Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
День первый
10:17 …мы несем весть…
– Куда? Двое шли по ступенькам с размеренностью автоматов. – Куда, говорю?! Двое шли в ногу, как на плацу. Охранники сдвинули плечи, заступая дорогу. Сержант Рябоконь, молодой и тощий, взялся за рукоять дубинки. Он чувствовал себя джедаем. Лейтенант Млын, бывалый дядька с седыми висками, просто ждал. В животе лейтенанта бурчал маленький оркестрик. С утра Млын позавтракал вчерашним кулешом, и его пучило. Рябоконь, гаденыш, потешался насчет «газовой атаки». Млын глотал «Эспумизан» и отгавкивался: «Поживи с мое!» Двое остановились на три ступеньки ниже охраны. Переглянулись; не сговариваясь, почесали кончики носов. Первый ткнул пальцем за спины стражей порядка: туда, мол. В мэрию. Куда ж еще? – Немые? – предположил сержант Рябоконь. Лейтенант Млын пожал плечами. – Нельзя, – отрезал он. – Сессия. Двое молчали. Ждали. – Записывайтесь на прием, – велел Млын. – Вам назначат. Его не поняли. – Вход на запись слева за углом. Млын показал рукой для наглядности. Двое не двинулись с места. Они внимательно смотрели друг на друга. Словно решали, стоит ли разговаривать с умственно неполноценными. – Весть, – наконец сказал первый. – Мы несем весть. Лейтенант вздохнул: – Сектанты. Шли бы вы, граждане, а? Будь его воля, Млын послал бы придурков к известной матери. Еще бы и в зад напинал, для ускорения процесса. Но у него имелись инструкции. – Без толку! Не пустят! Кричали из жиденькой толпы пикетчиков, кучковавшейся у фонарного столба. Над головами борцов за справедливость маячили самодельные плакаты: «Воров на нары!» и «НЕТ – повышению коммунальных тарифов!» Пикет вел себя мирно, и охрана клала на него с прибором. – Весть, – мертвым голосом сказал второй. – Дайте нам пройти. С выдержкой у сержанта Рябоконя было не ахти. Таких, как эти, он на стояке вертел. Еще со школы. Оттого и пошел служить народу. – Ты чучмек? – он взмахнул дубинкой: не всерьез, для острастки. – Чучмек, да? Русского языка не понимаешь?! Сказано: нельзя! А ну, кыш отсюда! Еще один взмах, и сержант заорал: страшно, хрипя глоткой. Рука его, сжимавшая дубинку, почернела и обуглилась. Резина прикипела к ладони. С сухим хрустом кисть отвалилась целиком, вместе с дубинкой. Удар о каменные плиты, и резина откатилась в сторону, а плоть рассыпалась в прах, который унес жаркий порыв ветра. – Вы… вы чего?! Лейтенант Млын шарахнулся назад, судорожно хватаясь за кобуру. Пальцы, сволочи, никак не могли справиться с застежкой. С проворством, рожденным отчаянием, он юркнул в здание; захлопнул за собой дверь. Внутри лязгнуло. – Воров на нары! – закричали пикетчики. Они не слишком поняли, что произошло. Но бегство мента требовало реакции. Искалеченный сержант, громко икнув, мешком осел на ступени. Из обрубка – черного, будто его залили смолой – не вытекло ни капли крови. Двое переступили через здоровую руку Рябоконя, вытянутую в умоляющем жесте, и поднялись выше. Двери перед ними распахнулись: беззвучно, как в немом кино. Обе створки, даже левая, которую открывали только к визиту премьер‑министра и Алика Змиевского, больше известного как Алик Бабушка. Все когда‑то случается в первый раз. Навстречу гостям ударил выстрел. Тусклая вспышка озарила сумрак холла. Следом полыхнуло так, что пикетчики отшатнулись. Мотальщица Терещенко, надевшая по случаю цветастый сарафан, выронила плакат «НЕТ – повышению коммунальных тарифов!». Всхлипнув: «Ой, мамочки!», она опрометью бросилась прочь. Усач Грицак, учитель физкультуры в младших классах и анархист в душе, щеголявший на митингах в черной «слобожанской» вышиванке, спрятался за столб. Ахнул с восхищением: – Бомба! Из дверей вывалился живой факел. Пламя, объявшее Млына, было ослепительно‑белым и словно стерильным – ни дыма, ни копоти. На пикетчиков пахнуло диким жаром. Горящий лейтенант сделал три шага и рухнул на бесчувственного сержанта. Оба быстро превращались в пепел и золу. Двое вошли в мэрию. Пикетчики кинулись наутек. В считанные секунды площадь перед зданием опустела. Вскоре догорел и костер на ступеньках.
10:25 …Бим и Бом…
– …это позволит пополнить городской бюджет… Альберт Дорфман, секретарь горсовета, поперхнулся. Бюджет встал у него комом в горле. В зале началось шевеление. Депутаты, еще минуту назад – снулые воблы, оборачивались. Взглядами они провожали двух гостей, уместных в сессионном зале не более, чем «Хава Нагила» на собрании неонацистов. Кто‑то хмыкнул, давя смешок. Ну его к черту, подумал секретарь Дорфман. Гений демагогии, впервые он выдал то, что и хотел сказать: – Что за клоуны?! – Бим и Бом, – заржал депутат Рудин, директор рынка. Бим был в цветастой гавайке с пальмами и летучими рыбами. Дополняли его наряд шорты цвета хаки и сандалии на босу ногу. Бом носил черный костюм, застегнутый на все пуговицы. Воротничок рубашки – первый снег. Темно‑синий галстук – лента чернил. Штиблеты – лакированная ночь. Если Бим вернулся с пляжа, то Бом – с похорон. – Мы принесли весть, – сказал Бом. Встав у трибуны, они развернулись к залу. С одеждой клоунам повезло, зато с лицами – не очень. Скучные лица, таким денег никто не даст. Вряд ли их шоу могло похвастаться высоким рейтингом. В зале смеялись. – Благую? – крикнули с места. – Нет, – сказал Бим. – Ибо мы истребим сие место. – Три дня, – сказал Бом. – Считая с нынешним. – На рассвете четвертого, – сказал Бим, – огнь небесный сожжет вас. – И никто, – сказал Бим. – Никто в эти дни. – Не покинет город, – закончил Бом, – и не войдет в него. Они замолчали. Тишину нарушил зловещий шепот мэра: – Кто пустил сюда этих психов?! – Где охрана? – возмутился депутат Курочкин. Двое ждали. – В охране нет нужды, – секретарь взял себя в руки. Вернулась привычная манера изъясняться: вежливость на грани издевки. – Господа вестники изложили нам свою позицию. Теперь они удалятся сами. А мы продолжим сессию. Он дырявил взглядом затылки клоунов. – Не верите, – сказал Бом. – Разучились. Бим одернул гавайку. – Смотрите, – сказал Бом. – Так проще. Он протянул руку к окну. За окном, через улицу, высился пятиэтажный дом начала прошлого века, недавно отреставрированный. Отмытый и выскобленный кирпич. Тщательно выведенная стяжка. Свежая краска оконных переплетов. Пузатые балкончики с ограждениями из кованого чугуна. Беленые барельефы – купидоны с амурами, женские головки. Аккуратные ящички с астрами и гортензиями. Кружевные занавески в окнах. На угловом балконе старушка поливала цветы из антикварной лейки – пожалуй, ровесницы дома. Бом сжал пальцы в кулак, и дом рухнул. Он упал не сразу. Сперва дом содрогнулся от фундамента до крыши, как животное, пробудившееся от спячки. Старушка выронила лейку, отчаянно вцепилась в перила. Стены оплел черный плющ – сетка трещин. Дом застыл в шатком равновесии, а потом из трещин изверглись облака серо‑желтой пыли, похожей на дым. С тяжким грохотом, похожим на стон, дом осел внутрь себя, превратившись в груду обломков. Уже там, под обломками, скрывшимися в пыльной буре, что‑то вспыхнуло, загорелось. Бурая завеса потемнела, налилась копотью: жирной, мерзкой. – Что вы наделали?!! – МЧС! Звоните в МЧС! – Пожарных! – «Скорую»! – Суки! Убью! Мамой клянусь, убью!.. Депутата Чисоева, в прошлом – чемпиона Европы по вольной борьбе – держали трое. Чисоев хрипел и плевался матом. Всем дипломатическим фиглям‑миглям он по сей день предпочитал бросок прогибом. Это был его универсальный способ прогнуться под изменчивый мир. – Зачем? Вопрос секретаря застал двоих на полпути к выходу. – Чтоб уверовали, – ответил Бим. – Вам иначе не дано. – Там были люди. В доме! Живые люди… – Были, – согласился Бом. Дорфмана, знавшего жизнь, пробрало от этого безразличия. – И что теперь? Две руки указали за окно, на руины. – Три дня, – повторил Бом. – Считая с нынешним. – На рассвете четвертого, – напомнил Бим. – У нас есть шанс? – Есть. По залу прошел едва слышный вздох облегчения. Ну конечно! Еще не все потеряно! Шанс есть, а значит… – Праведники, – сказал Бом. – Дюжина. – Нам нужно найти в городе двенадцать праведников? – секретарь Дорфман выбежал в проход. – За три дня? Бим и Бом кивнули. – И что с ними делать? Привести к вам? «Сначала найдите,» – прозвучало в молчании. – Только православных? – заикнулся с места депутат Шунько. Бим посмотрел на спрашивающего. Человек так не смотрит на клопа, как смотрел он. – Евреев можно? – упорствовал депутат. – Мусульман? – Атеистов? – крикнули с места. – Можно, – сухо ответил Бим. – Всех можно. – Но почему мы?! – возопил мэр. – Чем мы хуже других? Чем?!! Бом склонил голову к плечу: – Ничем. Просто вы – первые. – Вторые, – уточнил Бим. – Если считать с Гоморрой, третьи. И они вышли. – Кто вы, блядь, такие?! – орал, брызжа слюной, депутат Чисоев. – Кто?!! – Ангелы, – с ледяным спокойствием, в котором звучало эхо веков, ответил ему в микрофон секретарь Дорфман. – Вы еще не поняли, Шамиль Рустамович? Это были ангелы.
|