Часть I характеристики психических процессов 3 page

С точки зрения логики становления и развития основного понятийного аппарата психологии очень показательно, что, несмотря на иные теоретико-экспериментальные истоки изучения мотивационных компонентов деятельности и их психической энергетики в исследованиях К. Левина и его школы, обособление мотивационно-энергетических компонентов психики от специфики ее информационного материала и механизмов привело к тому, что и эта концепция не смогла свести концы с концами.

Отправляясь от общих принципов гештальт-психологии и ее ориентации на концептуальный аппарат физики, К. Левин применил его, в особенности физическое понятие поля, к анализу не перцептивно-интеллектуального, а мотивационного аспекта психики, энергетизирующего поведение. Как справедливо указывает М. Г. Ярошевский (1971): "Курт Левин сделал шаг вперед по сравнению с Фрейдом, перейдя от представления о том, что энергия мотива сжата в системе организма, к представлению о системе "организм-среда". Противопоставление внутреннего внешнему снималось. Они выступали как разные полюса единого поля" (с. 35).

Введя в интерпретацию психической энергетики ее детерминацию внешним объектом, К. Левин ограничил трактовку этой детерминации общими физикотопологическими принципами, для которых объект выступает лишь как один из двух источников силового поля, реализующего взаимодействие субъекта со средой и его поведение в жизненном пространстве. Между тем, психическая энергетика в ее специфике определяется не только общей физикой силового взаимодействия с объектами, но и теми более частными информационными закономерностями, на основе которых внешний объект и внутреннее состояние организма представлены в нервной системе. От этой-то специфики психических структур и их особого информационного материала психическая энергия у К. Левина по существу была совершенно обособлена. Но тем самым энергия мотива неизбежно утрачивала свою психологическую специфичность, и ее интерпретация оставалась на уровне общих физико-геометрикотопологических принципов, не доведенных до объяснения той частной формы, которая и составляла главный предмет психологического анализа. Это положение и обрекло левиновскую, как и фрейдовскую, интерпретацию психической энергии на тупиковую ситуацию, несмотря на содержательность общего понятийного аппарата и безусловное значение полученных экспериментальных результатов.

Психология деятельности

Разные аспекты психических процессов, рассмотренные выше и "распределенные" между разными более или менее односторонними теориями, наиболее полно были учтены во французской психологической мысли в концепциях П. Жане, А. Баллона, отчасти А. Пьерона, и в особенности Ж. Пиаже. Охватывая наряду со всеми другими и социальный аспект, социальную детерминацию психических явлений, это направление мысли в ряде моментов наиболее близко примыкает к теории психической деятельности.

В отличие от рассмотренных выше психологических теорий, основными понятиями концептуального аппарата упомянутой французской школы являются движение, действие, операция. При этом действие здесь – не обособленная от предметной структуры реакция, какой оно выступает в бихевиоризме, а именно предметно структурированный психически управляемый акт. Наиболее глубокое и многостороннее развитие понятийный аппарат рассматриваемого направления психологической мысли получил в концепциях П. Жане и Ж. Пиаже, непосредственно и активно включенных в интенсивное развитие общепсихологической теории в настоящее время.

Пьер Жане сочетает понятие действия с анализом энергетических характеристик психики ("психологическая сила" и "психологическое напряжение") и ее регулирующей функции в организации поведения. В отличие от П. Жане, Ж. Пиаже (1966) исключает возможность использования понятий "сила", "энергия" и "работа" в концептуальном аппарате психологической теории, исходя из связи этих понятий с понятием массы, или субстанции, "которое лишено всякого смысла в сфере сознания".

Хотя энергия, конечно, связана с массой, аргумент Ж. Пиаже вряд ли состоятелен. Масса является свойством субстрата, и из того факта, что состоянию субстрата нельзя прямо приписать данную характеристику, не следует, что оно лишено энергетических проявлений. Иначе пришлось бы данное заключение распространить и на общефизические состояния (например, такие, как давление, температура, механическое или электрическое сопротивление и т.д.).

Но, исключив из сферы рассмотрения энергетические величины, концепция Пиаже в своем многостороннем синтезе охватывает и связывает с понятием действия ряд таких существенных аспектов психических процессов, как функция, структура и содержание, взятые в ходе их тщательно исследуемого стадиального генезиса. Логика всего концептуального аппарата приводит Ж. Пиаже и к рассмотрению понятия материала, из которого в ходе осуществления определенных действий строится психическая структура. Так, исследуя процесс организации зрительного образа, Ж. Пиаже вводит понятие "вещества", из которого синтезируется перцепт. Чрезвычайно показательно, что таким "веществом", или материалом, составляющим перцептивную структуру, Ж. Пиаже считает не какое-либо внутреннее состояние самого по себе субстрата зрительного аппарата, а "встречи некоторых элементов зрительной системы с некоторыми элементами раздражителя" (Флеивелл, 1967). Реальное состояние, воплощающее в себе такую встречу, по самому существу этого понятия включает в себя взаимодействие с объектом. От состояния взаимодействия перцепт не может быть обособлен, поскольку оно составляет самое его существо.

Однако физическая природа этого состояния "встречи", к сожалению, не анализируется Ж. Пиаже, для которого существенно лишь абстрактное понятие самой "встречи". Он не связывает это понятие с совокупностью основных категорий, составляющих концептуальный аппарат его системы. Таким образом, хотя Ж. Пиаже и осознал необходимость рассматривать материал, составляющий психическое образование, это понятие в конечном счете из перечня основных работающих категорий его системы все же фактически выпало. Оно отсутствует и в других концепциях, относящихся к общему направлению психологии деятельности.

Между тем, без учета конкретной специфичности "строительного материала" может быть раскрыт лишь абстрактный "архитектурный проект" какой-либо исследуемой структуры, но не ее работоспособная теоретическая и тем более практически овеществленная в реальной схеме модель. Поскольку в концепциях психологии деятельности понятие материала фактически отсутствует, а исходным является понятие действия, последнее, в силу объективной логики соотношения основных категорий теоретической системы, как бы принимает на себя роль исходного материала. Но психическая предметная структура не может быть построена из действий по тем же логическим основаниям, по которым никакое другое платье, кроме "нового платья" андерсеновского короля, не может быть сшито из действий шитья. Король оказывается голым, поскольку абстрагированной от материала может быть лишь воображаемая, но не реальная структура.

Эта объективная, не зависящая от исходных замыслов авторов логика соотношения понятий приводит к кажущемуся парадоксу, который состоит в том, что, вопреки безусловно материалистическому характеру рассматриваемого научного направления психологии деятельности, "освобожденные" от материала психические структуры сами становятся на место исходного материала. У П. Жане этот парадокс получает свое прямое выражение в утверждении, что "объекты в мире есть лишь экстериоризированные, вынесенные вовне акты", а у Ж. Пиаже – в его архаической позиции психофизиологического параллелизма, которая коренным образом противоречит всему богатству и глубине экспериментальнотеоретического содержания его научной системы.

Вместе с исходным материалом и его спецификой из концептуального аппарата в конечном счете выпадает конкретный нейрофизиологический механизм психики, поскольку он оказывается по отношению к ней лишь в параллельном ряду. В результате, несмотря на несомненную глубину и значительность собственно психологического содержания этого научного направления, и оно не смогло создать монистическую теоретическую модель, в которой объединялась бы основная масса экспериментальных фактов.

Логика теоретико-эмпирического исследования

Таково взятое в самых общих чертах главное логикотеоретическое существо категориального аппарата основных психологических концепций.

Все они отправляются от феноменологического "фасада" психических явлений, абстрагируя разные отдельные их аспекты в качестве центрального объекта эмпирического исследования и теоретического анализа. Поскольку именно путем абстрагирования может быть выявлена сущность каждого из этих аспектов, такой аналитический этап повидимому служит важной вехой в развитии понятийного состава теории психических процессов Из логической необходимости аналитической стадии вытекает неизбежность первоначальной множественности психологических концепций, каждая из которых соответствует отпрепарированному ею аспекту психической реальности.

Другая специфическая черта этих концепций, также определяющаяся самой логико-гносеологической природой данного этапа научного развития, состоит в том, что все они ведут теоретический поиск общих закономерностей и принципов в терминах того же языка, на котором производится исходное эмпирическое описание феноменологической картины психической реальности. В этом смысле все рассмотренные концепции являются по преимуществу внутрипсихологическими. Эмпирический и теоретический языки в них еще не разведены, и, соответственно, не сформулированы проблемы, с необходимостью требующие перехода к конкретно-научной метатеории.

Все это вместе определяет недостаток и связанные с ним общие черты упомянутых концепций. Объединяя в разных комбинациях главный и побочные аспекты исследования (например, структура и содержание в гештальтизме, способ связи и содержание в ассоцианизме, структура, функция и операция в психологии деятельности и т.д.), все эти концепции имеют своим общим признаком абстрагированность от того непсихического или допсихического материала, из которого средствами определенного физиологического механизма синтезируются психические структуры, относящиеся к различным психическим процессам и образованиям.

Для собственно психологических теорий, не выходящих за пределы внутрипсихологической системы понятий, такое положение вещей неизбежно. Существенно, однако, что такая же ситуация сложилась и в противостоящих собственно психологическим теориям нейрофизиологических концепциях психики, которые имеют своим предметом не самый психический акт, а соответствующую ему динамику изменений в его мозговом субстрате. Такова, например, теория клеточных ансамблей Д. Хэбба (Hebb, 1949). Здесь от понятия материала абстрагируется не какой-либо собственно психологический предметно-содержательный или функционально-операционный аспект психического явления, а его внутрисубстратный механизм. Но взаимообособление механизма и материала в такой же мере исключает возможность построения работающей модели механизма, в какой абстрагирование, например, структуры от материала ведет к невозможности выявить действительную специфичность психических структур в гештальтизме.

По-видимому, охват единым концептуальным аппаратом таких основных понятий, как структура, механизм и исходный материал психических процессов, требует выхода не только за пределы психологии, но и собственно нейрофизиологии, анализирующей лишь динамику внутрисубстратных изменений. Такой единый межнаучный понятийный аппарат начал интенсивно формироваться лишь к концу первой половины XX столетия. Ближайшей же задачей того этапа теоретического развития, который логически (именно логически, а не хронологически) следует за противостоящими друг другу всем составом своих языков психологическими и нейрофизиологическими концепциями психики, является построение межнаучного обобщения, которое объединило бы общими принципами физиологический механизм психических процессов с различными аспектами их собственно психологической предметно-содержательной характеристики (подробнее см. Веккер, Либин, готовится к печати).

Глава 4 РЕФЛЕКТОРНАЯ ТЕОРИЯ
ПСИХИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ

От допсихических процессов – к ментальным явлениям

Исходным пунктом поиска самых общих принципов организации психических актов служат общие эмпирические характеристики, отличающие любой психический процесс от процесса непсихического. Главная линия этого поиска проходит через области смежных с психологией наук, в первую очередь, физиологии.

Содержащийся в феноменологической картине любого психического акта психофизиологический парадокс заключается в том, что хотя итоговые эмпирические характеристики психического процесса могут быть сформулированы только в терминах свойств своего объекта и не поддаются формулированию в терминах внутренних изменений своего субстрата, этот процесс является все же именно состоянием субстрата. Однако, как надежно свидетельствует столетиями накапливавшийся разнообразнейший эмпирический материал, материальным субстратом психических процессов является головной мозг.

Исходя из этого, обычная общефизиологическая схема соотношения органа и его функции ставит задачу вывести предметную специфику психических актов непосредственно из динамики нервных процессов внутри головного мозга. Однако данные физиологии головного мозга, физикохимическое направление которой формируется в первой половине XIX столетия, все более настойчиво свидетельствовали о непреодолимых трудностях решения этой задачи. Физико-химические механизмы нервного возбуждения не заключают в себе возможности непосредственно вывести из них качественные и пространственно-структурные особенности психического акта. Как писал один из крупных нейрофизиологов XIX в. К. Функе: "Нельзя показать, как нервная клетка из электрических токов и химических превращений делает цвета и звуки" (см. Ярошевский, 1961).

Аналогично этому, немецкий психофизиолог К. Людвиг считал, что предметная структура и пространственная отнесенность образа к объекту составляют некую всегда присоединяющуюся к ощущению прибавку, которую совершенно невозможно объяснить, исходя из процесса возбуждения в нерве.

Нервная система: центр vs периферия?

Характеристики нервного возбуждения действительно не поддаются формулированию в терминах свойств внешнего раздражителя-объекта.

Поэтому и характеристики предметной структуры психического акта не формулируются на языке внутримозговой динамики нервных процессов. Невозможность прямо вывести особенности психического акта из внутримозговой физико-химической нейродинамики носит, таким образом, принципиальный характер, и тем самым ситуация оказывается тупиковой. Потребность научно объяснить эмпирические факты психологии неизбежно ведет к поиску других путей раскрытия механизмов психических процессов. А этот поиск, в свою очередь, влечет за собой необходимость выявить общие закономерности работы головного мозга как субстрата психики и центрального звена нервной системы. Между тем, до середины XIX столетия головной мозг в качестве субстрата психики противопоставлялся всем остальным аппаратам нервной системы, в частности, спинному мозгу как центральному органу соматических, телесных функций организма. Постепенно, однако, накапливались факты, которые все в большей мере лишали эмпирической почвы это выросшее из дуалистической концептуальной схемы противопоставление. Такие факты, полученные исследователями функций спинного и головного мозга, дополняли друг друга.

Предпосылки рефлекторной теории

С одной стороны, при исследованиях реакций, управляемых лишь спинным мозгом (эксперименты Э. Пфлюгера), были обнаружены признаки актов психически регулируемого поведения. Эта связь психики со спинным мозгом получила прямое выражение даже в самом названии работы Э. Пфлюгера "Сенсорные функции спинного мозга позвоночных" (см. Ярошевский, 1986).

С другой стороны, факты гомеостатических регуляций в исследованиях К. Бернара, И. М. Сеченова (посвященных анализу газов крови) и открытие центрального торможения в работах Э. Вебера и И. М. Сеченова показали, что головной мозг принимает участие в управлении собственно соматическими, "чисто" телесными реакциями. Из обоих рядов фактов следуют два вывода, чрезвычайно существенных с точки зрения поиска общих законов работы нервной системы:

1. Спинной мозг является органом не только соматических, но и психических функций.
2. Головной мозг является субстратом не только психических, но и соматических актов.

Факты участия центров головного мозга в гомеостатических реакциях и наличия психических компонентов в целесообразных реакциях организма с одним спинным мозгом подорвали основу традиционного противопоставления механизмов психических и соматических функций, принципиальный (хотя и несколько огрубленный) смысл которого сводился к тому, что механизм соматических актов является периферическим, а механизм психических процессов – чисто центральным.

Таким образом создаются все более определенные основания для еще одной пары взаимно соотнесенных заключений:

1. Субстратом соматических, чисто телесных актов являются не только периферические собственно рабочие органы но и соответствующий аппарат нервного центра в спинном или головном мозгу. Этот вывод прямо следовал из фактов гомеостатических регуляций.
2. Субстрат психических процессов имеет, по-видимому, не только центральное внутримозговое нервное звено, но и периферический компонент, который по необходимости связан здесь с каким-либо соматическим, телесным состоянием.

Это положение не вытекает прямо из психического опосредствования спинномозговых реакций (факты Пфлюгера), но настойчиво диктуется аналогичностью схемы психических и соматических функций. Эти четыре вместе взятых положения расшатывали традиционное противопоставление двух уровней механизма нервной системы и вели к заключению о единстве принципов их организации. Но раскрытие этих единых для всей нервной системы общих принципов, естественно, могло совершиться лишь путем обобщения, которое прежде всего отправляется от уже известных закономерностей, трактовавшихся ранее как более частные.

Такой частной закономерностью, связывавшейся ранее лишь с работой спинного мозга, оказался принцип рефлекса. Накапливалось все больше данных, говоривших о необходимости возвести этот принцип в более общий ранг. Основания для такого обобщения не ограничивались только рассмотренным выше сближением функциональноморфологической структуры актов деятельности субстрата психики – головного мозга с известной схемой рефлекторной работы нижележащих мозговых узлов. Кроме этих внешних взаимных соотнесений, существенным логическим мотивом обобщения было внутреннее преобразование самого понятия рефлекса.

Все более отчетливой становилась недостаточность жесткой, анатомической рефлекторной схемы. Соматические, гомеостатические функции обнаруживали свою природу биологически целесообразных актов, или управляемых реакций, а соответствующие им нервные центры, исходя именно из этого, выступили по отношению к приспособительно-вариативным реакциям как управляющие звенья. Это изнутри сближало пластичную схему психически регулируемых актов со структурой соматических рефлекторных реакции. Все эти основания для обобщения рефлекторного принципа были получены в ходе общефизиологического поиска. Навстречу этой логике преобразования основных понятий шел острый запрос со стороны собственно психологической теории – требовалось объяснить механизмы предметной структуры психических процессов, а это, как многократно упоминалось, невозможно было сделать, исходя лишь из динамики нервных процессов внутри мозговых центров.

Концепция психических процессов И. М. Сеченова

Именно такие двусторонние ходы мысли, идущие навстречу друг другу со стороны физиологии и психологии, привели российского естествоиспытателя И. М. Сеченова к радикальному заключению – нельзя обособлять центральное, мозговое звено психического акта от его естественного начала и конца. Это принципиальное положение служит логическим центром соотношения основных категорий концептуального аппарата сеченовской рефлекторной теории психических процессов. "Мысль о психическом акте как процессе, движении, имеющем определенное начало, течение и конец, должна быть удержана как основная, во-первых, потому, что она представляет собой в самом деле крайний предел отвлечении от суммы всех проявлений психической деятельности – предел, в сфере которого мысли соответствует еще реальная сторона дела; во-вторых, на том основании, что и в этой общей форме она все-таки представляет удобный и легкий критерий для проверки фактов; наконец, в-третьих, потому, что этой мыслью определяется основной характер задач, составляющих собою психологию как науку о психических реальностях... [Эта мысль]... должна быть принята за исходную аксиому, подобно тому как в современной химии исходной истиной считается мысль о неразрушаемости материи" (Сеченов, 1952).

Связи этих действительно логически исходных фундаментальных положений с остальными обобщениями и заключениями всей сеченовской концепции уже достаточно прозрачны: если внутримозговое звено психического процесса является центральным не только в том смысле, что его роль – главная, но и в том, что если в общей структуре всего акта оно является серединой, то по отношению к нему началом и концом по необходимости могут быть лишь внемозговые компоненты на соматической периферии. Исходным соматическим звеном, естественно, является раздражающее воздействие объекта, а конечным – обратное, но уже опосредованное центром действие организма на этот объект.

Такой целостный акт с его средним внутримозговым звеном и внемозговой соматической периферией, смыкающей организм с объектом, и есть рефлекс в полном соответствии с общим, принципиальным смыслом этого понятия. И если центральное звено нельзя обособлять от соматической периферии, то это означает, что субстратом психического акта является не только мозговое звено, но вся эта трехчленная структура, в которой исходный и конечный периферические компоненты играют не менее существенную роль, чем компонент центральный. Только в своей целостной совокупности все эти компоненты составляют действительный, т.е. "соответствующий еще реальной стороне дела", далее не дробимый субстрат психического процесса. Именно в этом смысле, а не в смысле их прямой тождественности элементарным соматическим актам, психические процессы по способу своего происхождения и по механизму совершения суть рефлексы.

Это фундаментальное положение И. М. Сеченова прямо вытекает из тезиса о необособимости центрального звена психического акта. В этом пункте сомкнулись физиологический поиск общих принципов работы нервной системы как целого и запрос, идущий от психологической теории и направленный на преодоление психофизиологического парадокса. Включение начального и конечного звеньев рефлекторного акта в состав субстрата психического процесса выводило поиски путей снятия этого парадокса из тупиковой ситуации, куда неизбежно попадала мысль, если она отталкивалась от представления, что субстратом психики является лишь головной мозг.

Именно потому, что концевые компоненты рефлекторного акта по самой их природе необособимы от раздражителя, состояния рецепторно-эффекторного взаимодействия с этим раздражителем выводят рефлекс за пределы схемы биологического явления в область более общих закономерностей физического взаимодействия между двумя физическими телами – организмом и объектом. Рефлекс здесь выступает частным случаем такого взаимодействия, что запечатлено и в этимологии самого слова "рефлекс" (от лат. refleksive – отражение).

Тем самым принцип рефлекса логически входит в категориальный аппарат, более общий, чем психофизиологическая и даже биологическая система понятий. Такая иерархическая структура понятия "рефлекс" определяет его эвристическую эффективность. По самому своему логическому существу такая многоуровневость открывает возможность конструктивных ходов анализа в двух направлениях.

Структура понятия "рефлекс"

Первое направление ведет в сферу общих законов и характеристик физического взаимодействия. Другое направление, наоборот, ведет к конкретизации. Этот второй, логический, вектор определяет вычленение разных уровней сложности внутри самого принципа рефлекса. Поскольку рефлекс возводится в ранг универсального родового понятия, этим естественно детерминируется различение специфики его частных, видовых форм. Эта логика поиска не случайно приводит И. М. Сеченова (1952) к описанию перечней рефлекторных актов, упорядоченных по степени их сложности. Сведенная воедино, шкала рефлексов содержит в нижней своей части простейшие гомеостатические и висцеральные реакции, в промежутке – невольные движения различной сложности, начиная с "чистых" рефлексов, осуществляющихся и при бездействии головного мозга, а в своей верхней части – "внешнюю деятельность человека... с идеально сильной волей, действующего во имя какого-нибудь нравственного принципа и отдающего себе ясный отчет в каждом шаге, – одним словом, деятельность, представляющую высший тип произвольности" (там же, с. 170).

Многоступенчатая структура обобщенного и радикально преобразованного И. М. Сеченовым понятия "рефлекс" охватывает, таким образом, единым принципом явления самых различных уровней общности – физическое взаимодействие организма и среды, биологическое приспособление, соматическую висцеральную реакцию, элементарный поведенческий акт, социально детерминированное сознательное действие и собственно психические, внутренние процессы, не получающие объективированного выражения в исполнительных функциях. Такая структура представляет не рядоположный перечень, а иерархию, объединяющую универсальным принципом различные специфические частные формы. Основной задачей концепции, таким образом, является объяснение специфики частных форм на основе связывающей их общей закономерности.

Роль сигналов в организации поведения

Обязывая к постановке такой задачи, эта логическая структура заключает в себе и важнейшие предпосылки продвижения к ее решению. Дело в том, что рассмотренная иерархия уровней сложности за единством своей структурной схемы скрывает общий функциональный принцип организации рефлекторных актов. Этот принцип объединяет нервные и нервно-психические компоненты рефлексов обшей регуляторной функцией по отношению к конечным исполнительным звеньям акта. Именно в этом пункте в концептуальный аппарат И М Сеченовым вводится понятие сигнала, прошедшее затем через всю историю рефлекторном теории регуляторную функцию по отношению к исполнительному компоненту рефлекторного акта несут сигналы от раздражителя, на который исполнительные звенья рефлекса направлены.

Характер этих сигналов и степень их сложности различны, и определяются они уровнем организации того целостного рефлекторного акта, в составе которого функционируют.

В сеченовской концепции нервные процессы в простейших гомеостатических реакциях, сенсорно-перцептивные психические процессы в элементарных поведенческих актах и интеллектуально-эмоциональные процессы в сознательных, собственно человеческих действиях объединены общностью сигнально-регуляторной функции по отношению к эффекторному, собственно рабочему звену рефлекса. Возрастание степени сложности соответствующих рефлекторных актов определяется усложнением структуры сигнальных нервных и нервно-психических компонентов, управляющих исполнительными звеньями этих рефлексов.

Таким образом, основные положения рефлекторной концепции сводятся к следующим:

1. Принцип рефлекса охватывает функции всех иерархических уровней нервно-мозгового аппарата и выражает общую форму работы нервной системы.
2. Психофизиологическую основу ментальных явлений образуют процессы, по происхождению и способу осуществления представляющие собой частную форму рефлекторных актов.
3. Целостный рефлекторный акт с его периферическим началом, центром и периферическим конечным звеном составляет далее недробимую функциональную единицу субстрата (психофизиологической основы. – Прим. ред.) психических процессов. Дальнейшее дробление и абстрагирование переходит, как упоминалось, тот "предел, в сфере которого мысли соответствует еще реальная сторона дела". Именно поэтому нельзя обособлять центральное, среднее звено этой целостной единицы субстрата от ее "естественного начала и конца". В противном случае путь к раскрытию механизмов специфических характеристик психики оказывается закрытым.
4. В структуре рефлекторного акта как целостной единицы нервные и нервно-психические компоненты объединены общим функциональным принципом: они играют роль сигналов-регуляторов по отношению к исполнительному звену акта; рефлексам разных уровней сложности соответствуют различные по структуре и предметному содержанию регулирующие сигналы.

Таким образом, в рамках старой схемы тезис о необособимости центрального звена акта от его начала и конца и тезис о сигнальной функции психических компонентов рефлекса по отношению к его рабочему эффекту оказываются в альтернативных отношениях. Вопрос о специфике эффекторного звена психических актов остался, следовательно, открытым. Тем самым представление о мозговом центре рефлекторного акта как о последнем звене механизма психического процесса и его единственном и окончательном субстрате сохранило под собой почву и продолжало оставаться распространенным до самого последнего времени.