Влияние сада

Средоточием всего процесса одомашнивания являлся сад: он служил мостиком, соединявшим вечную заботу о саженцах и избирательное культивирование клубней и деревьев с прополкой сорняков и высаживанием ранних колосящихся однолетних растений — таких, как эммер¹⁵, однозернянка и ячмень. Массовая культивация злаков — кульминационная точка в этом длительном экспериментальном процессе; и как только этот шаг был совершен, хозяйство обрело твердую почву под ногами.

Первое успешное окультуривание злаков не могло бы произойти на лугах или в болотах Ближнего Востока. С помощью существовавших тогда орудий — например, неолитического топора, — было гораздо легче вырубить в лесу поляну, чем удалить массивные корни трав на открытой равнине: всякому, кто хоть раз пытался справиться с такими корнями стальной мотыгой или лопатой, известно, почему. Оукс Эймс упоминает, что в Новой Гвинее используют палку-копалку длиной от десяти до четырнадцати футов, чтобы измельчить неподатливый дерн, причем орудуют ею восемь мужчин; хотя подобные коллективные усилия могли частично компенсировать отсутствие хороших орудий, совершенно очевидно, что такой метод требовал слишком больших затрат энергии, чтобы получить повсеместное распространение.

Поскольку первые сады, должно быть, возникли из обыкновения охранять клочки земли, где произрастали дикие растения со съедобными листьями или плодами, древнейшим садам, как указывает Эдгар Андерсон, наверное, была свойственна некоторая доля дикости: он наблюдал это на примере крайне разнообразных и беспорядочно разбитых садов в современных мексиканских деревушках. В подобных неолитических садах выращивалось множество разных ботанических видов: одни уже находились на пути к окультуриванию, а другие оставались сорняками, причем те растения, которые больше всего напоминали самые окультуренные сеянцы, часто и принимали за желаемый вид (такое нередко случается и сегодня с садоводами), — так что этот смешанный сад представлял собой особенно благодатную среду для всяческих скрещиваний, зачастую с помощью «добровольцев».

На ранней стадии культивации для поддержания плодородия земли не требовалось никакой скотины: если выжигания и удобрения навозом было мало, люди просто перемещались в другое место и вырубали новую поляну. Если верить трезвой реконструкции Андерсона, в неолитическом саду произрастали пригодные в пищу растения, приправы, ароматические и лекарственные травы, полезные волокна, цветы, ценившиеся за яркие краски, запах, прекрасную формы или значимость для религиозного ритуала, а также, подобно некоторым видам — как, например, настурция, — в равной степени за пищевые качества салатной зелени и за красоту. Следует отметить чрезвычайное разнообразие и отсутствие специализации, заботу скорее о качестве, нежели о количестве; и, возможно, не случайно некоторыми из полезнейших культивировавшихся растений оказывались те, что поначалу, наверное, были выбраны за яркие цвета — например, горчица, тыква, перечное дерево, бобы, дикий горошек, — или даже за их запах, как большинство ароматических растений.

Андерсон, отделяя садовую культуру от полевой, даже отождествляет последнюю с явным отсутствием интереса к цветам и декоративным растениям. Ограничив наши представления об окультуривании растений исключительно злаками, мы совершенно упустили бы из виду эту жизненно важную эстетическую сторону земледелия, затрагивавшую не только окраску и форму цветов, но и целое множество тонких вкусов и запахов, — настолько отличающихся от резкого запаха животной пищи, что многие вегетерианские народы, например, японцы, находят отвратительными телесные запахи, исходящие от европейцев-мясоедов. Хороший вкус — по крайней мере, проявляющийся в одежде и еде, — несомненно, имеет неолитическое происхождение.

Итак, задолго до массовой и систематической культивации полей, на маленьких садовых участках человек стал намеренно высаживать первые съедобные растения, собирать урожай, а излишек семян вновь засевать. Широкое распространение бобовых и кабачков с тыквами говорит о древности такого способа ведения хозяйства. К тому времени, когда появляются внятные документальные свидетельства (возможно, это было спустя четыре или пять тысяч лет после последней фазы ледникового периода, за три или четыре тысячи лет до возникновения городов в Месопотамии), человек уже окультурил основные съедобные и волокнистые растения, а некоторые съедобные растения, вроде Camelina («золото наслаждения»), ныне не культивирующиеся, использовались в ту пору для изготовления масла. Лен тоже, наверное, выращивали ради семян, из которых выжимали масло, задолго до того, как догадались изготовлять из его волокон льняную нить; возможно, бытовавший среди русских крестьян обычай приправлять картошку льняным маслом отражает неолитическую практику.

Полноценное питание, появившееся с окультуриванием злаков и приручением животных, было бы невозможным для людей, кормившихся исключительно плодами собственного огорода. Но поскольку древние сады отличались разнообразием и качеством урожая, поставляя на стол человека множество витаминов из свежесрезанных листьев и свежесобранных ягод, — все это восполняло недостаток количества; и впервые в истории неолитические народы получили хорошо сбалансированную диету, поддерживавшуюся круглый год благодаря тому, что некоторые плоды и коренья можно было засушивать и долгое время хранить.

Я уже подчеркивал положительное воздействие таких операций, как обтесывание и перемалывание, на привыкание неолитических земледельцев к монотонному труду; теперь же следует уравновесить эту характеристику, вспомнив, что органические процессы — и, не в последнюю очередь, выращивание растений, — полны едва заметных изменений, зачастую ставя неожиданные проблемы перед человеком. Таким образом, если требуется постоянная наблюдательность, то необходима и известная чуткость к малейшим переменам; и это имело особенное значение во время первых стадий одомашнивания и акклиматизации.

На тесном садовом участке «перенаселение» растениями привело бы к уменьшению урожая, а чрезмерный простор мог бы излишне благоприятствовать появлению сорняков; поэтому избирательность являлась непременным условием достижения и сохранения разнообразия. Защита излюбленных растений была значительным элементом более общего стремления охранять, пестовать и лелеять силы жизни. Если охота — по определению хищническое занятие, то садоводство — занятие симбиотическое; и в вольном экологическом облике раннего сада взаимозависимость живых организмов стала зримой, а прямое участие человека в его существовании послужило условием его плодоносности.

За всеми многообразными изменениями в окультуривании стояла внутренняя перемена, смысл которой исследователи древнего человека постигали очень медленно, как будто неохотно: это была перемена, произошедшая в мышлении самого человека и перенесенная на формы религии, магии и ритуала задолго до того, как люди научились извлекать из них хоть какую-то практическую пользу, — перемена заключалась в осознании сексуальности как главнейшего проявления самой жизни и особой роли женщины как в осуществлении, так и в воплощении сексуального наслаждения и органического плодородия.

Такая сексуальная трансформация, такая эротизация жизни еще давала о себе знать в ранних египетских и шумерских легендах: Энкиду¹⁶ пришлось хитростью отвлекать от его варварского холостяцкого увлечения охотой, для чего послали городскую блудницу, чтобы она зачаровала и соблазнила дикого человека. Однако к тому времени, когда сексуальность нашла отражение в ритуале или сказаниях, многие из ее незасвидетельствованных аспектов, вероятно, уже исчезли. То, что документально зафиксировано, — это обряды, связанные с Осирисом, или священный ритуальный союз Царя и Богини в обличье жрицы, который совершался на вавилонском празднестве Нового года. А другой обряд — эллинские оргиастические пляски обезумевших женщин из свиты Диониса — вероятно, указывает на какое-то более древнее проявление культа плодородия.