Процесс Инквизиции

(черновик)

Доклад студентки 2 курса

вечернего отделения

4 группы Гевал Е.Ю.

Руководитель семинара

к.и.н, м.н.с.

Аникьев И.И.

Введение

Сегодня около 1,2 млн человек являются приверженцами крупнейшего направления в христианстве – католицизма. Вероучения, веками оказывавшего колоссальное воздействие на политическое, экономическое и культурное развитие западного мира. Одним из инструментов этого влияния и было Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium[1] - учреждение римско-католической церкви, имевшее целью розыск, суд и наказание еретиков.

В истории инквизиции различают 3 периода развития: преследование еретиков до XIII в., доминиканская Инквизиция (со времени Тулузского собора 1229 г.) и испанская Инквизиция (со времени учреждения первого трибунала в Севилье в 1480 г.). Идея, впоследствии давшая жизнь инквизиции, складывалась еще в первые века христианства: полагалось, что человек может найти душевное исцеление только в вере, и первый долг христианина - обращать неверующих на путь спасения. Диаконы разыскивали и исправляли религиозные заблуждения, а епископы обладали судебной властью над еретиками. Но, если изначально главным лишением было отлучение от церкви, то со временем наказания усиливаются: отступники не только погибают сами, но и создают соблазн для других. Отсюда выводилась потребность удалить еретиков из общества верующих – сперва посредством отлучения от церкви, а затем с помощью тюремного заключения или сожжения на костре. Однако в первом периоде суд над еретиками составлял лишь малую часть полномочий епископской власти, а преследование их имело временный и случайный характер.

Уже в конце ХII сложилось новое религиозное христианское движение альбигойцев, угрожавшее папскому авторитету. Несмотря на крестовый поход Симона де Монфора, ересь продолжала упорно держаться, и для подавления этого движения создается новый монашеский орден доминиканцев. Несколько лет спустя инквизиторские обязанности были изъяты из компетенции епископов и специально вверены доминиканцам. Таким образом, второй период открывается созданием постоянных инквизиционных трибуналов, находившихся в специальном ведении доминиканских монахов.

Инквизиция, созданная как отдельный орган, оказалась практически бесконтрольной: инквизиторов нельзя было отлучить от церкви за преступление по службе; они освобождались от всякого повиновения провинциалам и магистрам своих орденов, и даже представитель Святого Престола не мог временно отстранить их от должности; а с 1261 г. могли взаимно оправдывать друг друга за все действия по инквизиции; и «так как у каждого инквизитора был подчиненный, всегда готовый оказать ему эту услугу, то он благодаря этому был совершенно неуязвим»[2]. Бесконтрольная власть всегда влечет злоупотребление ею.

В третьем периоде инквизиционная система оказывается неразрывно связана с интересами монархии и служит основным орудием борьбы против мавров и евреев; а, позже, совместно с иезуитским орденом, и протестантизма. Только в XVIII в. преступления инквизиции начали разоблачать просветители и вольнодумцы. Их выступления против жестокости в немалой степени способствовали упразднению «святой» инквизиции.

Сегодня слово «инквизиция» стало нарицательным: так мы называем изощренное до жестокости издевательство, пытку. Инквизиция как символ принесения в жертву невинных, как покрытие преступления лживыми аргументами. Мы клеймим инквизицию, относясь к ней как к давно позабытому пережитку средневековья. Но, в действительности, разве оборвана связь прошлого с настоящим?

Процесс инквизиции включает в себя не только применение пыток. Это хитроумные методы розыска и следствия, психологическое давление и строгое следование формальному закону. Нарушать мораль, не нарушая закона – удивительная особенность инквизиции. И хотя инквизиции больше нет, но методы ее работы пребывают в сохранности. Эти методы применяла фашистская Германия, и эти методы все еще практикуются в полицейских застенках современного общества.

Но, несомненно, невзирая на некоторые параллели, средневековый процесс отличался от современного судопроизводства. Средневековые процесс инквизиции – лишь одна из ступеней на пути формирования современного судебного процесса, и ступень, все еще недостаточно изученная. Для того, чтобы понять менталитет средневекового человека, проследить эволюцию отношений общества и государства к подозреваемым, познакомиться с процессом выработки методов и средств борьбы с преступностью, проследить путь установления гарантий от необоснованных обвинений, необходимо в первую очередь составить представление об особенностях инквизиционного судопроизводства.

Основная цель данного исследования заключается в восстановлении основных этапов инквизиционного процесса. Мы рассмотрим, что входило в юрисдикцию инквизиторов, как начинался процесс, формировался трибунал, проходило предварительное следствие и велась документация. Особое внимание будет уделено допросу свидетелей и обвиняемого; условиям содержания подсудимого и его возможности защищаться; а также изучению основных принципов и методов суда и следствия, позволявших инквизиторам добиваться огромного количества обвинительных приговоров. Мы выясним, как, когда и где проходили публичные и закрытые заседания инквизиционного трибунала, какими методами инквизиторы добивались от обвиняемого признания вины, и, конечно, где и каким образом происходило вынесение приговора.

Мы полагаем естественным проводить исследование, основываясь на истории второго периода инквизиции, означенного независимостью этого учреждения от светской власти. Именно в классическом периоде, характеризующимся полной свободой действий инквизиторов, лучше всего проявляются основные особенности и механизмы влияния этого института.

На основе полученных данных будет сделана попытка выделить ряд отличий инквизиционного процесса от современного.

Обзор использованных источников

Первым источником этого исследования являются материалы обвинительного процесса Жанны д’Арк, полностью и поэтапно освещающие знаменитую судебно-следственную процедуру.

Выбор источника носит не случайный характер: уже при жизни Жанна д’Арк почиталась многими как святая дева, и за инквизиционным процессом наблюдали тысячи современников. Героиню нужно было не просто уничтожить, но доказать, что она является вероотступницей и еретичкой. Именно поэтому обвинитель Жанны, Пьер Кошон, стремился к тому, чтобы процесс выглядел образцовым с точки зрения канонического права. Любое нарушение мгновенно вызвало бы возмущение и пререкания. Таким образом, именно этот, яркий для своего времени процесс, наиболее полно и юридически верно освещает все этапы классического инквизиционного процесса. Итак, этот источник документальный, составлен современниками событий, а это несомненно говорит в пользу его достоверности.

Вместе с тем необходимо учитывать субъективность составителей материалов процесса. В условиях столетней войны Франции и Англии, преданная собственным королем, опасавшимся возрастающего влияния героини, Жанна д’Арк заранее считалась виновной, и протоколы отражают стремление очернить облик обвиняемой. Некоторую информацию можно увидеть лишь читая между строк, а о какой-то, по всей видимости, составители просто умалчивают.

К сожалению, оригинальный текст латинского протокола не сохранился. Но с оригинального протокола было сделано пять нотариально заверенных копий, три из которых дошли до наших дней[3]. Мы используем перевод А.Б. Скакальской – специалиста и автора крупной статьи о Жанне д’Арк. А.Б. Скакальская прекрасно владеет французским и латинским языками. Проведя скрупулёзную аналитическую работу по сверке и сопоставлению различных редакций Руанского процесса, она не только первая завершила полный перевод на русский язык материалов инквизиционного процесса Жанны д’Арк, но и сохранила стилистику документа[4].

Вторым источником является книга под названием «Молот ведьм, уничтожающий ведьм, и их ереси, подобно сильнейшему мечу» - трактат по демонологии и о надлежащих методах преследования ведьм. Книга была написана в 1486 году Генрихом Крамером, доминиканским инквизитором и католическим приором, и издана в городе Шпайере в следующем, 1487 году. Соавтором считается декан Кёльнского университета, инквизитор Якоб Шпренгер, хотя некоторые исследователи полагают, что это соавторство было лишь результатом желания привлечь внимание к работе, придав ей больший авторитет.

Автор пытался опровергнуть доводы об отсутствии колдовства, доказать, что женщины колдуют чаще мужчин, обучал способам обнаружения ведьм и методам судопроизводства. Нас будет интересовать третья часть книги, которая включает в себя тридцать пять вопросов, раскрывающих суть судебного процесса. Автор разделяет третью часть книги на еще три составные части, а именно на то: «как надо начать такой процесс»[5] (пять вопросов), «как надо его вести»[6] (одиннадцать вопросов) и «как надо закончить процесс и произнести приговор»[7] (девятнадцать вопросов). Анализ «Молота ведьм» позволяет нам увидеть юридическо-практическую часть суда: автор дает рекомендации по началу процесса, допросу свидетелей, содержанию и защите обвиняемых, способам допроса и вынесению приговора.

Итак, книга представляла собой скорее теоретический, нежели практический трактат. А теория, в особенности теория судопроизводства, зачастую расходится с практикой. К тому же, следует отметить, что Католическая Церковь никогда не благословляла и официально не признавала «Молот Ведьм». Даже издание этой книги было личной инициативой Крамера. Что же, в таком случае, позволяет нам доверять этому произведению и использовать его для изучения реального процесса? Во-первых, книга была составлена в 1486, когда костры инквизиции уже несколько веков пылали по католической Европе. Выше уже было сказано, сами авторы являлись инквизиторами и, даже добавляя от себя советы и рекомендации, несомненно, саму процедуру описывали согласно установленным временем законам. Вторым аргументом служит феноменальная популярность этого произведения: ведь именно в Германии, в городе Майнц в 1444 Иоганн Гуттенберг изобрел печатный станок, и «Молот ведьм» в течение 9 лет выдержал 9 изданий, 7 раз был издан в 16 веке и продолжал выходить новыми изданиями и позднее, так что их общее число равно 29, причем 16 изданий вышло в Германии,11 - во Франции и 2 - в Италии[8]. Книга стала распространяться молниеносно, и уже в первый раз было напечатано 150 копий [9]. Книгу мог приобрести человек любого сословия, тексткниги использовался священниками и проповедниками в своих проповедях сотням человек, не требуя ни единого комментария или добавления со стороны проповедующего. При такой популярности у простого населения, не остается сомнений в том, что к работе обращались и сами инквизиторы, претворяющие теорию в практику. В целом, книга отражала классический инквизиционный процесс, а также пользовалась популярностью, которая, несомненно, оказывала влияние на множество людей и, в частности, на самих инквизиторов. Это позволяет нам сделать вывод о том, что описанное в ней судопроизводство не отличалось от фактического.

Историографический обзор

Наиболее полным и обстоятельным трудом по истории инквизиции признается работа американского ученого Генри Чарльза Ли. Впервые опубликованная в 1888 «История инквизиции» в 3-х томах содержит глубокое изучение причин зарождения инквизиции, биографий ее служителей, архивных документов разных стран и времен. До этого автора историю инквизиции писали основываясь не столько на фактах, сколько на своих представлениях. Будучи протестантом, Генри Ли для своего времени беспристрастно относится к деятельности инквизиции, рассматривая ее с научной точки зрения. Исследователь первым начал работать с огромным массивом архивных документов инквизиционных трибуналов, и в этом его книга отлична от работ предшественников. Однако, нельзя не почувствовать, что и над ним господствует обычная для того времени теория инквизиции как ужасного института подавления.

Генри Чарльз Ли, как и большинство историков, относит к Средним векам период от краха Западной Римской Империи до эпохи Высокого Возрождения, т.е., от V в. до начала XVI в. Нам важен первый том этого исследования, в частности, главы 8-14, в которых автор рассказывает о самом процессе инквизиции, начиная с описания следственной процедуры и последовательно приводя нас к печальному окончанию – вынесению приговора и сожжению на костре. Однако основной акцент автор делает не непосредственно на судопроизводстве, а на изучении способов сломить заключенного и последствиях этих попыток. Также исследователь прекрасно освещает вопрос о личных правах и особенностях защиты обвиняемого. Но, вместе с тем, уделяя большое внимание идеологии и злоупотреблениям инквизиторов, Генри Чарльз Ли не ставит перед собой задачу восстановить полную картину судебного процесса, но лишь отмечает основные особенности следствия и методов допроса, при этом заостряя внимание на терроре и злоупотреблениях инквизиторов. В представлении Ли Генри описание судопроизводства скорее является инструментом для раскрытия и понимания основных мотивов действий инквизиторов и изучения истории развития этого института.

В данном же исследовании нам бы хотелось поэтапно рассмотреть непосредственно процесс судопроизводства, сделав акцент на юридической стороне вопроса.

Юрисдикция инквизиционного трибунала

Инквизиция имела единственной целью розыск, суд и наказание еретиков. Светские и прочие религиозные преступления оставались вне ее компетенции. Нужно отметить, что средневековье знало два различных понятия: отступничество и ересь. И в зависимости от случая, понятия могли разграничиваться или же признаваться «тождественными»[10]. По закону инквизиции «ведьмы преследует исключительно за ересь»[11], т.е. некоторые «преступления ведьм могут и не носить характера ереси»[12], и они уже будут находится вне юрисдикции инквизиторов.

Соответственно, в некоторых, «легких» случаях епископы могли вести процессы против ведьм и без участия инквизиторов[13]. Инквизиторы привлекались только в случае расследования дел «богохульников, вызывателей демонов и тех, которые пробыли более года в отлучении»[14], а также «второго вида прорицателей – <…> ведунов, которые при выполнении своих деяний прибегают к помощи дьявола и призывают его»[15]. Однако часто обвинялись и те, кто давал еретикам пристанище, милостыню или покровительство, кто не доносил на них властям или не задерживал их[16], а также ярые защитники подсудимых[17], – все эти люди навлекали на себя подозрение в ереси.

Итак, если, в случае подозрения на наличие ереси, дело переходит под юрисдикцию инквизиции, а полномочия епископа и инквизитора разграничиваются. Конечно, и епископ, и инквизитор имеют право «призывать или арестовывать или сажать под арест обвиняемых, накладывая – на них ручные и ножные кандалы, если это представляется необходимым»[18]. Но вот «заключать людей <…> в такие камеры, которые служат <…> для наказания, или предавать их пыткам, или объявлять приговор может только епископ совместно с инквизитором»[19]. В течение восьми дней епископ и инквизитор должны принять общее решение, «если и не при личной встрече, то хотя бы выразив согласие в письменной форме»[20]. «В случае нарушения ими этого постановления их одиночные решения считаются недействительными»[21].

Полагалось, что преступление ведьм вредит как вере, так и «мирским благам», ибо «преступления ведьм <…> влекут за собою телесные вредительства»[22]. Соответственно, преступление еретиков было подсудно как духовной, так и светской власти[23]. Генрих Крамер подчеркивает, что «епископы могут передавать светскому судье свои полномочия вести следствия и произносить приговоры»[24]. Самой суровой карой, которую могли наложить сами инквизиторы, было тюремное заключение. Из процесса Жанны д’Арк, мы видим, что церковь в итоге вынесла не приговор о смерти, но приговор, согласно которому подсудимая объявлялась «нераскаявшейся еретичкой и передавалась светской власти»[25], которая, в свою очередь, и выносила приговор о смерти. Нужно отметить, что осуждение Жанны д’Арк сопровождалось словами: «мы передаем тебя светской власти, прося, чтобы она соблаговолила смягчить свой приговор по отношению к тебе, исключив смерть и повреждение членов»[26]. Однако Ли Генри замечает, что подобное «воззвание к милосердию было пустой формальностью, к нему прибегали, только чтобы не казалось, что инквизиторы согласны на пролитие крови, так как это было бы нарушением канонов. Но в то же время Церковь зорко следила за тем, чтобы ее резолюция не толковалась превратно, она и поучала, что не может быть и речи о каком-либо снисхождении, если еретик не раскается и не выдаст всех своих единомышленников»[27].

Начало процесса

Процесс по делам веры, мог начаться по троякому основанию: 1) в случае предъявления обвинения доносителем, который готов предоставить доказательства, 2) в случае предъявления обвинения денунциантом (доносителем, который не ручается за достоверность информации), и 3) обвинения путём инквизиции (если до слуха инквизиторов дошла молва о совершении преступления)[28]. Так как считалось, что в первом случае частному обвинителю грозят большие опасности со стороны обвиняемых и от их приспешников[29], а также, учитывая, что при отсутствии доказательств, гнев инквизиции оборачивался против свидетеля[30], первый способ оставался наименее распространённым. Судье рекомендовалось начинать процесс с «общего вызова свидетелей, вывешенного на дверях ратушей или церквей»[31]. Согласно объявлению, каждый, имеющий некие подозрения, был обязан «в течение двенадцати дней дать показания судье в присутствии нотариуса и двух понятых, будь то духовные лица или миряне»[32]. При отсутствии нотариуса, его «обязанности исполнялись двумя подходящими людьми»[33]. Итак, «судья или нотариус открывают заседание, <…> денунциант приводится к присяге на четырех Евангелиях Господних или на кресте»[34], после чего судья опрашивает свидетеля, уточняя, откуда последний знает о случившемся и видел ли он это своими глазами - так начинался процесс посредством денунциации. Однако самым распространённым был третий способ: обвинение путём инквизиции без вызова денунциантов или обвинителей. В этом случае судья (он же – инквизитор) «начинает процесс лично, в присутствии нотариуса, писца и двух свидетелей, объявляя о дошедших до него подозрениях»[35].

Формирование трибунала и ведение процессуальной документации

Итак, для начала процесса было необходимо как минимум присутствие судьи, нотариуса, писца и двух понятых. Официальных судей, как правило, назначалось двое: первым был епископ, на землях, относящихся к юрисдикции которого, были арестованы обвиняемые (Жанна д’Арк была пленена в диоцезе епископа Бовеского, и «ему ее предоставили, дабы он, как и подобает, учинил против нее судебный процесс»)[36]. Второй являлся непосредственно инквизитором, который, возможно, избирался свыше. Так, Жан Гравран, инквизитор Франции, назначил Жана Ле Мэтра «особо уполномоченным для ведения <…> процесса»[37]. Судья, в свою очередь, назначал судебного делопроизводителя[38], нотариусов[39], советника[40], судебного пристава[41] и тюремных стражей. Грамоты, дающие полномочия вышеозначенным лицам, позволяют нам составить представления об их (вышеозначенных лиц) полномочиях.

Прежде всего нужно отметить некоторую особенность функций самого судьи. Согласно королевской грамоте о передаче Жанны епископу Бовескому, он имел право не просто судить, но «допрашивать ее, испытывать и вести процесс, согласно установлениям Божьим, разуму, божественному праву и святым канонам»[42]. Мы видим, что функции судьи и обвинителя, который, в идеале, еще должен был принять во внимание доводы, говорящие за подсудимого, сливались.

Судебный делопроизводитель имел право «предъявлять иск и вызывать в суд, в судебном и внесудебном порядке, выступать против обвиняемой, давать, составлять, предоставлять, выставлять и предъявлять статьи обвинения, допросы, свидетелей, послания, документы и прочие виды доказательств, обвинять и изобличать обвиняемую, просить, приказывать и требовать, чтобы она была испытана и допрошена, <…> и исполнять все прочее, вкупе и по отдельности, что относится, как известно, по праву или обычаю, к должности делопроизводителя»[43].

Советник принимал главное участие «в том, что касается допроса свидетелей», отслеживая законность, безопасность, и верную последовательность допроса. Он «принимал названных свидетелей, приводил их к присяге, опрашивал их, оправдывал ad cautelam, записывал или приказывал записать их речи и показания»[44].

Судебный пристав назначался «для исполнения повелений и вызовов, кои будут сделаны в ходе процесса»[45], обеспечивая тем самым установленный порядок судебной деятельности.

Все лица, введенные в должность судьей, были обязаны, вложив руки в руки остальных асессоров, дать «присягу о неукоснительном исполнении своих обязанностей»[46].

В зависимости от масштаба процесса, в инквизиционный трибунал включалось большее или меньшее число заседателей. Так, для суда над Жанной д’Арк были привлечены 130 асессоров[47]. В число асессоров, как правило, входили не только духовные лица. Привлекались «почтенные отцы, сеньоры и магистры», а также «доктора священной теологии и канонического права»[48].

Документировал процесс нотариус. Именно он «записывал речи и признания обвиняемой и свидетелей, равно как мнения докторов и магистров, давал <…> о них устные или письменные отчеты, отмечал в письменном виде всякое деяние, совершенное или подлежащее совершению, облекал весь процесс в должностную форму и излагал его письменно»[49]. Нотариус также был обязан «являться к обвиняемой или в иные места всякий раз, когда понадобится, допрашивать ее или выслушивать допросы, приводить к присяге и опрашивать свидетелей»[50]. Подсудимого опрашивали на его родном языке (содержание статей обвинения было «изложено Жанне по-французски»)[51], и все необходимые документы переводились для него, однако запись всего процесса велась, как это было принято, на латинском языке. Документирование процесса имело огромное значение. Из процесса Жанны д’Арк мы видим, что вынесение судебного решения основывалось на составлении целого ряда бумаг, перекладывая, переписывая и, компилируя которые, судьи знакомились с различными сторонами и обстоятельствами дела. Над инквизиционным судопроизводством всегда господствовала письменность.

Как правило, процесс проходил на территории диоцеза, в котором был пленен обвиняемый[52]. Однако не стоит забывать, что одной из целей инквизиции была задача предать любому процессу как можно более широкую огласку. В случае с Жанной д’Арк, церковный капитул Руана (что вершил все судопроизводство по духовным делам) предоставил «для ведения процесса территорию в Руане»[53]: именно этот город являл собой сосредоточие магистров и докторов, и именно «здесь деяния Жанны были наиболее известны»[54]. Конечно, вместе с территорией диоцез предоставлял судье и все необходимые полномочия и даже обязался «оказывать помощь и поддержку»[55].

Под подозрением

Как только обвиняемый попадал под подозрение, на него начиналась охота. С целью поиска доказательств проводился «самый тщательный обыск в том доме, где живёт обвиняемая»[56]. Могли пострадать и приближенные: если у обвиняемой была служанка или подруги, их также могли «подвергнуть лишению свободы даже в случае отсутствия доноса на них»[57].

Конечно, расследуя дела о ведьмах, судьи сталкивались со множеством поверий и несколько странными, с точки зрения современного человека, предписаниями. Так, считалось, что при взятии ведьмы под стражу «не надобно давать ей времени оставаться одной в комнате»[58], а также позволять ей «прикасаться ногами к земле»[59]. Когда обвиняемая вводилась в камеру суда, нельзя было позволить ей войти лицом вперёд, но только лицом назад, спиной к судьям[60]. При допросе рекомендовалось «защищать себя крёстным знамением»[61]. Судье и заседателям надо было следить и за тем, чтобы ведьма к ним не прикасалась, в особенности не дотрагивалась до запястья их рук, для предохранения себя им надлежало «носить у себя на шее соль, освящённую в вербное воскресенье, и освящённые же травы, а также воск»[62]. Практиковалось снятие одежды с обвиняемых, необходимое для обыска, и полное сбривание волос, в которых, по мнению инквизиторов, могли быть «спрятаны бесовские амулеты и обереги»[63]. В других случаях «вливали одну каплю освящённого воску в бокал с освящённой водой и давали обвиняемой пить три дня подряд натощак»[64].

Особо опасных обвиняемых могли содержать в оковах и железных цепях[65]. Не исключением были и камеры, которые служили более для наказания, чем для подследственного заключения[66]

Многое зависело и от степени показания, которое могло быть лёгким, сильным и тяжким[67]. И в случае легкого подозрения, если имелся «достойный уважения человек, согласный поручиться за обвиняемую, она могла быть отпущена до суда»[68]. Однако не стоит забывать, что «в случае попытки бегства, преступление уже считается доказанным»[69], а скрыться от инквизиции, бодрствующей повсюду было практически невозможно. Чужеземца «схватывали по подозрению, выясняли, откуда он родом, и посылали гонцов на место его рождения, и оттуда местная инквизиция высылала о нем все нужные справки; тогда, смотря по обстоятельствам, его судили на месте или пересылали на родину, так как всякий суд инквизиции мог судить не только жителей своего округа, но и иностранцев»[70].

Свидетельские показания

В первый день предварительного (официального) процесса епископ созвал асессоров, и они совместно решали, как вести следствие. В начале процесса было принять проводить расследование с целью узнать, «что уже известно об обвиняемом в народе»[71]. Нужно заметить, что так называемая «молва» являлась одним из весомых аргументов, способных усугубить или, наоборот, облегчить участь обвиняемого, если, например, «против него свидетельствовала уже сожжённая ведьма»[72]. «Молва» имела огромное значение, и даже от лёгкого подозрения, возникшего вследствие идущей о подсудимом «худой молвы», можно было очиститься только клятвенным отречением от ереси[73].

По сообщению Генриха Крамера «при допросе свидетелей было необходимо присутствие по крайней мере пяти лиц: судьи, свидетеля, денунцианта или обвиняемого, нотариуса или писца с помощником и двух понятых»[74]. Нормальной практикой было требовать обязательную дачу показаний и вызывать свидетелей по несколько раз. Генрих Крамер прямо говорит, что «судья, производящий следствие, должен принять во внимание то, что если свидетели дали сбивчивые показания и недостаточно подробно допрошены, то он может допрашивать их много раз»[75]

Опрос свидетеля начинался с принесения присяги[76]. Затем он сообщал о своем происхождении и отношениях с обвиняемым. Причем указывались обстоятельства знакомства и время его возникновения. Конечно, одними из главных представлялись вопросы о репутации обвиняемого и силе его веры[77].

Интересно, что свидетелями могли выступать люди самых различных сословий. По мнению инквизиторов, «позорное пятно ереси столь велико, что для разбора этого преступления допускались также крепостные для свидетельства против своих господ, а также всяческие преступники и люди, лишённые прав»[78]. Зато очень настороженно относились к показаниям женщин, ибо «свойственные женщинам враждования, хотя и не лишают возможности свидетельствовать, однако, уменьшают, до известной степени, доказательность таких свидетельств; в связи с показаниями других свидетелей они приобретают полную достоверность, если совпадают»[79].

Однако избежать обвинения или объявить показание ложным, можно было лишь доказав, что свидетель является смертельным врагом обвиняемого: «только смертельные враги отводятся, как свидетели»[80]. Вражда могла считаться смертельной, «если между супругами или родственниками были помыслы об убийстве или таковое было в действительности совершено <…> или если она была такой враждой, которая привела к тяжким ранениям, как следствиям раздоров и перебранок»[81]. В этом случае судья должен был рассмотреть, на ком больше вины – на стороне обвиняемого или денунцианта. Если «вина была больше на стороне свидетеля, и если, сверх того, об обвиняемом не шла худая молва, следовало признать, что свидетель говорил из чувства мести»[82]. В этом случае обвиняемый подлежал полному оправданию и освобождению, но лишь «после предварительного взятого обещания об отказе от мести»[83].

Вторым способом выявления «смертельной вражды» было непосредственное указание обвиняемым на свидетеля, как на «смертельного врага». Несмотря на то, что по сообщению Генриха Крамера, свидетели часто желали «лично видеть обвиняемых ведьм и бросить им в лицо обвинение во всём том, что они претерпели от околдования»[84], защита свидетелей как уже говорилось выше, все-таки предполагала сокрытие личности обвинителя. В этом случае подсудимому предлагался список различных знакомых лиц, одно из которых и представляло собой главного свидетеля. У обвиняемого была возможность самостоятельно указать на своего врага[85].

Все собранные сведения вновь изучались судьями, или, при более крупном процессе (как в случае с делом Жанны д’Арк), зачитывались на заседании асессоров, обсуждались, и на их основе составлялся ряд статей обвинения[86]. После этого можно было преступать непосредственно к допросу подсудимого.

Защита

Защита обвиняемого исчерпывалась тремя факторами: обвиняемому сообщали общее содержания пунктов обвинения, не открывая, однако, имён свидетелей; обвиняемому предоставляли защитника, через которого он и узнавал об основных пунктах обвинения; в выступлениях такого адвоката в пользу обвиняемого[87]. Вопрос со смертельным врагом, эту последнюю надежду на снятие обвинения, помогал решить именно адвокат. И, судя по замечанию Генриха Крамера о том, что «обвиняемый и его адвокат часто подымают вопрос, кого считать смертельным врагом, а кого нет»[88], адвокат был не таким уж редким явлением.

Куда хуже было то, что по мнению инквизиторов, адвокат «не должен был возбуждать соблазна в вопросах веры и причинять вреда справедливости»[89]. Мы привыкли к тому, что адвокат защищает виновного, а хороший адвокат даже его оправдывает. Но в XV веке, защищая виновного в ереси, адвокат сам рисковал оказаться под роковым взглядом инквизиции.

Предполагалось, что после знакомства с делом, ежели адвокат сочтет, «что дело обвиняемого право, то пусть он возьмётся за него при желании с его стороны»[90]. Если адвокат находит дело «безнадёжным», он обязан от него отказаться, «чтобы этой защитой адвокат не навлёк на себя обвинения в покровительстве еретикам, <…> в противном случае ему грозит отлучение»[91].

Адвокат должен был защищать, «руководясь строжайшим образом сокращённым судебным порядком просто и без соблюдения излишних формальностей, как это предписано в каноне. В противном случае он будет требовать отсрочек и заявлять протесты, что недопустимо»[92]. Сегодня этот ультиматум может показаться нам диким, но религиозные процессы всегда требовали сокращённого судопроизводства, лишённого излишних формальностей. Считалось, что и судья не должен требовать обвинительного акта и формального введения в процесс, а обязан прекращать возникающие во время суда излишние словопрения, тормозящие разбор дела апелляции, пререкания защитников и вызывания излишних свидетелей.

Свою защиту подсудимый, по всей видимости, должен был оплачивать. Во всяком случае, в «Молоте ведьм» уточняется, что адвокат, взявший с обвиняемого деньги и убедившийся во время процесса в неправоте клиента, обязан вернуть ему деньги, взятые за защиту»[93].

Заседания инквизиционного трибунала

Одной из главных целей инквизиции всегда оставалось влияние на сознание христиан. Приговоры неизменно выносились после чтения проповеди, а наблюдать за публичным следственным процессом могли все желающие. Видимо, для удобства публики, все публичные заседания начинались в одно и то же время (в случае с процессом Жанны – в 8 утра[94]) и проходили в одном и том же мете (в случае с процессом Жанны – в королевской капелле руанского замка[95]). Публичные заседания начинались с оглашения всех имеющихся сведений[96]. После того, как слушатели и асессоры были введены в курс дела, в зал суда судебным приставом вводился обвиняемый[97]. После этого озвучивались основные обвинения[98] и увещевание подсудимому говорить только правду[99]. Обвиняемый приносил присягу. В 1431 г. Жанна делала это, «встав на колени и возложив обе руки на евангелие»[100]. Спустя 55 лет Генрих Крамер несколько иначе опишет этот процесс: присяга также будет приводиться на Евангелии или на кресте, но теперь «присягающий поднимает правую руку с тремя вытянутыми и двумя согнутыми пальцами. Это – символ святой троицы и символ проклятия тела и души, если человек скажет неправду»[101]. На примере Жанны д’Арк, мы видим, что допрос начинался с уточнения имени и прозвища, возраста, места рождения, имен отца и матери и крестных родителей, информации о том, где и кем подсудимый был крещен[102].

Допрос представлял собой некое состязание судьи и обвиняемого. Изучая материалы процесса Жанны д’Арк, можно заметить частое повторение одних и тех же вопросов, пусть и немного переформулированных. Естественно, ни один человек не способен дать совершенно идентичные ответы на один и тот же вопрос. А некоторая, пусть и совершенно незначительная разница показаний, давала возможность назвать их сбивчивыми, что как минимум позволяло подвергнуть обвиняемого допросу под пытками[103]. Часто ответы обвиняемого переворачивали, предавая им совершенно иной оттенок. Так, на отказ Жанны отвечать, ее спросили: «считает ли она, что Богу неугодно, когда говорят правду?»[104]. Излюбленным приёмом были и неожиданные вопросы, вроде: «где ты хранишь свою мандрагору?»[105]. На один из вопросов обвинителей Жанна ответит: «вы хотите, чтобы я свидетельствовала против себя?»[106]. Можно предположить, что уже тогда обвиняемый имел полное право не свидетельствовать против себя самого - право, сегодня прописанное у нас в 51 статье Конституции. К сожалению, источник передает нам исключительно сухой текст протоколов, но некоторые высказывания Жанны все же сохраняют в себе эмоциональное состояние подсудимой. Так, она несколько раз устало подряд повторяет: «честное слово, ничего не было»[107] - высказывание, в целом нехарактерное для показаний девушки. Создается острое ощущение психологического воздействия на подсудимую.

Стоит упомянуть и о настойчивых требованиях инквизиторов произнести Pater[108]. Малейшая ошибка или запинка мгновенно усиливала вину обвиняемого.

Оканчивались публичные заседания призывом докторов обоих прав – божественного и человеческого – которые обобщали показания подсудимого[109], дабы отметить компрометирующие ответы и выделить вопросы, на которые вообще «не было дано ответа»[110], с тем, чтобы вновь задать их на закрытых заседаниях.

Закрытые заседания инквизиционного процесса проходили непосредственно в тюрьме (в нашем случае – в камере в Руанском замке[111]). Они не имели четких временных рамок и вполне могли продолжаться и после полудня[112]. Считалось, что «допрос лучше всего производить в дни больших праздников – в то время, когда в церкви происходит богослужение»[113]. Неудивительно, что Жанну д’Арк продолжали допрашивать в вербное воскресенье[114]. Из «Молота ведьм» мы узнаем, что когда «подсудимый начинал признаваться, судье ни в коем случае не разрешалось прерывать показания»[115].

Конечно, нужно понимать, что закрытые заседания в некоторой степени развязывали руки инквизиторам, позволяя отступать от морального закона. Попытки вызвать доверие, угрозы и прямой обман - инквизиция применяла самые различные методы для добычи показаний. Генри Чарльз Ли отмечает, что «одним из наиболее действенных приемов была медленная пытка бесконечными отсрочками разбора дела. Арестованный, который отказывался признаться или признания которого казались неполными, отсылался в свою камеру, и ему предоставлялось размышлять в уединении и в темноте <…> бывало, что между первым допросом заключенного и окончательным решением протекало три, пять, десять или даже двадцать лет <…> когда хотели ускорить результаты и добиться сознания, то ухудшали положение узника лишением постели, пищи и пыткой; сажали на цепь в сырой яме»[116].

Для инквизиторов был характерен удивительный формализм. «Молот ведьм» сообщает, что судья, например, мог обещать подсудимой жизнь. И его действительно невозможно было упрекнуть во лжи. Ведь «смертный приговор выносит другой судья»[117]. В лучшем случае несчастной действительно «сохраняли жизнь, приговаривая ее к пожизненному заключению на хлебе и на воде»[118]. Если обвиняемая, наконец, признавалась, то ей обещали, что она получит больше, чем просит, только для того, «чтобы она стала более доверчивой»[119]. Иногда подсылали в камеру человека, к которому обвиняемый питал доверие. Этот человек заводил разговор о том, что могло обличить подсудимого, а «особые свидетели в это время слушали за дверями и запоминали сказанное в камере»[120]. Инквизиторы подсылали в виде посетителей близких подсудимой лиц, которые «обещали добиться её полного освобождения, если только она обучит их тому или иному колдовству»[121]. Как мы видим, в то время господствовала теория формальных доказательств (когда каждое доказательство имеет наперёд установленную формальную силу, в соответствии с которой оно и используется в судопроизводстве). Наибольшую формальную силу имело непосредственное признание подсудимого. Конечно, все следствие было направленно именно на вытягивание личного признания у обвиняемого.

В том случае, когда не удавалось добиться признания хитростью или увещеванием, инквизиторы могли обратиться к еще одному весьма убедительному аргументу.

Пытки

К пыткам надлежало прибегать лишь при условии, что «показания сбивчивы, и дело идёт о преступлении, за которое полагается смертная казнь»[122]. Перед тем, как прибегнуть к пытке обвиняемой, судья составлял приговор, который переводил обвиняемую «с положения лица, содержащегося в предварительном заключении, на положение лица, находящегося в тюрьме для наказания»[123]. После вынесения приговора судья давал обвиняемому возможность избежать пыток, признавшись в содеянном. И если подсудимый не признавался, его действительно «начинали готовить к пытке»[124]. Подсудимого пытались увещевать до самого последнего момента: пока он раздевался, а орудия готовились к действию, судья неустанно предлагал признаться добровольно. Если подсудимый все-таки «упорствует, то он передаётся палачам, которые и начинают пытку»[125]. В зависимости от тяжести преступления пытки могли быть более или менее мучительными[126].

Допрос записывается нотариусом[127]. Во время пыток он опрашивает обвиняемого, причем в начале задает «вопросы, затрагивающие более мелкие проступки»[128], и как только обвиняемый сознается, «он переводится в другое помещение с тем, чтобы судья мог снять показания»[129]. Генрих Крамер отмечает, что «пытка не может быть повторяема»[130], однако он находит выход из этой непростой для инквизитора ситуации: судье предлагалось «зачитывать приговор не о повторении, а о продолжении пытки на второй или на третий день»[131].

И хотя инквизиция не приветствовала кровопролития[132], пытки действительно оказывались очень тяжелыми. Инквизитор прямо советует судье «позаботиться о том, чтобы заключённый всё время между пытками был под наблюдением стражи: ведь чёрт посетит его и будет его искушать наложить на себя руки»[133]. Среди возможных пыток Генрих Крамер упоминает дыбу[134], прикосновение к раскалённому железу и испытание, заключающееся в питье кипятка[135]. Однако автор трактата считает недозволительным испытание раскалённым железом. Правда, не по причине тяжести испытания, а ввиду его бессмысленности: по его мнению, «ведьмы с помощью бесов могут быть защищены от ранений при испытаниях раскалённым железом»[136].

Инквизитор наблюдал, может ли обвиняемая плакать, когда находится на допросе или на пытке. Плачущая обвиняемая даже «доказала бы своими слезами свою невиновность, если нет обличающих показаний свидетелей и улик, могущих возбудить против неё сильное или тяжкое подозрение»[137].

Справедливости ради следует отметить, что признание под пыткой не могло считаться полностью официальным. В ответ на угрозу применения пытки, Жанна д’Арк гордо отвечает: «поистине, если б вам пришлось вывернуть мне члены и исторгнуть душу из тела, я не сказала бы вам иного; а если б и сказала что-нибудь, то после снова сказала бы, что вы силой заставили меня сие сказать»[138]. Из слов девушки можно заключить, что у обвиняемого все-таки имелась возможность отказаться от своих слов, сказанных под пыткой.

Ординарный процесс

После применения всех возможных методов допроса и изучения суждений заседателей, составлялось некое количество обвинительных статей, которые передавались профессионалам, с целью выяснения их взглядов. Во время процесса над Жанной сеньоров и магистров не только заслушали, но и «постановили, что каждый из них тщательно рассмотрит и изучит дело и испросит мнение докторов, <…> дабы представить свое мнение»[139]. Если асессоры считали нужным, они принимали решение об ординарном процессе: полученная на допросе информация объединялась в единые обвинительные статьи и озвучивалась обвиняемому через какого-либо почтенного адвоката либо самим обвинителем[140]. Эта каноническая процедура проводилась с целью проверить доводы следствия. При этом на каждую статью обвиняемый должен был отвечать «я с этим согласен» или «я с этим не согласен»[141]. Позиции, признанные обвиняемым, закреплялись. Непризнанные же считались требующими доказательств. Нужно учитывать, что, если обвиняемый «не пожелает присягнуть <…>, станет отговариваться или медлить с ответом более, чем подобает»[142], статья автоматически переходила в разряд «признание». Подсудимый, как правило, не знал, как должно поступать и отвечать, и ему предлагали «выбрать одного или нескольких из присутствующих заседателей самостоятельно или по совету»[143].

Первым присягал обвиняемый[144], вторым – обвинитель[145]. Статьи зачитывались на языке, понятном подсудимому (Жанне д’Арк они были зачитаны по-французски[146]). Нужно отметить, что иногда статьи обвинения относились не только непосредственно к обвиняемому. В случае с Жанной д’Арк, 1 и 68 статьи явно предназначались для психологического влияния на асессоров[147].

Итак, на основе признанных статей составлялись окончательные статьи обвинения, и эти, окончательные статьи, снова демонстрировались докторам и знатокам права, дабы они «определили, что следует сказать о том на процессе веры»[148]. Следует отметить, что изучение мнения вышестоящих представителей власти, специалистов в области светского и религиозного прав, было нормальным и даже поощряемым явлением. Пожалуй, можно даже говорить о том, что мнение специалистов иногда ставилось выше закона.

Приговор

Считалось, что для доказательства вины необходимо одно из трех: «очевидность проступка», «закономерные доказательства свидетелей» и, лучше всего, «личное признание вины»[149].

В зависимости от ситуации, приговор мог оправдать подсудимого, а мог принудить к одному из различных видов наказания: к каноническому очищению, к клятвенному отречению, вследствие подозрения или к другим, более тяжким, клятвенным отречениям[150]. Неправильно составленный приговор считался недействительным[151].

В целом, инквизиционный процесс знал три вида приговоров: обвинительные, оправдательные и absolutio ab instantia[152], согласно которым, при открытии новых доказательств оставленный в подозрении мог быть снова привлечен к суду по данному делу[153].

Приговор произносился судьёй «в подобающем обстоятельствам месте, днём, а не ночью»[154], как правило, в храме «в воскресный или праздничный день»[155]. Исключение составляла только передача еретика в руки светской власти. Она «не совершается в праздничный или святой день и не происходит в храме, так как этот приговор ведёт к смерти, а праздничный день и храм посвящены Господу богу»[156]. Например, окончательный приговор Жанне д’Арк был вынесен в среду[157] на площади Старого рынка в Руане, близ церкви Св. Спасителя[158].

Чтение приговора происходит, как правило, всенародно. Мы знаем, что Жанны была «приведена и поставлена на помост, или амвон, на виду у народа, собравшегося там в великом множестве»[159]. В воскресенье, назначенное для клятвенного отречения обвиняемого от ереси, проповедник произносил соответствующую проповедь. Вслед за этим «нотариус или клирик зачитывают, то, в чём обвиняемый был уличён», и судья предлагает обвиняемому очиститься клятвенным отречением. Перед обвиняемым кладут Евангелие, на которое он возлагает руку и произносит отречение, прочитывая его с рукописи или повторяя слова этого отречения вслед за читающим его нотариусом. Подобное отречение произносится на местном языке, чтобы каждый мог понять[160].

Клятвенное же отречение сопровождается всенародной исповедью обвиняемой в её колдовских преступлениях. Осуждённая становится в одеянии кающейся еретички на ступенях у церкви, чтобы все её видели, а вокруг ставится охрана. «К завтраку она отводится в тюрьму, и таким образом начинается её наказание»[161].

Нужно отметить еще одну особенность инквизиторских приговоров: они всегда оканчивались одним и тем же выражением, согласно которому инквизиторы оставляли за собой право «смягчать, усугублять, изменять, и совершенно или частично снимать это наказание, сколь часто мы это найдем нужным»[162]. Лишь однажды попав под подозрение инквизиции, человек навсегда оказывался втянут в сложную систему обвинения. Очистится полностью не представлялось возможным.

Как уже была сказано выше, самый строгий приговор – это, когда церковь приказывает «исторгнуть еретика из единого лона церкви и передать светской власти»[163]. Генрих Крамер сообщает, что «если тяжко обвиняемая признается в своём преступлении и обнаружит раскаяние, она не передаётся светской власти для смертной казни, но присуждается духовным судьёй к пожизненному заключению»[164]. Однако, если обвиняемая, подобно Жанне д’Арк, с точки зрения инквизиции вторично впадет в ересь, то в этом случае, даже если она и выскажет признаки раскаяния, это не спасет ее от смерти. Обвиненной лишь «будет предоставлено таинство покаяния»[165].

Исполнение приговора в процессах по колдовской ереси происходило немедленно и могло быть отсрочено только в двух случаях: «во-первых, если осуждённая беременна, отсрочка длится до её разрешения от бремени; во-вторых, если осуждённая призналась в преступлении, а потом снова начала отрицать вину»[166].

Апелляция

Теоретически, подсудимый имел право обжаловать судопроизводство. Главное препятствие состояло в том, что судья самостоятельно решал, удовлетворить подобный запрос или нет[167].

Генрих Крамер отмечает, что иногда «судьи, по своему собственному усмотрению, ввиду запутанности процесса, затягивают его окончание», и он откровенно советует «придерживаться сокращённого судопроизводства»[168]. В таком случае, по мнению инквизитора, апелляцию можно удовлетворить.

Несмотря на то, что апелляцию, как правило, отвергали, по причине того, что «еретики начинают чувствовать себя сильнее, а судьи не найдут должного почитания и уважения и не будут вызывать страха при своём появлении»[169], само обжалование считалось заслуживающим внимания. Из «Молота ведьм» мы узнаем, что после того, как обвиняемый представлял через адвоката письменную жалобу, судья обязан был расследовать основания обжалованья. «И если он, - сообщает Крамер, - посоветовавшись со сведущими людьми, увидит, что он несправедливо поступил по отношению к обвиняемому, не допустив его к защите или без веских оснований прибегнув к допросу под пытками и т. п., то пусть он, когда наступит указанный срок, исправит свою ошибку, вернувшись к тому пункту, на котором остановился процесс, когда обвиняемый просил дать ему возможность защиты. Устранив эти затруднения защиты обвиняемого, судья может вести процесс дальше»[170]. Итак, судья, как путешественник во времени, чудесным образом мог возвращаться к любому моменту процесса и устранять любые препятствия. А с устранением затруднений обжалование теряло своё значение. Обдумав предложение апелляции, судья передавал ответ нотариусу, который представил ему жалобу обвиняемого[171].

При таком подходе к обжалованиям неудивительно, что апелляция Жанны д’Арк к самому понтифику 24 мая 1431 г.[172] не имела успеха, равно как и большинство подобных обжалований.

Заключение

Подводя итог, следует отметить, что в случае малейшего подозрения на наличие ереси, дело мгновенно попадало под юрисдикцию инквизиции. Судьями инквизиционного процесса одновременно выступали и епископ, и инквизитор, полномочия которых несколько разграничивались. Процесс по делам веры мог начаться по одному из трех оснований, но чаще всего это происходило посредством денунциации или путем инквизиции. Инквизиционный трибунал состоял из судьев – епископа и, непосредственно, инквизитора, которые, в свою очередь, назначали нотариусов, и тюремных стражей, а при участии в крупных процессах, - судебного делопроизводителя, советника, судебного пристава и т.д. Обвиняемый, как правило, содержался в тяжелых условиях, и к нему заведомо относились как к преступнику. Подсудимый, однако, имел право на защиту, которая в основном заключалась в попытке адвоката доказать, что обвинения против его подзащитного выдвинули «смертельные враги» обвиняемого.

После сбора основных данных о подсудимом, начинали проходить заседания инквизиционного трибунала. На заседаниях подсудимый подвергался тщательному допросу. Для получения признания инквизиторы не гнушались использовать обман и физическое насилие. Лучшим доказательством вины во все времена считалось личное признание, и, конечно, его всеми силами пытались заполучить. Для убеждения обвиняемого дать требуемые от него показания к нему в камеру подсаживались специально натренированные для этого провокаторы, которые, претворяясь единомышленниками и доброжелателями обвиняемого, стремились или заполучить против него новые улики, или убедить его сознаться. На официальных допросах инквизиторы по нескольку раз могли задавать одни и те же вопросы, чтобы впоследствии упрекнуть подсудимого во лжи и противоречии, намеренно неверно толковали смысл слов обвиняемого, задавали провокационные вопросы, запугивали, льстили и давали ложные обещания.

Нормальной практикой считалось обращение за советом: вынося судебное решение, судьи учитывали мнение асессоров и специалистов права. Прежде, чем отвергнуть апелляцию подсудимого, судья в первую очередь старался посоветоваться с «учеными мужами». После тщательного изучения протоколов, составленных статей обвинения и мнения профессионалов, судья принимал решение. Приговору, который зачитывался в людном месте, неизменно предшествовала проповедь. Затем, в зависимости от тяжести вины, подсудимый отпускался на волю, отправлялся в тюрьму или же переходил в руки светской власти, что означало казнь посредством сожжения.

Еще раз окинув взглядом весь инквизиционный процесс, мы можем выделить ряд особенностей судопроизводства того времени. Необычным кажется слияние в одном лице функций судьи и обвинителя, который, в идеале, еще должен был принять во внимание доводы, говорящие за подсудимого. Если древний процесс представлял собой состязание двух сторон перед нейтрально стоящим судом, то в инквизиционном процессе, наоборот, функции суда и сторон совмещены, что, конечно, оказывало негативное влияние на объективность судопроизводства.

Несмотря на тот факт, что религиозные процессы требовали сокращённого судопроизводства, официально следствие не было связано сроками, и права личности в нем не были ограждены. Обвиняемый был бесправным объектом в руках следователя и не всегда даже знал, в чем именно и в силу каких оснований его обвиняют. Производство суда и следствия часто было тайным, а проводимые для общества публичные заседания существенно отличались от закрытых. Тяжелым представляется не только процесс, но и постоянный контроль мрачного аппарата инквизиции. Не стоит забывать и о том, что помимо обвинительных и оправдательных приговоров существовала и такая неопределённая форма как «оставление в подозрении». Сложно представить, каким тяжким грузом это «оставление в подозрении» тяготело над человеком. К тому же, даже официально оправдав подсудимого, инквизиция оставляла за собой право изменения приговора. Возможно, во многих случаях ощущение безысходности становилось сильным толчком к преступной деятельности.

И все же одной из самых ярких особенностей инквизиционного процесса нам представляется строгий формализм. Именно при инквизиции формальная система доказательств достигает своего расцвета. По мнению инквизиторов, сила доказательств определялась наперед законом, и судья был как бы «связан» этой предустановленной оценкой доказательств. Доказательства делились на «совершенные», при наличии которых судья мог огласить обвинительный приговор и «несовершенные», которых было недостаточно. Сегодня мы понимаем, что доказательство часто имеет различное, иногда даже противоположное значение в зависимости от того, с какими другими обстоятельствами оно стоит.

Таковы основные особенности инквизиционного процесса средневековья, который веками оказывал колоссальное влияние на психологию и развитие населения западной Европы. И, быть может, именно злоупотребления святой инквизиции послужили толчком развития идей Просвещения и столь быстрому установлению в Европе новых принципы справедливого судопроизводства.

Список использованной литературы:

1. Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. Молот ведьм против ведьм и ереси их наимощнейшее оружие в трех частях. М., 2013.

2. Процесс Жанны д’Арк. Материалы инквизиционного процесса. Перевод, комментарии и сопроводительная статья А.Б. Скакальской, М.-Спб., 2008.

3. Ли Генри. История инквизиции. том 1. М., 2007

[1] (лат.) Святой отдел расследований еретической греховности.

[2] Ли Генри. История инквизиции. том 1. М., 2007. Глава 7.

[3] Процесс Жанны д’Арк. Материалы инквизиционного процесса. Перевод, комментарии и сопроводительная статья А.Б. Скакальской, М.-Спб., 2008. С. 9.

[4] Там же. С. 6.

[5] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. Молот ведьм против ведьм и ереси их наимощнейшее оружие в трех частях. М., 2013. С. 303.

[6] Там же. С. 310.

[7] Там же. С. 344.

[8] Лозинский С.Г. Роковая книга Средневековья // Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм / Перевод с латинского Н. Цветкова. Предисловие С. Лозинского. Саранск, 1991. С. 64.

[9] Там же. С. 58.

[10] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С.300.

[11] Там же. С. 299.

[12] Там же. С. 300.

[13] Там же.

[14] Там же. С. 301.

[15] Там же.

[16] Ли Генри. Глава 12.

[17] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 319.

[18] Там же. С. 301.

[19] Там же.

[20] Там же. С. 302.

[21] Там же.

[22] Там же.

[23] Там же. С. 300.

[24] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 302.

[25] Процесс Жанны д’Арк. С. 235.

[26] Там же. С. 235.

[27] Ли Генри. Глава 14.

[28] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 303.

[29] Там же. С. 310.

[30] Там же. С. 367.

[31] Там же. С. 303.

[32] Там же. С. 305.

[33] Там же.

[34] Там же..

[35] Там же. С. 307.

[36] Процесс Жанны д’Арк. С. 21.

[37] Там же. С. 15.

[38] Там же. С. 27.

[39] Там же. С. 28.

[40] Там же. С. 28.

[41] Там же. С. 29.

[42] Там же. С. 24

[43] Там же. С. 27.

[44] Там же. С. 29.

[45] Там же.

[46] Там же. С. 31.

[47] Там же. С. 10.

[48] Там же. С. 35.

[49] Там же. С. 28.

[50] Там же.

[51] Там же. С. 101.

[52] Там же. С. 25

[53] Там же. С. 16.

[54] Там же. С. 23.

[55] Там же. С. 26.

[56] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 315.

[57] Там же.

[58] Там же. С. 316.

[59] Там же. С. 317.

[60] Там же. С. 335.

[61] Там же.

[62] Там же. С. 334.

[63] Там же., С. 336.

[64] Там же.

[65] Процесс Жанны д’Арк. С. 39.

[66] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 302.

[67] Там же. С. 322.

[68] Там же. С. 315.

[69] Там же.

[70] Ли Генри. Глава 8.

[71] Процесс Жанны д’Арк. С. 16.

[72] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 373.

[73] Там же. С. 335.

[74] Там же. С. 312.

[75] Там же. С. 308.

[76] Там же. С. 306

[77] Там же. С. 311.

[78] Там же. С. 309.

[79] Там же.

[80] Там же. С. 323.

[81] Там же. С. 320.

[82] Там же.

[83] Там же.

[84] Там же. С. 326.

[85] Там же. С. 323.

[86] Процесс Жанны д’Арк. С. 29.

[87] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 316.

[88] Там же. С. 320.

[89] Там же. С. 316.

[90] Там же. С. 318.

[91] Там же. С. 319.

[92] Там же.

[93] Там же. С. 318.

[94] Процесс Жанны д’Арк. С. 36, 40, 44.

[95] Там же. С. 36.

[96] Там же.

[97] Там же. С. 37.

[98] Там же.

[99] Там же. С. 38.

[100] Там же, С. 39.

[101] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 306.

[102] Процесс Жанны д’Арк. С. 39.

[103] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 329.

[104] Процесс Жанны д’Арк. С. 46.

[105] Там же. С. 57.

[106] Там же. С. 60.

[107] Там же. С. 62.

[108] Там же. С. 39.

[109] Там же. С. 65.

[110] Там же. С. 68.

[111] Там же. С. 67.

[112] Там же. С. 89.

[113] Там же. С. 337.

[114] Процесс Жанны д’Арк. С. 93.

[115] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 338.

[116] Ли Генри. Глава 9.

[117] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 331.

[118] Там же.

[119] Там же. С. 338.

[120] Там же. С. 338.

[121] Там же.

[122] Там же.

[123] Там же. С. 329.

[124] Там же.

[125] Там же. С. 330.

[126] Там же. С. 331.

[127] Там же. С. 332.

[128] Там же. С. 331.

[129] Там же.

[130] Там же. С. 332.

[131] Там же.

[132] Там же. С. 329.

[133] Там же. С. 332.

[134] Там же. С. 337.

[135] Там же. С. 341.

[136] Там же. С. 343.

[137] Там же. С. 333.

[138] Процесс Жанны д’Арк. С. 195.

[139] Там же. С. 92.

[140] Там же. С. 97.

[141] Там же. С. 98.

[142] Там же. С. 99.

[143] Там же. С. 101.

[144] Там же. С. 99.

[145] Там же. С. 100.

[146] Там же. С. 99.

[147] Там же. С. 154.

[148] Там же. С. 157.

[149] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 313.

[150] Там же. С. 321.

[151] Там же. С. 345.

[152] (лат.) оставление в подозрении.

[153] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 350.

[154] Там же. С. 345.

[155] Там же.

[156] Там же. С. 364.

[157] Процесс Жанны д’Арк. С. 231.

[158] Там же.

[159] Там же. С. 232.

[160] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 354.

[161] Там же. С. 361.

[162] Там же. С. 359

[163] Процесс Жанны д’Арк. С. 234.

[164] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 321.

[165] Процесс Жанны д’Арк. С. 234.

[166] Якоб Шпренгер, Генрих Крамер. С. 345.

[167] Там же. С. 383.

[168] Там же. С. 383.

[169] Там же. С. 384.

[170] Там же.

[171] Там же.

[172] Процесс Жанны д’Арк. С. 394.