Война на море - Эпоха Нельсона

Пьер Рош Жюрьен-де-ла-Гравьер

Война на море - Эпоха Нельсона

Жюрьен-де-ла-Гравьер Пьер Рош

Война на море - Эпоха Нельсона

Жюрьен-де-ла-Гравьер Пьер Рош

Война на море: Эпоха Нельсона

1 Так обозначены ссылки на примечания.

Из текста: На протяжении трех веков интересы западных европейских держав сталкиваются на обширных просторах Мирового океана. Англия, Франция, Голландия и Испания состязались за обладание им. Каждая из этих держав старалась упрочить свое превосходство на море, и у каждой была своя эпоха решительного перевеса. Мощь Испании кончилась с разгромом Непобедимой армады; превосходство Голландии ушло вместе с эпохой Рюйтера. С тех пор две эти державы могли играть только роли союзников той или другой стороны, а главные роли остались за Англией и Францией. Полтора века колебалась судьба между двумя противниками, и наконец этот спор решился последней борьбой, история которой здесь предлагается.

Содержание

Часть I. 1793-1801

I. Роль адмирала Нельсона в период завоевания Англией господства на море 1793-1805 гг.

II. Юность Нельсона

III. Начало войны между Францией и Англией

IV. Взаимное положение двух флотов в 1793-м году. Взятие Тулона республиканскими войсками

VI. Сражение 14 марта 1795 года в Генуэзском заливе

VII. Сражение 13 июля 1795 года на высоте Гиерских островов

VIII. Адмирал Джервис

IX. Французы в Италии

X. Морские силы Испании

XI. Сражение при Сан-Винценте 14 февраля 1797 г.

XII. Возмущение английских эскадр

XIII. Нельсон - начальник эскадры

XIV. Покушение Нельсона на остров Тенерифе 24 июля 1797 года

XV. Отплытие генерала Бонапарта к Египту 19 мая 1798 года

XVI. Сражение при Абукире 1 августа 1798 года

XVII. Отплытие Нельсона к Неаполю 19 августа 1798 года

XVIII. Прибытие Нельсона в Неаполь 22 сентября 1798 года Бегство двора в Сицилию 23 декабря 1798 года

XIX. Парфенопейская Республика. Адмирал Брюи в Средиземном море. Май июль 1799 года

XX. Возвращение Нельсона в Неаполь. Смерть Караччиоло

XXI. Возвращение королевской фамилии в Неаполь. Прибытие Нельсона в Ярмут 6 ноября 1800 года

Часть II. 1801-1805

I. Морские силы северных держав

II. Появление английской эскадры в Балтийском море 30 марта 1801 года

III. Сражение при Копенгагене 2 апреля 1801 года

IV. Заключение перемирия между английским флотом и Данией 9 апреля 1801 года

V. Нельсон, главнокомандующий Балтийской эскадрой 5 мая 1801 года

VI. Неудачное покушение англичан под Булонью 16 августа 1801 года

VII. Возобновление военных действий между Англией и Францией 6 мая 1803 года. Нельсон и Латуш-Тревилль

VIII. Адмирал Вилльнёв. Первый выход французского флота 18 января 1805 года

IX. Переход французской эскадры в Кадикс и к Антильским островам 29 марта 1805 года

X. Возвращение союзного флота в Европу. Сражение при мысе Финистер 22 июля 1805 года

XI. Соединение союзного флота с Феррольской эскадрой. Вход Вилльнёва в Кадикс

XII. Вилльнёв в Кадиксе

XIII. Блокада Кадикса Нельсоном и Коллингвудом

XIV. Инструкции Нельсона и Вилльнёва эскадрам

XV. Выход соединенного флота 20 октября 1805 года

XVI. Трафальгарское сражение 21 октября 1805 года

XVII. Влияние Джервиса и Нельсона на судьбы английского флота

XVIII. Как нужно действовать Франции в ожидании новой войны на море

Примечания

Часть I.

1793-1801

I. Роль адмирала Нельсона в период завоевания Англией господства на море 1793-1805 гг.

На протяжении трех веков интересы западных европейских держав сталкиваются на обширных просторах Мирового океана. Англия, Франция, Голландия и Испания состязались за обладание им. Каждая из этих держав старалась упрочить свое превосходство на море, и у каждой была своя эпоха решительного перевеса. Мощь Испании кончилась с разгромом Непобедимой армады; превосходство Голландии ушло вместе с эпохой Рюйтера. С тех пор две эти державы могли играть только роли союзников той или другой стороны, а главные роли остались за Англией и Францией. Полтора века колебалась судьба между двумя противниками, и наконец этот спор решился последней борьбой, история которой здесь предлагается.

Первую часть кровавой драмы составляют сражения лорда Гау, лорда Гуда, адмиралов Готама и Бридпорта, неразрывно связанные с войной за свободу Америки, войной, стратегических правил которой они не переставали держаться. Это именно то время, когда морские силы Франции медленно разрушаются от беспрерывного действия внутренних беспокойств. Второй период, бесспорно, принадлежит сэру Джону Джервису: адмирал этот одерживает над союзниками Франции блестящую и важную победу; но истинная роль его заключается в том, что он первый занялся утверждением ослабевшей дисциплины и организацией английского флота. В третьем периоде, самом грозном и самом блестящем, труды сэра Джона Джервиса принесли плоды. Нельсон мечом утверждает превосходство Англии. В течение последнего периода, то есть с 1798 по 1805 год, история победителя при Абукире нераздельна с морской историей Англии. Нельсон заполняет собой всю сцену, и от света, который его озаряет, только немногие лучи падают на Коллингвуда.

Предприимчивый, даже дерзкий, но оправдывающий свою дерзость редким знанием морского дела, ни во что не ставивший полууспехи, стремящийся только к крупным выигрышам, Нельсон был создан для того, чтобы занять первое место в этой неровной борьбе, где Англия противопоставила корабли с опытными капитанами и с?? командами судам, вооруженным на скорую руку. Природа наделила его способностью вводить в дело корабли, когда они вполне готовы были за ним следовать и по одному его знаку вступать в самое пекло битвы. Нельсон не выдумывал новую тактику, а скорее попирал все мудрые расчеты старой, поэтому недостаточное содействие со стороны капитанов, нерешительность или боязливость в движениях были бы пагубны для его славы. Действительно, хотя по правилам его атаки следовало направлять большие массы на слабейшие пункты неприятеля, но, не давая своим кораблям и колоннам времени сблизиться, Нельсон сам часто попадал под сильнейший неприятельский огонь. Он говаривал, что в морском сражении всегда нужно оставлять место случаю, но несмотря на это перед делом он был расчетлив, почти мелочен. Он заблаговременно начертывал себе план действия и старался освоить с ним своих офицеров, но в присутствии неприятеля, казалось, просто отыскивал вернейшее средство быстрее с ним сблизиться и действовал скорее как счастливый баловень фортуны, чем как робкий искатель ее милостей.

Здесь нельзя не заметить разительной противоположности живого, пылкого Нельсона и бесстрастного лорда Веллингтона, холодного и регулярного человека, который держался на Пиренейском полуострове единственно с помощью оборонительной тактики. Одной ли нации они принадлежат и теми же ли людьми начальствуют: этот адмирал, решительно и пылко нападающий, исполненный энтузиазма, жаждущий отличиться, и упорный, флегматичный генерал, который, кажется, скорее хочет утомить неприятеля, нежели победить его, и, находясь под защитой Торрес - Ведрасских линий или спокойно восстанавливая порядок в каре своей пехоты на поле битвы при Ватерлоо, торжествует над неприятелем благодаря своей непоколебимой энергии?.. А между тем именно таким путем должны были совершиться определения судьбы. Веллингтону предназначено было сражаться с войсками, имевшими над его армией неоспоримое превосходство, с войсками, первый натиск которых непреодолим, - и судьба наделила его любовью к порядку и талантом терпеливо выжидать, охлаждавшими горячность французских колонн. Напротив, Нельсону, имевшему дело с кораблями, только что вышедшими из порта, с кораблями, которые легко приходили в расстройство от быстрого нападения, Нельсону нужны были пылкость и решительность: только с этими двумя качествами, и притом отбросив все правила старой тактики, он мог наносить такие сокрушительные поражения французским эскадрам.

Но не только в военном отношении интересно сопоставление этих исторических личностей. В одинаковых жизненных ситуациях поведение двух предводителей, таких различных, представляет тот же контраст, какой мы находим в них перед лицом неприятеля. Оба они способствовали восстановлению законной власти. Как нарушители условий военной капитуляции, оба заслужили одинаковые упреки и слышали в парламенте одинаковую хулу. Нельзя выбрать положений более сходных. Но в этом испытании слава Нельсона была помрачена фанатическим и слепым усердием, тогда как слава Веллингтона утратила свой блеск от недостатка деятельности ума холодного и бесстрастного. В этих несчастных случаях оба вождя невольно следовали наклонностям своих характеров. Один омрачил свою победу, другой недостаточно очистил свою.

Равно губительные для славы Франции, знаменитый адмирал и генерал счастливец оба привлекают наше внимание; мы имеем право отыскивать источники их успехов, разбирать причины их действий, и в разборе этом мы должны быть руководимы чувством, в котором благородный человек никогда не отказывает мужественному противнику. Прежде, нежели начнем разбирать этих людей, мы должны отыскать источники беспристрастных суждений. Такие источники, очищенные от всякого постороннего влияния, мы можем найти в изданиях, где все оставшееся после великого человека - его письма, депеши, иногда даже самые тайные излияния - представлено открыто, без покрова, на суд потомства.

Официальная переписка лорда Веллингтона была издана в Лондоне несколько лет тому назад. Официальная и частная переписка лорда Нельсона, отчасти уже известная из многих его биографий, собрана теперь воедино. Это собрание, обогащенное многими еще неизданными документами, не представляет, однако, в политическом отношении того интереса, какой мы находим в переписке Веллингтона, но открывает широкое поле для размышления тому, кто захотел бы изучать начальные и главные причины бедствий французского флота и превосходства английского в эту эпоху. И точно, эти депеши, писанные часто накануне или вслед за сражением, не только обрисовывают нам резкими чертами физиономию героя, но кроме того, дозволяют нам следить за постепенным развитием его мысли - когда, замечая жалкое положение морских сил Франции, Нельсон решается отбросить все предания Кеппеля и Роднея и вскоре изобретает новый способ атаки, более быстрый и решительный. Эти депеши показывают нам также, под каким влиянием возросла смелость Нельсона, и позволяют нам до некоторой степени проникнуть в тайну величественных событий, меняющих судьбы мира. Еще в конце прошедшего столетия гений, предприимчивый не менее Нельсона, предвидел переворот в тактике, и, конечно, переписка Нельсона лучше всех трактатов и сочинений знакомит нас с обстоятельствами, ускорившими этот переворот в 1798 г.

За шестнадцать лет до Абукирского сражения Сюффрен также хотел освободить морскую тактику от пут науки; но, желая смелым движением выйти из общей колеи, он едва не разбился о каменья нового пути, открытого благодаря его мужеству. Неосторожности, увенчавшиеся успехом при Абукире и Трафальгаре, едва не сделались пагубными в Прайском заливе и в Индейском океане. Это потому, что в последних случаях флоты Франции и Англии стояли на одной ступени знаний и морских навыков,; они в равной степени обладали энергией, источник которой заключается в сознании своей силы, и нельзя было ожидать, что самонадеянность поможет взять верх над неприятелем. Победа, впоследствии так милостивая к этим ошибкам, в то время еще не решалась их извинять. Уважение, какое не без причины имели друг к другу флоты обеих наций, создало войну осторожную и ученую, в которой французские тактики долго оспаривали преимущество у английских. Между флотами, которые стоили один другого, это была самая естественная война. События 1793 г. уничтожили равновесие. К моменту появления Нельсона французы, занятые внутренними беспорядками, до того запустили свой флот, что он мог позволить себе забыть осторожность, к которой в счастливейшие для французов времена приучены были их противники. Привычным взглядом Нельсон увидел начало беспорядков, вкравшихся во французский флот: после того как эмиграция лишила его большей части старых офицеров и при первой встрече Нельсон понял, что это уже не те корабли, перед которыми дрожала Ямайка. Это подтверждается всей его перепиской. Он знал дурную организацию французских кораблей, поспешность их приготовления к кампании, разнородный состав их экипажей, набранных отовсюду, чтобы заменить тех, которые выбыли. Он наблюдал и за испанцами, когда те были союзниками или врагами англичан, и потому осмеливался в самых важных случаях испытывать судьбу, противореча всем принятым правилам. Последствия оправдали его смелость: он достиг той цели, к которой Сюффрен только приблизился.

Сюффрен, имея дело с неприятелем, равным ему во всех отношениях, не смел пускаться в дерзкие, необдуманные атаки, потому что каждая ошибка могла иметь самые пагубные последствия; Нельсон, напротив, был твердо убежден в плохой организации французского флота, пришедшего в упадок из-за разрушительной политики французского правительства, и, отбросив старую стратегию, дерзкими нападениями одерживал победу.

II. Юность Нельсона

Мало кто начал обучаться профессии моряка в более молодом возрасте, чем Нельсон. Сын пастора в графстве Норфольк, он двенадцати лет оставил Норичское училище и под руководством своего дяди, капитана Сакклинга поступил на корабль "Ризонебль" - так его учеба была неожиданно прервана. Впрочем, английские офицеры, сражавшиеся с французами в последнюю войну по большей части учились не более Нельсона. При таком порядке вещей, конечно, люди ученые из них не выходили, но зато они становились хорошими моряками, и, с раннего возраста приучаясь к трудным испытаниям жизни особенной, своеобразной, приобретали вместе с тем благую привычку к безусловному повиновению. Наше время более взыскательно: теперь недостаточно требовать от офицеров, нередко получающих самые щекотливые поручения только простой исполнительности; но, конечно, было бы возможно доставить молодым воспитанникам средства выиграть два или три года службы на море, менее налегая на теорию, а стараясь, подобно англичанам, прилагать ее к практике. Этим был бы уже сделан большой шаг, потому, что чем раньше начать службу на море, тем лучше. Морская жизнь требует восприимчивости и гибкости, а слишком большой запас учености при начале карьеры может стать скорее обременительным, нежели полезным, потому что нужно очень многое приобретать наглядно, очень многому учиться из собственного или чужого опыта. Нельсон, мнение которого, конечно, имеет некоторый вес, часто говорил, что нельзя быть хорошим офицером, не соединяя в себе "практических знаний матроса и благородных привычек джентльмена". И потому он советовал молодым людям, желающим служить на море, после изучения навигации и французского языка, брать уроки танцев.

Неизвестно, до какой степени он сам следовал этому принципу, но известно, что когда мир, заключенный в 1783 году, дозволил англичанам ступить на твердую землю, Нельсон поспешил во Францию, чтобы изучить язык, знание которого он считал необходимым для каждого офицера Британского флота.

Что касается самого дотошного знания морского дела, то, конечно, никто не обладал им более Нельсона, и он ставил его так же высоко, как Наполеон превозносил знание любых мелочей, связанных с благородным ремеслом солдата. Недурно поставить в пример эти высокие умы, чтобы пристыдить чванное презрение, какое ныне привыкли оказывать к главному достоинству человека - к достоинству его как специалиста.

Совершив плавания на Ямайку, к северному полюсу и в Индию, Нельсон на девятнадцатом году жизни мог держать экзамен в лейтенанты, и аттестат на право получить этот чин был выдан ему, когда он предъявил свидетельство о своем шестилетнем пребывания на море; доставил журналы военных судов "Каркасс", "Сигорс", "Дольфин", "Ворчестер" и аттестации капитанов Сакклинга, Лютвиджа, Фармера, Пигота и Робинсона и доказал, что умеет "брать рифы" и "делать сплесень". С этим патентом он мог еще долго прождать лейтенантского чина, но к счастью, его дядя, капитан Сакклинг, был сделан контролером флота, и легко выхлопотал своему племяннику чин, о котором многие мичманы английского флота вздыхают напрасно целую жизнь. Таким образом первый шаг был сделан, и обрадованный Нельсон писал в тот же день своему брату: "Наконец я лейтенант... Теперь от меня зависит продолжать мою карьеру, и надеюсь, я исполню это с честью для меня и для друзей моих".

В то же время Нельсон поступил на фрегат "Лоустофф", и отправляясь на Ямайку, получил в напутствие назидательные советы своего отца и наставления капитана Сакклинга. Последний напомнил ему, что военное судно должно всегда иметь реи выправленные и снасти обтянутые; что ни одна веревка не должна висеть снаружи; что к 8 часам утра койки должны быть связаны и уложены в сетки; что палубы и наружность судна нужно обмывать каждый день, матросское белье стирать два раза в неделю и что никогда не должно ни ставить, ни убирать парусов поодиночке, ибо ничто не дает судну такого характера вялости. Когда вспомнишь о счастливых последствиях этих, на первый взгляд, педантичных и лишних забот, благодаря которым так быстро достигнуты успехи в сохранении здоровья экипажей и в эволюциях эскадр, когда подумаешь об огромных флотах Франции и Испании, дважды в течение одной войны доведенных цингой до совершенного бессилия, то невольно перестанешь улыбаться, читая эти наставления, и спросишь себя: в море, как и всюду, не эти ли казалось бы малозначащие вещи имеют действительную важность?

Таковы были последние наставления капитана Сакклинга. Он умер вскоре после прибытия Нельсона на Ямайку; но последний не остался без покровителей. Командир фрегата "Лоустофф" очень полюбил его и упросил вице-адмирала Паркера, бывшего в то время главнокомандующим в этом море, взять Нельсона к себе на корабль "Бристоль". Никакое другое обстоятельство не могло быть более выгодно для возвышения молодого лейтенанта. Нездоровый климат Антильского моря беспрестанно освобождал на эскадре вакансии, и главнокомандующий мог по своему усмотрению заменять места выбывших офицеров. Посредством этих назначений, адмирал мог давать чины, соответствующие освободившимся вакансиям. Со временем это право было несколько ограничено, но в 1778 г. оно было в полной силе, и под небом Ямайки оно давало главнокомандующему возможность рассыпать очень большое количество милостей. Вскоре разгорелась война между Англией и Францией, и пришла на помощь Вест-Индскому климату. Капитан фрегата "Гинчинбурк", содействуя овладению одним французским фрегатом, был убит 2 июня 1779 г., и Нельсон, командовавший уже до этого бригом "Баджер", был, по расположению к нему адмирала, призван к этой новой должности, которой и обязан чином капитана корабля. Примечательно, что Нельсон, переходя с одного судна на другое, постоянно передавал свое место Коллингвуду, имя которого связано с именем Нельсона знаменитым военным братством. Коллингвуд заменил Нельсона на фрегате "Лоустофф" и на корабле "Бристоль"; ему же передал Нельсон командование бригом "Баджер" и позже фрегатом "Гинчинбурк". Казалось, судьба заблаговременно приготовляла этого соратника Нельсона быть преемником его при Трафальгаре.

Нельсон получил чин капитана корабля на двадцать втором году жизни, и с этой минуты военная будущность его казалась предначертанной. По законам английского флота производство не в очередь останавливалось тогда, как останавливается и теперь, на чине капитана корабля. До этого звания старшинство на службе не дает почти никакого права на новый чин; но когда дело доходит до звания адмирала, старшинство входит во все права и, чтобы подняться на эту трудную ступень, надобно ждать своей очереди. Если есть офицеры, которые не выполнили некоторых условий службы на море, это не дает перевеса товарищам их, более счастливым или более деятельным. Они вместе вступают в разряд контр-адмиралов, но числятся отдельно, под названием адмиралов состоящих по флоту. Довольно странным покажется такое правило, удерживавшее в 1841 г. в звании капитанов корабля отличных офицеров, которые уже в 1806 г. командовали фрегатами; но при такой обширности кадров, какая существует в английском флоте, это правило имеет довольно много преимуществ, так что трудно решиться изменить его или вовсе уничтожить. Кроме очарования, каким оно окружает высокое положение, которого так трудно достигнуть, оно дало гораздо более важные результаты: осудило на принужденное бездействие честолюбивые наклонности, именно в том возрасте, когда они начинают обозначаться, и таким образом поселило между офицерами английского флота товарищество и согласие, очень много способствовавшие успехам Британского оружия.

За месяц до того, как Нельсон в первый раз был сделан командиром, в тот момент, когда он приобрел столько опыта, что мог обсуждать происшествия, готовые совершиться перед его глазами, граф Д'Естен, оставив берега Америки, перенес театр войны в Антильское море, куда за ним поспешил и вице-адмирал Байрон. Между тем как в той части света подкрепления, постепенно присылаемые из Европы, держали в равновесии флоты обеих наций, в другом месте важное событие дало французам перевес, который едва не сделался гибельным для Англии. Убеждаемый просьбами французского правительства, надеясь возвратить Гибралтар, Ямайку и обе Флориды, мадридский двор стряхнул наконец свою апатию, и объявил себя союзником Франции. Французский флот, вышедший из Бреста под командой Д'Оривлие, и испанский, оставивший Ферроль, успели соединиться, и эта армада, состоявшая из 66 кораблей, прогнав неприятельский флот, угрожала берегам Англии. Таким образом то, чего так жаждал Наполеон два десятка лет спустя, теперь было выполнено. Целый месяц вход в Ла-Манш оставался во власти французов. 40000 человек, собранных на берегах Бретани и Нормандии, были готовы сесть на транспорты, назначенные для их перевоза, как вдруг этот огромный флот возвратился в Брест, не дождавшись никакого результата, не перехватив ни одного конвоя. Этот неуспех приписали постоянству восточных ветров, недостатку провизии и наконец цинге, уничтожившей шестую часть корабельных экипажей. Можно полагать, что главной причиной неуспеха было несогласие начальников, и вот очередной пример тому, как ненадежны морские союзы. В Антильском море, где Франция противопоставляла англичанам только собственные свои корабли, острова Сан-Винцент и Гренада покорились ее оружию.

Адмирал Байрон после сражения, в котором он едва не лишился трех кораблей принужден был скрыться в Сан-Кристофе, и если бы французы продолжали пользоваться своими успехами, то легко бы овладели Ямайкой. К несчастью, граф Д'Естен получил из Соединенных Штатов Америки депеши, извещавшие его, что новой республике угрожает опасность, и, оставив Антильское море, поспешил на помощь Соединенным Штатам.

Генерал-губернатор Ямайки, успокоенный отсутствием французского флота, воспользовался этой минутой, чтобы привести в исполнение составленный им смелый план занятия Сан-Хуан де Никарагуа. Захватом этого форта, построенного на реке, вытекающей из Никарагуанского озера и впадающей в Мексиканский залив, он надеялся пресечь сообщение двух морей, производившееся через Панамский перешеек, и разрезать пополам Испанскую Америку. Морская часть этой важной экспедиции была поручена Нельсону, несмотря на то, что ему было только двадцать два года. В начале 1780 г. 500 человек, посланные из Ямайки под прикрытием его фрегата, были высажены на берег на мысе Грасиас-а-Диос, в провинции Гондурас. Здесь отряд нашел себе союзников между туземцами, усилился некоторыми подкреплениями, но, несколько пострадав от пребывания в болотистой равнине, был снова посажен на суда и пошел вдоль Берега москитов. И хотя Нельсону поручено было довести английских солдат только до устья реки Сан-Хуан, но он, достигнув этого места, не смог остаться в бездействии и взялся довести экспедицию до самых стен крепости, которой ей надлежало овладеть. Посадив 200 человек солдат на шлюпки своего фрегата и на индейские лодки, Нельсон пошел с ними вверх по реке, и сам вел их на приступ, или, как он выражался, на "абордаж" Сан-Бартоломеевской батареи, построенной на острове, посредине реки, и господствующей над нею в том месте, где самое сильное и самое опасное течение. После шестидесятидневных неслыханных трудов, англичане пришли наконец к Сан-Хуанскому замку, находящемуся в 32 милях1 от озера Никарагуа и в 69 от устья реки. Выказывая в советах, так же как и в сражениях, одинаковую решимость и энергию, Нельсон предлагал немедленно идти на приступ; он знал, что скоро наступит дурное время года, и что не дoлжно терять времени. Очень вероятно, что эта решительная мера была бы благоразумнее правильной осады, и что в смелой атаке было бы меньше потерь, нежели в течение 11-дневной осады, в продолжение которой лихорадки и кровавые поносы начали производить свои опустошения в отряде. Только одно счастливое обстоятельство могло спасти Нельсона, уже страдавшего этой болезнью. Корвет, пришедший с подкреплениями из Ямайки, привез Нельсону известие, что адмирал сэр Петер Паркер назначил его командиром корабля "Янус", и Нельсон оставил эту губительную землю накануне сдачи Сан-Хуанского замка. Хотя общее мнение и приписало ему честь этой победы, но сам он прибыл на Ямайку в таком расслабленном состоянии, что его снесли на берег в койке.

Англичане только пять месяцев владели своим гибельным завоеванием; из 1800 человек, занимавших разные посты, возвратилось только 380. В тропических экспедициях сама победа часто бывает пагубна; так например, у Коллингвуда на фрегате "Гинчинбурк", из 200 человек матросов, составлявших экипаж судна при отправлении из Англии, только 10 увидели снова свое отечество. Что же касается Нельсона, то он не мог оставаться командиром корабля "Янус": расстроенное здоровье заставило его возвратиться в Англию. Около конца сентября 1780 г. он переехал на корабль "Лайон", которым командовал капитан Корнваллис, и сейчас же по прибытии в Европу отправился в Бат на воды. Еще в молодости здоровье Нельсона было подорвано индейскими лихорадками, а это новое испытание окончательно его расстроило. Но одаренный крепкими нервами, он нисколько не утратил своей работоспособности, и в расслабленном больном теле сохранил сильную душу. Батские воды в первое время помогли ему настолько, что он почел долгом съездить в Лондон и хлопотать о новом назначении на службу. Просьба его была удовлетворена. На фрегате "Альбемарль" он посетил берега Дании и принял деятельное участие в военных предприятиях у залива Святого Лаврентия и в водах Северной Америки. Желая деятельности на более обширной сцене, Нельсон выпросил у лорда Гуда позволения, следовать за ним в Антильское море, как вдруг мир, заключенный в 1783 г., остановил на время его стремление.

Эта война, как мы уже сказали, имела различные результаты, вообще очень незначительные. Выжидательная в Европе, она была деятельнее по ту сторону Атлантического океана, но и там оставалась войной тактической. Только в Индии она получила новое развитие, и то потому, что там начальствовал Сюффрен. Никто еще не превзошел в смелости этого великого моряка, никто не сравнился с ним в находчивости и в быстроте принятия решений. Не имея портов, где бы он мог чинить свои суда, без провизии, без средств заменить рангоут, поврежденный в частых стычках с неприятелем, он никогда не унывал, и находил возможность всему помочь. Конвои, посылаемые к нему из Европы, перехватывались неприятелем, и он часто нуждался в военных снарядах, но несмотря на это, не переставал преследовать английские эскадры. Сюффрен снимал мачты с фрегатов, чтобы вооружать корабли, устраивал мастерские, верфи, занимал у де'Бюсси солдат, чтобы сделать из них матросов, и возвращал их приученными к войне, после какого-нибудь славного дела. В течение семи месяцев он четыре раза нападал на адмирала Юза, который потерял до 1300 человек убитыми и ранеными.

Предварительные условия мира были уже подписаны в Европе, а Сюффрен, овладев Гонделуром и Тринкомале, еще сражался, защищая свои завоевания. Конечно, это величайший характер, "единственный генерал" по словам Д'Естена, отличившийся в эту войну. Мир слишком рано закрыл для Сюффрена блестящее поприще, на котором слава его возрастала каждый день. Что бы сделал он, если бы эта война продолжилась, если бы он мог противопоставить адмиралу Юзу капитанов, вполне освоившихся с тайнами его смелых планов; если бы он, как любимый учитель, окруженный своими учениками, не опасался со стороны кораблей, которые вел в бой, ни нерешительности, ни ложного толкования приказаний? Хотя Сюффрен и не достиг тех блестящих результатов, которых достиг победитель при Абукире и Трафальгаре, тем не менее, он первый понял, какие изменения должны произойти в морской тактике. Нельсон был предварен им на пути смелых тактических соображений, подобно тому, как Бонапарт видел перед собой тень Великого Фридриха.

От этой борьбы слава Франции не пострадала; сражения Сюффрена вознаградили французов за поражения, понесенные графом Де-Грассом, и после четырехлетней войны между обеими враждовавшими нациями материальный убыток был почти одинаков. От случая ли, или от действия неприятеля, только Франция и ее союзники потеряли 117 судов, в числе которых было 20 линейных кораблей, а Англия 16 кораблей и 181 судно. Потери французов, считая в том числе потери, понесенные Соединенными Штатами, Голландией и Испанией, составили до 5000 орудий; потери англичан - до 4000. Конечно, флот их потерпел несколько менее, нежели флоты союзников, но этот убыток был с лихвой вознагражден возвращением Минорки и освобождением Америки. Между тем усилия Англии в 1780 и 1783 г. не уступали тем, какие она сделала в великую войну времен Революции и Империи. Она постепенно увеличивала число своих матросов, с 85000 до 90000, до 100000 и наконец до 11000; а в январе 1783 г., за несколько месяцев до заключения мира, морские силы ее состояли из 112 линейных кораблей, 20 кораблей 50-пушечных и 150 фрегатов. В то же время соединенные флоты Франции и Испании имели до 140 кораблей, из коих 60, стоявшие на Кадикском рейде, ожидали только сигнала, чтобы сняться с якоря и идти в Антильское море. 12 других кораблей, под командой Де-Водрейля, снялись с Бостонского рейда, и значительный корпус сухопутных войск был собран в Сан-Доминго, готовый броситься на Ямайку. Конечно, Англия, подписывая мирный договор, взвесила все невыгоды такого положения. "Кто может подумать, - говорил молодой Питт, в то время боровшийся с оппозицией, - кто может думать, что Ямайка в состоянии долго сопротивляться правильной атаке, поддерживаемой 72 кораблями? Со всеми подкреплениями, какие можно послать из Европы, адмиралы наши собрали бы не более 40 кораблей, а здесь в Палате давно уже решено, что война оборонительная может только привести к конечному разорению! Адмиралы наши с 40 кораблями могли ли бы силой оружия возвратить то, что министры приобрели трактатом? Не скорее ли должны мы были опасаться, что война в Антильском море кончится для нас потерей Ямайки - единственного владения, которое еще у нас осталось в этой части света?" Вот каким тоном говорил в то время сын лорда Чатама; вот в каких выражениях старался он оправдать невыгодный договор и изображал положение воюющих наций за десять лет до войны, следствием которой было почти совершенное уничтожение французского флота. Между тем прежние союзники Франции не оставляли ее в эту войну, но помощь их усилила гром ее падения. Ни число кораблей, ни самоотверженность их экипажей не могли заменить того, в чем нуждался французский флот - хорошей организации, морской опытности и особенно самоуверенности, которая рождается после первых успехов.

III. Начало войны между Францией и Англией

Обессиленные продолжительной борьбой державы чувствовали необходимость отдохнуть, чтобы приготовиться к новым жертвам. Это обстоятельство, более чем желание примирить так долго сталкивавшиеся интересы, было причиной заключения мира 1783 года. Мир этот, прервав военные действия, не остановил пагубное соперничество и притязаний на исключительное владычество, которые в продолжение стольких столетий волновали и ссорили человечество. И точно, вскоре, войну открытую заменила война дипломатическая, в которой перевес должен был остаться на стороне более твердого и просвещенного правительства. Казалось, что политика Франции поможет ей удержать моральное превосходство, дарованное ей счастливым окончанием предшествовавшей борьбы. Она торжествовала в Голландии, и там, точно также как в Америке, утвердила свое преимущество, покровительствуя истинным интересам народа и распространяя те либеральные идеи, защиту которых приписывала ей Европа. Но неискусная в постоянных усилиях, не привыкшая настойчиво следить за исполнением однажды принятого решения, она менее чем за год допустила Англию получить блестящий перевес, и из-за своей нерешительности утратила то уважение, которое только что успела приобрести. Английское правительство постигло, что между двумя врагами, одинаково утомленными войной, равно лишенными возможности безнаказанно прибегнуть к новым издержкам, преимущество всегда останется на стороне того, кто в минуту возобновления борьбы сохранит более спокойствия и хладнокровия. Когда под ничтожным предлогом прусские войска, предводительствуемые герцогом Брауншвейгским, вступили на территорию Голландии и восстановили там власть штатгальтера, английское министерство, которому Питт уже передал свою силу и решимость, удерживало версальский кабинет, и, твердостью своей не дозволяя ему поддерживать голландское правительство, мешало выполнить обязательства, данные им новым своим союзникам. После этого первого успеха Англия не останавливалась ни на минуту, и искусство ее министров открыло ей широкий путь к тому, чтобы взять реванш за прежние неудачи.

Благодаря военным приготовлениям по случаю споров с Испанией и Россией (с первой за меховую торговлю в Нутке, на острове Ванкувера, а со второй по поводу видов ее на Турцию), Англия к моменту объявления войны 1793 г. имела на воде до 87 линейных кораблей, из которых более 60 готовы были немедленно выйти в море. Сэр Чарльз Миддльтон, контролер флота, бывший впоследствии под именем лорда Баргама, первым лордом Адмиралтейства, представил план, по которому с окончанием неприязненных действий 1783 г. собраны были в отдельные магазины полные запасы для вооружения кораблей к службе, и таким образом в первый раз были учреждены так называемые судовые магазины, которые всегда считались самой полезной мерой предосторожности. В портах запасена была провизия всех родов, и предприняты такие удачные меры к быстрому снаряжению флота, что через несколько недель по получении в портах приказа готовиться к походу число вооруженных линейных кораблей как бы по волшебству возросло от 26 до 54; а число всех судов, готовых выступить под парусами, возросло с 136 до 200; 45000 матросов и морских солдат составляли экипажи этих судов. Конечно, это число было невелико для приморского населения, которое за десять лет перед тем выставило к услугам Англии 110000 матросов; но, разбросанное по целому свету, оно к началу войны не представляло собой существенной и готовой силы. Затруднения, встреченные Англией при первоначальном комплектовании экипажей судов, возобновились в 1840 г. и будут возобновляться каждый раз, когда Англия принуждена будет вооружаться неожиданно; так что деятельный, предприимчивый противник всегда будет иметь возможность действовать с выгодой в первые месяцы войны.

Лишенная большей части своего приморского населения в угрожающую минуту Англия старалась затянуть переговоры, чтобы успеть между тем собрать в портах своих матросов и тысячи торговых судов, оставленных без защиты от неприятеля. Но Национальный Конвент вовремя увидел расставленную сеть2, и как только французский посланник де Шовелен получил приказание в течение восьми дней оставить Англию, Республика, отказавшись продолжать переговоры о сохранении мира, решилась сама начать борьбу, сделавшуюся неизбежной. 1-го февраля 1793 года, она объявила войну Англии и Голландии. Этот смелый поступок оставил без защиты торговый флот Англии, так что до открытия военных действий более 70 судов попали в руки французов. Впрочем, Англия понесла убытки еще более значительные прежде, чем Адмиралтейство смогло собрать достаточно сил для защиты торговли от французских крейсеров и корсаров. В самом деле, Адмиралтейство не могло выделить суда для преследования неприятеля в Британском канале, не удовлетворив более необходимые потребности, и не употребив все средства, чтобы уберечь от покушений французских эскадр купеческие конвои, возвращавшиеся из Индии, от Ньюфаундленда, из Леванта и с Антильских островов. Итак, все старания Англии должны были обратиться к вооружению эскадр Средиземного моря и Канала, назначенных удерживать французский флот, собранный в Тулоне и Бресте. Но Адмиралтейству не удалось бы успешно закончить эти два огромных вооружения, если бы оно не решилось пополнить комплекты своих судов значительным числом людей, не принадлежащих к сословию моряков. В этом случае, капитан Эдуард Пеллью, впоследствии пэр Англии, под именем лорда Эксмута, показал пример разборчивости, заслуживающий подражания. Набирая экипаж фрегата "Нимфа", он отдавал предпочтение корнваллийским рудокопам, полагая, что беспрерывные опасности, с какими связано их ремесло, сделали их более способными к перенесению трудностей морской службы. Однако введения нового элемента в состав морских экипажей было недостаточно для удовлетворения таких огромных требований, и вскоре Англия должна была прибегнуть к чрезвычайному средству, извиняемому только в крайности. Был обнародован Билль о насильственной вербовке.

В Англии нет закона, который бы разрешал насильственную вербовку для удовлетворения потребностей армии и флота. В обыкновенное время экипажи военных судов составляются из добровольцев, служба которых редко продолжается более трех лет, и каждый капитан, назначенный командовать судном, вынужден в некоторой степени исполнять обязанности вербовщика. Но лишь только парламент разрешит насильственную вербовку, набор начинают производить вооруженной рукой. Во всех приморских местах появляются вооруженные отряды, под названием вербовочных партий, состоящие из служащих уже матросов, или из морских солдат. Под начальством офицера или мичмана эти отряды отправляются в ночные экспедиции, имеющие целью забирать силой в питейных домах и на улицах всех праздношатающихся и бродяг. Странное стеснение воли в свободной стране! Странное злоупотребление властью на земле классической законности! Благодаря этому сильному средству, в течение последней войны на английских судах было почти столько же дезертиров, сколько и матросов; но тем не менее оно доказывает, какой энергической властью облечено бывает в критические минуты грозное правительство, воли которого не могли ослабить самые либеральные постановления!

Среди этих-то смутных и затруднительных обстоятельств Нельсон был назначен командиром корабля "Агамемнон". Десять лет мира не остались бесплодными в его карьере. Три года кряду он командовал на фрегате "Борей" станцией у Наветренных островов (часть группы малых Антильских островов, от острова Св. Маргариты до Девичьих островов), в Антильском море. Несмотря на то, что он исполнял эту обязанность в мирное время, Нельсон успел, однако, положить основание своей репутации и выказать тот решительный и непреклонный характер, который впоследствии, доведя его славу до высшей степени, подвиг его на те поступки, которые ее омрачили. Двадцати шести лет от роду, без состояния, без покровителей, Нельсон, движимый стремлением к процветанию Британской торговли и мореплавания, не устрашился подвергнуть себя такой ответственности, которая пугала более робкую совесть его главнокомандующего. Направленный адмиралом Юзом, начальствовавшим в то время на Ямайке, к Наветренным островам, Нельсон нашел в портах этих островов множество американских судов. Вопреки изданному при Карле II "Акту мореплавания", по которому иностранцам воспрещались всякие торговые сношения с английскими колониями, американцы, благодаря своей деятельности и близости своих берегов, почти совершенно овладели Вест-Индской торговлей. Нельсон понял, как пагубно это может быть для отечественной торговли, и несмотря на протесты колониальных советов с губернаторами, несмотря на нерешительность и уклонения адмирала Юза, даже вопреки его приказаниям, задержал и принудил адмиралтейские судные комиссии конфисковать американские суда, обнаруженные на Барбадосе, в Антигоа, в Сан-Кристофе и в Невисе. Действуя под влиянием Нельсона, капитан Коллингвуд и брат Нельсона, подобно ему находившиеся на Вест-Индской дистанции, приняли такие же строгие меры в Гренаде и Сан-Винценте. Таким образом одновременно было захвачено большое число судов в одно и тоже время, и трибуналы объявили их законными призами. Можно себе представить, как зашумело на островах, как все поднялось против этого ужасного маленького капитана. Но, молчаливый и упорный, Нельсон не страшился грозы, и спокойно переносил общее нерасположение. Редко сходя на берег, он имел очень ограниченный круг знакомства, потому что вовсе не жаловал жителей Антильских островов, и в своем негодовании говорил, что они такие же "отъявленные бунтовщики", как и новые граждане Соединенных Штатов.

Вскоре однако, министерство одобрило поведение Нельсона, и генерал-губернатор Ямайки получил повеление помогать ему во всех мерах, принятых им к пресечению недозволенного торга. Но пылкий темперамент Нельсона не терпел бездействия и, едва выпутавшись из хлопот, в которые вовлекло его стремление к пользе английской торговли, он уже создал себе новых врагов и новые заботы, открыв Адмиралтейству плутни поставщиков, призовых агентов и других чиновников морской администрации в Вест-Индских колониях. Впрочем легкость, с какой он вмешивался в такие щекотливые дела, была в нем следствием искренней преданности отечеству и пылкого патриотического чувства, доставивших такие существенные выгоды Англии. С первых месяцев 1787 г. около 4000 матросов нашли место на судах, занявшихся торговлей, которую он возвратил Британскому флагу, и общий груз которой доходил до 58000 тонн. С другой стороны, злоупотребления, открытые им Адмиралтейству, достигали в Антигоа, в Санта-Люсии, на Барбадосе и на Ямайке суммы в 50 миллионов франков. Основываясь на таких заслугах, Нельсон имел, конечно, полное право требовать общего уважения, и когда однажды генерал-губернатор Ямайки написал ему, что старые генералы не имеют привычки спрашивать совета у молодых капитанов, он со справедливой гордостью отвечал: "я имею честь быть, милостивый государь, одних лет с первым министром Англии, и полагаю, что я столько же способен командовать одним из судов Его Величества, сколько этот министр - управлять государством".

Нельсон перенес тогда одно из самых тяжких испытаний, какие во всю жизнь его были ему суждены, но зато приобрел общее уважение тех, кто видел его постоянство и самоотверженность в это трудное время. Коллингвуд, самый благородный и самый безукоризненный офицер, каким когда-либо мог гордиться английский флот, этот "любезнейший и превосходнейший человек", как называл его Нельсон, отзывался о своем друге не иначе, как с уважением и восторгом. В то же время принц Вилльям Генрих, герцог Кларенский, почувствовал привязанность к молодому капитану, молва о котором гремела по всему Антильскому морю, и эту привязанность он сохранил на всю жизнь. Призванный царствовать впоследствии под именем Вильгельма IV, герцог Кларенский командовал в то время фрегатом "Пегас", и поступил под начало Нельсона. Он умел вполне оценить его достоинства, и 11 марта 1787 г., когда Нельсон женился на вдове доктора Низбетта, известного медика на острове Невисе, принц Вилльям сам вызвался вести к алтарю молодую и любезную креолку. Исполненный глубокого уважения к крови королевской семьи, Нельсон платил принцу за его привязанность самой безграничной преданностью. "В жизнь мою я не сделал ни одного бесчестного дела, - говорил он, - и теперь более, чем когда-либо, ценю это, потому что принц крови почтил меня своей дружбой. Будь на то моя власть - к нему не приблизился бы ни один человек с запятнанной репутацией".

Несколько лет спустя он писал самому герцогу Кларенскому: "Все мое честолюбие ограничивается тем, чтобы командовать кораблем, назначенным поддерживать Ваш корабль в линии баталии. Тогда увидели бы, есть ли на свете человек, которому более меня дорога Ваша слава".

Казалось, что дружба герцога Кларенского должна предоставить Нельсону сильную протекцию; но поступки, доставившие ему эту дружбу, произвели вовсе невыгодное для него впечатление в советах морского управления. Хотя поведение его и было громогласно одобрено министерством, но тем не менее в Нельсоне видели один из тех беспокойных умов, тех выскочек, вообще подозрительных администрациям, спокойствие которых они тревожат. Вот почему было решено не давать пищи этой тревожной деятельности, этому пылкому усердию. Когда, в 1788 г. Нельсон, выведенный из терпения тягостным для него бездействием, настоятельно просил, чтобы его снова послали в море, то даже покровительство принца Вильяма не помогло: секретарь Адмиралтейства Герберт, так как и граф Чатам в 1790 г., воспротивился этому ходатайству. Потеряв надежду, Нельсон готов был выйти в отставку и уехать в Европу, его в особенности оскорбляло неуважение к ходатайству его высокого покровителя. Вспоминая о безуспешном ходатайстве принца, он чувствовал себя столько же "униженным, сколько удивленным" упорными отказами Адмиралтейства. "А между тем, - говорил он, - я убежден, что я всегда был верным и ревностным офицером". Нельсон никогда не мог забыть того, что перенес в эти дни незаслуженной немилости, и впоследствии, несмотря на блестящие награды, даже на высшей степени почестей, вспоминал с горечью об этом.

Между тем приближалась французская революция, и Нельсон одним из первых понял, какая борьба должна завязаться между двумя народами, оспаривающими друг у друга владычество морями. В ту же минуту, забыв все прежние неудовольствия, он снова, с бoльшей энергией, стал просить себе у лорда Чатама командование, которое дало бы ему средства с самого начала войны принять в ней участие, достойное его мужества и преданности. На этот раз просьба его была принята благосклонно, и 30 января 1793 г. он был назначен командиром корабля "Агамемнон".

За пять лет невольного отдыха в нем накопилась такая потребность деятельности, что он с трудом сдерживал свое нетерпение. Тогда он был в цвете лет, общее мнение указывало на него как на одного из лучших офицеров флота, и жажда славы была в нем так велика, что он, конечно, не упустил бы ни одного случая приобрести ее на той арене, на которой вторично сходились Англия и Франция. Первым делом его было набрать себе экипаж. Тогда это было не легко; но благодаря своей деятельности, а также и репутации (потому что английские матросы не одинаково охотно идут служить ко всем командирам) Нельсон, мечтая уже о славе и почестях, о битвах и призах, скоро успел набрать на "Агамемнон" экипаж, один вид которого приводил его в восторг. "У меня под начальством, - писал он своему брату, - лучший 64-пушечный корабль в целой Англии; мои офицеры все достойные люди; экипаж храбрый и здоровый; пусть посылают меня в какую хотят часть света". К счастью для его будущей славы он был назначен на Средиземное море. Впоследствии, под начальством адмирала Джервиса, станция эта сделалась лучшей школой для английских моряков. Нельсону суждено было провести здесь большую часть своей службы. Под руководством лорда Джервиса, в продолжение четырехлетнего деятельного крейсерства, приобретал он те специальные знания, которым со временем был обязан командованием эскадрой при Абукире.

IV. Взаимное положение двух флотов в 1793-м году. Взятие Тулона республиканскими войсками

Проследив внимательно за ходом войны 1778 г. и обратившись к войне, за нею следовавшей, невольно поражаешься удивлением, - так велика между ними разница. Оба эти периода стоят очень близко и как будто сливаются в одно целое; но в точке соединения образовался резкий перелом, после которого действо неожиданно переносится будто под другое небо. Вид сцены до того изменился, что не верится, что ее занимают те же нации. Какая противоположность между этой пылкой борьбой и той, которая недавно предстала нашему взору! Вместо молодых дворян, сражавшихся шутя и улыбаясь, мы видим два народа, стремящиеся уничтожить друг друга; вместо воинственного, но чуждого желчи расположения духа, видим грубое остервенение3, глубокое и упорное, предвещающее непримиримую борьбу. Видя массы людей, которые посылает на врагов это фанатичное рвение, можно предчувствовать, что для таких страстей, для таких битв старинной тактики будет недостаточно. Блестящие сражения и постепенная эволюция годны людям, имеющим более хладнокровия и менее ненависти. Таким образом благодаря вдохновению Нельсона тактика изменяется именно в ту минуту, когда эта перемена сделалась необходимостью для нового характера борьбы. Чтобы увидеть, в каком положении находились флоты обеих наций по открытии военных действий, мы опять пойдем по следам Нельсона.

Лорд Гуд, за которым Нельсон последовал в Средиземное море, считался в то время одним из лучших офицеров, проявивших себя в американской войне. Поджидая купеческие конвои из Индии, Гуд продержался пятнадцать дней на параллели островов Сицилии, и потом с 11 кораблями и несколькими фрегатами пошел к Гибралтарскому проливу. В Средиземном море он соединился с отрядом, посланным туда прежде, а в середине августа 1793 г. явился перед Тулоном с эскадрой из 21 линейного корабля. Французская эскадра, находившаяся в этом порту под командованием адмирала Трогоффа состояла из 17 линейных кораблей, готовых выступить в море; 4 других корабля вооружались, 9 ремонтировались, и один строился. Если считать суда, посланные в Тунис, Корсику и к берегам Италии, то французский флот в Средиземном море в минуту прибытия туда адмирала Гуда состоял из 32 кораблей, 27 фрегатов и 16 корветов и бригов. Большая часть этих судов была готова вступить под паруса по первому сигналу. В портах океана приготовления к нападению и защите принимали, казалось, еще большие размеры. Пока англичане, для крейсерства при входе в канал, набирали эскадру под начальство лорда Гау, старинного противника графа Д'Естена, у берегов Америки французы успели уже собрать 21 линейный корабль, и адмирал Морар де Галль отвел эту эскадру в Киберонский залив. Назначение ее было наблюдать за берегами Вандеи, и в то же время обеспечивать возвращение контр-адмирала Серсея, который с эскадрой из 4 кораблей и нескольких корветов, конвоировал купеческие суда, возвращавшиеся из Вест-Индии. Таким образом при начале войны французский флот, назначенный защищать свои конвои и тревожить неприятельские, состоял из 42 кораблей. Вот каково было наследие, оставленное монархией тревожному и непоследовательному правлению, которое за несколько лет успело почти совершенно разрушить морские силы Франции. Эти 42 линейных корабля, готовые пересечь или оберегать все большие торговые пути, давали Франции такое выгодное положение, какое она едва ли может иметь теперь, в случае открытия новых неприятельских действий. Можно утверждать со всей определенностью, что в то время французский флот имел самую большую численную силу. Какие бы ни сравнивать силы различных держав, как бы ни учитывать разные изменения, произведенные наукой в конструкции кораблей, все-таки французскому флоту никогда не достичь состояния, в каком он находился в 1793 году. Кроме 42 кораблей, готовых выйти в море, Франция имела еще значительный резерв, который состоял из 34 кораблей в хорошем состоянии, и вскоре должен был увеличиться 25 кораблями, заложенными вновь; к тому же литейные заводы успели уже отлить до 3000 орудий, назначенных для вооружения этих судов.

Но несмотря на свою огромную численную силу, французский флот все еще не мог сравниться с английским. Французы имели 76 кораблей на воде и на стапелях, а Англия 115. Зато французские корабли были сильнее английских, и в целом, при внимательном сравнении превосходство Англии оказывалось не так велико. Так, например: английский флот имел 8718 орудий, французский 6000. Но калибр французских орудий был больше калибра английских, так что масса выбрасываемого металла при залпе с одного борта доходила во французском флоте до 74000 фунтов, а в английском до 88000; следовательно, вес снарядов английских превышал вес французских снарядов не многим более, чем на одну шестую4. По такому расчету силы обеих держав казались более соразмерными, тогда как по сравнению числа судов французский флот едва составлял две трети английского. Но и это вычисление не дает полного понятия о соотношении сил. С тех пор, как французские корабли по примеру английских стали обшиваться медью, они опять приобрели все преимущество хода, которое давала им постройка, далеко превосходившая постройку английских судов. Правда англичане имели прекрасные стопушечные корабли, как например, "Виктори", на котором в разные времена поднимали флаги адмиралы Гуд, Джервис и лорд Нельсон; "Куин-Шарлотт", носивший в то время флаг адмирала Гау; но эти корабли не могли равняться с французскими и испанскими. Другие, известные под названием 98 и 90-пушечных, едва по своей силе могли равняться с французскими 80 пушечными кораблями, имевшими только две батареи; и были к тому же гораздо хуже французских, не имея вовсе ходовых качеств. Общее удивление английских капитанов заслуживали французские 120-пушечные корабли, каковы "Монтань" и "Коммерс де Марсель", на котором адмирал Трогофф имел свой флаг. Борта их казались "непробиваемыми для ядер". Английские 74-пушечные корабли далеко уступали французским, и вообще в материальном отношении суда французов резко отличались от некрасивых и слабых судов английского флота. К превосходству улучшенной постройки надо еще прибавить скорость хода и прочность вооружения, дававшие французам преимущество во всех случаях, когда приходилось форсировать парусами. Так например, в начале войны, контр-адмирал Ван-Стабель благодаря крепости своего рангоута ушел с 6 кораблями и 2 фрегатами от авангарда адмирала Гау.

Из этого видно, до какой степени французский флот своими качествами превосходил английский. Скоро, однако, ему суждено было утратить это превосходство; а если бы он и сохранил его, то не мог бы им пользоваться, потому что корабельные экипажи постепенно приходили в расстройство, а запасы, собранные в магазинах, расхищались. В то время, когда французы, принужденные спешить с вооружением, употребляли в дело дурное железо, пеньку низкого качества и плохой лес, привычка к долгим блокадам и постоянная практика на море приучали англичан к осторожности и определять точные размеры своего рангоута, от чего он получил надежность, которой прежде не имел. В этом отношении англичане вскоре приобрели все то, что утратили французы от своей неосмотрительности и расстройства своих сил. У французов оставались корабли бoльших размеров и лучших качеств, но случайности войны передали некоторые из них в руки англичан, а те спешили исправлять их и строить у себя корабли по тем же образцам. Так английский флот скоро обогатился новыми кораблями, которые не уступали ни в чем французским и имели над последними то преимущество, что были вооружены с бoльшим тщанием, с бoльшим знанием морского дела и, кроме того, укомплектованы командами, несравненно более приученными к дальним и трудным плаваниям. Превосходный трехдечный корабль "Коммерс де Марсель", носивший флаги адмиралов Трюге и Трогоффа, превосходивший "Виктори" водоизмещением 500 тонн, был отведен из Тулона в Портсмут и сохранился там как модель для английских инженеров; то же было с 74-пушечным кораблем "Помпей", также взятым в Тулоне, и с 80-пушечными кораблями "Тоннан" и "Франклин", отнятыми при Абукире, и считавшимися в то время судами, не имевшими себе подобных ни в одном из флотов целого мира.

Присоединение к Англии испанского, голландского, португальского и неаполитанского флотов должно было нарушить равновесие, существовавшее между силами обеих держав, и еще до начала войны можно было предвидеть, чем она кончится. Трудно было бы требовать от французских матросов послушания и безусловной покорности в такое время, когда все общественные устои были разрушены. Экипажи эскадры, стоявшей в Киберонском заливе, первыми показали опасный пример возмущения - пример, возобновлявшийся несколько раз на кораблях Республики. Они заставили адмирала Морар де Галля отвести флот обратно в Брест и унялись только тогда, когда большая часть бунтовщиков была отправлена в армию и заменена рекрутами, взятыми из рыбаков и конскриптов. Впрочем, потеря этих матросов была для флота не так чувствительна, как потеря офицеров, наученных управлять эскадрами и кораблями под командой Д'Естена, Гишена, Сюффрена и Д'Орвилье. Некоторые из офицеров эмигрировали, другие были брошены в темницы или погибли на эшафоте. Этот славный, преданный и грозный флот, казалось, был весь уничтожен за один год террором. Новое правительство решилось на то, чего не предприняло бы правительство благоустроенное. Борясь с внутренними раздорами, с голодом и с расстройством умов, Республика принуждена была для восполнения огромной убыли в ее силах, причиненной недостатком флота, пополнять офицеров и командиров для своих оставленных кораблей из низших чинов. Между тем война была напряженная: надобно было обеспечить путь конвоев с хлебом из Америки, безопасность Республики требовала держать в море большие эскадры; и тогда пришлось наскоро формировать сильный флот; а это дело, более чем какое-нибудь другое, требует времени и обдуманности и решительно не терпит беспорядка и торопливости. Национальное собрание не колебалось: оно высылало эскадры с недоученными командами; предписывало деятельность в портах и героизм на кораблях точно также, как предписывало победы на границах Франции; и такова была сила энтузиазма, что Франция чуть не вырвала победы у ветерана-адмирала, так долго державшего в почтении графа Д'Естена, и у английских кораблей, прекрасно вооруженных и управляемых опытными офицерами. Этот день, известный под названием 13 прериаля (1 июня нового стиля) быть может, дал бы войне совершенно другое направление, если бы победа склонилась на сторону французов. Адмирал Вилларе Жойёз три дня сражался с флотом адмирала Гау, состоявшим из 25 кораблей, и хотя 1 июня 1794 г. в последней схватке потерял 7 кораблей, однако английский флот, потерпевший не менее французского, не пытался воспользоваться своей победой. Вскоре после этого гибельного дела американский конвой вошел в Брест, и Республика, спасенная от неминуемого голода, была обязана этим кораблям, которые ей завещал несчастный Людовик XIV.

Но это великолепное наследие королевского флота понесло уже тяжелый урон. Тулон, исполненный ужаса при слухах о прибытии в Марсель генерала Карто, отдался под защиту Англии, и 28 августа 1793 г. передал эскадре адмирала Гуда свои форты, рейд и корабли. Таким образом англичане получили без боя 31 корабль и 15 фрегатов. Лорд Гуд принял их как залог, от имени Людовика XVII, но никто из английских офицеров не сомневался в смысле этого условия, и Нельсон первый заметил, что для "сожжения всего французского флота достаточно и одного часу". Однако часть флота избегла пожара, который готовили ему англичане: из 58 судов, захваченных в Тулоне, 25 снова вернулись к французам. В этом случае материальный убыток был важнее для Франции, нежели потери, понесенные в сражениях адмирала Де Грасса и 13 прериаля. Французы потеряли 13 кораблей и 9 фрегатов. 9 кораблей были сожжены Сиднеем Смитом, 3 судна уведены сардинцами и испанцами, а 4 корабля и 6 фрегатов последовали за эскадрой адмирала Гуда к Гиерским островам. В Англии общественное мнение осталось недовольно этим результатом. Лорда Гуда осуждали не за то, что он сжег флот и поспешно очистил Тулон, а за то, что слишком долго не решался этого сделать и, таким образом, не вполне довершил начатое. Удивлялись, почему, овладев фортами, он тогда же не отослал в Англию прекрасный флот, попавший к нему в руки, или почему он в ту минуту, когда давно предвиденное очищение Тулона сделалось неизбежным, не принял таких мер, чтобы ни один неприятельский корабль не мог избежать пожара? К счастью для Франции, лорд Гуд явился в Тулон не один: вместе с ним бросила якорь на Тулонском рейде испанская эскадра из 17 кораблей под началом Дона Жуана де Лангара5, старинного пленника Роднея. Дон Жуан поспешил объявить, что Тулон не есть "совершенно английский порт", как полагает лорд Гуд, но только залог, вверенный как чести Испании, так и чести Англии. Поставив свои корабли так, что они могли выгодно действовать артиллерией по кораблям английской эскадры, ослабленной отправлением разных отрядов для крейсерства в Средиземном море, - испанский адмирал не считал более нужным скрывать, что, по его мнению, уничтожение французского флота может повредить интересам Испании.

Этот твердый поступок, внушенный, конечно, самыми дальновидными политическими расчетами, спас часть французского флота, но не мог спасти несчастных жителей Тулона от ужасов поспешного очищения города, совершенного под выстрелами республиканских орудий. Когда Тулон был передан англичанам, население его состояло из 28000 душ, а через несколько недель после ухода эскадры оно не превышало 7000, тогда как только 15000 нашли убежище на английских кораблях. В несколько месяцев 6000 человек исчезли. Бoльшая часть погибла в схватках, предшествовавших очищению города; некоторые в самую минуту отправления толпились на набережной со своими женами и детьми и пали под ядрами, которыми республиканцы осыпали их с высот, господствующих над городом. Другие утонули в порту, а остальные, покинутые на волю республиканцев, пали жертвами ужасной мести, которую храбрый генерал Дюгомье тщетно старался отвратить.

В то время, когда английский флот очищал Тулон, Нельсон стоял с кораблем "Агамемнон" на Ливорнском рейде. Четыре судна, наполненные ранеными, и на которых находилась между прочим часть несчастных эмигрантов, пришли в Ливорно в сопровождении французских кораблей, отдавшихся под покровительство англичан. Адмирал Лангара не мог убедить офицеров, командовавших французскими кораблями, что им было бы приличнее и согласнее с интересами Франции поручить себя покровительству Испании, нежели Англии. Нельсон писал к жене своей: "Тулон испытал в один день все бедствия междоусобной войны: отцы явились сюда без детей, дети без отцов". Граф Де Грасс, командир фрегата "Топаз", находится теперь у меня; жена и дети его остались в Тулоне. Лорд Гуд сам бросился навстречу бежавшим войскам и удивил всех своей храбростью, но невозможно было удержать потока. Многие из наших постов, оберегаемые иностранными войсками, были взяты без бою; в других, защищаемых нашими солдатами, не спасся ни один человек. Я не могу всего писать, сердце мое разрывается...6 События этой эпохи, очевидцем которых был Нельсон, произвели на него глубокое впечатление. В первые два года войны французы потеряли 23 корабля; но не в этой потере видел Нельсон причину слабости французского флота - зародыш ее заключался в непокорном духе экипажей, и Нельсон говорил: "Французам до тех пор не удастся разбить неприятельского флота, пока на своем флоте они не введут должной дисциплины". Спустя несколько лет, на месте Абукирского сражения, Нельсон приписывал неудачи французов тем же демагогическим привычкам. В одном из своих писем, писанном в исходе 1793 г., он говорит о фрегате, который ему случилось блокировать в Ливорно, и команда которого в одну прекрасную ночь отрешила от командования своего капитана и заменила его лейтенантом морских солдат. И точно, беспорядки парижских политических клубов проникли на эскадру, и матросы, подозревая своих капитанов в намерении предаться англичанам, всякий день рассуждали, должны ли они им повиноваться или нет. Нельсон видел, как офицеры разделились на две враждебные партии, и как те из них, которые остались верными славным преданиям войны в Вест-Индии и Индийском океане, вышли из Тулона вслед за английской эскадрой и вступили под начальство ее адмирала. С этих-то пор и развилась самонадеянность Нельсона, происшедш