По яблоку в день

Фиона была воздухом. Она была пылью и светом, она стала такой тонкой, что ее мысли расплывались.

А потом ее сознание сосредоточилось на тяжести, давившей на нее с такой силой, что каждый вдох давался с трудом.

Фиона открыла глаза.

Она лежала на незнакомой кровати. По одну сторону в темноте стояла бабушка. По другую – тетя Лючия, озаренная лунным светом, струившимся в открытое окно.

Руки бабушки и тети Лючии двигались над одеялом. Посреди смятых простыней Фиона увидела хитросплетение разноцветных хлопковых волокон, пластиковых нитей, кожаных шнурков, блестящих шелковых лент и золотой тесьмы. Увидела она и нечто еще более странное: полосы дыма и теней, а также острую колючую проволоку.

Фиона попыталась приподняться и осознала, что все это как бы вынуто из нее.

Бабушка и Лючия вскрыли ее, и все, что находилось у нее внутри, лежало грудами на простынях. Две женщины вытягивали из этой спутанной массы одну нить за другой и завязывали на них узелки. Каждое их движение приносило Фионе боль.

Тошнота накатывала волнами. Она сделала глубокий вдох, чтобы вскрикнуть.

А потом хитросплетение нитей исчезло, остались только бабушка и Лючия. Они поправляли простыни, умело разглаживали складки на одеяле.

Страшный сон?

Она так не думала. Именно такой клубок нитей она видела в стеклянном лабиринте. Это была та самая ткань жизни, которую она уже рассматривала перед тем, как… лишиться чувств?

Она помнила, что не ожидала, что очнется.

Фиона прижала руку ко лбу.

– Я упала? – спросила она, с трудом обводя взглядом палату.

Рядом с бабушкой стоял взволнованный Элиот. Он попытался подойти ближе к Фионе.

Фиона была сердита на брата за то, что он появился так поздно. И все же она потянулась к нему, и он взял ее за руку.

За спиной Элиота стояла Си. Заламывая руки, она проговорила:

– Мы уже думали, что потеряли тебя, моя голубка.

Бабушка свирепо глянула на нее, и Си попятилась назад. Сердце Фионы забилось чаще, когда она заметила в углу палаты Роберта.

Он явно чувствовал себя неловко. Стоял, сложив руки на груди. Он помахал ей, будто все было нормально и в больнице она оказалась из‑за заусеницы. Но Роберта выдавали красные глаза и то, как нервно он посматривал на дядю Генри.

Дядя Генри сидел у изножья кровати, положив ногу на ногу, и чувствовал себя, похоже, совершенно непринужденно.

Оттого, что в палате находились и дядя Генри, и тетя Лючия, у Фионы мурашки побежали по коже. Означало ли это, что Сенат что‑то собрался сделать с ней и Элиотом?

– Что происходит? – спросила Фиона.

– Если девочка в состоянии задать такой вопрос, – проговорил дядя Генри, – я полагаю, можно ей ответить.

– Мы восстановили твои силы, – осторожно ответила Лючия.

– Я… Кажется, я видела это. Сплетение нитей.

Лючия с бабушкой переглянулись.

– Очень хорошо, – сказала бабушка. – Значит, ты понимаешь, что когда ты кое‑что разрезала внутри себя, то повредила ткань своей жизни.

Фиона кивнула.

– Ты лишила себя аппетита, – добавила Лючия, – освободившись от… внешнего воздействия.

Конфеты. Вот о чем они говорили. Рука Фионы потянулась к шее.

– Я должна была это сделать, – прошептала она.

– Конечно должна, – согласилась бабушка. – Никто не оспаривает твоего решения. Но у него были последствия.

– Повышенный аппетит – это катастрофа, – вздохнула Лючия. – Но его полное отсутствие – это…

– …смертельно опасно, – бесстрастно завершила начатую Лючией фразу бабушка. – И теперь твое тело отказывается принимать пищу и воду.

Элиот крепче сжал руку сестры. Фиона заметила, что он напуган.

– Все будет хорошо, – сказала она ему.

Хотя положение дел явно было неутешительным, Фиона решила не показывать, как ей страшно. Она инстинктивно догадывалась, что не стоит выглядеть слабой перед родственниками.

– Вот что мне на днях пыталась показать Даллас, – сказала она. – Нить моей жизни. Та, которая вела в будущее, была очень короткой. Мне осталось меньше дня.

Фиона обвела палату взглядом в поисках Даллас – той женщины, которая была ее теткой, но весьма возможно – матерью. Ее ждало разочарование. Даллас в палате не было.

– Еще меньше, – сказала бабушка. – Не более шести часов.

– По крайней мере, мы вернули тебе силы, – добавила Лючия, – и в оставшееся время ты сможешь держаться на ногах.

– Не так уж весело, – вздохнула Фиона.

– Очень верно сказано, – кивнул дядя Генри и улыбнулся. – Но ты не бойся. У нас есть план.

Генри сложил ладони так, словно держал невидимый шарик внутри их. Он повел руками вперед и назад, делая вид, будто сосредотачивается. А потом разыграл изумление. Разжав ладони, он протянул Фионе яблоко сорта Грэнни Смит.

– Спасибо, дядя Генри, но я совсем не хочу есть.

– Честное слово, Генри, – укоризненно проворчала Лючия. – Хоть бы раз воздержался от бестактности.

Генри вздохнул и откусил кусочек яблока.

– Они пришли помочь нам, – прошептал Элиот. – А поможет нам третье испытание.

Голос Элиота звучал встревоженно. Он словно пытался предупредить ее о том, что предстоит нечто гораздо более сложное, чем поедание яблока, появившегося в результате фокуса.

– Тебе нужно не обычное яблоко, – объяснила Лючия. – Тебе нужно Золотое яблоко.

Фиона вопросительно посмотрела на брата, но тот только пожал плечами. Поэтому она перевела взгляд на Лючию.

– Золотое? Вроде сорта голден?

– Ты и вправду держала их в полном неведении, Одри? – вздохнула Лючия.

Бабушка запрокинула голову. Создалось такое впечатление, будто она смотрит на сестру сверху вниз.

– По всей видимости, неведение все же было не полным… иначе они бы так не вляпались.

– Дамы, прошу вас, оставьте ваши ссоры на потом. – Генри многозначительно постучал кончиком пальца по стеклышку наручных часов. – Песок времени сыпется.

– В кои‑то веки ты прав, Генри. – Лючия одернула платье и повернулась к Фионе. – Золотые яблоки, которые тебе нужны, не найти на местном рынке. Эти яблоки наделены величайшей жизненной силой. Они так высоко ценились, что из‑за них разгорались войны.[87]

Фиона с трудом сглотнула подступивший к горлу ком. При мысли о том, что нужно что‑то съесть, ее сразу начинало тошнить.

– В чем тут загвоздка?

– Ну, прекрасно! Ума ты не лишилась, несмотря ни на что. – Дядя Генри похлопал Фиону по колену, но тут же отдернул руку, заметив гневный взор бабушки. – Да, загвоздка есть.

Роберт, стоявший в углу, нервно переступил с ноги на ногу.

– Несколько лет назад, – сказала Лючия, – кусочки одного яблока попали в нехорошие руки.[88]

– Поэтому мы предприняли меры, чтобы отныне яблоки находились в безопасности. – Дядя Генри указал на потолок. – И мы поместили их между звезд.

– На орбитальном спутнике, – пояснила Лючия, – обнаружить который совершенно невозможно.

– Увы, – вздохнул дядя Генри, – мы не учли, что появилось огромное количество космического мусора. Из‑за многочисленных столкновений наш спутник в конце концов был сбит с орбиты и упал на Землю.

– Значит, он где‑то лежит? – спросил Элиот. – В каком‑нибудь кратере? И мы должны его найти?

– Его уже нашли, – ответил ему Генри. – Мы даже не пытались его забрать, потому что никто не сумеет вскрыть его даже за тысячу лет, а хранится он в очень надежном месте: на базе учебного центра ВВС в Неваде.[89]

– ВВС? – переспросила Фиона. – ВВС США?

Дядя Генри кивнул.

– Значит, база охраняется, – сказал Элиот.

Генри небрежно махнул рукой и вздохнул.

– Ну да… бункеры, охранники, специально обученные служебные собаки, а возможно, даже вертолеты‑«невидимки».

– Итак, это ваше третье героическое испытание, – сказала Лючия Фионе. – Проникнуть на базу, выкрасть яблоко и съесть хотя бы кусочек, чтобы спасти себе жизнь.

– Или нас там пристрелят, – пробормотала Фиона.

– Мы сможем это сделать, – прошептал Элиот.

Фиона кивнула.

Она ни секунды не сомневалась, что у них нет даже малейшего шанса. Речь шла не о каком‑то психе в парке аттракционов и не о говорящем крокодиле. Их ожидала встреча с сотнями охранников. Вооруженных до зубов, на военной базе, где все напичкано электронными системами сигнализации, где трудятся специалисты высшего класса, задача которых состоит в том, чтобы на базу не проникли люди вроде нее и Элиота.

Или может быть, совсем крошечный шанс все‑таки был?

Ведь она могла перерезать что угодно: заграждение из колючей проволоки, прочнейшую стену и даже, наверное, дверь бункера, изготовленную из бронированной стали. А чего только Элиот не мог сотворить своей музыкой?

И все же Фиона не поверила в объяснение дяди Генри насчет того, что яблоки хранятся там только потому, что это безопасно. Она догадывалась: Сенат оставил яблоки там потому, что не мог к ним подобраться.

Роберт расправил плечи и шагнул к Фионе.

– Позвольте мне… – Он кашлянул и начал еще раз: – Позвольте мне сделать это вместо нее. Вы же позволяли такое другим.

– Нет, – холодно проговорила Лючия и сердито посмотрела на Роберта.

Роберт замер на месте.

– А он мне нравится, – сказала бабушка дяде Генри. – Храбрый и добрый. Вот только твои водители наделены достойной сожаления склонностью погибать из‑за своей бравады.

Роберт побледнел.

Генри улыбнулся ему. Он смотрел на него как на щенка, готового броситься на взрослого бульмастифа.

– Спасибо тебе, Роберт, но, боюсь, ничего не получится. Такое позволяется только членам Лиги, а не ее потенциальным членам.

Роберт кивнул и отошел назад.

– Я должна уйти, меня ждут дела, – сказала бабушка. – Дети, я хочу, чтобы вы были готовы к отъезду через тридцать минут.

– Хорошо, бабушка, – ответили Фиона и Элиот в унисон.

Фиона недовольно сдвинула брови. Ею по‑прежнему командовали. Она проводила бабушку сердитым взглядом. Та вышла из палаты.

– Мы будем умирать, а она нам даже не попытается помочь, верно? – проговорила Фиона. – Никто из вас не поможет.

– Существуют правила, дорогая, – сказал дядя Генри и посмотрел на Лючию. – И все мы их придерживаемся.

Лючия вздохнула.

– Ты можешь подвезти их до периметра базы, – сказала она, не глядя на Генри. – О большем не проси.

Фиона понимала Лючию и дядю Генри, немного понимала. Сенат хотел доказать что‑то, касающееся ее и Элиота, используя жестокие традиции. Но почему бабушка вела себя с ними так холодно и язвительно?

– Я ее ненавижу, – сказала Фиона.

Си села на кровать рядом с ней.

– Милая моя, ты не должна так говорить.

– Но это правда.

– Другие тоже чем‑то жертвовали и совершали ужасные поступки, – дрожащими губами прошептала Си. – Ты не единственная, кому пришлось что‑то отсечь от себя. – Глаза Си наполнились слезами. – Быть может, ты никогда до конца не поймешь свою бабушку, но ты должна верить: она делала так, как лучше для тебя. Всегда.

Фиона кивнула. Но как можно доверять бабушке после пятнадцати лет лжи? Хотя, конечно, не стоит спорить с бедной, любящей старушкой Си.

Кроме того, теперь Фионе было о чем задуматься. Бабушка, оказывается, тоже что‑то отсекла от себя.

Чего же она лишилась? Чувства юмора? Сострадания?

– Вам следовало бы рассказать им о других, – сказал Роберт дяде Генри. – Они близко. Один из них стоял рядом с Элиотом, когда я подъехал, чтобы его забрать.

Лючия шагнула к Роберту.

– Ступай к машине, водитель, пока у тебя еще есть такая возможность.

– Да, мэм, – прошептал Роберт, облизнув пересохшие губы.

Он бросил последний взгляд на Фиону и поспешно вышел из палаты.

– Какие еще «другие»? – спросила Фиона. – Другое семейство?

Тетя Лючия вытаращила глаза.

– Кто был с тобой? – спросила Фиона у брата.

Элиот насупился.

– Луи. И возможно, Роберт прав. Луи может иметь какое‑то отношение к другому семейству.

Фиона расхохоталась, хотя смеяться ей было больно.

– Не может быть! Луи! Этот бродяга? Грязный, вонючий псих, ворующий объедки пиццы?

– Тсс, детка, – проговорил дядя Генри и покачал головой. – Даже если все это правда… не стоит так говорить о своем родном отце.