили на лиманском рейде. В каюте собрались офицеры.

— Обещание, данное мне в Петропавловске, выполнено вами, господа, с честью и отвагой, — сказал Невельской. — Благодарю вас, господа. Теперь перед нами задача не меньшей важности, и выполнять ее придется быстро. Перед нами лиман, наполненный множеством мелей, лайд, банок. Площадь его, видимо, исчисляется тысячами квадратных миль. Как исследовать его? Как найти глубины, если шлюпки наши то и дело заливает? Мы вошли в лиман, не имея паровой шлюпки и ежечасно рискуя бригом. Бриг дальше не пойдет. Он встанет здесь на якорь. Теперь мы будем продолжать поиски Амура на гребных судах, каких бы трудов нам это ни стоило. Придется следовать плану, который мной составлен. Если по причине ветров и волнений не сможем идти по проливу, пойдем под берегом. В то время как одна шлюпка будет идти под берегом Сахалина, другая пойдет материковым берегом с описью. Та, что пойдет у Сахалина, выяснит, есть ли перешеек, соединяющий полуостров с материком. Другая шлюпка, которая пойдет под материковым берегом, неизбежно в одной из бухт откроет устье Амура. Только таким путем мы сможем продолжать поиски. Вам придется покидать бриг на целые недели. При тех волнениях и ветрах, которые тут постоянны, труд ваш будет тягостен и опасен. Найдя устье Амура, мы спустимся с его водами по лиману и таким образом отыщем цепь глубин среди этих необъятных водных пространств.

Казакевич видел, что Невельской верно рассчитывает свои действия. Шлюпка, продвигающаяся под материковым берегом, неизбежно в одной из бухт откроет амурское устье. Решено было, что старший лейтенант пойдет на промер.

После того как Невельской, опровергнув предположения Крузенштерна о том, что устье одного из рукавов Амура находится на восточном побережье Сахалина, обошел остров с севера и продвигался у западного его побережья к югу, офицеры «Байкала» исправили множество неточностей на карте.

Несмотря на непрерывные ветры и самые трудные и опасные условия, офицеры наперебой желали идти на опись. Возникало общее воодушевление, даже азарт.

Барону Гейсмару нравилась эта аккуратность капитана — его намерение исполнять отчетливые планы. Настоящая петербургская морская школа чувствовалась!

Два дня бриг качался в тумане. Два дня Казакевич занимался судовыми делами и в то же время готовился к походу. Матросы, назначенные к нему на шлюпку, отдыхали. Шестаков ловил лососей.

— Желаю тебе, — обнимая Казакевича, сказал капитан. — Надеюсь как на каменную стену, милый Петр Васильевич! — Он троекратно поцеловал старого товарища и перекрестил. — С богом!