У меня появляется новый сосед

Случалось ли вам возвращаться в свою комнату, а там все перевернуто вверх дном? Так некоторые заботливые люди (да, мама?) пытаются навести у тебя порядок, и вдруг оказывается, что ты ничего не можешь найти. И даже если ничего не пропало, все равно не отделаться от неприятного щекочущего ощущения, будто кто-то рылся в твоих личных вещах, протирая каждую поверхность ароматизированной полировкой для мебели.

Примерно такое чувство я испытал, увидев Лагерь полукровок.

На первый взгляд никаких особых перемен не произошло. Большой дом с крышей из голубой черепицы и кольцевой верандой стоял на прежнем месте. Все так же нежились на солнце клубничные поля. По долине были разбросаны все те же греческие здания с белыми колоннами — амфитеатр, боевая арена, павильон для трапезы, откуда был виден Лонг-Айленд. А между лесом и ручьем ютились все те же домики: двенадцать своеобразных строений, каждое из которых посвящалось олимпийскому богу.

Но теперь в воздухе витала тревога. Можно было с уверенностью сказать: тут что-то не в порядке. Вместо игры в волейбол воспитатели и сатиры складывали под навес мечи и копья. Вооруженные луками и стрелами дриады о чем-то нервно перешептывались на окраине леса. Деревья выглядели чахлыми, трава в полях пожелтела, а огненные отметины на Холме полукровок были похожи на уродливые язвы.

Кто-то испоганил это самое любимое на свете место, и я уже не был здесь счастлив, как прежде.

По пути к Большому дому я встретил немало ребят, которых помнил еще с прошлого лета. Никто не остановился, не заговорил со мной. Никто не сказал: «С возвращением, парень!» Некоторые оглядывались при виде Тайсона, однако большинство угрюмо проходили мимо, исполняя обычные обязанности: разносили послания, волокли мечи, чтобы заострить их на точильных колесах… Лагерь напоминал военное училище. Можете мне поверить, что так оно и было, — из парочки таких заведений меня вышвырнули.

Но для Тайсона все это ровно ничего не значило.

— Это че? — изумленно открывая рот, спрашивал он.

— Конюшня пегасов, — отвечал я. — Крылатых лошадей.

— А это?

— Ну… это уборные.

— А это че?

— Домики обитателей лагеря. Если неизвестно, кто из богов твой отец, тебя помещают в домик Гермеса — видишь вон там, коричневый, — пока не установят. А потом сразу определяют в группу детей матери или отца.

Тайсон воззрился на меня в благоговейном изумлении.

— И у тебя… есть свой домик?

— Номер три. — Я указал на невысокое серое строение, сложенное из морских камней.

— Ты живешь там с друзьями?

— Нет. Один.

Объяснять не хотелось. Горькая правда состояла в том, что я был один в домике, поскольку считалось: меня и вовсе не должно быть на свете. После Второй мировой войны Большая тройка — Зевс, Посейдон и Аид — заключили договор, что больше не будут иметь детей от смертных женщин. Мы, их дети, были более могущественными, чем обычные полукровки. И слишком непредсказуемы. Когда мы сходили с ума, возникали проблемы… к примеру, та же Вторая мировая. Большая тройка нарушила договор только дважды — когда Зевс зачал Талию, а Посейдон — меня. Мы оба не должны были появиться на свет.

Зевс превратил Талию в сосну, когда ей едва исполнилось двенадцать. А я… я изо всех сил старался не отправиться по ее стопам. Мне снились кошмары, что если я буду на краю смерти, то Посейдон может превратить меня, ну, скажем, в планктон. Или в плавучие бурые водоросли.

Когда мы пришли в Большой дом, Хирон был у себя в комнате, пакуя вещи под звуки своей любимой эстрадной музыки шестидесятых годов. Кажется, я уже упоминал, что Хирон — кентавр. От пояса и выше он выглядит как обычный мужчина среднего возраста с вьющимися каштановыми волосами и чахлой бородкой. Ниже пояса — это белоснежный боевой скакун. Он может сойти за человека, укрыв свою нижнюю часть в волшебной инвалидной коляске. Замаскировавшись таким образом, Хирон преподавал мне латынь в шестом классе обычной школы. Но чаще, если потолки в комнате достаточно высоки, он предпочитает не скрывать свою природу.

Едва увидев его, Тайсон застыл на месте.

— Лошадка! — восхищенно выкрикнул он.

— Что, простите? — Хирон с оскорбленным видом повернулся к нам.

Вбежавшая Аннабет крепко обняла его.

— Хирон, что происходит? Ты что… уезжаешь?

Голос ее задрожал. Хирон был для нее вторым отцом. Кентавр взъерошил ей волосы, улыбаясь доброй улыбкой.

— Привет, дитя! И, боже мой, Перси! Вырос-то как за год!

Я постарался сдержать эмоции, хотя в горле застрял комок.

— Кларисса сказала, что вы… что вас…

— …вытурили, — весело подхватил Хирон, но глаза его мрачно блеснули. — Что ж, вину всегда надо на кого-то свалить. Повелитель Зевс был очень расстроен. Дерево, в которое он заключил дух своей дочери, — отравлено! Мистеру Д. пришлось кое-кого наказать.

— Вы хотите сказать — помимо вас, — проворчал я.

Одна только мысль о директоре лагеря мистере Д. приводила меня в ярость.

— Но это же чушь какая-то! — вскричала Аннабет. — Какое отношение ты, Хирон, мог иметь к отравлению дерева Талии!

— Тем не менее, — вздохнул Хирон, — на Олимпе, при сложившихся обстоятельствах, мне не очень-то доверяют.

— Каких обстоятельствах? — спросил я.

Лицо Хирона омрачилось, и он только покачал головой. Затем продолжил собираться, положил латинско-английский словарь в свою придорожную суму, вытащил из проигрывателя пластинку Фрэнка Синатры.

Тайсон по-прежнему изумленно взирал на Хирона. Он даже повизгивал — так ему хотелось шлепнуть Хирона по крупу, но он боялся подойти ближе.

— Лошадка?

— Мой дорогой юный циклоп, — фыркнул Хирон. — Я — кентавр!

— Хирон, что с деревом? — спросил я. — Что случилось?

— Яд, которым отравили дерево Талии, — из царства мертвых, — вздохнул Хирон. — Страшный яд, какого даже мне не доводилось видеть. Должно быть, он — порождение чудовища, обитающего в самых глубоких подземельях Тартара.

— Тогда мы знаем, чьих рук это дело. Кро…

— Не называй имени повелителя титанов, Перси! Особенно здесь и сейчас.

— Но прошлым летом он пытался развязать гражданскую войну на Олимпе! Вот в чем его замысел! И для того чтобы воплотить его, он использовал этого предателя — Луку.

— Возможно, — согласился Хирон, — но боюсь, что ответственность за случившееся все равно несу я. Я не помешал этому и не смог найти целебное средство. Дереву осталось всего несколько недель жизни, если только не…

— Если что? — спросила Аннабет.

— Нет, — сказал Хирон. — Глупости. Действие яда распространилось по всей долине. Волшебные границы день ото дня становятся все ненадежнее. Вымирает сам лагерь. Только одно магическое средство могло бы оказаться достаточно сильным, чтобы остановить действие яда, но оно было утрачено много веков назад.

— Что это? — спросил я. — Мы отправимся на поиск и найдем его!

Хирон закрыл свои походные сумы. Выключил проигрыватель. Затем повернулся, положил руки мне на плечи и сказал, глядя прямо в глаза:

— Перси, ты должен пообещать мне, что не будешь действовать опрометчиво. Я сказал твоей матери, что вообще не хочу, чтобы ты приезжал этим летом. Это слишком опасно. Но, раз уж ты приехал, останься здесь. Упорно тренируйся. Учись биться. Но не уезжай.

— Почему? — спросил я. — Почему ты так говоришь? Я хочу что-нибудь сделать! Я не могу позволить разрушить границы лагеря. Тогда все…

— …попадет в лапы монстров. Да, боюсь, что так. Но ты не должен позволить вовлечь себя в поспешные действия! Это может быть ловушкой повелителя титанов. Вспомни прошлое лето! Он почти лишил тебя жизни.

Хирон говорил правду, и все же мне ужасно хотелось помочь. И еще у Кроноса был должок передо мной. Думаете, повелитель титанов усвоил урок, преподанный ему тысячелетия назад, когда он был низвергнут с небес богами? Думаете, что, разрубленный на тысячи кусков и заключенный в самое мрачное место Аида, он утратил надежду? Нет! Он был бессмертен и, даже прозябая в Тартаре и страдая от вечных мук, жаждал возвращения на Олимп и мести. Кронос не мог действовать сам, но обладал достаточной силой, чтобы смущать умы смертных и даже богов, заставляя их действовать в своих грязных целях. Прошлым летом он сделал такую попытку…

Я не сомневался, вина за отравление лежала на нем. Разве могло еще найтись существо столь низкое, чтобы напасть на дерево Талии — единственное, что осталось от героини, которая пожертвовала своей жизнью во имя друзей?

Аннабет с трудом удерживала слезы. Хирон ласково смахнул ускользнувшую каплю влаги с ее щеки.

— Оставайся вместе с Перси, дитя мое, — сказал он ей. — Береги его. Помни о пророчестве!

— Да… я не забуду.

— Хм, — сказал я, — не идет ли опять речь о суперопасном пророчестве, которое касается меня и о коем боги запретили мне рассказывать?

Они оба промолчали.

— Нормально, — пробормотал я. — Просто проверочка.

— Хирон… — тихо произнесла Аннабет. — Ты говорил мне, что боги даровали тебе бессмертие лишь на время, пока ты будешь воспитывать героев. Если они увольняют тебя…

— Поклянись, что сделаешь все, чтобы уберечь Перси от опасности, — потребовал кентавр. — Поклянись Стиксом.

— Я… я клянусь рекой Стикс, — сказала Аннабет.

За окном прогрохотал гром.

— Отлично, — кивнул Хирон. Казалось, он немного расслабился. — Возможно, мое имя не будет опорочено и я еще вернусь. А пока отправлюсь навестить своих диких сородичей во Флориде. Возможно, они знают средство от яда, которое я позабыл. В любом случае буду пребывать в изгнании, пока это дело не разрешится… так или иначе.

Аннабет приглушенно всхлипнула. Хирон неловко похлопал ее по плечу.

— Теперь послушай, дитя мое. Я должен вверить твою безопасность мистеру Д. и новому исполнительному директору Танталу. Надо надеяться… они не разрушат лагерь так быстро, как я этого боюсь.

— Кстати, кто такой этот Тантал? — спросил я. — Откуда он взялся на ваше место?

Над долиной разнеслись знакомые звуки — трубили в раковину. Я не думал, что уже так поздно. Настало время собираться на вечернюю трапезу.

— Ступай, — сказал мне Хирон, — встретишься с ними за ужином. Я свяжусь с твоей матерью, Перси, и сообщу, что ты вне опасности. Конечно, она уже начала волноваться. Помни, о чем я тебя предупреждал! Ты здорово рискуешь. Думаешь, повелитель титанов хоть на мгновение забыл о тебе?

Сказав это, он, стуча копытами, выбежал из Большого дома и промчался вниз по холму.

— Лошадка! Не убегай! — крикнул Тайсон ему вслед.

Я сообразил, что забыл рассказать Хирону о своем сне про Гроувера. Теперь уже было слишком поздно. Мой любимый учитель покинул нас. Что ж, может, для него все и обойдется.

Тайсон разревелся не хуже, чем Аннабет.

Я попытался успокоить их, сказать, что все будет хорошо, хотя сам этому не верил.

* * *

Солнце уже садилось за павильоном для трапезы, когда обитатели лагеря вышли из домиков. Стоя в тени мраморной колонны, мы наблюдали, как они строятся в шеренгу. Аннабет все еще была сильно расстроена, но пообещала поговорить с нами попозже. После чего присоединилась к своим сородичам из домика Афины — дюжине мальчиков и девочек с такими же светлыми кудрями и серыми глазами, как у нее. Аннабет была не самой старшей из них, но провела в лагере больше времени, чем остальные. Об этом можно было судить, взглянув на ее ожерелье, — бусина за каждое лето, а у Аннабет их шесть. Никто не оспаривал ее права встать во главе колонны.

Далее шествовала Кларисса, которая вела обитателей домика Ареса. Одна рука у нее была перевязана, а на щеке виднелась глубокая, рваная рана, но в остальном стычка с бронзовыми быками не особо сказалась на ней. Кто-то приклеил ей на спину клочок бумаги с надписью: «Телка — смерть быкам!» Но никто из ее ребят не потрудился сказать ей об этом.

После детей Ареса шли потомки Гефеста — шестеро ребят, которыми предводительствовал Чарльз Бекендорф — крупный пятнадцатилетний афроамериканец. Ладони у него были размером с рукавицы, какими пользуются кузнецы, черты лица суровые, глаза прищурены — это оттого, что ему целый день приходилось проводить в кузне. Он — славный парень, особенно если сойтись с ним поближе, но никто никогда не называл его Чарли, или Чак, или даже Чарльз. Большинство звало его просто Бекендорф. Ходили слухи, что он может выковать все, что угодно. Дайте ему металлическую болванку — и од сделает вам острый как бритва меч, робота-воина или поющую поилку для сада вашей бабушки. Все, что душа пожелает.

Далее следовали ребята из других домиков, маршировавшие строем: домик Деметры, Аполлона, Афродиты, Диониса. Наяды плыли по озеру на лодках. Дриады мелькали между деревьями. С луга подошла дюжина сатиров, при виде которых я с болью в сердце вспомнил о Гроувере.

Для сатиров всегда находилось множество дел. В поле они выполняли самые разнообразные поручения директора лагеря мистера Д., но главную работу делали в реальном мире. В каком-то смысле они набирали рекрутов для лагеря. Под различным прикрытием они внедрялись в школы по всему свету, выискивая потенциальных полукровок и препровождая их в лагерь. Так я встретился с Гроувером. Он был первым, кто признал во мне полубога.

За сатирами, замыкая шествие, в трапезную потянулись обитатели домика Гермеса. Их колония была самой многочисленной. Прошлым летом их вел Лука, который вместе с Талией и Аннабет сражался на Холме полукровок. Какое-то время, прежде чем Посейдон признал меня, я жил в домике Гермеса. Лука сдружился со мной, а затем… попытался меня убить.

Ныне обитателей домика Гермеса возглавляли Тревис и Коннор Стоулл. Не будучи близнецами, они так походили друг на друга, что их все равно считали таковыми. Я никак не мог запомнить, кто из них старше. Оба были высокие, тощие, с гривой каштановых волос, ниспадавших на глаза. Оранжевые футболки Лагеря полукровок они носили навыпуск, поверх мешковатых шортов, и унаследовали все проказливые черты, свойственные отпрыскам Гермеса: удивленно поднятые брови, саркастические улыбки и тот особый блеск в глазах, когда они смотрели на тебя, — словно собирались засунуть петарду тебе в штаны. Мне всегда казалось забавным, что фамилия у отпрысков бога воров — Стоулл, но, стоило мне заикнуться об этом Тревису или Коннору, как оба тут же делали непонимающие лица, словно шутка до них не доходила.[6]

Как только в трапезную вошли все обитатели лагеря, я вывел Тайсона на середину павильона. Разговоры мигом стихли. Взоры устремились на вновь прибывшего.

— Этого-то кто сюда звал? — пробормотал кто-то за столом Аполлона.

Я сверкнул глазами в их сторону, но так и не понял, кто это сказал.

Знакомый голос за первым столиком, растягивая слова, произнес:

— Так-так, сдается мне, что это Питер Джонсон. Какой подарок к моему тысячелетию!

— Перси Джексон… сэр, — ответил я, скрипя зубами.

Мистер Д. сделал глоточек диетической колы.

— Да. Впрочем, как теперь выражаются молодые люди, без разницы.

На нем была обычная гавайская рубашка с расцветкой под леопарда, шорты и теннисные туфли с черными носками. Со своим брюшком и раздутым красным лицом он напоминал туриста из Лас-Вегаса, который допоздна засиделся в казино. Трепещущий сатир, стоя за его спиной, ощипывал виноградную лозу и по одной передавал виноградины мистеру Д.

Настоящее имя мистера Д. — Дионис. Бог вина и виноделия. Зевс назначил его директором Лагеря полукровок, чтобы тот слегка просох от возлияний и в наказание за домогательства в отношении некоторых распущенных лесных нимф.

Рядом с ним, там, где обычно сидел Хирон (или стоял, когда ему хотелось подчеркнуть, что он — кентавр), присутствовал некто, кого я видел впервые: невероятно худой мужчина в потрепанном оранжевом комбинезоне, напоминавшем тюремную робу. На кармане значился номер 0001. Под глазами этого человека залегли синие тени, ногти были обведены грязной каемкой, а седые волосы выглядели так, будто последнюю стрижку ему делали садовыми ножницами. Он пристально посмотрел на меня, и от его взгляда мне стало не по себе. Вид у мужчины был какой-то… надломленный. Злоба, отчаяние, голод — все это сочеталось в его облике.

— Вот за этим юношей, — сказал ему Дионис — вам надо присматривать особо. Сын Посейдона, знаете ли.

— Ага, — кивнул заключенный. — Вот за этим, значит.

По его тону было совершенно ясно, что они с Дионисом уже не раз говорили обо мне.

— Я Тантал, — произнес заключенный, холодно улыбаясь. — Здесь по специальному назначению, пока… ну, пока мой повелитель Дионис не решит иначе. А ты, Персей Джексон, я очень на это надеюсь, будешь осмотрительнее и не станешь доставлять нам новые неприятности.

— Неприятности? — переспросил я.

Дионис щелкнул пальцами. На столе появилась газета — передовица сегодняшнего номера «Нью-Йорк пост». Там была фотография альбома выпускников нашего класса в Мериузер. Мне трудно было прочесть заголовок, но я прекрасно догадывался, о чем говорилось в статье. Что-нибудь вроде: «Тринадцатилетний псих поджигает спортзал».

— Да, неприятности, — с удовлетворением подтвердил Тантал. — Насколько я понимаю, прошлым летом ты был постоянным источником неприятностей.

Я ощутил такой прилив ярости, что даже не смог ответить. Словно это по моей вине конфликт между богами едва не перерос в гражданскую войну!

К столу робко приблизился сатир и поставил перед Танталом тарелку с жареным мясом. Новый исполнительный директор облизнулся. Посмотрев на свой пустой кубок, он сказал:

— Рутбир,[7] из эксклюзивных запасов тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года.

В сосуде сама собой вспенилась содовая. Тантал нерешительно протянул руку, словно боясь обжечься.

— Давай, дружище, — сказал Дионис со странным блеском в глазах. — Может, на этот раз сработает.

Тантал попытался схватить кубок, но тот увернулся и заскользил прочь, прежде чем он успел дотронуться до него. Несколько капель газированного напитка пролилось на стол, и Тантал попытался обмакнуть в них кончики пальцев, но капельки скатились по гладкой поверхности, как ртуть, прежде чем он успел коснуться их. Зарычав, Тантал повернулся к тарелке с говядиной. Он нацелил вилку на кусок мяса, но блюдо стремительно умчалось со стола, опрокинув свое содержимое в жаровню.

— Чтоб их всех! — пробормотал Тантал.

— Ну, ничего, ничего, — произнес Дионис лживо-сочувственным голосом. — Может, через несколько дней… Поверь мне, старина, работать в этом лагере и без того сплошная пытка. Уверен, что древнее проклятие в конце концов будет снято.

— В конце концов, — пробормотал Тантал, жадно глядя на стоящую перед Дионисом диетическую колу. — Да ты хоть представляешь, как может пересохнуть в глотке за три тысячи лет?

— Так вы тот дух с Полей наказания, — сообразил я. — Тот, который стоит в озере под фруктовым деревом, но не может нагнуться и сделать глоток воды или съесть плод?

— Ты настоящий грамотей, да, парень? — усмехнулся Тантал.

— Вы, наверное, действительно сделали что-то ужасное, когда были живы, — продолжал я, мягко выражаясь, впечатленный этим фактом. — Что же?

Тантал сощурился. Сатиры за его спиной отчаянно трясли головами, предостерегая меня.

— Глаз с тебя не спущу, Перси Джексон, — медленно проговорил Тантал. — Мне в моем лагере неприятности не нужны.

— В вашем лагере уже происходят неприятности… сэр.

— Иди уже, сядь на место, Джонсон, — вздохнул Дионис. — Мне кажется, тебе подходит вон тот столик, за которым больше никто не хочет сидеть.

Лицо мое пылало, но я знал: лучше сделать, что тебе говорят, чем препираться. Дионис — та еще скотина, но он был бессмертным и обладал сверхъестественной властью.

— Пошли, Тайсон, — сказал я.

— О нет, — парировал Тантал. — Этот пусть останется здесь. Нам еще предстоит решить, что с этим делать.

— С ним, а не с этим, — огрызнулся я. — Между прочим, его зовут Тайсон.

Новый исполнительный директор вздернул бровь.

— Тайсон спас лагерь, — настойчиво повторил я. — Он разделался с бронзовыми быками. Иначе они спалили бы все это место дотла.

— Да, — вздохнул Тантал, — какая жалость.

Дионис хихикнул.

— Оставь нас, — приказал Тантал, — пока мы будем решать судьбу этого существа.

Тайсон со страхом посмотрел на меня своим единственным большим глазом, но я знал, что не могу ослушаться прямого приказа исполнительного директора. По крайней мере, открыто.

— Я буду тут, рядом, парень, — пообещал я. — Не волнуйся. Мы подыщем тебе крышу над головой, где можно переночевать.

— Я тебе верю. Ты мой друг, — кивнул Тайсон.

Это только усугубило чувство вины, которое терзало меня с самого появления в лагере.

Я поплелся к столу Посейдона и тяжело опустился на скамью. Лесная нимфа поставила передо мной блюдо с олимпийской пиццей с оливками и пепперони,[8] но есть не хотелось. За один день меня дважды чуть не убили. К тому же меня угораздило завершить хороший учебный год форменным безобразием. Лагерь полукровок ждали серьезные неприятности, а Хирон велел мне ни во что не ввязываться.

Я не чувствовал себя в большом долгу перед богами, но по привычке отнес свое блюдо к бронзовой жаровне и соскреб на нее то, что там оставалось.

— Посейдон, — пробормотал я, — прими мою жертву.

«И пошли мне хоть малую помощь, — молча взмолился я. — Пожалуйста».

Дым горящей пиццы преобразился в нечто благоуханное — запах свежего речного бриза, смешанный с ароматом полевых цветов, — но у меня не было ни малейшей уверенности, что мой отец услышал меня.

Я вернулся на свое место. Я и не подозревал, что все может обернуться еще хуже. Но тут Тантал приказал сатиру протрубить в раковину, чтобы привлечь наше внимание к объявлениям, которые намеревался сделать.

* * *

— Итак, — сказал Тантал, когда шум окончательно стих. — Еще одна отличная трапеза. Или, по крайней мере, мне так сказали. — Говоря это, он незаметно протянул руку к своему блюду, которое уже вновь наполнилось, видно надеясь, что еда не заметит его маневров.

Но не тут-то было. Как только рука его приблизилась к блюду на шесть дюймов, последнее словно ветром со стола сдуло.

— И это в первый день моего вступления в должность, — продолжал Тантал. — Иными словами, какое сладостное наказание находиться здесь. В течение лета я надеюсь измучить… то есть, я имел в виду, установить контакт со всеми вместе и с каждым из вас по отдельности. Вы все выглядите такими аппетитными, дети.

Дионис вежливо зааплодировал, вслед за этим раздались робкие аплодисменты некоторых сатиров. Тайсон по-прежнему стоял у главного стола и чувствовал себя явно неловко, но, как только он пытался отойти в сторонку, Тантал вытаскивал его на всеобщее обозрение.

— А теперь некоторые изменения! — Тантал криво усмехнулся. — Гонки колесниц возобновляются!

По всем столам прокатился возбужденный, испуганный и недоверчивый ропот.

— Теперь мне известно, — продолжал Тантал, возвышая голос, — что эти состязания были прекращены несколько лет назад, скажем так, по техническим причинам.

— Три смерти и двадцать шесть увечий, — произнес кто-то за столом Аполлона.

— Да, да! — покивал Тантал. — Но я уверен, что все вы с радостью поддержите меня, чтобы возродить традиции лагеря. Каждый месяц победители в заездах будут получать позолоченные лавровые венки. Команды могут зарегистрироваться утром. Первые гонки произойдут в течение трех дней. Мы освободим вас от большей части повседневной деятельности, чтобы вы могли подготовить колесницы и выбрать лошадей. И еще, я забыл сообщить, команда-победительница на целый месяц освобождается от тяжелой принудительной работы!

За всеми столами раздались возбужденные возгласы. Никаких полевых работ? Никакой чистки конюшен в течение месяца? Он что, серьезно?

Возразить осмелился человек, от которого я меньше всего этого ожидал.

— Но, сэр! — произнесла Кларисса. Она нервничала, но встала, чтобы говорить от имени стола Ареса. Некоторые обитатели лагеря захихикали, увидев «Телка — смерть быкам!» у нее на спине. — А как же несение патрульной службы? То есть если мы бросим все, чтобы готовить свои колесницы…

— Вот она, героиня дня! — воскликнул Тантал. — Отважная Кларисса, которая одной рукой одержала верх над бронзовыми быками!

Кларисса заморгала, на щеках ее вспыхнул румянец.

— Хм, но я…

— К тому же скромница, — усмехнулся Тантал. — Не волнуйся, дитя мое! Это же летний лагерь. Все мы здесь, чтобы радоваться и веселиться.

— Но дерево…

— А теперь, — сказал Тантал, после того как несколько подруг Клариссы силком усадили ее на место, — прежде чем мы перейдем к хоровому пению у костра, один небольшой частный вопрос. Перси Джексон и Аннабет Чейз по какой-то причине сочли уместным привести это сюда.

Взмахом руки он указал на Тайсона.

За столами тревожно зашептались. Многие посматривали в мою сторону. Так бы и убил этого Тантала!

— Всем известно, — продолжал он, — что циклопы имеют репутацию кровожадных монстров с крайне невысоким уровнем интеллекта. В обычной ситуации я выпустил бы эту тварь в лес и натравил бы вас на него с факелами и острыми кольями. Но кто знает? Быть может, эта разновидность циклопов не так ужасна, как их собратья. Пока он не докажет, что заслуживает уничтожения, мы должны его где-то содержать. Я подумал было о конюшнях, но это будет нервировать лошадей. Быть может, в домике Гермеса?

За столом Гермеса воцарилось гробовое молчание. Тревис и Коннор Стоулл проявили неожиданный интерес к орнаменту на скатерти. Я не виню их. Домик Гермеса и без того вечно был переполнен. Он просто не мог вместить еще и огромного циклопа.

— Ладно, послушайте. — В голосе Тантала послышалось раздражение. — Чудовище могло бы стать уборщиком. Где построить для него конуру, какие будут предложения?

Неожиданно все дружно вздохнули.

Тантал в изумлении отшатнулся от Тайсона. А мне оставалось только недоверчиво взирать на зеленое свечение, которому было суждено изменить мою жизнь: над головой Тайсона возник ослепительный голографический образ.

К горлу подступила тошнота, когда я вспомнил, что Аннабет сказала насчет циклопов: «Это дети богов и духов природы… Особенно одного из богов…»

Над головой Тайсона вращался светящийся зеленый трезубец — такой же символ, какой появился надо мной, когда Посейдон признал во мне своего сына.

Настало мгновение благоговейного молчания.

Признание — редкое событие. Часть обитателей лагеря тщетно ожидали его всю жизнь. Когда прошлым летом Посейдон подал мне знак, все почтительно преклонили предо мной колени. Но теперь всем заправлял Тантал, а на него напал неудержимый хохот.

— Отлично! Думаю, теперь мы знаем, куда поселить эту тварь. Клянусь богами, я даже вижу семейное сходство!

Все дружно рассмеялись, кроме Аннабет и еще нескольких моих друзей.

Сам Тайсон, казалось, ничего не замечал. Он был слишком озадачен, стараясь прихлопнуть светящийся трезубец, постепенно бледневший над его головой. Он оказался слишком наивным, чтобы понять, что они потешаются над ним, и вообще осознавать, насколько жестоки люди.

Зато я все прекрасно понял.

Итак, у меня появился новый сосед. Моим единокровным братом стало чудовище.