Те же, князь и княгиня

Княгиня (идучи). Я пригласила сюда самое графиню и с Пеликаном; авось-либо у князь Василья будет гувернер по сердцу нашему.

Князь (гостям). Вот мы здесь, милостивые государи. Мы поспешили сюда, чтоб насладиться вашею беседою.

Нельстецов. Много чести.

Княгиня (Сеуму). Я хотела вас спросить, почитаете ли вы за полезное, если мы сына отправим во Францию лет через десяток?

Сеум. Вы далеко видите, сударыня; лет через десяток неизвестно еще, будет ли кого и будет ли кому отправлять.

Нельстецов. А я в прибавок скажу, что и того еще предвидеть нельзя, что лет чрез десяток будет и с самою Франциею, ежели господа французы колобродить не скоро перестанут.

Сеум. Вот до чего дошло то государство, которому целая Европа столько лет во всем подражать хотела! Читая в газетах описания гибельного состояния Франции, желал бы я знать, против какого политического правила грешат французы, заводя равенство состояний?

Князь. Я этого не понимаю.

Сеум (к Нельстецову). Мне не случалось с вами об этом говорить, а, право, желал бы знать ваше о том мнение.

Нельстецов. Я никак не беру на себя решить ваш вопрос; однако готов отдать на суд ваш мое о том мнение; вот оно: нигде и никогда не бывали и быть не могут такие законы, кои бы каждого частного человека счастливым делали. Необходимо надобно, чтоб одна часть подданных для блага целого государства чем-нибудь жертвовала; следственно, равенство состояний и быть не может. Оно есть вымысел ложных философов, кои красноречивыми своими умствованиями довели французов до настоящего их положения. Они, желая отвратить злоупотребление власти, стараются истребить тот образ правления, коим Франция всей славы своей достигла. Со всем тем, сколько им покушение сие ни много стоит и стоить будет, но равенства состояний никогда достигнуть не могут, какие бы законы они ни сделали, ибо всегда одна часть подданных будет принесена на жертву другой. Вот что я думаю о нынешнем законодательстве французском.

Сеум. Но когда не могут быть законы, кои бы всякого частного человека делали благополучным, то что же остается делать законодателю?

Нельстецов. Остается расчислить так, чтоб число жертвуемых соразмерно было числу тех, для благополучия коих жертвуется.

Сеум. Так законодателю надобно быть великому исчислителю.

Нельстецов. Но сие политическое расчисление требует ума гораздо превосходнейшего, нежели надобно для вычисления математического. Можно полагать сто Эйлеров на одного Кольберта и тысячу Кольбертов на одного Монтескье.

Сеум. Для чего же?

Нельстецов. Для того, что в математике от одной известности идут к другой, так сказать, машинально, и математик имеет пред собою все откровения предшественников своих; ему надобно иметь только терпение и уметь ими пользоваться; но политика прежние откровения не поведут верною дорогою. Математик исчисляет числа, политик страсти; словом, ум политический есть и должен быть несравненно больше и гораздо реже встречается, нежели математический.

Сеум. О, сколь блаженна та страна, где таковой редкий законодательный ум сидит на престоле!

Нельстецов. И сколь счастливы те, кои таковую страну отечеством имеют! (К князю.) Вы, князь, о чем задумались?

Князь. Что вы оба ни говорили, я ничего не понимаю.

Сеум. Да слышали ль вы, что во Франции уже князей нет?

Княгиня. Это почти невероятно; я что-то и сама слышала, да не могу верить.

Сеум. Неужели вы не имеете понятия о французских замешательствах!

Князь. Я верю, что они велики, когда и князей поставили на одну доску со всеми.

Нельстецов. Ваш сын, приехав во Францию, не будет уже князь.

Княгиня. Так я его не пошлю туда ни из чего.