Конфуцианство. Классическим порождением китайского духа стало конфуцианство

Классическим порождением китайского духа стало конфуцианство. Подобно Сократу, Конфуций (541 – 479 гг. до н.э.) избегал высказываться о природе, о вопросах бытия (онтологии) и особенно – о духах, которых, по его мнению, нужно почитать, держась от них подальше. Непонятно даже, представлял ли он себе Небо как божественную личность или же как безличный закон вселенной, и стало быть, – считать конфуцианство религией или нет. Этот же вопрос ставил перед собой крупнейший философ сунского времени Чжу Си (XII в.): если конфуцианство – религия, как буддизм или средневековый даосизм, то где же его церковь, жрецы, обряды? И сам же отвечал: государство – вот церковь конфуцианства, чиновники – его жрецы, выполнение ими служебных обязанностей – его обряды.

Конфуций был философом для аристократов духа, поэтому для него существует только два типа людей: «благородный муж» (цзюньцзы, дословно – сын правителя) и «низкий человек» (сяожэнь). Заслугой Конфуция было то, что он первым перевел эти понятия из сферы наследственных прав в сферу морали: «одетый в холщовое платье» может быть благородным, а недостойный Сын Неба, вроде легендарных тиранов, – низким. Голодая вместе со своими учениками, на их вопрос, чем же отличается цзюньзы от низкого человека, если и тот, и другой подвержены такой беде, Учитель ответил: «Благородный и в беде остается достойным человеком, низкий же в беде распускается». Если поведение первого определяется требованиями ритуала, то второго – только выгодой, которую поэтому конфуцианцы всегда резко осуждали как мотив деятельности. Впрочем, попытка Конфуция разделить всю пестроту человеческих типов с помощью черно-белого шлагбаума своей схемы оказалась не вполне убедительной. Один из мыслителей неоконфуцианской школы, Ван Аньши (XI в.) дополнил эту схему третьим типом – «среднего человека», который при хороших жизненных условиях ведет себя как благородный, а при их ухудшении – как низкий; таких людей, по его мнению, большинство, в том числе и в аппарате. Отсюда – иллюзия Ван Аньши, развеянная жизнью, что чиновники станут благороднее, если им лучше платить.