Загадки Андропова

Я глубоко убежден, что тайну смерти Брежнева надо искать в архиве Андропова. До сих пор еще никто не имел полного доступа к этим бумагам. Между тем, тайн у Андропова было много и личностью он до сих пор остается загадочной.

Свой рассказ о нем я начну, как это ни покажется странным, с похорон Андропова. Итак, 9 февраля 1984 года в Кремлевской больнице в Москве скончался, не дотянув совсем немного до своего 70‑летия, Юрий Владимирович Андропов, Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, «выдающийся деятель ленинской партии и Советского государства, пламенный патриот социалистической Родины, неутомимый борец за мир и коммунизм». Слова, что в кавычках, заимствованы мной из Обращения ЦК КПСС, Президиума ВС СССР и Совмина СССР к Коммунистической партии, к советскому народу в связи с кончиной Андропова.

Смерть Андропова повлекла за собой для советского общества далеко идущие негативные последствия. В конечном счете она явилась одной из главных, если не главной причиной постигшей Россию в облике СССР всего лишь через несколько лет после 9 февраля крупнейшей за всю ее историю геополитической катастрофы. Дальше я попытаюсь обосновать это свое утверждение, которое сейчас многие читатели воспримут, наверное, как преувеличение.

Помимо масштаба эпохального, смерть Андропова, в силу сопутствовавших ей некоторых побочных обстоятельств, явилась значительным фактом и моей собственной биографии. Суть в том, что, став генсеком, Андропов перевел из Томского обкома в Москву Егора Кузьмича Лигачева, возвысил его до уровня секретаря ЦК по оргпартработе и приблизил к себе. Лигачев, в свою очередь, пригласил меня на роль одного из своих помощников. Таким образом, пребывание Юрия Владимировича на посту генсека принесло мне заметное и, как тогда думалось, перспективное продвижение по служебной лестнице. Может быть, по этой причине неожиданная кончина Андропова воспринималась мною как серьезная личная утрата.

Кроме этого в ту пору я считал – как, впрочем, продолжаю считать и сейчас– безусловно правильными действия Андропов на посту Генерального секретаря. Смерть генсека вызывала опасения, что начатый им политический курс не будет продолжен. Словом, в те невеселые дни я искренне разделял скорбь абсолютного большинства советских граждан по поводу кончины Андропова, тревожно размышляя вместе со всеми над вопросом: «Что же теперь будет?». Но это– только одна сторона моего жизненного опыта той поры.

Вторая, намного более существенная с точки зрения корректировки моего понимания окружающей политической реальности, состояла в том, что именно в дни похорон Андропова я впервые столкнулся с фактами, которые не укладывались в сложившуюся до этого в голове привычную и, как мне тогда казалось, абсолютно бесспорную картину событий. Отсюда в душе с годами стали прорастать побеги многочисленных сомнений и подозрений касательно как личности Юрия Владимировича, так и его подлинной роли в судьбе советских народов.

Первое поразительное откровение выпало на мою долю при прощании с телом покойного генсека в Колонном зале Дома союзов. Для широкой публики доступ к телу открывали 11 февраля с 15 часов. За полчаса до этого прощались работники аппарата ЦК КПСС. Разобравшись перед входом в Дом Союзов по два, мы стали подниматься по лестнице, увитой гирляндами из хвои, в Колонный зал. Вся церемония и внутреннее убранство были всем нам хорошо известны, поскольку чуть более года назад сотрудники аппарата точно так же прощались с телом Брежнева. Та же драпировка красными и черными полотнищами стен Колонного зала, выстуженного уличным морозом; так же затянуты черным крепом люстры и зеркала; тот же густой тошнотворный похоронный аромат от несметного количества прощальных венков из хвои и живых цветов; та же тихая надрывная музыка симфонического оркестра, расположившегося в левой стороне зала; так же склонены боевые знамена родов войск в изголовье покойного.

Гроб установлен слева по ходу зрителей на закамуфлированном венками постаменте с наклоном от головы к ногам и ярко освещен электрическим светом, так что лицо покойного хорошо просматривается идущими вместе мимо. У передней стенки постамента сделана специальная подставка, на которой укреплены подушечки с государственными наградами покойного. Их было на удивление немного. Позже я узнал, что у Андропова, как ни удивительно, не было военных наград, хотя в пропаганде он слыл одним из организаторов партизанского движения в Карелии в годы войны. Почему его военные заслуги, если они действительно имели место, правительство не вознаградило – лишь одна из множества других загадок его в целом загадочной биографии…

В одутловатом, водянистом лице покойного Юрия Владимировича меня больно зацепила сочувствием к умершему тень жестокого, неутоленного даже смертью страдания, которая проступала, несмотря ни на что, сквозь косметический грим. Мелькнула мысль, что врачи слишком долго не позволяли душе изнуренного болезнями генсека освободиться от земных уз. Но вслед за этим в мозгу вдруг вспыхнула удивительная догадка, что человек, чье лицо в круге яркого света лежало сейчас передо мной на гробовой подушке, при жизни, вне всяких сомнений, был евреем. Это показалось мне тогда настолько неправдоподобным, что я невольно замедлил перед гробом шаг, стараясь получше рассмотреть открывшуюся взору картину. И тут же чья‑то твердая рука взяла меня под локоть, и аккуратный мужской голос проговорил над ухом: «Не задерживайтесь…».

* * *

Надо сказать, что вживую я видел Андропова только один раз, в декабре 1982 года на Торжественном заседании в Кремле по случаю 60‑летия образования СССР. Однако лицо Юрия Владимировича, стоявшего за трибуной, из глубины зала было не разглядеть в деталях, да у меня и не было причин стараться его разглядывать. Никаких вопросов по поводу национальности преемника Брежнева тогда у меня просто‑напросто не возникало. Собственно, и в Колонном зале при прощании поразила не сама возможность того, что умерший генсек и глава Советского государства мог быть евреем. Почему бы и нет? Советские законы не запрещали гражданам СССР любой национальности занимать любые руководящие посты в партии и органах государственной власти. Однако поразило то, что за все 15 лет, когда Андропов возглавлял КГБ СССР, а затем 15 месяцев, когда он был генсеком ЦК партии, я ни разу, нигде, ни при каких обстоятельствах, ни в каких социальных средах не слышал никаких комментариев, домыслов, анекдотов, сплетен по поводу национальной принадлежности человека, длительный срок находившегося на столь мощно обрабатываемых антисоветской пропагандой постах в системе высшей власти в СССР.

Позже, размышляя над этим феноменом, частично объяснил его самому себе изначальным отсутствием со своей стороны какого‑либо интереса ко всякого рода национальным дрязгам и пересудам. Судьба сложилась так, что учился я в русской провинции, работал на рудниках на Украине, потом снова учился в Московском университете. Всегда вокруг были представители самых разных национальностей. Однако за время вплоть до окончания МГУ не могу вспомнить ни одного национального конфликта между окружавшими меня людьми. Может быть, по этой причине тема национальностей никогда не пробуждала во мне интереса.

Когда в 1981 году я пришел на работу в ЦК, то увидел, что и здесь среди работников аппарата так же не принято педалировать тему национальных различий. Но зато из внешнего мира, из‑за стен ЦК по разным информационным каналам до аппаратных служб доходило в то смутное время перемены власти чудовищное количество самых невероятных сплетен, слухов, анекдотов, фальшивок, имеющих своей целью дискредитацию высшего руководства партии по признакам физического здоровья и национальной принадлежности.

Скрыться от этого не было никакой возможности. Особенно доставалось Брежневу. Его супруга Виктория Петровна была ославлена этими потоками информационного мусора как «стопроцентная жидовка», которая манипулирует своим «впавшим в маразм» супругом в интересах мирового еврейства. Фамилия «Суслов» разоблачалась как псевдоним еврея и русофоба. Еврейские корни обнаруживались в родословных Щербицко‑го и Черненко. Само собой были заклеймены как тайные евреи Гришин, Кириленко и Устинов…

Невероятно и удивительно, но только Андропову чудесным образом удавалось избежать анонимных обвинений со стороны доходившей до аппаратных коридоров «народной молвы» в тайной принадлежности к еврейской расе. Ну, может быть, не были ославлены «евреями» еще только казахстанский лидер Кунаев и свежеиспеченный член Политбюро сельхозник Горбачев.

Вот, собственно, почему, возникшее у меня в Колонном зале подозрение, что на самом деле единственным реальным евреем в составе тогдашнего Политбюро был именно Андропов, так сильно озадачило и ввергло в соблазн многочисленных сомнений. Но это оказалось не единственным открытием.

ния, что, впрочем, не помешало Штатам разместить в Западной Европе свои «першинги»; простили и то, что при Андропове советские ПВО сбили южнокорейский авиалайнер, вторгшийся в закрытое воздушное пространство СССР.

Это было, в общем‑то, удивительно хотя бы потому, что в те дни в памяти еще не стерся грубый инцидент, имевший место в 1975 году во время визита в Англию делегации советских профсоюзов во главе с председателем ВЦСПС Шелепиным. В 1958–1961 гг. Шелепин работал председателем КГБ. Несмотря на то, что с той поры и до момента визита прошло без малого полтора десятка лет, в Англии были инициированы шумные протесты против приезда в страну «ищейки КГБ и душителя свободы». Получился большой скандал, положивший конец политической карьере Шелепина.

И вот теперь не кто иной, как сама английский премьер Маргарет Тэтчер прибыла в Москву, чтобы лично воздать дань уважения и присутствовать на похоронах человека, который прослужил в роли председателя КГБ в пять раз дольше Шелепина. Разве не удивительно?..

В это же время на разворотах центральных газет публиковались послания от зарубежных и советских органов и организаций с выражениями скорби по поводу кончины Андропова. Естественно, появилось и заявление «От Комитета государственной безопасности СССР». В нем недавние коллеги и подчиненные Юрия Владимировича сообщали, что связывают с его именем «творческое развитие ленинских принципов в деятельности органов и войск КГБ», и что под его руководством «была разработана и успешно осуществляется научно обоснованная, выверенная жизнью программа деятельности по обеспечению государственной безопасности страны в условиях развитого социализма».

Заканчивалось послание следующими торжественными словами: «Глубоко скорбя по поводу тяжелой утраты, мы заверяем Центральный Комитет родной Коммунистической партии, Советское правительство в том, что коммунисты, весь личный состав органов и войск КГБ будут и впредь верным боевым отрядом партии, сделают все для того, чтобы надежно обеспечить государственную безопасность нашей великой Отчизны». Красиво! Сейчас так писать, увы, уже не умеют.

Легко представить себе, с каким большим внутренним волнением и вместе с тем с одобрением читали эти скорбные и одновременно полные мужества слова своего московского начальства сотрудники всех штатных и нештатных ячеек КГБ, разбросанных, словно пчелиные соты, по всей территории СССР, а также на территориях зарубежных государств.

Несомненно, вчитывались в них и сотрудники Ленинградского УКГБ, в одном из отделов которого скромно занимался «нудной бюрократической работой» майор Путин. Ей‑ей, не думал он и не гадал, что именно ему в недалеком будущем выпадет карма добить во имя интересов капитала и опять же для блага «великой Отчизны» истерзанные в предыдущих политических склоках последние упрямые отряды «родной Коммунистической партии», чей былой организационный и политический монолит источили в труху, на глазах и не без участия КГБ, а затем распылили на бескрайних постсоветских пространствах крысы предательства.

* * *

В понедельник 13 февраля (мрачное совпадение!) Пленум ЦК КПСС, заседавший в Свердловском зале Кремля, назвал имя нового Генерального секретаря. Им стал Константин Устинович Черненко, 1911 года рождения.

Известие об этом имело шокирующий эффект как для аппарата ЦК, так и для всей партии. Как, впрочем, и для страны в целом. Сам по себе Черненко был достойным человеком, безупречным в нравственном отношении. Однако в силу ряда причин он не пользовался авторитетом ни в партии, ни в обществе. За ним не было никакого потенциала, который позволял бы ему претендовать на столь высокий пост– ни административного, ни политического, ни силового. И вдобавок он был крайне слаб физически, что хорошо просматривалось по телевизору.

Демонстрационная часть избрания Черненко генсеком была срежиссирована умными людьми так, что от имени Политбюро его кандидатуру предложил Пленуму 79‑летний предсовмина Тихонов, слывший еще одним «верным брежневцем». Явление двух этих слабых старых людей на политической вершине страны, и без того измученной многолетним зрелищем брежневского увядания, произвело гнетущее впечатление. Как будто бы сам Брежнев вдруг встал из могилы, отряхнул с пиджака землю со снегом и пошел на свое прежнее рабочее место.

В обществе возникло состояние, похожее на то, которое психологи обозначают словом «фрустрация»: в душе крушение всех надежд, тревога, подавленность, и вместе с тем веселая отчаянная злоба – дать бы кому‑нибудь в морду, а там будь что будет. По моим впечатлениям, именно в такое состояние привело общество избрание Черненко генсеком. Врезать хотелось и самому новому генсеку, и Пленуму, да и всей 18‑миллионной на тот момент КПСС, не способной родить из себя нормального лидера. В общем и целом ущерб авторитету партии в глазах народа был нанесен невосполнимый.

Лишь немногие люди в руководстве партии и, конечно же, в КГБ знали подлинный смысл произошедшего. Знали, что Черненко слаб не от возраста, а по причине тяжелейшего отравления, чудом пережитого им за полгода до смерти Андропова. Знали, что идея назначить Черненко своей марионеткой на посту генсека пришла в голову министру обороны СССР маршалу Устинову, и была реализована им при поддержке первого заместителя предсовмина СССР, министра иностранных дел СССР Громыко.

Знали, что безвольное решение Пленума ЦК означало в сути своей согласие на сосредоточение всех основных рычагов политической и государственной власти в СССР в руках маршала Устинова, который как член Политбюро контролировал наряду с Вооруженными Силами СССР также и отрасли ВПК. То есть был военным «суперминистром», продвинутым в свое время на министерский пост Андроповым. С февраля и до момента смерти в декабре 1984 г. маршал Устинов был в СССР одновременно и ЦК, и Совмин, хотя официальная политическая пропаганда продолжала жонглировать словами о «руководящей и вдохновляющей роли КПСС».

Но, конечно, в дни похорон Андропова только особо посвященные знали или догадывались об этих раскладах. Остальная масса, включая и меня самого, в душе изливала негодование на бедного Черненко.

* * *

…В человеческом сообществе, наверное, трудно придумать ситуацию, в которой было бы так же мало подлинно человеческих чувств, как мало присутствует их на всякого рода государственных похоронах. На тех похоронах лидеров брежневской эпохи, которые мне довелось наблюдать собственными глазами, таких чувств, по‑моему, не было вообще.

Лишенным малейших признаков таинства и трагизма был сам ритуал похорон. Открытый гроб с телом покойного устанавливали перед входом в ленинский Мавзолей, ногами в сторону Кремля, а головой к армейским коробкам, выстроенным под знаменами родов войск вдоль стен ГУМа. В изголовье гроба, пред ликом отчужденно взирающего на них со всех сторон великого Государства, смущенно жмутся несколько ближайших родственников умершего. И вот большие начальники, в надвинутых глубоко на уши меховых шапках, медленно появляются на трибуне Мавзолея; кремлевские куранты бьют двенадцать, и вслед за этим начальники принимаются бросать в гроб сверху вниз свои тусклые, словно свинцовые чушки, слова. Именно так все и происходило 14 февраля 1984 года, на похоронах Андропова.

День тогда выдался солнечным, почти весенним, с легким свежим морозцем. Небо было чистым, синим. Мне по пропуску досталось место на левой гостевой трибуне, тесно заполненной иностранными гостями, представителями московских коллективов и организаций, работниками аппаратов ЦК и столичных парткомов, военными. Рядом со мной стоял, зябко втянув голову в плечи и подняв воротник теплой куртки, мой коллега из Отдела науки ЦК. В структуре отдела имелся сектор, который занимался партийными организациями учреждений здравоохранения. Он так и назывался – сектор здравоохранения. Мой сосед на трибуне был давним работником этого сектора и по долгу службы неплохо разбирался в закулисной жизни советских медицинских кругов. Мы с ним вполголоса обменивались комментариями по поводу разворачивавшегося перед нашими взорами похоронного действа. Честно сказать, для меня явилось тогда сюрпризом, что, судя по его отдельным сдержанным репликам и мимолетным гримасам лица, он, в отличие от меня, явно не был поклонником политических талантов Андропова.

Между тем с трибуны Мавзолея слабым голосом, задыхаясь и всхлипывая, перечислял высокие достоинства «безвременно ушедшего от нас» новый генсек Черненко. Много лет, еще с войны, он страдал эмфиземой легких, вдобавок был заядлым курильщиком. Поэтому легкие были самым слабым местом его сибирского организма. Не помню точно, то ли в своей речи на митинге, то ли накануне, выступая на Пленуме, Черненко обронил об Андропове фразу: «Нам всем будет его не хватать». Увы, он и не предполагал, сколь непродолжительными окажутся его страдания, вызванные «нехваткой Андропова». Осенью того же 1984 года служба личной охраны и кремлевские врачи вынудят Черненко отправиться в очередной отпуск в сырой холодный воздух горного санатория в Кисловодске. Там он окончательно сляжет. Через десять дней после ухода в отпуск врачи в экстренном порядке вывезут его обратно в Москву, но уже на носилках. Спустя несколько месяцев больничных мук, 13 марта 1985 года мертвое тело бедного генсека Черненко уложат в промерзшую землю рядом с тем, кого, как он надеялся, ему еще долго будет не хватать.

…Следом за Черненко заговорил низким голосом с чуть заметным белорусским акцентом корифей советской дипломатии, ставший при Андропове еще и первым заместителем предсовмина СССР Громыко: «Жизненный путь Юрия Владимировича– яркий образец беззаветной преданности великому делу коммунизма. Он был верным сыном своего народа…». В марте 1985 года, предварительно проводив в последний путь маршала Устинова, а вслед за ним и генсека Черненко, 76‑летний Громыко по своему реальному политическому весу на момент окажется «номером 1» в составе Политбюро. Он использует этот шанс, чтобы выторговать себе пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР ценой продвижения в новые генсеки партийного прожектера и звонаря Горбачева.

Сделка состоится, в чем Громыко будет горько каяться и за что будет казнить сам себя до своего последнего часа. «Это какой‑то звонок, а не мужчина, к тому же злопамятный», – скажет он о своем выдвиженце. Оплеванным и униженным горбачевской кодлой умрет 2 июля 1989 года. Андрей Андреевич Громыко, последний мининдел СССР высокой сталинской пробы, с великим трудом, почти уже из небытия, прошептав склонившемуся к его изголовью сыну прощальных два слова: «осторожнее… хорошо?».

* * *

После Громыко к микрофонам подошел Малин, Герой Социалистического Труда, кузнец‑штамповщик Московского автозавода им. И. А. Лихачева. Громко, не сбиваясь, он рассказал, что «вся жизнь Юрия Владимировича Андропова служит примером классового, подлинно ленинского подхода к решению важнейших общественных проблем».

Затем над площадью забубнил старческий с хрипотцой голос 74‑летнего маршала Устинова. С моего места не было видно, какую позицию он занимает на трибуне Мавзолея. Однако завтра на газетных снимках с похорон он располагался рядом по правую руку от Черненко, ясно обозначив тем самым свою роль главной опоры нового генсека. «Советские Вооруженные Силы, – бубнил Устинов, – склоняют свои, овеянные героической славой, боевые знамена пред гробом Юрия Владимировича Андропова – видного сына Коммунистической партии, пламенного советского патриота и интернационалиста, нашего боевого друга и товарища».

Недолго, совсем недолго оставалось многомудрому маршалу Устинову держать в своих руках овеянные героической славой знамена. Самым первым из всех, кто взирал 14 февраля с трибуны Мавзолея вниз на покойного Андропова, отправится маршал в гробу вслед за своим «боевым другом и товарищем».

В декабре 1984 года, вскоре после проведения маневров вооруженных сил стран‑участниц Варшавского Договора, смерть таинственным образом настигнет сразу четырех министров обороны. В считанные дни между 2 и 20 декабря скончаются: министр национальной обороны ГДР, генерал армии Гофман; министр обороны ВНР, генерал армии Олах; министр национальной обороны ЧССР, генерал армии Дзур; и последним 20 декабря– министр обороны СССР, маршал Советского Союза Устинов.

Смерть маршала будет столь неожиданной и трудно объяснимой, что в своих воспоминаниях даже такой искусный составитель медицинских заключений о болезни и причинах смерти большой группы высших советских руководителей, как начальник Четвертого главка при Минздраве СССР дважды академик Чазов, вынужден будет развести бессильно руками: «смерть Устинова была в определенной степени нелепой и оставила много вопросов в отношении причин и характера заболевания». Общественность эти вопросы не озаботят.

…Когда Устинов завершил чтение своей речи, над Красной площадью как бы пролетел едва ощутимый ветерок всеобщего расслабления. Словно бы кто‑то незримый скомандовал, едва шевельнув губами, но тем не менее понятно для всякого и каждого: «Вольно!». Стало ясно, что митинг перевалил за высшую точку, и дальше церемония пойдет резвее. Зрители задвигались, оживились. Легкая рябь осторожной телесной разминки пробежала по воинским шеренгам у стен ГУМа.

Нетерпеливо вполуха прослушали сообщение первого секретаря Правления Союза писателей СССР Маркова о том, что «уму и таланту Юрия Владимировича были подвластны глубинное проникновение в суть сложнейших процессов современности, их подлинно научный анализ». Последним, торопливо, чтобы не задерживать публику, выступил с информацией о глубокой скорби своих земляков лидер карельских коммунистов Сенькин.

На этом словесная часть церемонии закончилась, и люди с главной трибуны потекли темной чередой вниз, к гробу. Там возникла некоторая сутолока, появилось много военных. Что они делали, с нашего места было не разглядеть. Кремлевские куранты ударили час дня, грохнул залп ружейного и тут же, издали, орудийного прощального салюта. Стало быть, гроб опустили в могилу.

Военный оркестр заиграл Гимн Советского Союза. В это же время по всей стране остановили на пять минут свою работу все предприятия и организации, за исключением предприятий непрерывного производства. На три минуты прощально загудели гудки на фабриках, заводах, на судах морского и речного флота. И вот Гимн стих. В минутную паузу тишины раздались красивые, полные жизни и силы звуки военной команды. Снова грянул оркестр, но теперь уже маршем, и под развернутыми боевыми знаменами, бодро, с хорошим настроением пошли перед Мавзолеем застоявшиеся на морозце, ладно сбитые воинские коробки.

Прости, видный сын Коммунистической партии Юрий Владимирович, и прощай навсегда…

* * *

На работу в ЦК мы с коллегой из сектора здравоохранения возвращались с Красной площади вместе. Хорошая погода, пережитые впечатления располагали к неспешной прогулке и философским размышлениям. Под настроение я принялся рассуждать о том, что смерть Андропова явилась для основной массы населения страны в общем‑то неожиданностью. Конечно, в последнее время генсек не появлялся на людях, было ясно, что он болен, но все‑таки мало кто думал, что его болезнь смертельна. Странно. Взять того же Брежнева. О том, что он не жилец, вся Москва принялась судачить лет за пять до того, как он и в самом деле умер. Ходила острота, будто он рулит страной, не приходя в сознание. А с Андроповым вышло не так: все как бы ничего, и вдруг – на тебе.

– Чепуха все это, – возразил мне мой спутник. – Если уж кто и пробовал рулить без сознания, так это как раз Юрий Владимирович. Он уже с конца 60‑х почти официально числился инвалидом. Брежнев по части здоровья в ту пору был орел. Между прочим, слышал от врачей, за день до смерти Брежнев у себя в Завидове выезжал на охоту. Вот так! Охотился, а не лежал мокрой тряпкой в ЦКБ, как Андропов. Неожиданно умер, на самом деле, Брежнев. По крайней мере, для медиков. А с Андроповым было давно все ясно.

– Про охоту вранье, – возразил я, – все знают, что Брежнев последнее время был совсем плохой.

– Плохой не плохой, но на охоту выезжал. Факт. Ну, наверное, не бегал с карабином за зайцами, однако же…И на Торжественном был на Октябрьскую. Ты же сам видел.

Действительно, последний раз я видел Брежнева вживую за несколько дней до его смерти, 5 ноября 1982 года на Торжественном заседании в Кремлевском Дворце съездов по случаю очередной годовщины Октябрьской революции. Тогда он мне показался человеком грузным, по‑стариковски медлительным, сильно уставшим от власти и жизни. Но далеко не такой развалиной, какой его рисовала народная молва. Вообще, на крупных мероприятиях в аппарате ЦК мне доводилось наблюдать и некоторых других секретарей ЦК, о физическом состоянии которых по Москве бродили в изобилии самые невероятные истории: Кириленко, Суслова, Черненко… На самом деле, они выглядели людьми, хотя и немолодыми, но в общем‑то адекватными их положению и роли в обществе.

– Тогда откуда же все эти слухи, будто Брежнев выжил из ума, и в ответ на стук в дверь читает по бумажке: «Кто там?»; будто Кириленко без помощи охранника не может слезть с унитаза; будто Суслов от старости забывает перед сном снять галоши. Откуда все это? – загадал я своему спутнику загадку.

– Это не слухи, – ответил он, – это пропаганда. И это нормально. В политике все друг друга мажут. По‑настоящему здесь интересно только одно: почему мажут всех, кроме Андропова? Ведь по здоровью он всегда был самым больным в ПБ.

Пару минут мы шли молча, потом мой опытный в аппаратной жизни товарищ подрессорил свои слова: «Впрочем, это не наш с тобой вопрос, давай сменим тему».

Вот так я получил еще один повод для размышлений о загадочном характере личности Андропова. Выходило, что хотя по роду службы я был достаточно близок к руководящим верхам КПСС, мои представления о ключевых фигурах этих верхов не соответствовали действительности. Похоже, где‑то рядом существовали силы, которые активно формировали для широкой публики образы советских лидеров в нужном для этих сил ключе. И делали это весьма успешно. Если уж достали меня, во всяком случае, не самого несведущего по части партийных секретов человека, то что же говорить о простодушных гражданах, живущих вдали от коридоров Старой площади.

Вернувшись в свой рабочий кабинет, я раскрыл лежавшую на столе папку с утренней порцией служебной информации. Сверху попался на глаза листок с записью выступления на зарубежном радио писателя Андрея Битова. Беглый «инженер человеческих душ» излагал свои или, может быть, чьи‑то еще мысли о положении в СССР.

Следующей шла информация ТАСС о передаче «Голоса Америки», посвященной Андропову. Кто‑то, кто просматривал текст до меня, жирно отчеркнул красным фломастером фразу зарубежного комментатора об Андропове как о «наиболее умном и культурном советском лидере со времен Ленина». «Ну надо же, – подумалось, – как быстро разобрались. Всего‑то и поработал человек несколько месяцев, а уже стоит рядом с Лениным».

Много воды утекло с тех пор, много чего было опубликовано в печати и выяснилось из разговоров со знающими людьми, отчего мое отношение к былому кумиру изменилось с точностью до наоборот. Если раньше Андропов представлялся мне политическим деятелем наивысших достоинств, которому лишь злой рок помешал принести великую пользу на службе советскому народу, то теперь считаю его главным, хотя, может быть, и невольным виновником постигшей Советский Союз исторической катастрофы. Все это прояснило для меня время. Однако хорошо помню, что впервые был ввергнут в сомнения относительно привычного понимания Андропова как политика именно в дни его государственных похорон.

* * *

В нынешней антикоммунистической России Андропов имеет хорошую прессу. Причем в большинстве случаев комплиментарную. О нем пишут лестные книжки и статьи, его расхваливают на интернетовских сайтах и по телевизору, объявляют духовным и политическим предшественником Владимира Путина.

В общем, это удивительно, поскольку сегодня в России бал вроде бы правят идейные и политические антагонисты Юрия Владимировича. Скажем, при жизни он слыл истовым коммунистом, то есть убежденным противником частной собственности как главного источника всех зол, существующих в отношениях между людьми. Однако сегодня в России интересы частного собственника, разбогатевшего на грабеже национальных богатств СССР, поставлены во главу угла, а уровень эксплуатации бывших советских трудящихся в разы превосходит уровень эксплуатации, существующий в европейских капстранах.

Далее, полтора десятилетия Андропов возглавлял службу Государственной безопасности СССР. Между тем, сегодня в России власть и богатства принадлежат людям, так или иначе содействовавшим уничтожению СССР, хищническому, то есть без учета интересов народа, разделу территории страны, и повторному, после 1917 года, экономическому закабалению основной массы его населения.

Или еще. На посту председателя КГБ Андропов шумно, хотя и малоэффективно, боролся с так называемым «диссидентским движением в СССР», обвиняя его немногочисленных участников в том, что они находятся на содержании западных спецслужб. Сегодня бывшие «диссиденты», живые и преуспевающие, издают книжки, в которых, не стыдясь, откровенно льстят политическим талантам и деяниям своего былого гонителя. Среди творений подобного рода претендует на роль серьезного исторического исследования книга Роя Медведева «Неизвестный Андропов», изданная московским издательством «Права человека». Явно, а чаще неявно, она используется российской пропагандой как основной теоретический источник современной политической апологетики Андропова. Поэтому в дальнейшем я приведу при случае несколько примеров, когда Рой Медведев откровенно манипулирует фактами в интересах освобождения Андропова от исторической ответственности за некоторые из его действий в большой политике.

Вообще в политической биографии Андропова есть несколько вопросов или тем, вокруг которых нынешними почитателями Юрия Владимировича сознательно создается особо густая путаница всевозможных теорий, догадок, объяснений, предположений, или напротив – возводится непробиваемая стена умолчаний. Так что до истины, кажется, никогда и не добраться.

Во‑первых, это, конечно, родословная Андропова. Во‑вторых, его образование. Здесь фишка в том, что «наиболее умный и культурный советский лидер» не имел сколь‑нибудь серьезного образования. В‑третьих, никак не комментируются и даже целенаправленно окутываются плотной пеленой умолчаний отнюдь не беспочвенные подозрения, что Андропов использовал оперативные возможности КГБ СССР в интересах личной политической карьеры. В том числе– для политической дискредитации либо физического устранения ряда высших партийных и государственных руководителей СССР.

Это, в частности: политическая дискредитация члена Политбюро ЦК КПСС, Председателя ВЦСПС СССР Шелепина (1975 год), а также члена ПБ, первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Романова (1976 год); смерть при сомнительных обстоятельствах члена ПБ ЦК КПСС, министра обороны СССР Маршала Советского Союза Гречко (апрель 1976 года); труднообъяснимый несчастный случай с членом ПБ, Председателем Совмина СССР Косыгиным, необратимо подорвавший его здоровье (август 1976 года); смерть при сомнительных обстоятельствах члена ПБ, Секретаря ЦК КПСС Кулакова (июль 1978 года); трагическая гибель в обстоятельствах неправдоподобной халатности со стороны служб КГБ кандидата в члены ПБ, Первого секретаря ЦК КП Белоруссии Машерова (октябрь 1980 года); смерть в ходе плановой диспансеризации члена ПБ, Секретаря ЦК КПСС Суслова (январь 1982 года); смерть при сомнительных обстоятельствах в ночь после утренней личной встречи с Андроповым Генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева (ноябрь 1982 года); тяжелое отравление при невыясненных обстоятельствах члена ПБ, второго Секретаря ЦК КПСС Черненко.

Симптоматично и, с точки зрения серьезной истории крушения СССР, требует правдоподобных объяснений то обстоятельство, что все перечисленные выше случаи, факты и происшествия неизменно имели своим результатом качественное усиление личных политических позиций Андропова.

В‑четвертых, заступниками и апологетами Юрия Владимировича всячески затушевывается его как Председателя КГБ и самого влиятельного на тот момент из всех членов ПБ решающая роль во втягивании Советского Союза в военные действия в Афганистане в нестабильных условиях процесса смены власти в СССР.

В‑пятых, сочиняются самые невероятные истории о якобы бившей ключом до последних мгновений жизни кипучей энергии Андропова. Тем самым пытаются завуалировать, скрыть от суда истории тот бесспорный факт, что, будучи смертельно больным человеком, Андропов, тем не менее, на протяжении многих лет всячески домогался высшей политической власти в СССР, и что в ноябре 1982 года, опираясь на силовые возможности КГБ и советской военной бюрократии, он фактически узурпировал эту власть, будучи чисто физически не в состоянии удержать ее в своих руках.

Есть, конечно, немало и других вопросов, над которыми имеет смысл хорошенько поразмышлять каждому, кто лелеет надежду неконъюнктурно определиться в своем отношении к личности Юрия Владимировича и его действительной роли в судьбе СССР.

* * *

В качестве иллюстрации того, о чем говорилось выше, и одной из загадок, связанной с именем Андропова, хочу подробнее остановиться на таинственных обстоятельствах смерти первого секретаря ЦК КП Белоруссии Машерова. Об этом пишет, в частности, историк Д. Веселовский, чья статья попалась мне на глаза в Интернете. К сожалению, у меня не сохранились точные ссылки на нее, но текст я привожу в точности:

«4 октября 1980 года в 14 часов 35 минут от здания ЦК Компартии Белоруссии в Минске отъехала автомашина «Чайка». На переднем сиденье, рядом с водителем, находился Машеров, на сиденье сзади – офицер охраны. Впереди и следом за «Чайкой» пристроились две «Волги» – машины сопровождения. Петр Миронович, как обычно, отправился в ближайшие колхозы, чтобы самому оценить состояние озимых всходов. Однако на этот раз сделать это суждено не было…

Через 29 минут на Московском шоссе произошло дорожно‑транспортное происшествие: в мчавшуюся на большой скорости «Чайку» врезался грузовик, внезапно выскочивший на встречную полосу. Так трагически оборвалась жизнь Машерова, кандидата в члены Политбюро ЦК партии, руководителя белорусских коммунистов. За всю историю Советского Союза не было случая, когда в подобных обстоятельствах погибал руководитель столь высокого ранга. Проведенное на самом высоком уровне расследование сделало заключение: гибель Машерова – результат несчастного случая. Виновным был признан, а затем и осужден водитель грузовика.

Петру Мироновичу Машерову было 62 года. В минувшую войну он командовал партизанским отрядом, умело нанося удары по фашистам и вовремя уводя товарищей от преследования карателей. Машеров 15 лет руководил делами в Белоруссии, возглавляя коммунистов республики. При нем Белоруссия по всем показателям шла впереди остальных советских республик. Жители республики любили Петра Мироновича, потом они говорили, что лучшее время их жизни прошло при нем. Трагическая гибель Машерова была воспринята в республике как большое горе.

Сочувствуя белорусам, многие долгое время все же считали гибель Машерова, если можно так выразиться, трагедией не союзного, а все же республиканского масштаба. Однако позже, в свете дальнейших событий – разрушения Советского Союза и реставрации в стране капитализма, – уход Машерова с политической арены предстал в ином ракурсе. Дело в том, что Машеров должен был со дня на день выехать в Москву, где на предстоящем пленуме ЦК партии должен был рассматриваться вопрос о назначении его на пост главы советского правительства. Многие стали задаваться вопросом: а что было бы со страной, если бы в ее высшем руководстве появился такой человек, как Машеров? Многих не оставлял вопрос: гибель Машерова – это несчастный случай или политическое убийство?

Те, кто занимался собственным расследованием, разделились на два лагеря: одни в конце концов соглашались с официальной версией, другие же считали, что гибель Машерова специально подстроена и за ней кто‑то стоит в Москве: то ли Брежнев, то ли Андропов. Сторонником последней версии является, в частности, Валерий Легостаев, помощник члена Политбюро ЦК КПСС Е. Лигачева.

Есть и другие «расследователи», которые стремятся развеять подозрения в отношении Андропова. На центральном телевидении прошла передача «Следствие вели…» с Леонидом Каневским, в которой была предпринята такая попытка. В передаче, в частности, утверждалось, что Машерова в Москву якобы пригласил Андропов. Это не соответствует действительности. Брежнев завел разговор с Машеровым о переходе на работу в Москву еще летом 1980 года, во время Олимпийских игр. Говорят, что глава советского правительства Косыгин высоко отзывался о деловых качествах Машерова и поддерживал перевод Машерова на работу в Москву.

В указанной телепередаче также утверждалось, что «Андропов, придя к власти, собирался вызвать Машерова в Москву». Подобное утверждение звучит, по меньшей мере, странно: Андропов «пришел к власти», т. е. стал генсеком партии, лишь через два года после гибели Машерова. Авторы передачи делают вывод: смерть Машерова – несчастный случай, и Андропов к ней не имеет отношения.

У тех, кто считает Андропова причастным к гибели Машерова, есть немало довольно убедительных аргументов, не хватает только одного: доказать, что случившаяся автокатастрофа была действительно подстроена по указанию Андропова. Мы попытаемся устранить этот пробел…

Когда расследуется загадочное убийство, прежде всего ищут ответ на вопрос: кому это выгодно? Попробуем и мы ответить на этот вопрос.

Машеров переезжает в Москву и возглавляет правительство. Со временем в связи с преклонным возрастом и болезнями Брежнева встанет вопрос об избрании нового генсека партии. Первым и несомненным кандидатом на этот пост стал бы Машеров. Амбиции Брежнева были бы удовлетворены появлением нового поста в партийной структуре – председателя КПСС. В этом случае путь к вершине партийной власти для Андропова был бы закрыт наглухо. Перед Андроповым, рвущимся к власти, встал бы гамлетовский вопрос: быть или не быть? И он решает, возможно, и не только он: быть! Но для этого необходимо избавиться от конкурента. Дискредитировать Машерова невозможно, его репутация безупречна. Остается единственный способ– устранить Машерова физически. Тем более что у всесильного шефа КГБ есть необъятная власть, надежные люди и необходимые средства. О подобных намерениях свидетельствуют и следующие события:

1. За две недели до гибели Машерова заменяется руководство КГБ в Минске.

2. Руководитель личной охраны Машерова, который 13 лет успешно обеспечивал безопасность Машерова, переводится на другую работу.

3. Мощный машеровский автомобиль «ЗИЛ», который мог выдержать столкновение с любым транспортным средством, в те дни отправили в ремонт.

4. О выезде Машерова в область не сообщили в службу ГАИ и, в нарушение существующего правила, милицейские посты на трассе не были выставлены.

5. Головная машина сопровождения была обычной белой «Волгой», т. е. не в милицейском оформлении, не была оборудована проблесковыми маячками и звуковой сиреной оповещения.

Эти явно преднамеренные нарушения установленных правил безопасности свидетельствуют о том, что создавались условия, при которых дорожно‑транспортное происшествие становилось более вероятным.

А теперь рассмотрим, что непосредственно привело к автокатастрофе и гибели Машерова.

1. «Чайка» Машерова в сопровождении двух машин «Волга» на большой скорости движется по Московскому шоссе в сторону области. Интервал между ними 60–70 метров.

2. Навстречу кортежу один за другим следуют два грузовика. Обозначим впереди идущую машину грузовик № 1, а следующую за ней – грузовик № 2.

3. Кортеж Машерова и грузовики приближаются друг к другу. Внезапно головная «Волга» сопровождения выезжает на встречную полосу, а затем быстро возвращается во главу кортежа.

4. Грузовик № 1 резко тормозит. Водитель грузовика № 2, пытаясь избежать столкновения, тормозит и резко крутит руль влево и оказывается на встречной полосе. Мгновение – и раздается страшный грохот: «Чайка» Машерова врезается в грузовик. Все, кто был в «Чайке», погибают. Водитель грузовика чудом остается жив.

В ходе допроса водителю грузовика был задан вопрос, почему он выехал на встречную полосу? Водитель объяснил: пытаясь избежать столкновения с грузовиком, он не повернул вправо, так как там были деревья, и он боялся разбить машину. Шофер повернул влево, т. к. полагал, что встречная полоса свободна. Он также заявил, что не видел никакой «Волги» с сигнальными огнями и не слышал звука сигнальной сирены.

Дотошный читатель, прочитав вышеизложенное, может возразить: да, несомненно, все, что вы здесь рассказываете, довольно интересно и дает пищу для размышления. Но откуда следует, что эта трагическая автокатастрофа – действительно результат спланированного убийства?

Сказанному трудно возразить. Действительно, в этой цепи доказательств недостает последнего, завершающего звена. Найдем ли мы его когда‑нибудь? Но дело в том, что искать его не надо, оно уже найдено. Возможно, кто‑то обнаружил его, но не придал ему значения, возможно, другие поняли его значение, но предпочитают по каким‑то причинам не распространяться о нем.

Возьмем книгу Н. Зеньковича «Покушения и инсценировки от Ленина до Ельцина» (Москва, 2004) и откроем на 420‑й странице. Здесь приводится часть протокола допроса водителя грузовика № 2 Пустовита. Следователь спрашивает: «Почему вы сели на хвост впереди шедшему грузовику?». Пустовит отвечает: «Перед этим я обогнал кран, который потом растаскивал наши машины. Я вообще никогда никому на хвост не садился (а теперь – внимание!), но этот ехал больно странно – то 60, то 80. Никак не мог его обогнать…».

Итак, что же мы узнали? А узнали мы то, что водитель грузовика № 1 вел себя как‑то странно. Он не позволял грузовику № 2 обогнать себя, но держал его как бы на привязи и ждал только сигнала, чтобы резко затормозить и вынудить его выскочить на встречную полосу. Другим соучастником преступления был водитель белой «Волги» сопровождения. Его задача как раз и заключалась в том, чтобы сообщить водителю грузовика № 1 о приближении «Чайки» Машерова. Таким сигналом и стал выезд белой «Волги» на встречную полосу, а затем возвращение во главу кортежа. И еще одна деталь: почему белая «Волга» не была оснащена световой и звуковой сигнализацией? А для того, чтобы водитель грузовика № 2 не узнал, что на трассе появилась правительственная машина и не предпринял необходимых мер предосторожности. Таков сценарий убийства Машерова, разработанный на Лубянке.

Итак, как же следует ответить на вопрос: гибель Машерова– это несчастный случай или политическое убийство? Все говорит о том, что гибель Машерова – это, несомненно, политическое убийство, замаскированное под несчастный случай…

Сегодня многие задаются вопросом: а что бы было, если бы Машеров, став генсеком партии, возглавил руководство Советским Союзом? Как известно, история не любит таких вопросов. Но все же?

Можно предположить, что Андропову пришлось бы покинуть партийный олимп – хотя бы по состоянию здоровья. Горбачев никогда бы не появился со своей лжеперестройкой. На политической арене страны не было бы и Ельцина с его предательством в Беловежской Пуще, с его разрушением Советского Союза. Преодолев политический кризис, наша страна при таком руководителе, как Машеров, получила бы новый импульс для своего развития. Не исключено, что удалось бы сохранить и содружество социалистических стран, к разрушению которого приложил руку Горби. Разумеется, враги Советского Союза как внешние, так и внутренние, видели в лице Машерова угрозу своим замыслам, тем самым, которые, к нашему несчастью, им удалось осуществить; И во многом потому, что они смогли – путем убийства – устранить с политической арены Машерова.

Возможно, некоторые читатели подумают: а не хватил ли автор через край, приписывая гибели Машерова столь далеко идущие последствия? Что ж, сомнения – хорошая штука.

Но я не исключаю, что статья может породить не только сомнения, но и праведный гнев тех, кто в юбилейные дни приходит к зданию ФСБ (в прошлом – КГБ, НКВД, ОГПУ и ЧК), чтобы возложить цветы к мемориальной доске, на которой бронзовыми буквами сообщается, что здесь 15 лет работал на посту председателя КГБ СССР «выдающийся политический деятель Советского Союза» Ю. В. Андропов.

Правда, есть и другие сомневающиеся, которые задают вопрос: а не внес ли этот «выдающийся политический деятель Советского Союза» свой посильный вклад в разрушение этого самого Советского Союза? Откуда такие сомнения? Ну вот, например. Не так давно наши официальные власти объявили генерала Олега Калугина предателем, который работал на иностранную разведку. Но также известно, что Андропов, еще будучи председателем КГБ, был осведомлен о том, что его подчиненный работает «налево». И что же? Калугин был схвачен за руку и понес заслуженное наказание? Ничуть! Андропов переводит Калугина в Ленинград на должность заместителя руководителя Лениградского управления КГБ. Но и там Калугин не остепенился: было установлено, что он пытался выйти на связь с высокопоставленным сотрудником ЦРУ США, прибывшим в Ленинград.

Подобную любовь Андропова к Калугину кое‑кто пытается объяснить тем, что вынесение сора из кагэбэшной избы стало бы «проколом» для первого чекиста и серьезно повредило бы его имиджу. Но дает ли такой странный поступок основание считать Андропова «выдающимся политическим деятелем Советского Союза»? Некоторые задаются вопросом: а не следует ли внести поправку в текст мемориальной доски, а, может быть, и вовсе снять ее, чтобы не вызывать иронических улыбок у проходящих?

Чтобы положить конец всякого рода сомнениям, возникает необходимость прежде всего вновь расследовать обстоятельства гибели в автокатастрофе Петра Мироновича Машерова, действительно замечательного советского руководителя. И хотя после этой трагедии прошло 27 лет, есть и юридическое основание, чтобы вернуться к этому делу – пересмотреть ранее вынесенное решение по вновь открывшимся обстоятельствам…» [Конец цитаты].

* * *

Возвращаюсь к личности Ю. В. Андропова. Разное пишут и говорят о его родословной. Самое разное. Вот, к примеру, в одном из номеров глянцевого журнала для истинных джентльменов «Gentlemen's Quarterly» пересказали якобы популярную в кругах джентльменов легенду, согласно которой Юрий Андропов был на самом деле классиком американского диксиленда Гленом Миллером. По официальной версии, тот погиб в 1944 году в авиакатастрофе, но в действительности, гласит легенда, перебрался в СССР, где стал сначала вторым секретарем Карельского обкома партии, потом послом в Венгрии, потом председателем КГБ и так далее. В подтверждение автор заметки ссылается на якобы имевшее место удивительное внешнее сходство Андропова и американского джазиста, а также на будто бы необычайно хорошее знание Андроповым английского языка. В общем нормальное развлекательное чтиво. Есть в нем, однако, и серьезная подоплека. Она в том, что шутки подобного рода создают у читателя ощущение абсолютной непроницаемости, непостижимой таинственности ранних этапов жизненного пути Юрия Владимировича. Уж если он мог быть Гленом Миллером, то куда же дальше?

По сути, в том же духе непостижимой тайны сочиняет о происхождении Андропова бывший диссидент Рой Медведев. Его труд «Неизвестный Андропов» открывается интригующей фразой: «Мало что известно о детстве и юности Юрия Андропова и о его родителях». Ну как же так?! Читателя хотят убедить, будто в СССР власть принадлежала вахлакам до такой степени, что некто, родившийся в дореволюционном 1914 году в казачьей (!) станице Нагутская, смог подняться с самых низов общества на высшие посты в органах государственной безопасности и в Коммунистической партии так, что при этом никто ни разу не заинтересовался вопросом, кто он есть и откуда взялся. Сомневаюсь, чтобы кто‑то нормальный смог в это поверить.

В действительности, проблема, скорее всего, в том, что и в современной России, и на Западе есть немало влиятельных людей и группировок, кровно заинтересованных в сокрытии от широкой публики того бесспорного факта, что многолетний председатель брежневского КГБ по национальности был евреем. Мотивы такой секретности, скажу честно, мне не вполне понятны. Хотя, конечно, в плане демократической трактовки некоторых эпизодов поздней истории СССР признание упомянутого выше факта может создать определенные неудобства. Например, не всем, по‑видимому, хотелось бы согласиться с тем, что трудности в отношениях властей с гражданами еврейской национальности, имевшие место в СССР в 70‑е годы, провоцировались и подогревались госбезопасностью, во главе которой стоял еврей. Но ведь это не более чем частность на долгом пути Юрия Владимировича в большой политике.

Сейчас обнародовано, что матерью Андропова была учительница музыки Евгения Карловна Файнштейн. С отцом дело сложнее. По некоторым данным, им был телеграфист железнодорожной станции Владимир Либер‑ман, сменивший после революции свою фамилию на Андропов. Но, конечно, и здесь, при желании, нетрудно добраться до истины. Бывший первый секретарь Краснодарского крайкома партии Сергей Федорович Меду‑нов в одном из своих интервью рассказал, что его собственный отец работал на железнодорожной станции вместе с отцом Андропова и хорошо знал того. По свидетельству Медунова, отец Андропова по национальности был польским евреем. Как у Жириновского.

Увы, самому Сергею Федоровичу знание тонкостей родословной Андропова не принесло в жизни ничего, кроме неприятностей. Летом 1978 года, когда он как первый секретарь крайкома был в полной силе, мне довелось встретиться с Медуновым в качестве сотрудника одного из журналов ЦК. Так совпало, что в моем присутствии Медунов по аппарату ВЧ поздравлял маршала Устинова с присвоением тому звания Героя Советского Союза. Изюминка поздравления заключалась в том, что печать еще не дала официального сообщения о награждении. Это дало собеседникам повод для шуток о неограниченных возможностях «партийной разведки».

Разговор продолжался минут 15, был почти приятельским, с остротами и смешками. Интересовались, как дела у членов семьи с той и другой стороны. Маршал расспрашивал о здоровье внучки Медунова, страдавшей, если не ошибаюсь, тяжелым костным заболеванием. Меня вся эта сцена убедила, что за спиной партийного лидера Краснодарского края стоит мощная сила. Поэтому я был озадачен, когда спустя некоторое время по Москве вдруг стали гулять слухи, будто сотрудники КГБ вскрыли в крае большие злоупотребления, а у самого Медунова при обыске на квартире изъяли «4 контейнера ценностей», и что теперь Андропов требует примерно наказать виновного, а Брежнев не выдает «своего». Тогда я еще, конечно, ни в коей мере не догадывался, что это был типичный метод подготовки к устранению с политической арены человека, который мешал Андропову. И даже могущества маршала Устинова оказалось недостаточно, чтобы предотвратить расправу.

Сергея Федоровича переместили в Москву на малозначительную должность заместителя министра сельского хозяйства РСФСР. В июне 1983 г. наступила наконец развязка. Пленум ЦК КПСС под председательством генсека Андропова вывел Медунова из состава ЦК и исключил из партии. По линии Президиума Верховного Совета СССР, где председательствовал опять же Андропов, его лишили всех государственных наград, а по линии правительства освободили от работы. Как в таких случаях заведено, на газетных полосах появились хлесткие разоблачительные статьи и запестрел приговор «медуновщина». Думаю, что жизнь Медунову спасло только то, что через пару месяцев после пленума Андропов сам отправился навсегда в больницу. Годы спустя, на закате лет, Медунов скажет о себе: «Я человек со сладкой фамилией и горькой судьбой».

* * *

На каком‑то этапе своей биографии Юрий Владимирович решил почему‑то отмежеваться от собственных родителей. В анкетах в графе «национальность» он стал писать о себе «русский», а в графе «родители» – «сирота». Однако в силу характерной внешности Андропова его действительная национальная принадлежность не являлась секретом для людей, знавших его близко.

Вот, например, что пишет на этот счет применительно к Горбачеву автор превосходной книжки «Крушение пьедестала» Валерий Болдин. Став генсеком, Горбачев чрезвычайно раздражался по поводу преувеличенного, как он справедливо полагал, внимания прессы к личности Андропова. Однажды, сорвавшись, пожаловался Болдину: «Да что Андропов особенного сделал для страны. Знаешь, почему бывшего председателя КГБ, пересажавшего в тюрьмы и психушки диссидентов, изгнавшего многих из страны, средства массовой информации у нас и за рубежом не сожрали с потрохами? Да он полукровок, а они своих в обиду не дают».

Примечательно, что будучи в большой политике от макушки до пят творением рук, чтобы не сказать выкормышем Андропова, Горбачев тем не менее на первых порах своего генсекства демонстрировал обостренную чувствительность ко всему, в чем ему мерещился еврейский след. В отношении своего помощника по международным делам Черняева, по‑собачьи ему преданного, указал Болдину: «У него в семье пятый пункт не в порядке, так что ты строго секретную информацию не посылай, может далеко «убежать». Лишь когда дела у него пошли совсем худо, Горбачев сумел преодолеть в себе эту постыдную подозрительность, даже с лихвой.

Наряду с активным пропагандистским мухляжом вокруг вопроса о национальности Андропова, много чего насочиняли ушлые знатоки темы о якобы необычайно широкой образованности и культуре Юрия Владимировича. И впрямь, уж если сам «Голос Америки» поставил его по уму и культуре в один ряд с Лениным, то что же еще можно добавить? Однако по сугубо формальным признакам Андропов был малообразованным человеком. Виноваты в этом тяжелые условия его жизни в детстве и в молодые годы.

Сначала он пошел по стопам отца, стал в 16 лет рабочим телеграфа. Однако потом судьба увлекла его в ином направлении. Он поступил в Рыбинский техникум водного транспорта, где и учился в 1932–1936 гг., одновременно работая на волжских судах матросом. По большому счету, это и было все его реальное образование. Неоднократно он пытался найти возможность его пополнить, но в силу объективных обстоятельств безуспешно.

Однако певцы Андропова не могут смириться с фактом слабого образования их кумира, поэтому пытаются в этой части заморочить головы своим читателям, слушателям и зрителям разными туманными предложениями. Вот, например, каким ловким изгибом обходит эту скользкую тему Рой Медведев: «Вскоре (это 1944 год, когда Андропов стал вторым секретарем Петрозаводского горкома партии. – B.Л.) он начал учиться в Петрозаводском государственном университете, а затем и в Высшей партийной школе при ЦК КПСС». Секрет этой блудливой фразы в том, что Андропов как начал учиться в университете, так же успешно и бросил. Работа секретаря горкома партии в военные годы не оставляла шансов на совместительство. Что касается ВПШ, то Андропов действительно закончил это заведение, но не «затем», а уже будучи председателем КГБ. Причем закончил экстерном. Ей‑ей, вот были времена!

Сейчас любой плюгавый начальник, едва получит под свою руку аппарат в десяток штатных сотрудников, тут же усаживает половину из них писать ему диссертацию. Андропову в зените собственного могущества было достаточно просто диплома ВПШ. А для чего, собственно, ему нужна была корочка ВПШ? Ответ очевиден: она нужна была как важное условие продолжения политической карьеры. На переломе 70‑х и 80‑х годов, когда Советский Союз находился на передней линии мировой науки и образования, – а в СССР, напомню, проживало более четверти от общего числа научных работников всего мира, – претендовать на политический пост максимального уровня, не имея при этом высшего образования, было бы, в отличие от послевоенных лет, мягко говоря, неразумно. Диплом ВПШ какой‑никакой давал его обладателю право на строчку о высшем образовании в официальной биографии. Хотя, будем реалистами, не давал самого образования.

* * *

Но удивляет, конечно, не отсутствие у Андропова приличного образования, а беспросветная наглость, с которой его апологеты фабрикуют в массовом сознании сказку о якобы выдающихся интеллектуальных способностях, необычайно высокой культуре, широте образования и раскрепощенности политических взглядов Юрия Владимировича. При этом, что примечательно, Андропову в этой части сплошь и рядом противопоставляют Брежнева как деятеля малограмотного, косного, падкого на лесть, любителя выпить, ленивого, всеми силами цепляющегося за власть, несмотря на физическую немощь.

Вот, например, как сопоставляет Брежнева и Андропова не какой‑нибудь низкооплачиваемый газетный отморозок, а академик медицинских наук Чучалин. В своем труде Рой Медведев рекомендует его «одним из участников лечебного процесса Андропова». По свидетельству академика: «О Брежневе и Черненко рассказывать нечего. В последние месяцы своей жизни они уже не могли ни говорить, ни думать. Андропов же в больнице сохранял ясный ум, хотя у него отказали печень, почки, легкие, и мы применяли внутривенное питание. Двое охранников ухаживали за ним, как за малым ребенком: перестилали кровать, переносили Генсека с места на место. Видеть Андропов мог только одним глазом, но читал много – около четырехсот страниц в день. В последние дни охранники переворачивали ему страницы – сам не мог…». Читаешь этот бред и невольно думаешь: до какой же немыслимой степени испаскудилась, истаскалась по рукам власти верхушка отечественной интеллигенции.

Еще раз напомню о последнем дне жизни Л. И. Брежнева, 9 ноября 1982 года. Как я уже писал, Брежнев приехал из Завидова в Кремль на работу. Встретил Генсека Владимир Медведев. Он свидетельствует: «Леонид Ильич появился на работе минут двадцать одиннадцатого. Я встретил его, как обычно, у лифта на третьем этаже. Вышел, пальто осеннее темно‑серое – распахнуто, шапка ондатровая – в руках. Улыбается, руку протянул:

– Здравствуй, Володя.

Я сразу на любимую тему:

– Как охота?

– Хорошо».

И вот через год мы видим иную картину. Новый Генсек Андропов способен перемещаться по больничной палате только на руках двух своих охранников. У него отказали почки, печень, не работают легкие, он видит только одним глазом, надо полагать, тоже не очень острым. Все равно, упрямится академик Чучалин, он был более дееспособен, чем Брежнев, и мог читать по 400 страниц в день, пусть даже и не имел сил самостоятельно перевернуть страницу. Ну и ну! Правда, у Чучалина в данном случае есть все‑таки одно смягчающее обстоятельство. Оно в том, что впервые его безумные откровения обнародовали в феврале 1991 г. сиротские «Московские новости». Не исключено, что редакционные умельцы «помогли» академику правильно изложить его воспоминания. Но вот уж для кого точно не придумаешь никаких оправданий, так это для «ученого» Роя Медведева, поместившего весь этот параноидальный продукт вульгарной демопропаганды в свой труд об Андропове в качестве особо авторитетного медицинского свидетельства.

Неугомонные поклонники говорят еще про Андропова: «Будучи аскетом, он чурался любимых Брежневым развлечений типа роскошного застолья, царской охоты, красивых женщин, страсти к подаркам и наградам», и «постоянно занимаясь самоподготовкой, он стал одним из самых теоретически подкованных и эрудированных руководителей партии». Это фрагменты развесистой клюквы с интернетсайта «bolshe.ru» Дело в общем представляется так, что ежели вдруг Андропов и прекращал на миг ковать себя теоретически, то разве лишь для того, чтобы немного развлечься игрой на клавесине.

С Брежневым, конечно, не сравнишь, тот действительно был не чужд земных человеческих страстей. Бывший замначальника 9‑го Управления КГБ СССР генерал‑майор Докучаев, в частности, свидетельствует: «Слабостью Леонида Ильича были шахматы. Он играл хорошо и азартно. Играл до тех пор, пока не выигрывал. Обычно играли на отдыхе, начинали с 22.00 вечера и кончали далеко за полночь, а то и к утру». А ведь и в самом деле, припоминаю, в брежневские времена шахматы были едва ли не всенародным увлечением.

Но документы говорят, что и Юрий Владимирович на отдыхе иногда позволял себе расслабиться. В хвастливой книжке Горбачева «Жизнь и реформы» можно видеть примечательный снимок. На нем Андропов и Горбачев, в компании еще двух интеллектуалов, в густой благодатной тени южных растений, наслаждаясь законным отпуском, «забивают козла». Юрий Владимирович в белой тенниске с распахнутым воротом. Легкая белая шляпа чуть сдвинута на затылок. Он приятно разгорячен игрой, на лице довольная улыбка. Сразу видно – человек в своей стихии, даром что не на «царской охоте».

Справедливости ради, надо, однако, признать, что наряду с восторженными описаниями необычайно широких культурных горизонтов Андропова, попадаются на этот счет и более сдержанные оценки. Тот же Рой Медведев цитирует слова Ивана Клемашева, который сам себя рекомендует «личным врачом семьи Андропова». «Никогда не видел, – пишет Клемашев, – чтобы Андропов читал художественную литературу, и не слышал от него ни слова о литературе, поэзии, философии, религии. Эта область была ему просто незнакома. Он жил не реальным, а искусственным миром кремлевских интриг, а плохое физическое здоровье и отсутствие духовности позволяли тратить остатки сил лишь на удержание своей власти».

Рой Медведев энергично дезавуирует слова Клемашева, утверждая, будто никакого «личного врача» у семьи Андропова не было. Это вряд ли, поскольку в семьях других членов ПБ таковые непременно имелись. С чего бы это семью Андропова вдруг подвергли по медицинской части дискриминации? Впрочем;‑ оценки, близкие тому, что сказал Клемашев, мне доводилось слышать и от некоторых других людей из аппарата ЦК, также неплохо знавших Юрия Владимировича по долгу службы.

В аппарат ЦК ВКП(б) Андропов попал в 1951 г. на роль инспектора по парторганизациям лесной и целлюлозной промышленности с должности второго секретаря ЦК КП(б) Карело‑Финской ССР. Помог ему в этом замечательный человек Отто Куусинен – в 1940–1956 гг. Председатель Президиума Верховного Совета Каре‑ло‑Финской ССР, а с 1957 г. и до кончины в 1964 г. Секретарь ЦК КПСС. Политическая судьба Куусинена была сложной. Сначала он был финским социал‑демократом, потом большевиком, приверженцем Сталина, а при Хрущеве стал снова немножко социал‑демократом.

В Москве партийная карьера Юрия Владимировича перешла в дипломатическую плоскость. В 1953 г. его направили в распоряжение МИД СССР, а еще через год назначили Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР в Венгрии. Думаю, что данное назначение было сделано с учетом опыта работы Андропова на территориях, прилегающих к Финляндии, поскольку венгерский язык относится к группе финно‑угорских языков.

В октябре 1956 г., на волне хрущевских «разоблачений» культа личности Сталина, в Будапеште вспыхнул кровавый контрреволюционный мятеж. Андропов сыграл важную роль в его подавлении и последующем урегулировании политической ситуации в Венгрии. При этом он взаимодействовал с ведущими представите