Глава 7. Первое и самое яркое воспоминание о необычном происшествии в жизни Хьюлитта относилось к тому времени

Первое и самое яркое воспоминание о необычном происшествии в жизни Хьюлитта относилось к тому времени, когда ему было четыре года. Это произошло через несколько дней после празднования его дня рождения. Родители трудились за домашними компьютерами и радовались тому, что не мешают друг другу – мать полагала, что за ребенком присматривает отец, и наоборот. Оба были уверены, что заметят, если малыш вдруг выйдет из детской.

По идее, никаких забот маленький Хьюлитт родителям и не должен был доставить. Он тоже возился с собственным компьютером – играл, рисовал на экране картинки. Компьютер, снабженный новейшей образовательной программой, ему подарили на день рождения. Но в тот день ему стало скучно. Обучающая игра оказалась запинкой на пути к игре приключенческой, а открытое окно сулило небывалые приключения в саду.

Кроме того, родители Хьюлитта зря думали, что их сын не сумеет забраться на окно, а также они зря полагались на то, что их сад, тоже в значительной степени прискучивший ребенку, обнесен надежным забором.

За забором сада начинался незнакомый, очень интересный мир, но мир опасный, чего в ту пору маленький Хьюлитт еще не знал. Окрестности были опустошены во время гражданской войны, итогом которой стало то, что население планеты сбросило межзвездное правительство. Это правительство проиграло войну, в которую само же и втянуло население. Война унесла жизни многих на Этле. Некоторые из полуразрушенных домов отремонтировали, и там поселились консультанты с других планет или специалисты по восстановлению разрушенного войной хозяйства – такие, как родители Хьюлитта.

Ремонт старых домов и их заселение были начаты после того, как территорию самым тщательным образом прочесали с помощью сканеров и удалили с нее действующее оружие и боеприпасы. А полуразбитые машины остались там, где валялись. И разрушенные дома, и остатки машин заросли дикими растениями – эти-то побеждают в любом сражении. В тот день сражение должен был выиграть один маленький мальчик.

Он пробирался сквозь высокую траву, которой, казалось, заросла вся округа, весело топал между деревьями и кустами, перелезал через выломанные плиты дорожного покрытия и вскоре забрался в один из разрушенных домов. Дом успели облюбовать для жилья какие-то маленькие пушистые зверьки, которые тут же разбежались в разные стороны, только один из них – с длинным толстым хвостом – забрался на стропила и долго верещал на мальчика. Тот почел за лучшее уйти из заброшенного дома. Жилые дома Хьюлитт старательно обходил стороной, потому что знал: там могут жить не только люди. Однажды родители взяли его с собой на прогулку за пределы сада и рассказали, что по соседству живут неземляне и что хотя взрослые никогда не станут нарочно обижать мальчика, но вот детишки в своих играх непредсказуемы и могут быть опасны.

Родителям даже не пришлось напоминать Хьюлитту о том случае, когда он учился плавать в общем бассейне и его ровесник-мельфианин, решив, что Хьюлитт тоже амфибия, как и он сам, взял, да и утянул его играть на самое дно. С тех пор Хьюлитт боялся инопланетян как огня, невзирая на их форму, размеры и возраст, и изо всех сил старался к ним близко не подходить.

Между тем мест для исследования хватало и без чужих садов, где скорее всего играли в свои ужасные игры кошмарные соседские дети. Повсюду, куда бы ни бросил взгляд малыш-землянин, на глаза ему попадались искореженные остовы военных машин, разбавлявшие залитую солнцем зелень растений ржавыми пятнами. Но не все машины выглядели разбитыми. Некоторые из них казались совершенно целыми и готовыми в любой миг тронуться с места. Кое-какие из них лежали на боку, одна машина была перевернута вверх тормашками. У большинства машин дверцы были открыты, а в некоторых зияли дыры, размерами превышавшие любые дверцы. Хьюлитт попробовал было пролезть в одну такую дыру, но у нее оказались острые, зазубренные края, и он только изорвал рубашку. Наконец он разыскал машину, у которой орудийный ствол наклонился так низко к земле, что мальчик, ухватившись за него, смог даже немного повисеть. Одна из гусениц машины отвалилась и лежала на земле, похожая на заржавевшую ковровую дорожку, заросшую травой и цветами. В некоторых машинах устроили себе жилища небольшие зверушки, но, как только к ним приближался Хьюлитт, они бросались врассыпную. А в одной машине громко жужжали какие-то насекомые, и мальчик туда забираться не рискнул: он понимал, что его могут ужалить.

А потом он нашел машину, внутри которой не оказалось ни зверьков, ни насекомых. В открытые люки лился солнечный свет, и Хьюлитт разглядел в глубине сиденье, повернутое к приборной доске и экранам. Сиденье оказалось мягким и грязным и таким большим, что Хьюлитту, для того чтобы дотянуться до рычагов, пришлось усесться на самый краешек. Все в кабине машины было покрыто ржавчиной, кроме запыленных пластиковых рукояток. Для того, чтобы посмотреть, какого цвета эти рукоятки, мальчику пришлось стереть с них пыль. Но ни ржавчина, ни пыль, которой вскоре успели запачкаться рубашка и штанишки малыша, вовсе не помешали ему вести воображаемые сражения. В настоящей боевой машине сидел настоящий боец, и экран перед ним заполняли придуманные им яркие картины: вражеские танки и звездолеты, которые полыхали ярким пламенем, стоило только Хьюлитту взорвать их. Ведь его танк был самым могучим, самым секретным и самым неуязвимым. Он слыхал, как мать и отец говорили о таких временах, когда и вправду случались подобные сражения, вот только родителям эти битвы почему-то не казались ни волнующими, ни интересными. Судя по тому, как родители отзывались о войне, выходило, что воевать могут только больные или ненормальные.

Но теперь Хьюлитт палил во все, что только мог себе представить: в бомбардировщики, звездолеты, ужасных воинов-инопланетян, наступавших на него из-за деревьев, и радостно вопил, когда в ясном небе взрывались чужие машины или замертво падали страшилища инопланетяне. Рядом с Хьюлиттом не было родителей, которые запретили бы ему орать во всю глотку или стали бы увещевать его, объясняя, что внутри неживых машин находятся живые существа, пусть даже машины придуманные, и что не важно, в каких чудовищ он палит, главное, что они живые.

Некоторые из соседей Хьюлиттов и вправду были чудовищами – по крайней мере казались такими мальчику. Родители говорили, что, если бы кто-то из соседей заглянул к ним в дом в то время, как их дитя беззастенчиво расстреливало таких, как они, они бы очень сильно обиделись и сочли бы Хьюлиттов нецивилизованными и больше никогда бы к Хьюлиттам не зашли. Взрослые – немыслимо скучный народец.

Мало-помалу воображение мальчика иссякло. Солнце уже ушло, внутренности машины и ржавые детали из красноватых стали почти черными. Конечно, это глупо, но Хьюлитт вдруг задумался о том, кому некогда принадлежал танк, и о том, что случится, если хозяин вернется и обнаружит здесь чужака. Встречу он вообразил настолько ярко, что пулей вылетел из танка, еще больше разорвав при этом штанишки.

Солнце спряталось за деревья, но небо пока было синим и безоблачным. По соседству Хьюлитт не увидел ничего особо достойного внимания и, кроме того, почувствовал, что проголодался. Пора возвращаться домой – влезть в окно и попросить у матери поесть. Но во все стороны от мальчика простирались трава и деревья.

Когда он влез на крышу самой высокой машины, окрестности стали видны гораздо лучше. Неподалеку мальчик разглядел высокое дерево, стоявшее на краю глубокого оврага. У дерева было много толстых кривых пушистых веток, опускавшихся почти до самой земли. А у самой верхушки ветки были потоньше, и на них висели какие-то плоды. Хьюлитт решил, что с верхушки этого дерева он уж точно увидит свой дом.

«Это ведь тоже приключение – уговаривал себя мальчик, взбираясь на дерево, – только теперь самое настоящее, не выдуманное». Очень хотелось есть, страшно не было, просто немножко одиноко, поэтому больше всего хотелось поскорее вернуться домой, где он мог бы наконец поесть и доиграть в прерванную игру. Хьюлитт время от времени посматривал вниз, на дно оврага, где стояло еще несколько боевых машин. Одна из них, круглая и толстая, – прямо под ним. Наконец мальчик выбрался из густых ветвей наверх, где светило солнце, и у него закружилась голова. В овраге резко потемнело. У Хьюлитта все поплыло перед глазами. Что самое обидное, он и с верхушки дерева не увидел никаких домов. Теперь ему не заслоняла округу высокая трава, но ее сменили деревья, чуть пониже того, на которое он залез. Хьюлитт стал взбираться еще выше. А потом все произошло одновременно: он добрался до того места, где на ветках висели плоды, и увидел свой дом. Дом оказался куда ближе, чем он думал. По пути от того дерева, на которое влез Хьюлитт, до дома стояло примечательное деревце со смешными ветками. Можно было бы сразу спуститься, но мальчик так устал, ему было так жарко, так хотелось пить и есть, а рядом, слегка покачиваясь на усиливавшемся ветру, с веток свисали соблазнительные фрукты.

«В конце любого великого приключения, – вспомнил Хьюлитт, – героя всегда ждет награда», и еще он решил, что наградой для него станут фрукты.

Ветка, на которой он сидел, была прочной и толстой. Переберешься вон на тот сук и дотянешься до плодов. Усталость как рукой сняло. Мальчик пополз по ветке, хватаясь за ближайшие сучки, чтобы не упасть. Солнце опускалось все ниже за деревья. Теперь Хьюлитт с трудом видел нижние ветви, а овраг внизу и вовсе превратился в темно-зеленую зыбь. Он перестал смотреть вниз. Ветки с фруктами уже были почти у него над головой.

Он дотянулся до первого и сорвал его, но плод тут же лопнул у него в руке. Со вторым он поступил более осторожно и ухитрился сорвать целиком.

По виду плод напоминал большую грушу – такие Хьюлитт видел на видеолентах, посвященных земной растительности, – и был красиво окрашен: сверху вниз по нему струились желто-зеленые полоски. Судя по тому, как легко лопнул первый плод, фрукты были очень сочными. Тот, который он теперь сжимал в пальцах, казался мальчику надувным шариком, наполненным жидкостью. Вылившийся из первого плода сок уже успел высохнуть и оставил на пальцах малыша ощущение приятной прохлады. Хьюлитт поглядел на руку и увидел, как, высыхая, последнее пятнышко сока как бы едва заметно дымит.

Конечно, Хьюлитт был очень голоден и предпочел бы съесть что-нибудь более питательное, чем этот фрукт, но он был так разгорячен, что совсем не возражал против нескольких глотков прохладного сока. Покрепче обхватив ногами ветку, он изо всех сил сжал плод обеим руками.

Сок оказался очень интересным на вкус – не слишком приятным, но и не отвратительным. Не желая забрызгаться с ног до головы, Хьюлитт прокусил в плоде маленькую дырочку и высосал весь сок. Когда же он пальцем расковырял дырочку пошире, то убедился, что плод состоит не только из, кожуры и сока: внутри помещалась мягкая желтая губчатая масса, а в самой серединке – черные семечки. Семечки Хьюлитт выплюнул – они оказались жгучими на вкус, а желтая масса вкусом не отличалась от сока, и он сжевал ее, чтобы хоть немного прогнать чувство голода.

Понравился Хьюлитту фрукт или нет, он так и не понял. Он задумался о том, не съесть ли еще один, но тут у него заболел живот и с каждым мгновением боль все усиливалась и усиливалась.

Вот тут впервые с того времени, как Хьюлитт ушел из родительского дома, ему стало страшно и захотелось обратно. Он стал, пятясь, подбираться по ветке к стволу, чтобы оттуда спуститься пониже, но боль стала такой мучительной, что он не сдержался и громко закричал. Слезы застилали ему глаза, и он не видел, куда ползет. Вдруг желудок скрутил такой жуткий спазм, что мальчик, забыв обо всем, прижал обе руки к животу и почувствовал, что валится набок. Несколько мгновений он провисел головой вниз, цепко держась за ветку ногами, но, когда попробовал подтянуться, боль сковала его живот с новой силой, и он ни о чем, кроме нее, не смог думать. А потом он понял, что падает.

Мимо него замелькали листья – то озаренные лучами солнца, то омраченные тенью. Он чувствовал, как ветки больно бьют по спине, рукам и ногам, а потом вдруг все потемнело, и удары прекратились. Куда он упал, он понял, когда ударился спиной о крутой склон оврага и кувырком покатился вниз. Удары по спине, рукам и ногам возобновились. Все тело теперь болело почти так же сильно, как и живот. А потом Хьюлитт ударился боком и головой обо что-то, проломившееся под его весом, и потерял сознание.

Проснулся он от шума голосов. Два голоса принадлежали его родителям. По темному дну оврага сновал яркий луч фонаря. Луч осветил фигуру какого-то взрослого человека в форме Корпуса Мониторов, летевшего к мальчику с помощью антигравитационного пояса. Родители и несколько инопланетян спускались на дно оврага, как попало, хватаясь за землю кто чем мог. Человек в форме Корпуса Мониторов опустился рядом с Хьюлиттом и встал на колени.

– Так вот ты где, молодой человек, – сказал мужчина. – Ну и натворил же ты дел! Но прежде всего скажи мне, где у тебя болит?

– Сейчас не болит, – ответил мальчик, прижав руку к животу, а потом пощупав висок. – Сейчас уже нигде не болит.

– Отлично, – кивнул мужчина, вынул из сумки на плече плоский приборчик с крошечным подсвеченным экраном и принялся водить им над головой, руками и туловищем Хьюлитта.

– Я поел там на дереве каких-то фруктов, – объяснил Хьюлитт, поняв, что перед ним врач. – У меня от них живот заболел, а потом я упал.

– Дерево очень высокое, – проговорил врач точно таким же тоном, каким папа Хьюлитта говорил всегда, когда собирался рассказать что-то очень длинное и скучное. – А теперь опусти руку и не двигайся до тех пор, пока я не закончу сканирование. Скажи мне, пожалуйста, а с тех пор, как ты упал, ты засыпал хоть раз?

– Да, – ответил мальчик, – но долго я спал или нет, не знаю. Когда я упал, солнце садилось. А вы меня разбудили.

– Стало быть, проспал ты четыре, а то и пять часов, – озабоченно пробормотал врач. – Сейчас я помогу тебе сесть, а ты мне скажешь, будет ли где-нибудь больно, ладно? Я хочу сканировать твою голову.

Теперь сканер медленно путешествовал вдоль висков, макушки и затылка мальчика. Затем врач убрал прибор в сумку и встал. Тут как раз подбежали родители Хьюлитта. Мать бросилась к мальчику и прижала его к себе так крепко, что у того перехватило дыхание. Мама плакала, а папа принялся его расспрашивать.

– Вашему сыну очень повезло, – негромко сообщил отцу врач. – Как видите, одежда на нем изодрана в клочья – наверняка играл в войну, лазил по сломанным машинам, а потом еще и по склону проехался. А на нем ни царапинки. Он мне сказал, что съел несколько фруктов с дерева пессенита – вон оно там, наверху. Он сказал, что после этого у него разболелся живот, что он упал с дерева и потерял сознание еще на закате. Я не собираюсь сейчас затевать спор с ребенком-фантазером, но вы сами подумайте: никаких желудочных расстройств – раз, он свалился с такой высоты, что неизбежно должен был получить синяки, ссадины и сотрясение мозга, а он целехонек – два, четыре часа он лежал без сознания, и тут уж никак не должно было обойтись без тяжелой травмы, а прибор молчит – это три.

Судя по его одежде, – добавил врач, – я мог бы скорее предположить, что он устал во время игры и просто-напросто уснул. Жалобы на боль в животе и рассказ о падении с дерева скорее всего рассчитаны на то, чтобы вызвать жалость у родителей и избежать наказания.

Мать перестала плакать и стала спрашивать Хьюлитта, действительно ли он себя хорошо чувствует, но мальчик изо всех сил прислушивался к голосу отца. Тот заверял врача: они с матерью и не собирались наказывать мальчика, они так рады, что нашли его.

– Дети порой уходят из дому и могут заблудиться, – заметил врач, – и иногда такие приключения заканчиваются намного печальнее. Мы отвезем ребенка домой на своей машине, но только потому, что он, видимо, пока еще очень слаб. Я загляну завтра и еще раз осмотрю его, хотя на самом деле никакой нужды в этом нет – он совершенно здоров. Этот молодой человек силен как бык, и с ним все в полном порядке...

Воспоминания покинули Хьюлитта. Тепло рук матери, зрелище залитого светом прожектора оврага и лицо болтливого врача исчезли и сменились знакомыми стенами седьмой палаты, где рядом с ним сидел уже другой человек в форме Корпуса Мониторов, сидел и молчал.