Можно ли было дать Риму такое устройство, чтобы избежать вражды между народом и Сенатом

Выше мы рассмотрели последствия раздоров между народом и Сенатом, и поскольку они прекратились только во время Гракхов, когда эта вражда привела к падению свободы, кто‑то может подумать, что Рим нисколько не обязан им своим величием. Поэтому, мне кажется, стоит рассмотреть, можно ли было избежать этих противоречий во внутреннем устройстве Рима, а чтобы ответить на этот вопрос, следует обратиться к республикам, просуществовавшим долго без подобной вражды и волнений, и выяснить, пригодно ли было их устройство для Рима.

Как я уже говорил выше, в древности такой республикой была Спарта, а в современности – Венеция. Спартой управляли царь и небольшой сенат. В Венеции нет такого разделения и существует одно общее название для всех лиц, допущенных к управлению, – их именуют благородными людьми, дворянами. Этот обычай был вызван к жизни не благоразумием законодателей, а случаем: когда на островах, где теперь находится город, по описанным выше причинам скопилось много беглецов и им понадобились законы для общежития, было учреждено своего рода правительство. Жители часто собирались на сходки для принятия важных решений, и когда посчитали достаточным количество участников этих гражданских собраний, то закрыли доступ для вновь прибывающих, так что через некоторое время там обитало много людей, не участвующих в управлении, и чтобы отличать эти два рода насельников, правителей стали называть дворянами, а остальных – пополанами. Этот образ правления установился беспрепятственно, потому что все жившие в Венеции в это время получили доступ к власти и никто не мог пожаловаться; селившиеся там вновь находили уже устоявшееся государственное устройство и не имели ни поводов, ни случая устроить беспорядки. У них не было повода для недовольства, потому что у них ничего не отняли; да и случай не представлялся, так как правители держали вновь прибывших в узде и не доверяли им важных дел, благодаря которым они могли бы усилиться. Кроме того, новых поселенцев в Венеции никогда не было так много, чтобы нарушить соотношение между правителями и управляемыми; число дворян превышало или было равным количеству остальных; вот почему в Венеции установилось и сохранилось нерушимым такое государственное устройство.

Как я уже говорил, Спартой управляли царь и ограниченное число сенаторов. Это государство просуществовало долго потому, что жителей там было немного, а новым поселенцам доступ был закрыт; соблюдение законов Ликурга устраняло все причины для волнений, так что там долгое время сохранялось единство. Ликург своими законами утвердил в Спарте должностное неравенство, но равенство в достатке, так что все жили бедно, и у плебеев не было оснований для честолюбивых помыслов; должностных лиц было немного, и плебеи в это число не входили, но нобили никогда не внушали им желания перемен дурным обхождением. Причина заключалась в спартанских царях, у которых не было лучшего средства для упрочения своего достоинства в окружении знати, чем защита плебса от любых притеснений; поэтому низшие слои не испытывали страха и не стремились к власти; тем самым устранялась причина их волнений и раздоров с нобилями, так что между ними царило согласие. Причина такого согласия была двоякой: во‑первых, жителей Спарты было мало и ими было легко управлять; во‑вторых, в республике не было притока чужестранцев, которые могли бы расшатать порядок или довести количество жителей до неуправляемой величины.

Подводя итог, можно увидеть, что римским законодателям, пожелай они сохранить спокойствие в городе, как в вышеназванных республиках, необходимо было либо не использовать на войне плебс, как в Венеции, либо закрыть доступ для чужеземцев, как в Спарте. Римляне не сделали ни того, ни другого, так что плебеи получили власть и умножились, и это дало им бесчисленные возможности для беспорядков. Но, избрав внутреннее спокойствие, римское государство одновременно ослабило бы себя, потому что тем самым отрезало бы себе пути к будущему величию; устраняя причины для раздоров, Рим лишился бы средств к расширению. Как и во всех людских предприятиях, невозможно избавиться от одного неудобства, чтобы тут же не возникло другое. Если ты хочешь видеть народ вооруженным и многочисленным, готовым завоевать обширные владения, то потом не сможешь с ним управиться; если же сдерживать его численность или разоружить его, чтоб удобней было управлять, то, приобретая новые владения, ты не сможешь их удержать, и никчемность народа сделает тебя жертвой первого нападения. Но из всех возможных решений нам следует выбирать то, которое сулит меньше неудобств, потому что никогда нельзя рассчитывать, что все пойдет без сучка без задоринки. Можно было и в Риме наподобие Спарты назначать пожизненного государя и избирать малочисленный Сенат; но расширение его владений все равно потребовало бы умножить количество граждан; поэтому наличие царя и малочисленного Сената нисколько не обеспечило бы согласия в гражданах.

Итак, если бы кто‑нибудь пожелал дать новой республике государственное устройство, ему следовало бы решить, должна ли она постоянно расти, как Рим, и увеличивать свое могущество, или она останется в своих первоначальных границах. В первом случае необходимо дать ей римское устройство в разумных пределах, оставляющее место для внутренних возмущений и борьбы, потому что без множества вооруженных людей никакая республика не сможет приумножить свои владения, а затем сохранить их. Во втором случае нужно дать ей спартанское и венецианское устройство, но так как разрастание является губительным для подобных республик, то необходимо, чтобы ее основатель всеми возможными способами запретил ей новые приобретения, ибо для слабой республики они подобны яду. Так произошло и в Спарте, и в Венеции: первая из них, подчинив себе почти всю Грецию, в пустячном происшествии продемонстрировала всю слабость своих основ; достаточно было Пелопиду вызвать в Фивах мятеж, как восстали остальные города, и вся республика рухнула. Равным образом Венеция, захватившая большую часть Италии, в основном не в результате военных действий, а благодаря своим деньгам и хитрости, при первом же испытании потеряла все в одном сражении. Я полагаю, что обеспечить республике долговечность можно, дав внутреннее устройство наподобие Спарты или Венеции, расположив ее в защищенном месте и наделив такими силами, чтобы она могла не опасаться внезапного захвата; в то же время она не должна быть настолько сильной, чтобы наводить страх на соседей; таким образом, ее положение будет надолго упрочено.

Ведь республике приходится вступать в войну по двум причинам: когда ее хотят поработить либо когда опасаются нападения с ее стороны. Но вышеописанный способ почти полностью устраняет обе эти причины, потому что если оборона республики будет хорошо продумана, что я и предположил, то навряд ли кто‑нибудь захочет напасть на нее. Если же она будет довольствоваться своими границами и убедит соседей в отсутствии честолюбивых планов, то из страха никто на нее не нападет; тем более если расширение владений будет запрещено в ней законом или конституцией. Я полагаю, что, без сомнения, такое равновесие обеспечило бы подлинно политическую жизнь и подлинный покой для государства. Но так как все людские дела пребывают в движении и не могут стоять на месте, то они либо идут на подъем, либо клонятся к упадку, и необходимость приводит ко многим вещам, к которым не приведет нас рассудок, так что, основав республику, способную не выдвигать территориальных притязаний, мы будем вынуждены нарушить ее принципы, когда необходимость направит ее на путь расширения, и тем обречем на верную гибель. Впрочем, если бы благосклонность небес избавила ее от войн, безмятежная праздность вызвала бы в ней внутреннее ослабление или разделение; а эти две вещи, и даже каждая из них в отдельности, привели бы к ее крушению. Итак, раз уж нельзя, как я полагаю, сохранить равновесие и выдерживать с точностью этот средний путь, то при устройстве республики нужно подумать о наиболее достойной участи и предусмотреть, если нужда заставит ее расширить владения, возможность сохранения за собой приобретенного. Возвращаясь к первому нашему рассуждению, я думаю, что необходимо следовать римскому образцу, а не тому, который указывают другие республики, потому что среднего между ними пути, по‑моему, быть не может; а к вражде, возникающей между народом и Сенатом, следует относиться терпимо, как к неудобству, неизбежному в достижении римского величия. И помимо приведенных уже причин, объясняющих, почему должность трибунов была необходима для защиты свободы, явственно видна та польза, которую приносит республике право выдвигать обвинения, полученное трибунами наряду с прочим, о чем пойдет речь в следующей главе.