Славные дни

Ох, какое же это счастье избавиться от короля!

В одной из спален Гемптонского дворца Каролина лежала в постели, мечтательно уставившись в потолок. Апартаменты были великолепными, а окна смотрели на Большие фонтаны и на парк, уходивший вдаль. Каролина опять носила ребенка, и беременность была тяжелой, но такое состояние поднимает принцессу в глазах народа. Она надеялась, что на сей раз родит мальчика. Сына! И он будет жить с ней. Она любила детей, и они всегда радовались, когда приходили к матери. Это было самое приятное время суток – когда к ней приводили детей. Семилетняя Анна считала себя главой семьи и следила за тем, чтобы пятилетняя Амелия и трехлетняя Каролина соблюдали порядок. Как жестоко со стороны короля держать Фрицхена вдали от родителей и сестер! Но чего можно ожидать от человека, который позволяет себе двадцать лет держать жену в заключении?

Нет, не надо думать о Фрицхене. Не надо омрачать себе радость этих дней. По правде говоря, она никогда не бывала так счастлива. Если бы она могла привезти сына в Англию, а свекра держать в Ганновере, – то больше ничего не просила бы от жизни.

Каролина любила Англию и считала Гемптон самым красивым местом в королевстве. Живописная, спокойная река, дворец, парки. Ей бы не хотелось жить в каком-нибудь другом дворце. Она продолжала разглядывать высокий – высотой в тридцать футов – потолок, где в прошлом году сэр Джеймс Торнхилл нарисовал поднимавшуюся над морем золотую колесницу, а в ней – Аврору с маленькими купидонами, похожими на крошку Каролину. Принцесса старалась не смотреть на портреты, висевшие на стенах. Даже созерцание лиц, нарисованных на портретах, делало ее несчастной, потому что на одном был король, суровый и строгий, напоминавший своим видом, что она получила лишь временную передышку. А с другого портрета на нее смотрел Фрицхен, напоминавший о бесконечной разлуке.

Нет, надо уметь наслаждаться спокойной минутой. Они сохранили ганноверскую привычку плотно есть, а потом отдыхать после обеда. Одну из немногих приятных привычек, которые они привезли из Ганновера. Но англичане говорили, что от жирных блюд и отдыха люди толстеют.

Каролина не сомневалась, что за их спиной часто звучали едкие замечания. Англичане не любили немцев. Поэтому надо стараться по возможности подстраиваться под англичан, ведь дело происходит в Англии.

Ей бы хотелось научиться говорить по-английски без ужасного немецкого акцента, который, едва она открывает рот, напоминает людям, откуда она приехала. Каролина вспомнила старую курфюрстину Софию, которая так настаивала, чтобы она учила английский, и обрадовалась, когда Георг Август взял в любовницы Генриетту Говард – дескать он улучшит свой английский.

Интересно, как теперь Георг Август относится к Генриетте? Эта связь стала привычной, он во многом похож на своего отца. Но Каролина не возражает против такой привычки, потому что не боится Генриетты, которая не хочет ни вступать в конфликт с принцессой, ни показывать свою власть. Мудрая женщина – Генриетта!

“Какое наслаждение лежать здесь в тишине дворца! Хоть бы король подольше задержался в Ганновере, – молила Каролина. – Пока его нет, мы сможем так много сделать. Укрепить наше положение. Подготовить фундамент для будущего”.

Наверно, внизу в парке фрейлины прогуливаются со своими поклонниками, резвятся и флиртуют, пользуясь случаем, что принц и принцесса дремлют после обеда. У всех такое настроение, будто отъезд короля снял мрачный покров, и везде началось веселье. Даже погода стоит отличная.

А в своей спальне крепко спит Георг Август и даже, наверно, тихонько похрапывает и улыбается, потому что и он почувствовал себя очень счастливым после отъезда отца.

Да, это было действительно предвкушение грядущих дней славы.

Уже через несколько недель принц и принцесса начали вести новый образ жизни – все было изящно и роскошно, великолепно, – словом, по-королевски. Король такой жизни никогда бы не смог устроить.

Каролина вспомнила о путешествиях по реке, которые она и принц совершили на барке, украшенной малиновым бархатом. На королевской барке. Принц был в парике и в голубой бархатной мантии, расшитой серебром. Высокий парик, лучезарная улыбка. Она – великолепно одетая с искрящимися на солнце драгоценностями. Они выглядели, как и подобает принцу и принцессе. Полная противоположность угрюмому Георгу! И люди проявляли к ним интерес: замечания и приветствия показывали, что народ предпочитает видеть королевскую семью такой.

Это очень важно. Нельзя упускать из виду необходимость умиротворять народ. Но и это еще не все. К Гемптонскому двору присоединялись мужчины и женщины, не удовлетворенные своим нынешним положением. Эти люди видели, что есть возможность создать другой двор, где они будут высоко оценены.

Но это были не те придворные, которыми Каролина хотела бы окружить себя. Ей не нужны недовольные. Хотя они могут положить начало ее двору. Она рассчитывала на таких людей, как Уолпол и Тауншенд. А им необходимо показать, что принц и принцесса заинтересованы в государственных делах. И конечно, все леди и джентльмены при дворе должны помнить, что король уже в годах.

“Прежде всего, – подумала Каролина, – дайте нам устроить двор. Сделать его веселым, этаким Версалем в миниатюре. А под покровом веселья начнется интрига – интрига, цель которой сделать двор принца и принцессы не только более интересным и веселым, но и более почетным”.

Окружив себя красивыми девушками, вроде Мэри Белленден и Молли Липл, Каролина привлекла в Гемптон мужчин всех возрастов. И попав сюда, эти джентльмены поняли, что в Гемптоне есть нечто большее, чем просто флирт. Если бы король вернулся сейчас, он бы удивился оживлению, царившему на реке. Из Лондона в Гемптон плыли ярко украшенные барки, полные изысканно одетых мужчин и женщин; звуки музыки постоянно нарушали послеобеденную тишину.

Георг отсутствовал всего несколько недель, а как изменилась жизнь! Какой она стала полной, яркой и веселой!

Если бы у нее родился сын и если бы Фрицхен был рядом, Каролина чувствовала бы себя совершенно счастливой… Ладно, хотя бы она настояла, чтобы у Фрицхена был английский учитель. Она хотела, чтобы мальчик, когда приедет, свободно говорил по-английски. У него не должно быть такого ужасного акцента, как у нее или у Георга Августа. Как приятно слушать, когда говорят фрейлины! Язык кажется тогда очень красивым.

“О, конечно, – размышляла Каролина, – если наш двор станет могущественным (а это можно сделать), тогда мы потребуем, чтобы король вернул нам Фрицхена”.

Послышался осторожный стук в дверь, и вошла Генриетта Говард.

Она грациозно приблизилась к кровати принцессы. Очаровательная женщина, хотя ее и не назовешь красавицей. Восхитительные волосы, густые и тонкие, причесаны совсем просто – локоны, свободно ниспадающие на плечи. Такой стиль предпочитала и Каролина. Чем же привлекает Генриетта? Кротостью, решила Каролина. Генриетта, как и она сама, завоевала свое положение благодаря покорности. Она ничего не требовала от принца и с готовностью выполняла его желания. Умница Генриетта!

– Уже время вставать, Генриетта?

– Да, Ваше Высочество. Дети ждут в приемной.

– Приведи их.

Девочки вошли, и Каролина протянула руки, приглашая их подойти к кровати.

Анна как старшая шла впереди, в желании быть первой она чуть ли не отталкивала маленьких сестер.

“Нет, не потому, – подумала Каролина, – что хочет быть первой. Просто ей хочется быть со мной. Она гордая, у нее есть чувство собственного достоинства. Эта девочка серьезно озабочена тем, чтобы выглядеть принцессой”.

– Что вы телали сеготня? – с немецким акцентом спросила Каролина.

– Что мы сегодня делали, мама? – Анна мягко поправила ее, и Каролине было приятно, что дочь говорит правильно. Но нет ли в ее тоне легкой дерзости? И как поступить: упрекнуть или пропустить мимо ушей?

– Мы гуляли в парке и играли возле пруда. Каролина упала в пруд. Очень глупо с ее стороны. Но она вообще глупая, – принялась рассказывать Анна.

У маленькой Каролины от обиды задрожали губы, и мать протянула ей руку. Девочка уцепилась за нее, и Генриетта посадила малышку на кровать.

– Здесь лучше? – спросила принцесса. – Помню, когда я была очень маленькой девочкой, я тоже упала в пруд.

Малышка обрадованно прижалась к матери.

“Она слишком худенькая, – подумала Каролина. – Надо будет сказать, чтобы девушки были к ней особенно внимательны. Не запугивает ли ее Анна?”

Амелия вряд ли обижает маленькую сестренку. Глядя на свою вторую дочь, Каролина испытывала гордость за ее очаровательную внешность. Амелия обещала быть в семье красавицей и, хотя была на два года младше, ростом уже догнала Анну. Как и старшая сестра, она вполне осознавала, что обязана держаться с достоинством, но в ней не была злобы, она всегда защищала малышку Каролину.

“Как бы мне хотелось чаще их видеть!” – подумала принцесса.

– А сейчас расскажи мне, как ты упала в пруд?

– Она соскользнула с берега, – объяснила Анна. – А лорд Гервей выловил ее.

– Там была мисс Липл, и она сказала, что девочку надо переодеть, и лорд Гервей отнес ее во дворец.

Каролина пыталась вспомнить лорда Гервея…

“Молодой человек. Наверное, недавно при дворе, – предположила она. – Надо будет как-нибудь спросить Молли Липл”.

– А мисс Белленден ему помогала. Они подняли такую суматоху. А потом Каролину переодели.

Малышка Каролина улыбалась: очевидно, ей понравилось приключение.

– Пусть Каролина сама расскажет мне, – попросила мать.

Она любила слушать щебет их голосов – английских голосов. Как жаль, что сколько бы она ни старалась, ей так и не удается избавиться от немецкого акцента! Боже мой, а что будет с Фридрихом? Неужели он приедет и будет говорить по-английски так же, как отец и мать?

За дверью послышались голоса. Каролина узнала низкий голос мужа. Значит, он уже встал и успел одеться. Она и не заметила, как быстро пролетело время.

– Ха, моя торогая! Вот где я нашел тебя. В постели? Это карашо… в твоем положении.

Принц прямо-таки излучал удовольствие. Его сопровождали высшие сановники. Как и жена, больше всего на свете он хотел, чтобы отец остался в Ганновере и никогда бы не возвращался.

– Ах вот как!.. Наши младшие тоже здесь.

Анна и Амелия смотрели на него с трепетом, малышка Каролина теснее прижалась к матери.

Он улыбался вполне ласково, но почему-то ему не удавалось завоевать их доверие. Возможно, потому что детской интуицией они чувствовали: ему с ними скучно, хотя он и ведет себя дружелюбно.

Принцесса немного огорчилась, что муж помешал ее беседе с детьми. Она всегда с такой радостью ждала встреч с малышами. Но он не должен об этом узнать.

– О, как вы выросли, – проговорил принц. – Ха, вы стали совсем польшими девотшками.

– Да, папа, я большая девочка.

– А я, папа, высокая, хотя и на два года младше. – Амелия встала рядом с сестрой, чтобы показать, какая она высокая.

– Она чересчур высокая, – запротестовала Анна. Между сестрами явно чувствовалась враждебность. Надо прекратить этот разговор, потому что тема роста может расстроить принца.

– Моя торогая, уже время повести тебя на прогулку. Хочу поговорить с тобой о праздновании годовщины нашего приезда. Прошло уже два года, и все ждут праздника.

Это будет очень интересно.

Принц сел на стул и с нежностью смотрел на жену. Прекрасная женщина. А какие прекрасные дети! Скоро у Каролины родится еще. Он, принц, хорошо потрудился.

К постели подошла Генриетта. Она взяла на руки малышку Каролину и вместе с двумя старшими девочками направилась к двери.

Принц проводил их взглядом. Его жена, дети, любовницы… вместе… вместе и счастливы. Отец уехал. Все мужчины И женщины ищут его расположения.

Еще никогда в жизни принц не был так доволен.

* * *

Это были волшебные дни. И не только для принца и принцессы и для тех, кто стекался к Гемптонскому двору, но и дли простых крестьян в соседних деревнях. Георг I хотел закрыть для народа Сент-Джеймсский парк, и ему сказали, что если он это сделает, то рискует тремя коронами. В противоположность отцу, Георг Август приходил в восторг, увидев на земле Гемптона отцовских подданных, к какому бы низкому сословию они ни принадлежали. Во время прогулок он и Каролина часто останавливались, чтобы перекинуться словом с деревенским жителем или его женой, и уходили, оставив тех с разинутыми ртами и навсегда завоевав их признательность. Гемптонский двор стал самым веселым и оживленным из когда-либо существовавших со времен Карла II. Старые люди, например, как герцогиня Монмут, вспоминали двор того монарха и веселье давно прошедших дней. Они рассказывали истории об остроумном короле и его жизнерадостном дворе. Карл II, подобно принцу и принцессе Уэльским, тратил уйму времени на то, что он называл “Прогуливанием Королевского Величества”. Отличная привычка, дававшая его подданным возможность часто видеть короля и даже время от времени разговаривать с ним. Но если Карл прогуливался в компании любовниц и спаниелей, то принц Уэльский водил на прогулку жену и проявлял к ней, заботясь об ее положении, удивительную нежность. Правда, их сопровождала и его любовница, но мужчине можно позволить иметь одну любовницу, а поскольку жена вроде бы не возражает, то зачем же протестовать другим?

Принц и принцесса Уэльские очень быстро создали собственный круг приближенных и в то же время завоевали одобрение подданных короля. Неудивительно, что они чувствовали удовлетворение!

Но был один человек, которому это совсем не нравилось.

Граф Ганс Каспар фон Ботмер ни на шаг не отходил от принца Уэльского и озабоченно наблюдал за происходившим. А король наслаждался визитом в Ганновер. До графа доходили слухи, что возвращение курфюрста вызвало большую радость. Немецкие подданные пришли в восторг от того, что он снова с ними, и стали еще больше ценить его, узнав, что курфюрст привез английские деньги и обеспечит поддержку Ганновера Англией в предстоящей войне.

Георг в Герренхаузене проводил время с графиней фон Платен, хотя Шулемберг и Кильманзегге тоже сопровождали его.

“Король всячески показывает, что забыл неприятность, случившуюся с ним и его семьей в августе 1714 года, когда он высадился в Англии”, – сообщалось в одном донесении.

“Всем понятно, что король так любит Ганновер, что никогда по своему желанию не покинет его”, – сообщалось в другом.

А в это время в Англии его сын играл роль короля.

У себя в апартаментах Ботмер записывал все, что он замечал при Гемптонском дворе и посылал королю. Он предостерегал Георга. Но король никогда не стремился заполучить английскую корону. Его сердце оставалось в Ганновере, и он не мог заставить себя покинуть свой старый дом.

* * *

Обмахиваясь веером, потому что день стоял солнечный и теплый, Каролина с девочками, фрейлинами и придворными сидела в павильоне, где принц награждал призами победителей скачек, которые он сам организовал.

Каролине нравились павильоны, построенные во всех углах парка и роскошно меблированные. Как и принц, она любила бывать на воздухе и проводила здесь большую часть дня. Ее положение мешало ей гулять столько, сколько бы ей хотелось, но все равно она могла наслаждаться свежим воздухом в одном из павильонов. Ближе к вечеру она с друзьями пила здесь чай из стеклянных чашек, и окрестные крестьяне могли издали наблюдать, как они беседуют или играют в карты. Народ хотел видеть своих правителей. Чем меньше уединения, тем лучше.

Каролина понимала желание народа и с готовностью ему подчинилась. А главной заботой Георга Августа было находиться в центре внимания, поэтому потерю уединения он даже не считал жертвой. Постепенно они привыкли обедать под внимательными взглядами десятков пар глаз. И если временами испытывали неловкость, то тут же напоминали себе, что именно в этом одна из главных причин непопулярности короля: он не хочет показываться подданным и быть приветливым с ними.

Мэри Белленден тихо беседовала с полковником Джоном Кэмпбеллом. И Каролина подумала, что в последнее время Мэри стала гораздо серьезнее. Софи Хоув флиртовала сразу с несколькими джентльменами, строила глазки, перешептывалась и то и дело с трудом подавляла смех. Софи никогда не будет серьезной. Молли Липл разговаривала с лордом Гервеем, одним из придворных принца. Каролина решила, что, судя по улыбке Молли, лорд – остроумный собеседник.

Генриетта не отходила от Каролины. Она всегда была готова выполнить любую просьбу принцессы. А леди Каупер и миссис Клейтон глаз не спускали с Генриетты, готовые в любой момент раскритиковать все, что бы она ни сделала. Эти дамы не одобряли ее отношений с принцем.

Им трудно было бы объяснить, что гораздо лучше, если любовница принца принадлежит к окружению принцессы. Тогда можно держать ситуацию под контролем. И, конечно, предпочтительнее любовница вроде Генриетты, которая никогда не похваляется своим положением и выполняет обязанности горничной принцессы так же старательно, как и обязанности любовницы принца.

Раздался взрыв аплодисментов. Очередная победительница заезда сделала принцу реверанс. Каролина захлопала в ладоши и кивнула дочерям, Амелии и Анне, чтобы они тоже поаплодировали. Принц вручил девушке подарок – теплую клетчатую юбку.

– Это вам лутше потходит, – сказал он победительнице, вызвав восторг толпы.

Другая получила блузу, третья – капор из тафты.

– Вы не забутете этот тень? Никогта не забутете, а? Даже немецкий акцент принца звучал очаровательно.

– И мне так жалко тех, кто сеготня не выиграл приз. Но веть все не могут побетить, правта? Зато вино и сладости для всех. И все бутут счастливы.

Принц пришел в павильон.

– Тебя не продует, моя торогая? Ты должна заботиться о себе.

Миссис Говард подскочила и укутала плечи Каролины шарфом.

– Нет, так не надо. Шарф закрывает шею принцессы… Это очень плохо. У принцессы самая красивая в мире шея. Люди должны любоваться ею.

– Мне не холодно, – сказала Каролина.

Принц сел рядом с ней, очень довольный, сияя улыбкой.

– Это карашо, – заявил он. – Приятно видеть, что наш народ доволен.

Когда его взгляд остановился на мисс Белленден, глаза тотчас же затуманились. Какое очаровательное создание! Разве принц не может иметь больше одной любовницы? Ведь Карл II, о котором многие говорят с таким восторгом, имел много любовниц. А о нем, о Георге Августе, который теперь показал им, при каком веселом дворе они будут жить, когда он станет королем, скажут:

– Ах, далеко ему до Карла, Карл прогуливался по Мелл с тремя, четырьмя любовницами одновременно.

Он сделал знак Генриетте, чтобы она подошла к нему.

– Моя торогая, вам понравился нынешний день?

Она заверила принца, что было очень интересно наблюдать за скачками и ей доставило огромное удовольствие видеть, что все радуются такому чудесному дню.

Он сжал ее руку.

– Я приду к вам сегодня вечером, – пообещал он.

– Ваше Высочество так любезны, – ответила Генриетта.

* * *

Генриетта устраивала маленькую вечеринку. Она пользовалась популярностью, и ее приглашения всегда с готовностью принимались. Она была человеком добросердечным и никогда не принимала сторону ни вигов, ни тори. Генриетта мечтала о мирном существовании, и вроде бы ей это удавалось.

К ней в гости пришел принц Уэльский. Принцесса рано оставила компанию, сославшись на свое состояние. Гости играли в карты и музицировали. Принц относился к Генриетте удивительно нежно, любовница стала для него такой привычной. Правда, когда присутствовала Мэри Белленден, он, не скрывая, бросал жадные взгляды и на нее. Что же касается Мэри, то она с удовольствием бывала в компании принца до тех пор, пока присутствовали другие придворные.

“Может быть, – рассуждала Мэри, – мне удастся заставить принца сделать что-нибудь для Джона. Ведь Джон такой бедный, что нам придется туго, если мы вздумаем пожениться сейчас”. Но потом Мэри обычно негодовала на свою глупость и напоминала себе, что принц не того сорта человек, чтобы честно и справедливо отнестись к удачливому сопернику.

“Я не хочу быть, как все остальные”, – говорила себе Мэри.

Она отметила, что на вечеринке присутствовал лорд Тауншенд. Это было большой честью для Генриетты Говард. Лорд держался поближе к ней, выказывал большое внимание, и создавалось впечатление, будто он относится к ней с глубоким уважением.

Мэри чуть не расхохоталась. Неужели Тауншенд думает, что он добьется расположения принца через Генриетту Говард! Он не очень проницателен, этот премьер-министр. Генриетта не имеет влияния на принца. Фактически единственная причина, по которой она удерживает свое положение, заключается в том, что она не сует нос в его дела. Принц Уэльский во многом напоминал короля. И, в частности, в том, что любил в женщинах покорность. Мэри отлично понимала, что любая женщина лишь в том случае добьется от принца желаемого, если он не будет догадываться, что она пытается повлиять на него.

У Генриетты не хватило бы ума проводить такую политику, но у нее хватало женской мудрости, чтобы и не пытаться проводить ее.

Ну, а принцесса… Это совсем другое дело. У Мэри не вызывало сомнений, что принцесса гораздо чаще делает по-своему, чем догадывается принц.

К ней подлетела Софи Хоув.

– Посмотри, кто здесь, – улыбнулась Мэри.

– Бог мой, лорд Тауншенд, премьер-министр?

– Он первый раз пришел сюда.

– В нем нет ничего привлекательного, – Софи наморщила носик. – Он меня не интересует.

– Похоже, что ты одержима одной идеей, – засмеялась Мэри.

– Это очень приятная идея, – ответила Софи.

Мэри была не единственной, кто заметил присутствие премьер-министра. Леди Каупер тоже наблюдала за ним и прекрасно понимала, почему он пришел.

Она не одобряла поведения Генриетты. И кроме того, любила подчеркивать, что будь она женщиной менее строгих моральных правил, она бы могла установить с королем такие же отношения, как у Генриетты с принцем.

Ей нравилось напоминать собеседнику, что она быстро заставила короля понять: если он хочет иметь любовницу-англичанку, то ему надо поискать ее где-нибудь в другом месте. Поэтому она с удовольствием приняла свой пост в свите принцессы.

Леди Каупер и миссис Клейтон придерживались строгих правил; их возмущало фривольное поведение некоторых фрейлин, и, в частности, Софи Хоув. Если бы леди Каупер могла действовать по своему желанию, она бы давно отправила Софи в отставку.

И сейчас, увидев Тауншенда, она не сомневалась в цели, которая привела его к Генриетте Говард. Это немного встревожило леди Каупер. Она знала свет. Если серьезные политики начинают уделять внимание Генриетте Говард, то очень скоро она станет важной персоной. А именно этому леди Каупер хотела бы помешать.

И она подошла к Тауншенду.

– Приятная вечеринка, милорд, – сказала леди Каупер.

– Очень приятная, – премьер-министр без интереса взглянул на нее.

“Негибкий человек, – подумала она. – Зная мое положение у принцессы, ему надо быть осторожнее. Но безусловно, он не понимает, насколько велико влияние принцессы”.

Она решила поговорить с ним в открытую.

– Если вы ищете расположения принца, то забрели не туда, куда надо.

Тауншенд ошеломленно вытаращил на нее глаза.

– Миссис Говард не имеет на него никакого влияния. Тауншенд в нерешительности помолчал, потом пробормотал:

– Мне бы хотелось узнать о взглядах принца.

– Помня, что вы премьер-министр его отца, вряд ли он захочет довериться вам.

– Это большое несчастье – разлад между королем и принцем…

– О, несомненно. Но кое-кому он на руку.

– Это плохо для страны.

– И вам… как человеку короля хотелось бы услышать мнение принца?

– Естественно.

– Поэтому вы ищете дружбы его ближайшего доверенного лица?

Тауншенд молчал.

– Милорд, вы пришли не в те апартаменты. По-моему, 1счодня в павильоне вы вели себя с принцессой не особенно любезно. Ее Высочество могла это заметить. Вы же знаете, она принцесса не только по титулу.

– Меня интересуют взгляды принца.

– Милорд, вы не догадываетесь об истинном положении вещей. Женщина, которая руководит принцем, это принцесса. Если вы хотите добиться расположения принца, сначала нам надо завоевать доверие принцессы.

Тауншенд посмотрел на Генриетту, которая из-за легкой глухоты с напряжением слушала, что говорил ей принц.

– Да, она его любовница, – продолжала леди Каупер. – Он привык к ней, иначе давно бы прогнал. Но она не рискует давать ему советы.

– А принцесса рискует?

– Принцесса, милорд, самая умная женщина при дворе. До тех пор, пока вы этого не поймете, вы не продвинетесь с принцем ни на шаг. Завтра она будет играть в карты в павильоне. Если хотите, я замолвлю за вас словечко. Она будет приветлива и простит вам былое пренебрежение. Она, конечно, понимает, что вы просто просчитались.

Тауншенд встревоженно смотрел на фрейлину принцессы.

– Вот увидите, что я права, – засмеялась леди Каупер. – Со временем вы это поймете.

К своему удивлению, Тауншенд понял, что леди Каупер действительно была права. Принцесса Уэльская, вынашивая и своем лоне наследников, находила время заниматься политикой. И фактически, едва Тауншенд завоевал ее доверие, она с готовностью открыла ему, что для нее в мире нет предмета более завораживающего, чем политика. И когда придет ее время стать королевой Англии, она сделает все возможное, чтобы в управлении государством играть одну из главных ролей.

Принцесса была умной женщиной и прекрасно владела собой. Ее дар внушать принцу, будто она во всем следует его мыслям, когда в жизни дело обстояло полностью противоположным образом, вызывал восхищение.

“Вот, – подумал Тауншенд, – истинный государственный деятель”. Как он не понимал этого раньше? Премьер-министр удивлялся своей недогадливости.

Уолпол тоже понимал значение принцессы, но действовал более осторожно. Он не собирался переходить на сторону новых властителей, пока не ушел старый. И он предупредил Тауншенда, что известный шпион Ботмер следит за ними, докладывая обо всем в Ганновер.

Для Тауншенда – а еще больше для Каролины – начались волнующие дни. Она сидела в павильоне, пила чай или кофе, слушала музыку и наблюдала за играющими в карты. Иногда играла и сама. Но ей больше нравилось сидеть в стороне с принцем или с такими людьми, как Тауншенд, и осторожно вести беседу. Она чувствовала себя так, будто уже стала королевой.

Как она мечтала быть королевой! Первым ее распоряжением будет привезти Фрицхена в Англию. Она пошлет также и за Лейбницем. Какое это удовольствие иметь его под рукой! И как он будет наслаждаться беседами с блестящими людьми, каких она пригласит к своему двору!

Только Фрицхена и Лейбница ей не хватало для полного счастья. А пока очень приятно сидеть здесь, в Гемптоне, наслаждаясь теплом позднего лета. Увы, уходящего лета! Каролина всегда будет вспоминать его как самое счастливое из всех, какие выпали на ее долю после смерти Софии Шарлотты. И это счастливое лето уходило. Так печально, что теплые дни становились все короче! Вскоре они оставят Гемптон и переедут с Сент-Джеймсский дворец… Да и король ведь не навсегда уехал в Ганновер.

Между тем Тауншенд говорил:

– Я очень боюсь, что Англия будет втянута в войну. Народ не хочет войны. Люди ее ненавидят. Для них это смерть, повышение налогов… и никакого смысла. Какая цель может быть у нас в такой войне? Конечно, Ганновер видит смысл в близящейся войне. Но едва ли можно ожидать, что люди нашей страны охотно принесут себя в жертву Ганноверу.

– Не следует и просить у них такой жертвы, – быстро добавила Каролина.

Тауншенд глубоко вздохнул. Хотел бы он знать, разделяет ли подобные взгляды принц?

Каролина будто прочла его мысли и уточнила:

– Принц и я были бы категорически против, чтобы эта страна приносила жертвы в пользу Ганновера. Ганноверу не следует ожидать такого.

– Но Ганновер ждет. Король и его немецкие министры придерживаются мнения, что Англия и Ганновер должны действовать заодно.

– Это точка зрения ганноверцев, – засмеялась Каролина. – Не могу поверить, чтобы англичане думали так же.

– Ваше Высочество правы. Но…

– Сильная оппозиция в Англии не позволит проводить такую политику.

– Однако она желанна королю и многим его ганноверским министрам… А как считает принц?

– Я верю в принца и не сомневаюсь, что он не согласится с отцом. Знаете, милорд, едва ли существует хоть один вопрос, который не вызывал бы у них расхождений. И, конечно, этот не будет исключением.

Тауншенд был встревожен. Если бы ему удалось добиться поддержки принца Уэльского, если бы вместе с принцем и принцессой он смог бы создать сильную оппозицию тем, кто хочет поставить интересы Ганновера выше интересов Англии, он проводил бы свою политику и… сохранил свой пост.

– Если бы я мог поговорить с принцем…

– Он будет рад дать вам аудиенцию.

– А Ваше Высочество будет присутствовать? Каролина улыбнулась. Именно этого она всегда хотела.

Она подготовит принца, который обычно охотно участвует в любой интриге против отца. Нет ничего, что приносило бы ему большее наслаждение. И ей совсем не трудно будет вести его по тому пути, по какому она хочет, чтобы он шел.

Принцесса заметила, что граф Ботмер беседует с лордом Гервеем. Немец взял за правило бывать в любом собрании, где присутствовали принц или принцесса. Королю лучше бы найти не такого явного шпиона. Но им надо быть осторожными. Если король узнает, что премьер-министр совещается с ней и принцем, он, разумеется, тотчас поймет, что ему надо возвращаться в Англию.

– Мне бы хотелось послушать пение, – сказала Каролина. – У мисс Белленден очаровательный голос. Миссис Говард, прошу вас, передайте мисс Белленден, что я хотела бы услышать ее пение. И может быть, потом лорд Гервей прочтет нам свои стихи.

Тауншенд поклонился и сказал, что сообщит лорду Гервею о желании Ее Высочества.

Премьер-министр прекрасно понял, почему принцесса прервала разговор. Несомненно, Ботмер доложит хозяину о том, что он видел.

Лорд Тауншенд находился в сложном положении. Пока жив отец, принц Уэльский почти безвластен. Но нельзя забывать, что король немолод. А на полях политических сражений часто приходится принимать рискованные решения.

* * *

Когда Мэри Белленден пела, принц смотрел на неё и думал, что она самая красивая девушка при дворе!

И она девушка с характером… Это сильный характер. Он бы предпочел, чтобы внимание принца Уэльского она воспринимала с покорностью и восторгом, как великую честь.

Увы! Этого от нее не дождешься. Иногда он замечал в ее глазах насмешку и сам удивлялся, почему он добивается расположения Мэри? Она была высокой и стройной, а не маленькой пышечкой. Типичная англичанка.

“А все английское я люблю больше всего на свете”, – думал Георг Август, будто повторял затверженный урок.

О ней слагали песни и распевали их на улицах. Мэри Белленден и Молли Липл – две красавицы, две соперницы. Но ему подайте Мэри. Разве это неправильно и несправедливо? Одна из первых красавиц непременно должна быть его любовницей! Почему она этого не понимает?

Принц мурлыкал себе под нос песню, которую услышал от одного из придворных:

Что там за глупые шутки? Кто при дворе красивей? Одни клянутся, что Мэри, Другие кричат, что Молли.

“Я – за Белленден”, – подумал принц.

Он не умел скрывать своих чувств, и она была не единственной, кто заметил его внимание. Просто возмутительно, что желания принца Уэльского до сих пор не удовлетворены!

Принц не сомневался, что со временем она все равно станет его любовницей. Она не была скромницей, так зачем же откладывать? Он догадывался, что, подобно большинству людей при дворе, она чего-то от него добивается. Но чего она может добиваться, кроме денег?

Как и многие экстравагантные юные леди, она испытывала финансовые трудности. Принц об этом знал, потому что слышал ее жалобы на неоплаченные счета. Значит, надо воспользоваться случаем и дать ей понять: если она станет его любовницей, у нее будет достаточно денег и никаких забот со счетами… до тех пор, пока она ему нравится.

Мэри кончила петь и села в алькове павильона с Маргарет Медоуз и миссис Клейтон.

Принц направился к ней, но не прямо, а останавливаясь по пути, чтобы поболтать. Ему казалось, что таким образом он маскирует свое намерение быть поближе к Мэри.

Наконец он подошел к столу, за которым она сидела, и поклонился всем трем дамам.

– Прекрасная песня, – сказал он и сел рядом с ними. Потом вынул из кармана кошелек и высыпал его содержимое на стол. Женщины недоуменно смотрели на него. Принц начал считать деньги.

– Похоже, у меня много денег, – он улыбнулся и стал складывать деньги в кошелек, позвякивая гинеями и не сводя глаз с Мэри.

Но Мэри спокойно смотрела мимо него с таким видом, будто ее совершенно не занимают его действия.

По просьбе принцессы начала петь Молли Липл. Дамы молчали. Принц с улыбкой и с ожиданием смотрел на Мэри, а Мэри с каменным лицом смотрела вдаль.

Георг Август навестил принцессу в ее апартаментах. Она отдыхала, лежа в постели. Он жестом попросил придворных дам выйти, подошел к кровати и поцеловал жену.

– Это карашо, что ты отдыхаешь. Как ты себя чувствуешь, моя торогая?

– Хорошо, но буду очень рада, когда появится ребенок. Приходится долго ждать.

– У тебя всегда в таком положении трудное время. Ты уверена, что правильно рассчитала срок? Ты раньше ошибалась, помнишь?

– Уверена. Каупер и Клейтон заботятся обо мне. И миссис Говард тоже.

При упоминании о Генриетте принц был немного шокирован.

– О, они хорошо обо мне заботятся. Они считают, что мне нужен доктор вместо повитухи.

– Вместо повитухи? Мужчина! Каролина, это невозможно.

– Конечно, невозможно. Фрейлины говорят, что во Франции королевские дамы пользуются услугами акушеров, а не повитух. Якобы, акушеры искуснее… И для женщины это безопаснее. Но у меня будет принимать роды повитуха. Я не хочу, чтобы сэр Дэвид Гамильтон помогал мне.

– Я тоже не хочу.

– Мне придется побранить этих дам.

– Они желают тебе добра, но ты их все же побрани.

– Я чувствую себя карашо… очень карашо. И я хочу поговорить с тобой о премьер-министре.

– Да, что такое?

– Он просит аудиенции. По-моему, он предпочел бы служить тебе, а не королю.

Глаза у принца засияли от удовольствия.

– Конечно, ты должен сказать, что нам надо быть осторожными.

– О да, мы должны быть осторожными.

– Если король узнает, что премьер-министр говорил с тобой о делах, то очень рассердится. Он моментально вернется из Ганновера.

Принц кивнул, но глаза у него триумфально засверкали.

– Эти недели в Гемптоне прошли удивительно хорошо. Принц опять кивнул.

– У меня была возможность часто видеть тебя. Ты показал им, каким будешь королем.

– А ты – королевой. Каролина положила руку на живот.

– Ох, я должна носить детей. Для женщин это главное.

– Но я всегда буду делиться с тобой, Каролина, своими мыслями. Нет никого, с кем бы я мог говорить так, как с тобой.

– Ты очень добр ко мне. Нам надо быть осторожными с Тауншендом. Не послать ли за ним сейчас? Я оденусь, и мы можем принять его на галерее королевы. Ты согласен?

Принц с жаром кивнул.

– Мне кажется, король хочет, чтобы Англия приняла участие в войне. Как ты думаешь, это будет хорошо для Англии? Для Ганновера – конечно, хорошо, но вот для Англии… Народ не хочет войны. Как ты считаешь, стоит Англии объявлять войну, пока ты являешься блюстителем и заместителем короля?

– Нет, это плохо. Я не позволю.

– Я так и думала, что ты не позволишь. Сейчас я позову своих фрейлин и присоединюсь к тебе. Я пошлю сказать Тауншенду, чтобы он пришел на галерею.

* * *

В длинном свободном платье, скрывавшем, что она почти на сносях, Каролина прогуливалась по галерее королевы, находясь между принцем и премьер-министром.

Тауншенд говорил:

– Англия никогда добровольно не вступит в войну ради интересов Ганновера.

– Да, этого нельзя делать. Ни в коем случае! – поддакнул ему принц.

– Меня радует поддержка Вашего Высочества, – продолжал Тауншенд, – потому что кабинет министров такого же мнения. Эскадру в Балтику послали вопреки моему совету. Тогда заявили, мол, это надо, чтобы защитить нашу торговлю. Но на самом деле наша торговля не нуждалась в защите. Защитить хотели Бремен и Верден… в интересах Ганновера.

– Ганновер должен сам сражаться за свои интересы, – провозгласил принц.

– Король так не думает.

– Король – дурак, – выпалил принц. Каролина и премьер-министр потупились.

– Я повторяю, он дурак, – продолжал Георг Август. – Он, должно быть, предпочитает Ганновер Англии. Но тогда он не англичанин… а я англичанин…

– Мы оба англичане, – добавила принцесса.

– Да, мы любим все английское, – улыбнулся ей принц.

– Из Ганновера пришли новые предложения, – вел свою линию Тауншенд. – Я не согласен с ними и хотел бы знать, поддержит ли меня Ваше Высочество.

– Если это хорошо для Англии – вы получите мою поддержку. Я никогда не поставлю Ганновер превыше Англии.

– Хорошо сказано, – пробормотала Каролина, и он опять улыбнулся ей.

– Дания предлагает Ганноверу Бремен и Верден при условии, что Англия объявит войну Швеции и выплатит Дании сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.

– И что от этого получит Англия? – взволнованно спросил принц.

– Англия – ничего, но, конечно, Ганновер получит Бремен и Верден.

– А Англия будет воевать со Швецией и Россией, – тихо добавила Каролина.

– Этого никогда не будет! – воскликнул принц и так сжал кулаки, что на висках напряглись жилы.

– Я восхищен поддержкой Вашего Высочества. Теперь я намерен представить кабинету предложения Стенхопа и могу заверить вас, что они будут отвергнуты… в частности, и потому, что мы заручились поддержкой Вашего Высочества.

Принц наслаждался положением. Когда премьер-министр советовался с ним, он искренне чувствовал себя королем.

Проходили золотые сентябрьские дни. Каждое утро Каролина просыпалась с мыслью: нет ли вестей о возвращении короля? Но он по-прежнему оставался в Ганновере, давая им возможность свободно наслаждаться его благословенным отсутствием.

К большому удовольствию принца, Тауншенд, с которым теперь он был в отличных отношениях, предложил совершить путешествие по сельским местам. Принц почти не видел Англии, если не считать его поездки с побережья в Лондон, когда он впервые прибыл в свою новую страну. И к тому же англичанам нравилось видеть своих правителей.

Тауншенд уже разговаривал с ним так, будто принц стал королем, и он начал думать о себе, как о короле.

Так что теперь Георг Август готовился к предстоящему путешествию.

– Одно меня печалит, – вздохнул он, – ты, моя торогая, не сможешь поехать со мной.

– Ты прекрасно обойдешься и без меня, – успокоила его Каролина.

– Но я чувствовал бы себя гораздо счастливее, если бы моя торогая жена была со мной.

– Я буду думать о тебе… все время. Но ты же видишь, я в таком положении, что не могу поехать с тобой.

– Будь осторожна. Я дам миссис Говард особые приказания.

– Не утруждай себя. Она лучшая из моих фрейлин. Принц благодарно улыбнулся жене. Казалось, ничто не

могло испортить ему удовольствие от поездки.

О, каким же наслаждением было путешествовать по Гемпширу, Суссексу и Кенту, где вдоль дорог выстраивались люди, чтобы приветствовать его, когда он проезжал мимо них! Принц говорил себе и сопровождавшим его придворным, что никогда не устанет улыбаться народу Англии.

По сигналу о приближении принца вдоль дороги зажигали костры, девушки выбегали с букетами цветов и танцевали перед его экипажем. В Портсмуте он любовался сухопутными и морскими силами, поднимался на борт лучших кораблей, и пушки палили в его честь.

Он расчувствовался, глаза у него сияли. Принц заявил тем, кто встречал его, что еще никогда в жизни не был так счастлив. Он любил Англию, любил английский народ, он был англичанином и не мыслил себя никем другим. И кровь в его жилах, которую он унаследовал от своей бабки, до единой капли была английской.

Он бы никогда в жизни добровольно не покинул Англию. Англичане – самый лучший и самый очаровательный народ в мире.

Он любил англичан, и англичане любили его.

– Как он отличается от своего старого угрюмого отца! – говорили люди. – Пусть этот старик со своей Каланчой и Слонихой остается в Германии. Пусть набивает себе брюхо сосисками и кислой капустой. Его сын совсем другой. Он англичанин, хотя и говорит с ужасным немецким акцентом. Он Гнил один из нас, потому что ему предопределено быть таким.

И вдоль дорог зажигали костры, люди пели и танцевали и охотно выкрикивали лозунг дня: “Боже, благослови принца Уэльского!”

Когда он с триумфом вернулся в Гемптон, на пороге уже стоял октябрь. Обрадованная его возвращением Каролина с восторгом встретила Георга Августа и с нетерпением ожидала рассказов о его победах. И хотя ее беременность проходила тяжелее, чем обычно, не было никаких признаков, что роды могут быть опасными.

* * *

Ботмер сидел в своих апартаментах и писал королю, Берншторфу и Робетону.

“Принц, – сообщал он, – фактически стал королем. Премьер-министр совещается с ним. Тауншенд переметнулся на его сторону. Его Высочество совершил королевское путешествие по Гемпширу, Кенту и Суссексу. Его встречали как правителя королевства”.

* * *

Каролина радовалась успехам принца, и все же тревога не оставляла ее. Популярность придала Георгу Августу решительности и твердости, и королю придется подавлять в нем эти качества. Она надеялась лишь на то, что Георг поймет, как сильно он любит Ганновер, и решит остаться там навсегда. Только в этом случае она с мужем сможет продолжать столь восхитительное существование.

Надежда на то, что король останется в Ганновере, была очень хрупкой, и Каролина понимала это. Она молилась, чтобы их самое страстное желание стало реальностью. Но пока отец жив, Георг Август не может заполучить корону. И раз уж им приходится ждать, надо наслаждаться жизнью, как в это прекрасное лето, которое они провели в отсутствие короля в Гемптоне.

Дни становились короче, а тревога принцессы росла. Кончились долгие, очаровательные чаепития в павильоне. Дул пронзительный холодный ветер. Гулять приходилось почти в полдень, чтобы до сумерек вернуться к себе в покои. А игра в карты при свечах не казалась такой волнующей, как на свежем воздухе.

“Счастье не может продолжаться вечно”, – вздыхала Каролина.

А из Ганновера приходили новости, которые печалили ее.

Лейбниц обратился к королю и попросил разрешения оставить Ганновер и поехать в Англию. Король резко отказал. Бедный Лейбниц! Он был непопулярен в прошлом, но еще хуже его положение сейчас. Тогда его просто не любили за то, что он интеллектуал и друг принцессы. А ее в те годы король считал незначительной особой, нужной только для того, чтобы рожать детей. Теперь король уже знает, что она не дура. Ботмер, конечно, сообщил ему, что сначала Тауншенд беседовал с ней. И сегодня она в полной мере разделяет с принцем враждебное отношение короля.

Лейбницу не стоило в такой момент обращаться к Георгу.

“Король пришел в такую ярость от происходящего в Англии, – читала она в письме, – что не мог вынести вида Лейбница, который всегда поддерживал принцессу Уэльскую. Он повернулся к нему спиной и не стал разговаривать. У Лейбница не оставалось другого выбора, кроме как покинуть двор”.

Бедный, одинокий, старый Лейбниц! Его единственная вина в том, что он хранит преданность своей бывшей ученице и обладает мудростью! Итак, теперь он переехал в свой ганноверский дом и живет там. Он оставил двор навсегда и потерял надежду когда-нибудь попасть в Англию.

Каролина мысленно представила его, вспоминая беседы, которые он вел с курфюрстиной Софией, заразившей Лейбница своей любовью к стране, которую никто из них никогда не видел.

Сейчас у него разбито сердце, потому что он лишен своей работы, лишен друзей и презираем за то, что у него хорошие мозги и он любит пользоваться ими.

Может ли человек умереть, если у него разбито сердце?

“Наверно, может, – подумала Каролина, – потому что Лейбниц умер в своем доме, в Лейбницхаузе, и был скромно похоронен в Ганновере. Король не желал, чтобы его вспоминали”.

“Его похоронили скорее как разбойника, чем как украшение своей страны”, – читала Каролина в письме.

Милый Лейбниц, он учил ее, он бранил ее, и он любил ее!

Разорвана еще одна связь с прошлой жизнью. И в то же время это плохое предзнаменование на будущее.

Георг беспощаден к тем, кто, как он считает, плохо ему служит. От этого и пострадал бедный Лейбниц.

С какой же беспощадностью он отнесется к тем, кто открыто пренебрегает им: к собственному сыну и снохе! Что будет, когда он вернется? В эти быстро убегавшие короткие дни, когда Каролина сидела и ждала первых сигналов о готовности ребенка прибыть на свет, тревожные мысли не оставляли ее.

По реке медленно плыла обтянутая малиновым бархатом королевская барка. На берегах стояли люди и выкрикивали приветствия. А принц, положив руку на сердце, кланялся и улыбался. Принцесса, выглядевшая так, будто вот-вот родит, сидела сзади и улыбалась приветливо, как и ее муж. Юные принцессы, Анна, Амелия и Каролина, сидели вокруг матери. Люди на берегу отдельно приветствовали дочерей принца. На искусно украшенной барке любопытный мог заметить и соперничающих красавиц Мэри Белленден и Молли Липл, и Софи Хоув, о которой написано столько стихов, и Генриетту Говард, любовницу принца, которая была в самых лучших отношениях с принцессой, и других примечательных придворных.

Если последние месяцы действительно дают представление о том, как будет выглядеть новое правление, то народ определенно не станет скорбеть об уходе Георга I.

Каролина с легкой печалью смотрела на пожелтевшие деревья. Она хотела остаться в Гемптоне, но Тауншенд предупредил ее, что ребенок, которого она родит, возможно, будет наследником трона, а наследникам трона не полагается появляться на свет в Гемптоне. Меньше всего Каролине хотелось бы пренебрегать английскими традициями. И она с сожалением отказалась от мысли продолжать жить в Гемптоне. Она не могла подавить в своей душе печаль, ибо понимала, что, покидая дворец, стоявший на берегу Темзы, темно-красный, кирпичный, и его роскошные апартаменты, и, главное, великолепные парки, украшенные фонтанами и клумбами, зеленью кустарников и павильонами, намеренно запущенными аллеями и лабиринтами, она прощается не просто с летней резиденцией. Это был конец целой поры, самого восхитительного периода ее жизни.

Хуже того, она чувствовала себя больной. Несколько недель назад у нее чуть не случились преждевременные роды. Она хотела иметь детей, много детей, но месяцы неудобств, пока она ждет их появления на свет, очень утомляли.

Итак, они переезжали в Лондон, в Сент-Джеймсский дворец, и она надеялась, что ребенок скоро родится.

“Тогда я буду лучше себя чувствовать, – успокаивала себя Каролина. – Я буду готова выдержать бурю, которая неизбежно грянет, когда вернется король”.

* * *

Мрачным ноябрьским воскресеньем, через неделю после возвращения двора в Сент-Джеймсский дворец, у Каролины начались схватки.

Весь день во дворец прибывали официальные лица, и принц вызвал некоторых членов кабинета, чтобы они присутствовали при рождении ребенка.

У не говорившей по-английски немецкой повитухи, которой принц приказал дежурить при жене, с каждым часом нарастала тревога. Она делала все, что полагалось в таких случаях, но ребенок не показывался. Миссис Клейтон и леди Каупер беспокоились еще больше, чем немка.

– Это необычные роды, – решила миссис Клейтон.

– У принцессы всегда трудные роды, – напомнила ей леди Каупер. – Поэтому особенно глупо оставлять ее в руках этой старой немки.

– Да, старой деревенской повитухи, – согласилась миссис Клейтон. – Надо вызвать сэра Дэвида Гамильтона.

– Я поговорю с принцессой, – решительно заявила леди Каупер.

Она пошла в комнату, где принцесса от страшной боли металась от стены к стене. С ней была старая немецкая повитуха, явно обеспокоенная.

– Ваше Высочество, вы разрешите послать за сэром Дэвидом Гамильтоном? – спросила леди Каупер.

Каролина на секунду остановилась и взглянула на придворную даму.

– Зачем?

– Вашему Высочеству он может понадобиться. Он опытный акушер.

– Я не хочу, чтобы в такое время здесь был мужчина.

– Ваше Высочество…

Каролина отвернулась от нее и снова заметалась по комнате. Когда леди Каупер подошла к двери, Каролина вцепилась в спинку кровати – начались очередные схватки. Повитуха покачала головой и разразилась потоком немецких слов.

– Это причуда, – сказала леди Каупер и пошла советоваться с миссис Клейтон.

– Но если принцесса не хочет, чтобы мужчина присутствовал при родах, что мы можем сделать?

Каролина промучилась весь понедельник и вторник. Обессиленная, она лежала на кровати, но ребенок еще не продвинулся и на дюйм.

– Это безумие! – возмущалась леди Каупер. – Она не выдержит такого. Ее жизнь в опасности.

В ужасе и в слезах фрейлины принцессы сидели в своих апартаментах и ждали известий. Леди Каупер с негодованием говорила, что она никогда не слышала о такой глупости. Жизнь принцессы в опасности, а единственная, кому разрешено быть рядом с ней, глупая старая повитуха.

Выбрав одну из немецких фрейлин принцессы, графиню Бюкебург, леди Каупер отправила ее к принцу, чтобы убедить его: принцесса нуждается в помощи опытного сэра Дэвида Гамильтона и надо немедленно послать за ним.

Графиня пришла в кабинет принца, где он заседал со своим Советом.

Он выслушал ее и покраснел от гнева и… страха.

Как они смеют предполагать, что дела идут плохо? Жизнь стала такой прекрасной. К нему относятся, как к королю. Он пользуется популярностью у народа. Он проявил себя как истинный мужчина. Его жена плодовита. У него есть любовница. И очень скоро будет еще одна фаворитка, потому что Мэри Белленден долго не устоит. Все прекрасно.

– Чушь! – воскликнул он. – У принцессы всегда трудные роды. Мы всегда рассчитываем, что ребенок появится раньше… Всегда получается так. С принцессой все хорошо… хорошо… говорю вам!

Графиня поспешно ушла и когда передала слова принца леди Каупер, та вместе с миссис Клейтон, поддержавшей ее, решили, что надо спасать принцессу.

Они не сомневались, что жизнь принцессы в опасности.

Леди Каупер вошла в родовую комнату и позвала повитуху.

– Что происходит? – спросила она по-немецки.

– Трудные роды… очень трудные, – старая женщина беспомощно посмотрела на потолок.

– И вы знаете, что не в состоянии справиться с ними.

– Я делаю все, что могу.

– Признайтесь, что вы боитесь.

– Это трудные роды.

– Пойдите к принцу и скажите, что вы ничего не можете сделать… Скажите, что вам нужна помощь. Попросите, чтобы он прислал опытного акушера.

– Роды трудные. У принцессы всегда трудные роды.

– А вы неумелая повивальная бабка. И вот что я вам скажу… Если роды кончатся плохо, вас повесят, и вы будете висеть, пока не умрете.

Повитуха со стоном выбежала в приемную, где толпилось много придворных. Они с удивлением смотрели на причитавшую женщину и не понимали ни слова из того, что она выкрикивала.

Принц и Тауншенд поспешно вошли в приемную, сопровождаемые несколькими министрами, созванными, чтобы присутствовать при рождении ребенка.

– Что случилось? – спросил принц.

Повитуха разразилась криками, что она хочет уйти. Она не может продолжать работать, потому что дамы грозятся ее повесить.

– Что за чепуха? – заорал принц, побагровев от ярости.

Повитуха продолжала кричать, что она и близко не подойдет к родовой комнате, потому что, если роды кончатся плохо, ее повесят. Она никому не сделала вреда. Разве это ее вина, что у принцессы трудные роды?

– Кто сказал, что вас повесят? – гаркнул принц.

– Дамы… Фрейлины принцессы. Они говорят, что они проклянут меня, потому что я здесь, а здесь должен был бы быть сэр Дэвид Гамильтон. Они говорят, что убьют меня…

Из родовой комнаты донесся мучительный стон принцессы.

– Вы должны пойти к ней, – уже спокойнее сказал принц.

– Нет, нет… Я боюсь. Они хотят повесить меня. Я не хочу быть повешенной.

– Вы нужны принцессе, – настаивал принц. – Мы знаем, у нее всегда трудные роды. Идите и помогите ей.

Повитуха продолжала стонать и причитать, что она боится, ибо ее хотят повесить. Дамы говорят, что надо позвать сэра Дэвида… А бедную повитуху хотят повесить.

– Меня тошнит от этого вмешательства в чужие дела, – что было мочи завопил принц. – Если еще кто-нибудь сунет нос, я выброшу его вот в это окно!

В приемной наступила тишина. У принца парик съехал набок, лицо стало сине-багровым, а глаза безумными от обжигающей ярости.

Он и принцесса, вдвоем, решили, что мужчина не будет присутствовать при родах, каким бы опытным акушером он ни был. Ей будет помогать повитуха, как это принято у немцев.

Но повитуха в ужасе смотрела на него.

– Они меня повесят, – твердила она.

Тауншенд взял ее под руку. Он не говорил по-немецки, по успокаивающе улыбался и пытался подвести ее к комнате, где мучилась принцесса. Но она продолжала упираться и повторять, что ее повесят.

Все окружили ее и стали одновременно уговаривать. Немецкий и английский смешались. Каждый пытался подтолкнуть повитуху к комнате принцессы. Она упиралась и визжала, что не хочет быть повешенной.

Ее пронзительный голос перекрывал шум в комнате.

– Сейчас же идите туда. Принцесса лежит очень тихо.

Наступило мертвое молчание. Тогда повитуха забыла свои страхи и побежала в родовую комнату, за ней вошли принц и Тауншенд.

Промучившись пять дней, принцесса родила.

Ребенок, мальчик, родился мертвым, а сама она была на волосок от гибели.

Зная, как близко она смотрела в лицо смерти, можно сказать, что Каролина поправлялась быстро. Она очень горевала о погибшем ребенке, но утешала себя тем, что у нее будут другие дети.

Пришли новости из Ганновера. Король был доволен своим внуком Фридрихом и дал ему титул герцога Глочестерского.

“Все это хорошо, – подумала Каролина, – но когда сын приедет в Лондон? Может быть, дед возьмет с собой внука, когда будет возвращаться в Англию?”

Если бы это было так, она чуть ли не с нетерпением ждала бы приезда короля.

Но как ни старалась принцесса себя успокоить, ее не покидало дурное предчувствие. Развязка близка. Все, что происходило в отсутствие короля, похоже на открытое объявление войны монарху.

Принцесса еще лежала в постели, выздоравливая, когда Тауншенд пришел навестить ее.

Принц не отходил от Каролины и при появлении премьер-министра быстро отослал из спальни всех придворных. И Георг Август, и Каролина по лицу Тауншенда догадались: произошло что-то неприятное.

Тауншенд не стал терять времени и тотчас сообщил новость.

– Меня вывели из состава кабинета. До приказу короля. Теперь премьер-министр – Стенхоп.

– Вывели! – воскликнул принц.

– Ботмер послал в Ганновер донос, – кивнул Тауншенд. – Король не одобряет нашей дружбы. Последней каплей послужило мое предложение, что, поскольку он так долго отсутствует, надо наделить вас специальными полномочиями, и вы откроете сессию парламента.

Принц онемел.

Каролина лежала на подушках и думала:

“Борьба начинается”.

Король возвращался в Англию. Празднование Рождества было омрачено этим известием. Ждать оставалось недолго. Дни славы близились к концу.

Принц цеплялся за власть до последней минуты. Он носился по парку и устраивал смотр войскам. Он еще чаще появлялся на публике, кланялся, улыбался, показывая англичанам, как он их любит. И его популярность достигла пика. Однажды рано утром, когда недалеко от дворца вспыхнул пожар, он выскочил из постели и помогал тушить его. Не удовлетворившись этим, он послал людям, оставшимся без крова, деньги. Все восхищались его храбростью и заботой о подданных короля. Когда пришли сообщения, что сумасшедший, пытавшийся застрелить его в Друри-Лейн, напал на тюремных надзирателей в Ньюгейте, снова вспомнили его мужественное поведение в театре.

“Принц – истинный блюститель королевства”, – написала одна газета.

Георг Август по-прежнему наслаждался жизнью. В отличие от Каролины он жил только настоящим. А принцесса, полностью оправившись после неудачных родов, с возраставшей тревогой ждала возвращения короля.

И наконец в конце января Георг I прибыл в Англию.

Принц встречал его в Блэкхите. Когда экипаж подъехал к месту остановки королевского кортежа, принц вышел и направился к карете короля.

Вокруг собралась толпа, чтобы посмотреть на встречу короля с сыном, и Георгу ничего не оставалось, как тоже выйти из кареты.

Они посмотрели друг на друга и обнялись, а в это время толпа выкрикивала приветствия.

Потом они вместе сели в карету короля, будто были лучшими друзьями. Но принц уловил в глазах отца холодную неприязнь.

Так, в ледяном молчании они доехали до Сент-Джеймсского дворца.

РОКОВЫЕ КРЕСТИНЫ

И снова лето в Гемптоне. Но как же оно отличалось от прошлогоднего! Сейчас повсюду шли разговоры о партии принца и партии короля. И не только при дворе, но и во всей стране было известно о вражде короля с сыном.

Единственный способ поддержания мира многие видели в том, чтобы пути короля и принца поменьше пересекались. А так как они не горели желанием встречаться, то это оказалось совсем нетрудно. Король признавал, что никогда еще не был так недоволен сыном, а принц не делал секрета из своей ненависти к отцу.

Только Каролина соблюдала приличия: мол, все прекрасно. И как бы страстно она ни выражала в частных разговорах свою неприязнь к свекру, на публике она всегда вела себя с подчеркнутым почтением.

На лето двор переехал в Гемптон. Теперь короля не так огорчало возвращение в Англию, потому что он пообещал себе в недалеком будущем снова совершить поездку в Ганновер.

281Ему пришлось смириться с фактом, что, поскольку он король Англии, надо проводить некоторое время в этой стране.

В Гемптоне он сделал попытку завоевать хоть немного популярности, ведь в его отсутствие сын в этом смысле добился огромных успехов. Для Георга это была нелегкая задача, но он старался. Так, он разрешил беседовать за обеденным столом, и даже сам иногда принимал участие в разговоре, изъясняясь по-французски. Правда, он по-прежнему не делал ни малейших усилий, чтобы выучить хоть несколько английских фраз. Иногда он сидел в павильоне и наблюдал за играющими в кегли или принимал участие в карточный игре. Или слушал музыку. Ужинать он любил один, только с Эрменгардой, которая теперь получила титул герцогини Кендальской. Это давало ему уверенность, что он сможет рано уйти к себе в спальню.

Каролина радовалась переезду в Гемптон. Она снова была беременна и на сей раз решила лучше позаботиться о себе. Она мечтала о сыне. Ведь ее вражда к королю была обусловлена тем, что он не разрешал Фрицхену приехать в Англию.

Кабинет вигов претерпел реформы, и теперь во главе стояли Стенхоп и Сандерленд. Последний завоевал расположение короля тем, что, во-первых, терпеть не мог принца, во-вторых, подружился с герцогиней Кендальской, чувствовавшей себя после долгих лет сожительства чуть ли не супругой Георга, его главным советником. Даже Стенхоп, блестящий мастер дипломатии, не мог соперничать с Сандерлендом. Что же касается Тауншенда, который хотя и потерял свой пост, но вместе с Уолполом считался важной фигурой, то, к досаде Каролины и принца, после возвращения короля дружба между ними заметно пошла на убыль. Создавалось впечатление, что Тауншенд и Уолпол вместо обещанной поддержки, просто решили сохранять с принцем хорошие отношения, дожидаясь времени, когда он придет к власти.

Но оставались виги, не удовлетворенные правящим кабинетом, которые и образовали ядро партии принца.

Кроме того, был один человек, которого принц и Каролина не любили больше, чем всех остальных, и не доверяли ему. Герцог Ньюкастлский открыто выражал свое презрение принцу и постоянно и твердо выступал против него. Георг Август и Каролина считали, что подобное отношение трудно простить.

Но, к счастью, им вовсе не обязательно было встречаться с этим человеком. И вообще, ссылаясь на свое положение и главным образом на то, что последние роды кончились так катастрофически, Каролина пользовалась любым предлогом, чтобы спокойно проводить в своих покоях.

Замкнутый образ жизни доставлял ей огромное удовольствие, потому что она могла больше заниматься с дочерьми. Девочки, очень привязались к ней и тоже радовались тому, что так много бывают с матерью. Правда, Каролина с легкой треногой замечала, что от Анны не ускользают странности поведения отца. Мать обратила внимание на то, что девочка удивленно наблюдает за ним, когда он выставляет напоказ свое тщеславие или вспыльчивость, и изумляется его полному непониманию происходящего. Если она начнет критиковать отца, придется ее поправить. Каролина даже вздрагивала при мысли, что у ее детей начнутся конфликты с родителями. Анна была уже довольно большая и, конечно, знала о разладе между отцом и дедом. Но такое печальное явление ни в коем случае не должно повториться.

Жизнь в кругу семьи, оживляемая интригами, которые плели политики, оставшиеся верными принцу даже после возвращения короля, выглядела совсем нескучной. Но временами, когда Каролина видела холерический темперамент мужа и мрачную мстительность свекра, у нее возникало чувство, что она сидит на бочке с порохом.

Все лето в знойном воздухе носилось предчувствие бури, и каждый сравнивал это тяжелое лето с очарованием прошлогоднего.

В октябре Каролина и принц вернулись в Сент-Джеймсский дворец, чтобы быть готовыми к появлению ребенка.

Ровно через год после несчастья, когда Каролина потеряла ребенка и чуть не распрощалась с жизнью из-за ненужной стыдливости, отказавшись пригласить сэра Дэвида Гамильтона, она родила сына.

Она очень радовалась исполнению своей мечты, но не больше, чем Георг Август. Принц пришел к ней красный от избытка чувств, упал на колени и принялся целовать руки.

– Моя торогая, моя торогая, это самый счастливый день… Теперь ты не так будешь скучать по Фрицхену, да?

– Прекрасно… Прекрасно!.. – шептала по-немецки Каролина.

– И где малыш?

283Принесли новорожденного, и принц взял его на руки. Каролина смотрела на мужа, неловко нянчившего сына.

– Хороший… По-моему, он хороший. Где девочки? Пошлите за ними. Они должны видеть своего брата, – мешая английские и немецкие слова бормотал принц.

Каролина лежала на подушках и наблюдала за своей семьей: тремя дочерьми и мужем с новорожденным младенцем на руках.

– Вот! Разве он не прекрасный маленький человечек? – принц возбужденно носился по спальне. – Посмотрите на моего сына, как он доволен на руках у отца.

Анна с легким презрением смотрела на него.

– Разве малыш не мамин тоже? – спросила Ам