Глава 31. Боль была так сильна, что Бьорн не мог ни определить ее источник, ни разобраться, в каком состоянии пребывают отдельные части тела

Боль была так сильна, что Бьорн не мог ни определить ее источник, ни разобраться, в каком состоянии пребывают отдельные части тела, ни даже понять, в какой позе он находится. Единственным образом, четко отпечатавшимся в его сознании, было лицо того, кто бросил его здесь умирать.

От холода и боли сердце билось медленнее. Этот здоровенный скот избил его до полусмерти, лоскутьями сдирая кожу и рассекая плоть огромной дубинкой.

К счастью, заснеженные обломки убежища Бьорна образовали вокруг него некое подобие панциря и камеры искусственного охлаждения одновременно. Пот, выступивший на его теле от страха и судорожных движений, впитался в этот неожиданно образовавшийся кокон. Тело почти окоченело от холода, но, в конце концов, это не так страшно – по крайней мере, голова цела.

«Малер», – подумал Бьорн. Неожиданный проблеск сознания, который помог ему собраться с духом, был вызван всплывшей в памяти мелодией. Не избавив его от резкой стреляющей боли, несколько нот, тем не менее, каким‑то волшебным образом полностью вернули ему ясность сознания. Это была одна из самых печальных и самых красивых мелодий, которые ему доводилось слышать.

Воспоминания, и среди них недавние важные сведения, с усилиями пробивались в его сознание, словно бы не принадлежали ему, а приходили извне. Эта музыка, этот едва ощутимый ритм сделали идею выживания главнейшей на данный момент. Два лица выплыли из тумана в ореоле нот. Он никогда не мог забыть мелодии, утешавшей его после ухода дочери, затем жены.

Нежность мелодии вела его среди мертвецов. Потом он неожиданно вспомнил, что у него разбита голова, и вдруг испугался, что не узнает своего лица – не вспомнит, каким оно было еще вчера. Вдруг оно уже старое?.. В детстве он любил вглядываться в лицо каждого встречного старика, оно казалось ему прекрасным: морщины заслоняли собой любые шрамы и образовывали целые картины, пейзажи прожитых жизней, такие умиротворенные, вокруг светлых озер глаз и немых лощин губ…

Постепенно Бьорн начал ощущать свое тело – туловище, конечности и голова были на месте, а значит, можно было продолжать жить.

Он понял, что в ушах звенит от полной тишины. Сад был безмолвен. Ветер прекратился, больше не слышно было его свиста среди развалин.

Один за другим, мускулы начали рефлекторно подрагивать. Бьорн попытался улыбнуться, надеясь на то, что улыбка выглядит победоносной. Жалкая победа. Вскоре он с разочарованием понял, что его кажущееся возрождение к жизни – не более чем судорожный озноб. Через час он застынет, онемеет, не сможет пошевелиться. Он пытался справиться с болью, но понимал, что более серьезную опасность представляет холод. Гнев придал Бьорну сил, он зашевелился и пополз. Сантиметр за сантиметром.

Извиваясь, словно агонизирующая змея, он скользил между обломками досок. Миновав их, он зарылся лицом в нежный холодный снег, и это прикосновение взбодрило его не хуже ледяного душа. Теперь от дома его отделяло не больше полутора десятков метров. Чувствуя себя скарабеем в огромной пустыне, Бьорн пополз, оставляя за собой широкий неровный след, усеянный красными пятнами.

Чтобы сберечь силы, он разделял каждое движение на множество крохотных фаз, соответствующих вдохам и выдохам. Три первых метра он преодолел за десять минут. Потом его движения еще более замедлились: он полз, испуская стон при каждом рывке, и ему казалось, что время замедляется, а дом становится все дальше. Он старался не отрывать глаз от небольшой боковой лестницы, ведущей в кухню, но все больше сомневался в том, что ему удастся по ней подняться.

Вдруг его колено ударилось обо что‑то под снегом. Бьорн зарычал от боли и с усилием приподнял заднюю часть тела. Оказалось, он волочил колено по какому‑то препятствию, пока оно, преодолев его, не соскользнуло с другой стороны.

Усилием воли ему удалось заставить себя двигаться механически, не думая о цели, – и фасад дома наконец занял поле его зрения целиком. Бьорн различил неровный рельеф обледеневших ступенек. Подумав о том, что его ждет, он отнюдь не почувствовал себя лучше.

Наконец его рука коснулась нижней ступеньки. Он сделал рывок и попытался ухватиться за вторую. Даже в обычном состоянии такой подъем был бы не самым легким. Ведро с солью для посыпания льда находилось с другой стороны дома, у главного входа. Черт, стоило ли ползти через весь сад ради того, чтобы окоченеть здесь, лежа животом на ступеньках?.. Как бы принести ведро?..

Огромная снежинка влетела прямо ему в глаз. Бьорн яростно тряхнул головой, совсем забыв о сломанной челюсти, которую от этого движения пронзило адской болью. Чтобы хоть слегка унять ее, Бьорн склонил голову на целительный снег, повернувшись лицом к стене.

Трещина в матовом стекле подвального окна показалась ему подбадривающей улыбкой. Ему оставалось лишь толкнуть стекло, что он и сделал – прямо лбом. Стекло выпало. И тут же тепло подвала волной окутало его голову, заполнило потные складки на шее.

Бьорн благословил свое принятое некогда решение сделать подвальное окно достаточно большим.

В пустом оконном проеме окровавленное лицо Бьорна напоминало морду бездомного кота, ищущего на ночь убежища после драки. Он просунул в проем обе руки и, ухватившись изнутри за углы рамы, продвинулся вперед. В какой‑то момент ему показалось, что он не пролезет полностью и застрянет. Но плечи постепенно, сантиметр за сантиметром, проходили внутрь. Вид огня, трепетавшего позади закопченной заслонки парового котла, дал ему небольшую крупицу надежды. Со скоростью улитки он продолжал продвигаться, скребя носками ботинок заснеженную неровную землю снаружи. Жар подвала понемногу высушил его куртку, разбухшую от растаявшего снега; материал сжался, и это облегчило продвижение. К тому же Бьорн, чувствуя, что освобождение близко, удвоил усилия.

Наконец он протиснулся в окно полностью и упал на мешки с картошкой, откуда скатился к основанию котла. Теперь можно было отдохнуть. Бьорн с облегчением вытянулся и прикрыл глаза, чувствуя, что сердцебиение снова замедляется.

Прежде чем в глазах у него снова помутилось, ему показалось, что он видит на стене движущуюся картинку, как в кино. Неровный горизонт зимнего пейзажа, утопающего в ночной темноте… Крошечная фигурка, бегущая, не разбирая дороги, в надежде на спасительное убежище – и не знающая, что бежит прямо в пасть кровожадного огра…

Удастся ли ему предупредить Анжелу? Или за ней уже захлопнулась ловушка? Скорее всего, да. Эта чертовски романтичная женщина наверняка даже о ней не заподозрила. А Крагсет и Йохансен – сумеют ли они разгадать подоплеку дела?..

Бьорн закрыл глаза. Уже на пороге забытья он одними губами произнес имя Анжелы.