О побоищи иже на Дону и о томь, что князь великий бился съ ордою

Прииде ордынский князь Мамай съ единомысленики своими, и съ всеми прочими князьми ордынскими, и съ всею силою татарскою и половецкою, еще же к тому рати понаимовав бесермены, армени, фрязи, черкасы, и ясы, и буртасы.

Такоже с Мамаемь вкупе, въ единой мысли и въ единой думе, и литовский князь Ягайло Олгердович съ всею силою литовскою, с ляцкою, и с ними же въ единачестве Олегъ Иванович, князь рязанский. Съ всеми сими съветникы поиде на великого князя Дмитриа Ивановича и на брата его князя Володимера Андреевича. Но хотя человеколюбивый Богъ спасти и свободити род христианский молитвами пречистыа его Матере от работы измалтьскиа, от поганаго Мамая, и от сонма нечестивого Ягайла, и от велеречиваго и худаго Олга Рязанскаго, не снабдившему своего христианства. И придет ему день великий Господень в суд, аду и ехидну!

Окаанный же Мамай разгордевся, мневъ себе аки царя, нача злый съветъ творити, темныа своа князи поганыя звати, и рече имъ: «Пойдемь на рускаго князя и на всю землю Рускую, якоже при Батыи было. Христианство потеряем, а церкви Божиа попалимь и кровь христианскую прольемь, а законы их погубимь». И сего ради нечестивый люте гневашеся о своих друзех и любовницехь, о князех, избиеных на реце на Вожи. И нача сверепо и напрасно силы своя сбирати, съ яростию подвижася и силою многою, хотя пленити христианъ. И тогда двигнушася вся колена татарскаа.

И нача посылати к Литве, к поганому Ягайлу, и лстивому сътонщику, диаволю съветнику, отлученому Сына Божиа, помраченому тмою греховною и не въсхоте разумети – Олгу Рязанскому, поборнику бесерменскому, лукавому сыну, якоже рече Христос: «От нас изыдоша и на ны быша». И учини собе старый злодей Мамай съветъ нечестивый с поганою Литвою и съ душегубивымъ Олгомъ: стати имъ у Оки у реки на Семень день на благовернаго князя.

Душегубивый же Олегъ начал зло к злу прикладати: посылаше к Мамаю и къ Ягайлу своего боярина единомысленаго, антихристова предтечю, именемь Епифана Кореева, веля им быти на тотъ же срок, и тъже съветъ свеща – стати ему у Оки с треглавными зверми сыроядци, а кровь прольати. Враже изменниче Олже, лихоимъства открывавши образы, а не веси, яко меч Божий острится на тя, якоже пророкъ рече: «Оружие извлекоша грешници и напрягоша лукъ стреляти въ мракъ правыа сердцемь. И оружиа их внидут въ сердца их, и луци их съкрушатся».

И бысть месяца августа, приидоша от Орды таковыа вести къ христолюбивому князю, оже въздвизается на Христианы измаилтьский род. Олгу же, уже отпадшему сана своего от Бога, иже злый съветъ створи с погаными, и посла къ князю Дмитрию весть лестную, что: «Мамай идет съ всемь своимъ царствомъ в мою землю Рязанскую на мене и на тебе, а и то ти сведомо буди – и литовский идет на тебе Ягайло съ всею силою своею».

Князь же Дмитрей се слышав, невеселую ту годину, что идуть на него вся царства, творящеи безаконие, а ркуще «еще наша рука высока есть», идее къ соборной церкви матери Божии Богородици, и пролья слезы, и рече: «Господи, ты всемогий, всесилный и крепкий въ бранех, въистину еси царь славы, сътворивый небо и землю, помилуй ны пресвятыа Матере молитвами, не остави нас, егда унываемь! Ты бо еси Богь нашь и мы – людие твои, посли руку твою свыше и помилуй ны, посрами враги нашя и оружиа их притупи!

Силен еси, Господи, и кто противится тебе! Помяни, Господи, милость свою, иже от века имаши на роде христианскомь! О, многоименитаа Дево, госпоже, царице небесных чинов, госпоже присно всеа вселенныа и всего живота человечьскаго кормителнице! И въздвигни, госпоже, руце свои пречистаа, има же носила еси Бога въплощена! Не презри и христианъ сих, избави нас от сыроядець сих и помилуй мя!».

Вставъ от молитвы, изыде из церкви и посла по брата своего Володимера, и по всех князей руских, и по великиа воеводы. И рече к брату своему Володимеру и всемь княземь и воеводамъ: «Пойдемь противу сего окааннаго, и безбожнаго, и нечестиваго, и темнаго сыроядца Мамаа за правоверную веру христианскую, за святыа церкви, и за вся младенца и старца, и за вся Христианы, сущая и не сущаа. И възмемъ с собою скипетръ царя небеснаго – непобедимую победу, и въсприимемь Аврамлю доблесть». И нарек Бога, и рече: «Господи, в помощь мою вънми. Боже, на помощъ мою потщися! И да постыдяться и посрамляются, и познають, яко имя тебе – Господь, яко ты еси единъ вышний по всей земли!».

И съвокупився съ всеми князьми рускими и съ всею силою, и поиде противу их вборзе с Москвы, хотя боронити своея отчины. И прииде на Коломну, събра вой своих 100 тысящ и 100, опроче князей и воевод местных. И от начала миру не бывала такова сила рускаа князей руских, якоже при семь князи беаше. А всее силы и всех рати числомъ с полтораста тысящ или с двесте. Еще же к тому приспеша въ тъй чинъ рагозный издалечя великие князи Олгердовичи поклонитися и послужити: князь Андрей Полоцкий съ пльсковичи, брат его – князь Дмитрий Брянский съ всеми своими мужи.

В то же время Мамай ста за Доном, възбуявся, и гордяся, и гневаася, съ всем своимъ царствомъ, и стоя 3 недели. И прииде князю Дмитрию паки другаа весть: поведаша ему Мамаа за Дономъ събравшася и в поле стоаща, ждуще к собе на помощъ Ягайла с литвою, да егда сберутся вкупе, и хотят победу створити съ одиного. И нача Мамай слати къ князю Дмитрию выхода просити, како было при Чанибе‑цари, а не по своему докончаниу. Христолюбивый же князь, не хотя кровопролитьа, и хоте ему выход дати по христианской силе и по своему докончанию, како с ним докончалъ. Он же не въсхоте, высокомысляше, ожидаа своего нечьстиваго съвета литовскаго.

Олегъ же, отступникь нашь, приединився къ зловерному и поганому Мамаю и нечьстивому Ягайлу, нача выход ему давати и силу свою к нему слати на князя Дмитриа. Князь же Дмитрий уведавь лесть лукаваго Олга, кровопивца христьянского, новаго Иуду‑предателя, на своего владыку бесится. И князь же Дмитрий въздохнув из глубины сердца своего и рече: «Господи, съветы неправедных разори, а зачинающих рать ты погуби, не азъ почалъ кровъ христианскую проливати, но онъ, Святополъкъ новый! Въздай же ему, Господи, седмь седмерицею, яко въ тме ходит и забы благодать твою! Поострю, яко млънию, мечь мой, и приимеет суд рука моа, въздамь месть врагомъ и ненавидящим мя въздамь, и упою стрелы моа от крови их, да не ркут невернии „кто есть богъ их?“ Отврати, Господи, лице свое от них и покажи им, Господи, вся злаа напоследокъ, яко род развращаемь есть, и несть веры в них твоеа, Господи! И пролии на них гневъ твой, Господи, на языки, незнающаа тебе, Господи, и имени твоего святаго не призвашя! Кто богъ велей яко Богъ нашь! Ты еси Богъ, творяй чюдеса единъ».

И кончав молитву, иде к Пречистей и къ епископу Герасиму и рече ему: «Благослови мя, отче, поити противу окааннаго сего сыроядца Мамаа, и нечьстиваго Ягайла, и отступника нашего Олга, отступившаго от света въ тму». И святитель Герасим благословилъ князя и воя его вся поити противу нечьстивых агарянъ.

И поиде с Коломны с великою силою противу безбожных татаръ месяца августа 20, а уповая на милосердие Божие и на пречистую его матерь Богородицю, на приснодевицю Марию, призываа на помощь честный крестъ. И, прошед свою отчину и великое свое княжение, и ста у Оки на усть Лопастны, переимаа вести от поганыхъ.

Ту бо наеха Володимеръ, брать его, и великий его воевода Тимофей Васильевич, и вси вои останочныи, что были оставлены на Москве. И начашя възитися за Оку за неделю до Семеня дни в день неделный. И, переехавше за реку, внидошя в землю Рязаньскую. А самь в понеделник перебреде своимь двором. А на Москве остави воевод своих, у великой княгини Евдокеи и у сынов своих – у Васильа, у Юрья и у Ивана – Федора Андреевича.

И слышав в граде на Москве, и в Переаславле, и на Костроме, и в Володимере, и въ всех градех великого князя и всех князей руских, что пошол князь великый за Оку, и бысть в граде Москве туга велика, и по всемь его пределомъ, и плач горекъ, и глас рыданиа. И слышано бысть, сииречь высокых, Рахиль же есть, рыдание крепко, плачющеся чяд своих и с великимь рыданием и въздыханиемь не хотяше ся утешити, зане пошли с великымь княземь за всю землю Рускую на остраа копья! Да кто уже не плачется женъ онех рыданиа и горкаго их плачя, зряще, убо ихъ каяждо к себе глаголаше: «Увы мне! Убогаа нашя чада, уне бы намъ было, аще бы ся есте не родили, да сиа злострастные и горкыа печали вашего убийства не подъяли быхом! Почто быхомъ повинни пагубе вашей!»